Генри пожелал Элис доброй ночи и вышел из палатки, поскольку ей надо было приготовиться ко сну. Луна все так же ярко сияла на небе, костер догорал, а слуги и сипаи тоже готовились ко сну, - одни, оставшись в рубашках и подстелив под себя мундиры, другие – тонкие, но не пропускающие ночную росу циновки. Субадар-майоры, как отметил Генри, выбрали себе места подальше от слуг, происходивших из более низких каст. Лошади и мулы, освобожденные от поклажи и привязанные к деревьям, мирно щипали траву. Из джунглей доносился неумолчных хор ночных обитателей: Генри сумел распознать вой шакала, к которому он привык в Калькутте, и рев обезьян, но голоса ночных птиц по-прежнему оставались для него непривычными. И только глуховатый крик совы, внезапно раздавшийся за его спиной, немного примирил его с собственным невежеством. Некоторое время лейтенант стоял неподвижно посреди поляны, окидывая взглядом мирную картину, затем, увидев, что из палатки выскользнула служанка, решительно направился обратно.
Откинув полог палатки, он вошел и склонился над Элис, укрытой одеялом, из-под которого виднелась кромка кашмирской шали.
- Вы спите, душа моя? – негромко спросил он, хотя и был уверен, что жена не спала, встревоженная близостью обитателей джунглей и его отсутствием.
Не дожидаясь ее ответа, он  сбросил расстегнутый мундир и прилег рядом на циновки и, просунув руку под одеяло, обнял жену и привлек ее к себе.
Снаружи беспокойно заржали лошади, но лейтенант даже не пошевелился: присутствие сипаев делало их ночную стоянку абсолютно безопасной и для людей, и для домашних животных. Генри закрыл глаза, но какая-то смутная мысль свербила в его мозгу и не давала заснуть. Что-то, связанное с беспокойством слуги, услышавшим крик ястребиной кукушки, и криком совы, который он услышал, стоя посреди поляны, на которой спали уставшие люди.

Генри погасил масляный фонарь и нырнул под одеяло. Спать ему не хотелось, тем более, что рядом была Элис, - мягкая, податливая, благоухающая фиалками. Но снаружи были субадар-майоры и слуги, и их присутствие смущало лейтенанта. С ностальгией вспомнив о ночах, проведенных под звездным небом на берегу Бенгальского залива, где вокруг не было ни души, Генри почувствовал, что предпочел бы вернуться туда, если бы под рукой у него оказался ковер-самолет*, или из светильника, который он только что погасил, мог выбраться джинн, перенесший бы его и Элис на то место, где они провели неделю после венчания. Элис уже засыпала: он чувствовал это по ее ровному дыханию и по тому, как она устало прильнула к нему, практически не шевелясь. А он изнемогал от невозможности уснуть и от желания, которое  неожиданно (или же вполне ожидаемо) нахлынуло на него от близости ее тела.
Промучавшись так с полчаса, лейтенант не выдержал, осторожно выбрался из-под одеяла, чтобы ненароком не разбудить Элис, и выскользнул из палатки. Субадар-майоры все еще сидели у едва теплившегося костра, о чем-то негромко беседуя, и поскольку густая трава делала поступь лейтенанта почти бесшумной, не обратили на его появление никакого внимания. Один из них засмеялся какой-то шутке собеседника и что-то быстро ответил на урду, которого Генри не понимал. Двое слуг и ayah мирно спали на циновках поодаль от костра, завернувшись в одеяла. Ущербная луна висела над деревьями, озаряя поляну  призрачным светом, в джунглях перекликались ночные птицы. Несмотря на мирную, полную покоя картину, Генри неотступно преследовало чувство, что за ним наблюдают, и не одна пара глаз, а несколько. Такое же чувство бывало у него под Балаклавой, и он привык ему доверять. Вторя ощущениям, за его спиной раздался треск сухих листьев, будто чья-то нога сделала неосторожный шаг. Генри молниеносно обернулся, но перед ним стояла стена темных деревьев с таким густым и колючим подлеском, что сквозь него невозможно было пробраться, не наделав шума. Постояв так несколько мгновений, не отводя взгляда от зарослей, он успокоился и снова повернулся к костру, думая, не присоединиться ли к субадар-майорам, чтобы скоротать в беседе с ними час-другой. Но те уже собрались на боковую и лейтенанту пришлось вернуться в палатку. Но ложиться спать он не стал. Вместо этого снова зажег светильник и, вытащив карандаши и альбом с набросками Элис, раскрыл его и начал рисовать спящую жену, чтобы проснувшись, она увидела свой портрет, лежащий рядом с ее подушкой. Фантазия лейтенанта разыгралась настолько, что мысленно он лишил Элис скромного покрова ночной сорочки и изобразил ее нагой, тщательно выписывая каждую деталь ее прекрасного тела: легкие полукружья теней от опущенных ресниц, длинные пряди светлых волос, разметавшихся по подушке, плавный изгиб бедер и узкие ступни с изящными пальчиками, которые ему хотелось перецеловать один за другим. Закончив, Генри написал в уголке два слова, - моя возлюбленная - и, перегнув альбом так, чтобы рисунок оказался сверху, осторожно сунул его край под подушку Элис. После чего лег рядом с ней и через минуту заснул крепким сном.

