Генри принужденно улыбнулся, хотя сердце у него сжалось от этого невольного признания, которое сделала его жена. Хотела она того или нет, но в ее словах было заключено признание о том, что он мог бы сделать счастливой любую девушку, но только не ее.
Он встал и отошел к окну, отодвинув занавеску и глядя на вечерние тени, легшие на траву.
- Что же мне еще рассказать о Риме? Я слышал, что женщины там очень красивы, а мужчины благородны, как  патриции. Правда это или нет - мы узнаем, посмотрев на римлян своими глазами. Жаль, что мы не говорим по-итальянски - это необыкновенно сладкозвучный язык. Впрочем, он произошел от латинского, как и французский, и я уверен, что пробыв в городе недолгое время, мы научимся его понимать. И, конечно же, мы посетим собор святого Петра - это грандиозное сооружение, превосходящее красотой и монументальностью и Айя-Софию, и лондонский собор святого Павла. В Риме очень много церквей - все они католические, разумеется. Если вы ничего не имеете против, я бы осмотрел самые знаменитые из них, несмотря на то, что мы не католики, а протестанты.
Он снова подумал о церкви Санта-Мария-делла-Витториа, о которой ходили легенды благодаря установленной в ней скульптуре, изображавшей экстаз святой Терезы. Он мечтал увидеть это бессмертное творение Бернини и убедиться в том, что слухи о нем правдивы.

- В общем-то да: надеюсь, он скоро появится,- сказал Генри. - А вам необходимо отдохнуть, ведь завтра нам предстоит довольно ранний подъем чтобы успеть на Большой рынок до его закрытия. Я сейчас пойду к себе , чтобы еще раз все обдумать и написать письмо дяде. Полагаю, вы не откажетесь завтра утром сделать короткую приписку к письму от своего имени с указанием, что именно нужно отправить в Рим на тот адрес, что даст  леди Ребекка.
Последняя фраза прозвучала не как вопрос, а как утверждение. Генри вернулся  к диванчику, на котором сидела Элис, и склонился над ее рукой:
-Спокойной ночи, дорогая. И спасибо за чудесный день. Уверен, что завтрашний будет еще лучше.

Генри озадаченно взглянул на жену:
- Селим? - с недоумением в голосе переспросил он и тут вспомнил, что перед их уходом в госпиталь Селим в присутствии Элис пообещал сходить за ковром и корзиной. То, что Генри нашел принадлежности для пикника на прежнем месте, свидетельствовало о том, что Селим так этого и не сделал, и это было еще более удивительно, чем тот факт, что сам Генри напрочь позабыл об их коротком разговоре. Признаваться жене в том, что это он вернул корзину и ковер, Генри по-прежнему не хотел.
- Ах да, Селим! Уверен, что он выполнил свое обещание, - произнес он, думая о том, что утром Элис увидит вещи у стены сарая и успокоится. А возможно, что расторопная Джанет уже их заметила и занесла в дом. Главное, чтобы Элис ни о чем не заподозрила, - вознес он короткую молитву небесам. Ответом на этот призыв к высшим силам был легкий стук в дверь, после которого на пороге комнаты появилась Джанет с серебряным подносом в руках, на котором сиротливо лежал листок бумаги.
- Леди Ребекка приказала передать вам это, сэр....
Генри взял с подноса листок, на котором мелким летящим почерком леди Ребекки было написано всего лишь несколько строк, и прочитал вслух:
- Гостиница "Лондон", на углу Пьяцца ди Спанья и виа ди Сан Себастьянелло. Хозяин - Федерико Абруцци, предпочитает, чтобы его называли "маэстро Абруцци". 
Генри посмотрел на жену:
- Видите, дорогая: все постепенно налаживается. Я тотчас засяду за письмо к дяде Бартоломью, а завтра утром, во время завтрака, покажу его вам и вы добавите то, что сочтете нужным. Лучше не тянуть с отправкой письма.