*Имеется в виду архаичное значение слова "самолет"

Несмотря на то, что спал Генри всего несколько часов, чувствовал он себя бодрым и отдохнувшим: такое воздействие оказал на него утренний поцелуй любимой женщины!
- Доброе утро, любовь моя, - улыбаясь, сказал он, обнимая Элис и привлекая ее к себе. - Надеюсь, вы выспались и готовы к следующему дню путешествия!
Генри нашарил рукой часы, лежавший около его подушки, и взглянул на циферблат:
- Сейчас половина восьмого, наши попутчики наверняка уже на ногах, а слуги заняты приготовлением завтрака. Не хотите прогуляться до реки, пока готовится завтрак?
Если бы они были не в палатке, а в собственном доме, лейтенант предложил бы другое, гораздо более интересное и приятное  начало дня, но он успокоил себя тем, что следующие две ночи в их распоряжении будет уютная спальня в Бенаресе.

Генри оделся быстрее жены и успел выглянуть из палатки и убедиться в том, что завтрак еще не готов и у них с Элис есть время для утреннего моциона. Погода стояла прекрасная, как и всегда в это время года. Птицы наперебой пели песни, зато обезьяны-ревуны, ночью оглашавшие джунгли своими криками, наконец замолкли. Сообщив субадар-майорам, что отправляется с женой на короткую прогулку и вернется через полчаса, Генри повел Элис к реке. Для того, чтобы выйти на берег, им надо было пройти по лесу около четверти мили. В этой части леса подлесок был не настолько густой, чтобы его не смогли преодолеть женские ножки. Генри шел впереди, прокладывая путь и раздвигая ветки деревьев, чтобы они не оцарапали нежную кожу Элис. Вокруг порхали певчие мухоловки, ткачи, яркие попугаи и другие птицы, названий которых лейтенант не знал. Он снова вспомнил желтую канарейку, одиноко коротавшую дни в своей клетке в их калькуттском доме и впервые подумал о том, как жестоки люди, лишающие птиц свободы.
Выйдя на берег реки, они увидели еще большее количество птиц, на этот раз водоплавающих: красноголовых нырков, широконосок, крачек и пару индийских журавлей.
- Какое разнообразие, душа моя!- воскликнул Генри, потрясенный изобилием пернатых. - Как жаль, что у вас нет времени, чтобы сесть на берегу и зарисовать всех этих прекрасных существ!

- Надо будет сказать Перкинсу, чтобы раздобыл для вас в Калькутте разных пичуг, которых вы зарисуете, - решительно сказал Генри. - Потом мы, разумеется, их всех выпустим на волю, а ваши рисунки издадим как альбом под названием "Птицы Индии", и вы прославитесь и станете такой же знаменитой, как Джон Одюбон с его "Птицами Америки"!
Предложение посмотреть на черепах лейтенант тоже вопринял с энтузиазмом, хотя у него и промелькнула мысль о крокодилах.
- Я спущусь к воде первым, чтобы проверить, все ли там чисто, а вы потихоньку спускайтесь за мной. А впрочем, нет, вдруг вы оступитесь и подвернете ногу!
И лейтенант схватил жену на руки и понес к воде.

Лейтенант обвел берег еще одним испытующим взглядом и, убедившись, что там нет ничего, что даже отдаленно напоминало бы крокодила, опустил жену на песок, предварительно ответив на ее поцелуй.
- Давайте подойдем к ним поближе, - таким же шепотом предложил он.
Черепашек было и впрямь видимо-невидимо: и больших, и меньших размеров. Все они возлежали на песке, уже нагретом утренним солнцем, и даже не пошевелились, когда пара направилась к ним.
- Когда смотришь на этих милых существ, трудно поверить, что когда-нибудь снова будешь есть черепаховый суп, - сказал Генри. - Клянусь, что больше никогда в жизни не притронусь к этому блюду!
В этот момент одна старая черепаха высунула из-под панциря свою морщинистую шею и взглянула на лейтенанта мудрыми глазами.
- Вы видите? Она понимает, о чем я говорю! - восхитился Генри.

Несколько маленьких черепашек быстро засеменили к воде. Генри чуть не рассмеялся, такие они были забавные, и продолжил наблюдать за этими существами, казавшимися неповоротливыми, но на самом деле способными быстро передвигаться.
- Камень? - переспросил он. - Что ж, посмотрите. Вдруг это обломок какой-нибудь доисторической породы? Если это так, мы захватим его с собой, чтобы передать в дар Азиатскому обществу в Калькутте.
Его внимание привлекла какая-то водоплавающая птица, которой он никогда раньше не видел. ЕЕ оперение было таким ярким, что рябило в глазах. При этом очертаниями она была похожа на утку-мандаринку. Птица нырнула, как ныряет любая утка, и довольно долгое время не показывалась на поверхности. Генри начал считать про себя секунды, чтобы проверить, как долго она сможет провести под водой.

Услышав громкий испуганный возглас жены, Генри молниеносно обернулся и в два прыжка преодолел разделявшее их расстояние, ожидая увидеть змею или какого-нибудь ядовитого паука размером с чайное блюдце. Ни того ни другого он не увидел, не считая маленького скорпиона, который поспешил юркнуть в густую траву. Но вот дом, который он прежде занимал, оказался человеческим черепом, - женским или мужским, определить было затруднительно.
Генри присел на корточки и осторожно взял череп в руки.
- Быть или не быть, - пробормотал он, вглядываясь в пустые глазницы. - Вернее, быть этого не может!
Череп пролежал в земле достаточно долго: на макушке и по бокам остались жишь жалкие остатки волос. Скорее всего, череп все-таки принадлежал немолодому мужчине, поскольку волосы были короткими и седыми. Остальные кости отсутствовали, но, раздвинув траву, Генри заметил торчавший из земли клок полусгнившей материи. Материя была недорогая, но качественная и плотная, и у Генри возникло неприятное чувство, что он знает, кто мог носить верхнюю одежду из подобной ткани.
- Этот человек был при жизни солдатом Её Величества, - сказал он, поднимаясь на ноги. - Если мы отыщем портупею или пуговицу, то сможем определить номер полка, в котором он служил.
Он хотел пощадить жену, не вдаваясь в подробности, но обстоятельства были таковы, что скрывать что-либо было бы глупо, ведь Элис видела все своими глазами и уже наверняка сделала какие-то выводы.
- Его убили, - сказал лейтенант. - И убили не на поле брани, а неподалеку от этого места. Я обязан выяснить все, что возможно, и доложить об этом гарнизонному начальству в Бенаресе. Боюсь, душа моя, сегодня мы снова будем ночевать в палатке.