- Я напишу всем: дяде Бартоломью, моему лондонскому банкиру и маэстро Абруцци, - пообещал Генри, складывая листок и пряча его в карман. - Доброй ночи, душа моя. Доброй ночи, Джанет.
Генри вышел из столовой и направился к себе. До полуночи оставалось еще несколько часов и времени для написания писем было предостаточно. Распахнув в комнате окно, Генри сделал то, что не удалось сделать в саду: раскурил сигару и по-мальчишечьи уселся на широкий подоконник, выпуская колечки дыма в темнеющий воздух и обдумывая письмо к дяде, в котором надо было успокоить старика и извиниться за то, что они с Элис решили не возвращаться в Англию, предпочтя встрече с Кендалом-старшим поездку в Рим. Генри мучала совесть: дядя был его единственным кровным родственником и кроме того, сделал для него так много, что было жестоко лишать его радости встречи. Кто знает, сколько времени они проведут в колониях, в то время как Кендал -старший был уже пожилым человеком, стоявшим на краю жизни, как ни горько это было признавать Кендалу-младшему. Наконец Генри принял Соломоново решение: он пригласит дядю в Рим, а дальше пусть тот решает сам, ехать ему или нет.
Докурив сигару, он сел за стол, положил перед собой чистый лист бумаги и взял в руки перо.

Письмо в лондонский банк "Кэмпбелл и Кауттс", располагавшийся в доме под вывеской "Три короны" на  Стрэнде в Лондоне, было лаконичным и заключало в себе просьбу выслать на указанный римский адрес передаточный вексель на сумму в две тысячи фунтов, а также именную чековую книжку из ста сброшюрованнных бланков.Сеньору Абруцци Генри написал такое же короткое письмо, в котором ссылался на леди Ребекку Чатсуорт , упомянув, что к его письму будет приложено рекомендательное письмо от упомянутой леди, и просил хозяина гостиницы приготовить для лейтенанта Кендала с женой лучшие апартаменты на срок от месяца до полутора по той цене, которая устраивает маэстро Абруцци.
Над письмом к дяде Генри бился около часа, пытаясь подобрать правильные слова, которые не оскорбили бы чувствительную душу Бартоломью Кендала. Предвосхищая вопросы и возражения, он написал, что отдает себе отчет в том, что обстановка в Италии неспокойная и что раздробленная страна, частью находящаяся под властью Австрии, может показаться не самым лучшим местом для отдыха английской супружеской четы, желающей поправить здоровье после невзгод, перенесенных в Скутари. (О самих невзгодах Генри упоминал весьма туманно.) Но тот факт, что в Риме по просьбе Папы Пия IХ до сих пор стоят французские войска, должно успокоить сердце самого отъявленного пессимиста. Далее Генри рассыпался в извинениях по поводу того, что они с Элис решили сделать путь в Индию короче, чем того требовали родственные обязательства, и приглашал дядю присоединиться к ним в Риме, обозначив примерные даты их прибытия.
Закончив свои эпистолярные труды, Генри почувствовал непреодолимую потребность выпить немного бренди, но вспомнил о данном жене обещании и вместо того, чтобы откупорить бутылку, спустился вниз, чтобы проведать Перкинса, несшего недреманную вахту в подвале.