Генри покачал головой:
- Если бы он умер своей смертью, остальные части скелета были бы на месте. Впрочем, его могли растащить на части дикие звери.
Присутствие духа, которое продемонстрировала Элис, поразило лейтенанта и наполнило его сердце гордостью за жену. Он решил и дальше ничего от нее не скрывать и вести себя так, как если бы на ее месте был мужчина.
- Нам придется вернуться, рассказать все субадар-майорам и поискать что-нибудь, чем можно произвести раскоп. Я уверен, что убийцы закопали труп, чтобы скрыть следы преступления, но потом из-за эрозии почвы или же усилий животных часть его оказалась снаружи. Возможно, что некоторые кости хищники растащили на большое расстояние, и мы их не обнаружим.
Генри поколебался и добавил, чтобы окончательно убедиться, что Элис не дрогнет духом и пожелает узнать все до конца:
- Вы уверены, что вам надо присутствовать при раскопе? Это может оказаться серьезным испытанием.

- Отличная идея, - согласился Генри. - А сейчас давайте вернемся к месту стоянки.
Он спрятал череп в густой траве и повел жену обратно. По пути к стоянке он размышлял о том, с чем же им пришлось столкнуться. Само себе убийство  было тяжелым преступлением, а убийство британского солдата было таковым вдвойне. Генри твердо решил докопаться до истины, даже если ради этого пришлось бы перекопать несколько десятков квадратных футов берега: ведь у убитого солдата где-то были родственники: родители, братья и сестры, а возможно, жена и дети, которые так и не узнали, что случилось с их отцом и не получили возможности похоронить его, как должно. Возможно такдже, что командование посчитало его дезертиром!
Вернувшись в лагерь, Генри сначала решил дать всем возможность позавтракать.
- Нам предстоит тяжелая и длительная работа, поэтому надо подкрепиться , - шепнул он на ухо Элис. - Сначала позавтракаем, а затем я расскажу остальным о нашей находке.

После завтрака Генри объявил, что у него есть важное известие. Подробно рассказав субадар-майорам и слугам о  страшной находке, которую они с Элис обнаружили на берегу реки, он закончил тем, что попросил у них помощи в раскопках, сказав, что хочет отвезти останки британского солдата в Бенарес, чтобы там похоронить на британском кладбище. Помощь заключалась лишь в том, чтобы они поискали в своих вещах какие-нибудь инструменты, которыми можно было бы копать землю и срезать траву. Субадар-майоры, принадлежавшие к высоким кастам, не могли заниматься таким грязным делом, как раскапывание старой могилы, это он отлично понимал, но могли дать приказание своим слугам, что они и сделали.
На берег реки вернулись четверо: Генри, Элис и двое индийских слуг. Генри указал место, где был найден череп и клочок ткани, и они принялись рыть заступами рыхлую землю. Спустя несколько минут заступ одного из них наткнулся на что-то твердое. Это оказалась бедренная кость, явно принадлежавшая человеку. Рядом с ней обнаружились и другие, которые Генри собирал и относил к реке, чтобы смыть с них грязь, а потом возвращался обратно и раскладывал на одеяле, захваченном из лагеря по совету Элис.
Но самое страшное ожидало их впереди: один из слуг обнаружил второй скелет с остатками истлевшей военной формы, а вслед за ним и третий.

Всего обнаружилось семь скелетов, и по остаткам одежды можно было уверенно сказать, что среди убитых было пятеро индусов и трое англичан. Их этих семи два скелета принадлежали женщинам:рыжеволосой  англичанке и  черноволосой женщине, скорее всего, ее индийской служанки. Генри со смятенным сердцем смотрел на хрупкие кости и истлевшие обрывки легкого муслина, из которого были пошиты нижние сорочки женщин. Ни личных вещей, ни украшений, ни денег в захоронении не оказалось, уцелел лишь простой браслет из переплетенных прядей темных волос,  - либо память об умершем муже, который носила вдова, либо подарок жениха, которому не суждено было стать мужем. Браслет обвивал тонкое запястье, как скорбный знак, и еще более усиливал гнетущую картину.
Индийские слуги  выглядели подавленными и тихо перешептывались между собой, но не осмеливались или не хотели делиться своими подозрениями и выводами с белым сахибом. Генри решил не давить на них: в любом случае с субадар-майорами, свободно изъяснявшимися на аглийском, ему было легче договориться. Увязав страшные находки в одеяло, слуги понесли их в лагерь.
Генри задержался, намереваясь еще раз тщательно осмотреть место раскопа, чтобы попытаться найти найти хоть что-нибудь, что могло бы пролить свет на личности погибших.
- Душа моя, посмотрите и вы: вдруг мы пропустили какую-нибудь мелочь вроде пуговицы с офицерского мундира или женского медальона, которые убийцы случайно оставили в могиле, - попросил он жену.
Впрочем, особых надежд он не питал: убийцы не погнушались снять со своих жертв всю верхнюю одежду.

Генри, безуспешно рывшийся в земле и пересыпавший песок рядом с Элис, нетерпеливо подался в ее сторону, чтобы увидеть предмет, на который она  указала. Извлечь его оказалось не так-то просто: корни травы не отпускали предмет из своих цепких объятий. Но лейтенанту все-таки удалось это сделать.
- Бляха с офицерской портупеи! – радостно воскликнул он, испытывая желание заключить жену в объятья. Но поскольку руки у него были перепачканы в грязи, не стал этого сделать и ограничился поцелуем в щеку.
Стряхнув с металлической пластины прилипшую глину, он тщательно обтер ее платком и показал Элис:
- Видите  цифры «3» и «7»? Если мне не изменяет память,  в гарнизоне Секроли стоит 37-й пехотный полк, поэтому, хотя я и не планировал останавливаться в этом  городе, нам придется туда заехать. Это всего в трех милях от Бенареса.
Генри завернул бляху в платок, спрятал в карман и помог Элис подняться на ноги:
- Думаю, поиски можно прекращать. Этого достаточно, чтобы выяснить имя одного из убитых британцев, он должен значиться в списках пропавших без вести. А когда будет известно имя одного, наступит ясность и о его спутниках.

Генри взглянул на жену и тут же отвел взгляд. У него уже возникли подозрения по поводу страшной находки, но он колебался, не зная, сообщать ли о них Элис или нет. Но она проявила такое присутствие духа, что он решил ничего от нее не утаивать, но постарался облечь свой ответ в осторожные выражения.
- Судя по тому, что осталось от тел, захоронение очень старое, ему не менее десяти лет, - сказал он. - Поэтому я уверен, что опасность нам не грозит, по крайней мере от тех преступников, которые совершили это злодеяние. Но видите ли, душа моя...
Он сделал паузу, подбирая слова, потом все же решился:
- Я думаю, что это дело рук душителей, последователей культа богини Кали. Считается, что этот культ был беспощадно искоренен еще в 30-х годах: тогда власти арестовали и повесили несколько тысяч человек, но я слышал в Калькутте неясные слухи о том, что это далеко не так и до сих пор в разных уголках Индии то и дело происходят необъяснимые исчезновения людей, в особенности - торговцев и путешественников, у которых при себе есть ценности. Но вы же понимаете: здесь, в Индии, ценностью может считаться предмет, с которым мы в Англии расстались бы безо всякого сожаления. Поэтому сейчас мы свернем лагерь и не теряя времени отправимся с Скироли. На проезжей дороге на нас точно никто не посмеет напасть.