Генри тихо спустился вниз, стараясь, чтобы старые деревянные ступени лестницы не скрипели: меньше всего ему хотелось привлечь к себе внимание в тот момент, когда ему надо было незаметно проникнуть в подвал с пленником. Проходя мимо одной из дверей, он расслышал за ней женские голоса и понял, что к Элис все-таки пришла по крайней мере одна женщина из госпиталя, желавшая наняться на службу к леди. Мысленно пожелав жене удачи, он так же неслышно добрался до двери подвала и постучал в нее негромким стуком. Перкинс открыл не сразу, и Генри успел забеспокоиться, не случилось ли чего-нибудь. Денщик подслеповато щурился на свет газовых рожков в коридоре:
- Входите, сэр!
- Где наш пленник? - спросил Генри, окидывая взглядом погруженный почти в полную темноту подвал.
- В углу дрыхнет, - Перкинс махнул рукой в сторону стены, у которой были поставлены ящики с углем. - Долго еще нам здесь сидеть? Я себя чувствую, как тот библейский пророк в чреве у кита.
- Уже скоро, - успокоил денщика Генри. - Ты ел что-нибудь, кроме молока с хлебом?
- Нет, сэр, - я боялся, что Джанет меня застукает, ежели я на кухню зайду. Но честно сказать, это пустяки, а вот отлить бы не мешало.
- А он как же? - кивнул головой Генри в сторону не видимого в темноте пленника, туда, куда указал ему ранее Перкинс.
- А он не из стеснительных, сэр: прямо тут оправлялся. И всю дорогу меня байками про ирландцев угощал, - веселый парень. Позвольте я вам одну перескажу. Миссис Финнеган открывает дверь и видит  на пороге соседа со скорбной физиономией. "Мэгги, -говорит он. - Твой супруг Тим скончался сегодня на винокурне: упал в бочку с виски и утонул." Миссис Финнеган хватается за сердце. "Он сразу же скончался?" Сосед чешет в затылке: "Нет, Мэгги, не сразу: он три раза вылезал и отливал"
Генри кисло улыбнулся, вспомнив о том, что для него самого и виски, и бренди находятся под запретом благодаря обещанию, данному жене.
- М-да, смешно, - выдавил он.
- Давайте я еще одну вам расскажу! - Перкинсу явно пришёлся по вкусу грубоватый ирландский юмор. - В паб заходит Пэдди Мерфи. Выглядит он так, как будто его переехал экипаж: правая рука на перевязи, нос сломан, все лицо в синяках и кровоподтеках."Что случилось, Пэдди?" – спрашивает хозяин паба. Пэдди отвечает: "Мы неожиданно встретились с Джимми О’ Коннором, и он меня отделал:  бил  кочергой, лопатой – всем, что попало под руку." Хозяин паба сочувственно качает головой и снова спрашивает: "Но ведь и у тебя под рукой что-то было. Почему ты не защищался?" Мёрфи вздыхает: " У меня под рукой была грудь миссис О’Коннор… штука, конечно, красивая, но в драке бесполезная"
Перкинса снова обуял пароксизм неудержимого смеха, сменившийся кашлем, и Генри вынужден был несколько раз стукнуть денщика между лопаток, чтобы тот прокашлялся.
- Сбегай во двор, я пока вместо тебя посторожу, - предложил он. - По дому не ходи, чтобы тебя никто случайно не заметил.
- Спасибо, сэр! Я быстро обернусь!
Перкинс пулей выскочил из подвала, оставив лейтенанта наедине с резким запахом немытого тела и негромким похрапыванием пленника, доносившимися из угла, где тот спал.

Генри ожидал возвращения Перкинса, стоя на верхней ступеньке каменной лестницы, ведущей из подвала к двери, чтобы сразу же впустить денщика внутрь. Именно поэтому он ясно расслышал шелест женских юбок, звук шагов, отличных от тяжелой мужской поступи, и негромкие голоса. Ему показалось, что женщин было трое, но он сумел распознать лишь голос Джанет. Помолившись о том, чтобы его денщик не столкнулся с женщинами в коридоре, Генри постарался успокоиться и продолжил нести свою вахту, прислушиваясь к звукам голосов, удалявшихся в сторону кухни. Спустя несколько мгновений Перкинс постучал в дверь и Генри тут же отодвинул засов и впустил денщика внутрь.
- Чуть не попался! - шепотом сообщил ему денщик, оказавшись внутри. - Откуда  в доме столько баб, сэр? Прошу прощения: я имел в  виду незнакомых баб. По виду - солдатские жены.
- Миссис Кендал ищет себе служанку, - объяснил Генри, поморщившись от того, что Перкинс назвал женщин, пусть и простолюдинок,  "бабами", но не став выговаривать ему за это. - Я сейчас вернусь к себе, чтобы не возбуждать подозрений, а ты через пару часов буди ирландца: отвезем его на другой берег и пусть ищет себе корабль - до утра успеет. Нашим дамам я сказал, что отправил тебя с поручением еще утром и не жду обратно ранее полуночи. Но к этому времени все в доме уснут, полагаю.
- Подозрений? - вытаращился на него Перкинс и тут же хохотнул. - А, понимаю. Вдруг миссис Кендал решит, что вы отправились на другой берег познакомиться с местными красотками.
Генри не стал делиться с денщиком своими мыслями о том, что миссис Кендал вряд ли когда-нибудь придет в голову ревновать мужа к другим женщинам. Он неопределенно кивнул и вышел из подвала, услышав позади себя скрежет задвигаемого засова.
Заняться было решительно нечем. Он с удовольствием бы прогулялся по берегу Босфора или выкурил в саду еще одну сигару, но пока что ему лучше было бы остаться в доме. Генри вернулся в свою комнату и, не раздеваясь, улегся на кровать. Через несколько минут веки у него отяжелели и он заснул.

Генри проснулся от  заунывного и одновременно душераздирающего воя, доносившегося со стороны кладбища. Он сел на постели, прижав кончики пальцев к вискам, в которых стучали сотни деревянных молоточков, но звук, проникавший в комнату через открытое окно, был еще ужасней и нестерпимей физической боли. Генри старался убедить себя в том, что это всего-лишь голодная бродячая собака, жалующаяся полной луне на свое безрадостное существование,  однако в голову лезли мысли о существе, которого французы называли loup-garou, и безжалостном кровопийце, столь убедительно и ярко описанном Джоном Полидори*
- Элис... - пробормотал он, вскакивая и направляясь к двери.
Мысль о том, что его жена, перенесшая похищение из собственной спальни, тоже услышала этот безумный голодный вой, наполнила его страхом за нее. Он порадовался, что уснул полностью одетым, даже не сняв сапог: в противном случае пришлось бы тратить драгоценное время на одевание. Добежав до спальни жены в считанные минуты, Генри остановился перед закрытой дверью, прислушиваясь. Из комнаты не доносилось ни звука, да и весь дом был погружен в тишину. Ни леди Ребекка, ни Джанет не огласили дом своими испуганными криками, и Генри начал думать, что ему все это почудилось. Он взялся за ручку двери и замер, не решаясь войти. Что, если Элис крепко спит, а он напугает ее своим внезапным появлением? Генри сел на пол, прислонившись к холодной стене и не зная, как поступить. Минуты текли, а он все сидел, погруженный в нерешительное оцепенение, и вдруг понял, насколько это все неправильно, чудовищно неправильно. Он боялся зайти в комнату собственной жены, поскольку был уверен, что она, в свою очередь, испугается, увидев его у своей постели. Еще более неправильным было то, что Элис сама не прибежала к нему, - в том случае, если  она слышала этот ужасающий вой. Значит, его близость для нее страшнее оборотня или вурдалака.

*Рассказ "Вампир",1819 год

Из оцепенения Генри вывели звуки сдавленных рыданий, донесшихся из спальни жены. Он вскочил на ноги и крикнул: "Элис!" - для того, чтобы жена поняла, что это он, а не очередной похититель. Распахнув дверь, которая, к счастью, оказалась незаперта, он ворвался в спальню и увидел смутные очертания женской фигуры, скорчившейся на полу.
Генри бросился к ней и опустился рядом на колени, приподнимая ее и  прижимая к себе.
- Не бойтесь: это всего-навсего собака, воющая на луну. Возможно, та самая бродяжка, которая следовала за нами по пути в госпиталь.
Генри прижимал к себе жену, ощущая  тепло  ее тела, проникавшее сквозь тонкую ткань ночной рубашки. Ему хотелось покрыть ее лицо поцелуями, но памятуя о недавнем инциденте, да и о многих других, он всего лишь крепче сжал ее в объятиях, чувствуя, что близок к потере рассудка от этих сладостных ощущений, которые воспламеняли его кровь, но не приносили должного удовлетворения.
- Все хорошо, любовь моя, все хорошо, - шептал он, едва ворочая языком, как будто выпил бутылку крепчайшего ирландского потина. - Я  с вами, и никто и ничто не осмелится причинить вам вред.

Генри поднялся на ноги, держа Элис на руках, и положил ее на кровать, а сам присел на край постели, заботливо укрывая жену одеялом.
- Это всего лишь собака, - повторил он. - Собаки, как и волки, всегда воют на полную луну. Я могу зажечь свечу, если вам будет легче от этого. Да и Перкинс уже вернулся, и теперь нас двое.
Если бы он он мог отправить Перкинса одного! Но он не доверял ирландцу, как бы тот не распинался о своем намерении убраться из Скутари с парой сотней фунтов в кармане. Генри размышлял, как правильно поступить, и его осенила счастливая мысль.
- Впрочем, есть лучший выход: я отнесу вас в свою комнату, где вы будете чувствовать себя в безопасности, а сам переночую в вашей, - предложил он, надеясь, что жена поймет скрытое послание, заключенное в его словах. Никакой злодей, даже если бы он и существовал, не полез бы в комнату мужчины, зная о том, что у того под рукой заряженный револьвер.

Генри слушал жену, чувствуя, что на него все сильнее давит чувство вины, тяжелое, как могильная плита. Он не заслуживал и самой малой благодарности за ее спасение, - за это Элис должна была бы благодарить Селима, а не его. Первого похитителя он упустил, второго поймал лишь благодаря случайности и сейчас даже не мог успокоить жену, признавшись ей в том, что "второй", которого она так боялась, никогда не потревожит ее своим появлением. Что бы она о нем подумала, узнав, что он собирается отпустить ирландца с миром, дав ему денег на дорогу в Америку?
- Хорошо, душа моя: я останусь здесь, рядом с вами, - сказал он, понимая, что нельзя спорить с Элис и настаивать на своем предложении, - Завтра мы отправимся на Большой рынок и купим вам самый надежный револьвер, чтобы он всегда был у вас под рукой. Я теперь думаю, что не обязательно хранить эту покупку в тайне: даже леди Ребекка согласится, что вам необходимо уметь стрелять, чтобы при случае защитить себя. Может быть, этой ночью вам будет спокойнее, если вы будете знать, что я охраняю ваш сон с заряженным револьвером наготове? Оружие осталось у меня в спальне, - я мог бы сбегать за ним, но не хочу оставлять вас одну ни на минуту.
Со стороны окна раздался скребущий звук, от которого Генри непроизвольно вздрогнул. Он был уверен, что по стеклу царапнула ветка дерева, потревоженная ветром, и тем не менее ощущение, что кто-то пытается забраться в спальню через окно, было таким убедительным, что он с трудом удержался от того, чтобы не подойти к окну и, раздвинув занавески, проверить, есть ли кто-нибудь снаружи.

Генри успокаивающе пожал ладошку жены:
- Сейчас я запру дверь на ключ изнутри, чтобы вам было спокойнее, а сам расположусь на диванчике.
Он подошел к двери и повернул ключ в скважине, отметив про себя, что тот повернулся почти беззвучно, и таким образом, когда жена уснет и ему надо будет уйти, он сможет запереть дверь ее спальни снаружи, не разбудив ее. Щель между полом и дверью была достаточной для того, чтобы протолкнуть небольшой ключ обратно в комнату - уходя, ему надо было оставить Элис возможность при необходимости отпереть дверь самостоятельно.
Закрыв дверь, Генри сел на диванчик, находившийся неподалеку от кровати под прямым углом к ней, и приготовился к тому, что некоторое время ему придется  провести в полном молчании и неподвижности, ожидая того момента, когда ровное дыхание Элис сообщит ему о том, что она уснула.

Генри сидел неподвижно, прислушиваясь к жалобным всхлипываниям жены. Видит Бог, ему хотелось подойти к ней, обнять и попытаться успокоить словами, но он не был уверен, что от этого она не расстроится еще сильнее. Наконец Элис затихла, ее дыхание выровнялось и Генри, выждав еще некоторое время, встал с диванчика и неслышно приблизился к ее кровати, глядя на ее лицо, смутно белевшее в темноте. Элис заснула - в этом не было никаких сомнений. Генри вышел из комнаты, запер дверь на ключ и хотел было подсунуть ключ под дверь, но передумал. Зайдя в свою комнату, он взял револьвер, сунул в карман брюк несколько банкнот и с зажженной свечой в руке спустился в кухню. Ему пришла в голову мысль, что нельзя оставлять женщин безоружными даже в запертом доме. Приходилось довериться Джанет, иного выхода не было.
Джанет спала у дальней стены кухни на длинном широком топчане, накрытом потертым ковром. Генри легонько потрепал ее по плечу и служанка тут же проснулась.
- А, это вы, сэр, - сонно пробормотала она, садясь на топчане и кутаясь в побитую молью шаль, чтобы закрыть вырез ночной рубашки.
- Мне нужно поговорить с вами, Джанет, - тихо сказал Генри , пододвигая стул ближе к топчану и садясь на него.
Джанет подоткнула выбившиеся из-под чепца волосы и уже более осмысленным тоном ответила:
- Слушаю вас, сэр.
- Мне и Перкинсу надо уйти на несколько часов. Ни леди Ребекка, ни миссис Кендал об этом не знают, и я не хотел бы, чтобы они узнали или заподозрили что-либо. Миссис Кендал сейчас спит, но она очень напугана недавними событиями и в любой момент может проснуться и испугаться еще больше, увидев, что меня нет рядом. Я прошу вас переночевать в ее комнате, заперев дверь на ключ, а если она проснется, - тогда вам придется сказать ей, что мне пришлось уйти по срочному делу. Генри вытащил револьвер и положил его на колени служанки, - Это самовзводный револьвер, и он заряжен, но спуск в нем очень тугой, поэтому опасность случайного выстрела вам не грозит. Я оставляю его вам скорее для самоуспокоения, но при надобности этой игрушкой можно напугать даже сильного мужчину.
Джанет улыбнулась и взяла револьвер в руки, рассматривая его со всех сторон.
- Я умею стрелять, - сказала она и добавила, заметив недоумение лейтенанта, - Я же ирландка, сэр: мой отец и два старших брата держали подпольную винокурню и у нас всегда имелось под рукой оружие на случай стычки со стражниками.
- Леди Ребекка знает об этом? - ошеломленно спросил Генри.
- Нет, сэр, - к чему ей об этом знать? И вас я прошу сохранить это в тайне.
- Обещаю, - серьезно ответил Генри, поднимаясь со стула и вкладывая в руку служанки ключ от двери спальни Элис. - А сейчас поднимайтесь к миссис Кендал - я запру входную дверь, когда мы с Перкинсом будем уходить.

Генри проснулся от яркого солнечного света, бившего в окно. Сначала он не понял, где он находится и почему лежит в постели полностью одетым, затем воспоминания о минувшей ночи нахлынули на него, опережая одно другим и перемешиваясь, как цветные кусочки мозаики в калейдоскопе. Он вспомнил, как они с Перкинсом вывели из дома  пленника, как переправили его на другой берег Босфора, сменяя друг друга на веслах, как тонкая пачка банкнот перекочевала из его рук в цепкие пальцы ирландца.
- Прощайте, лейтенат! - Фланаган дерзко  подмигнул ему, пряча деньги за пазуху. - Мое почтение миссис Кендал! Клянусь святым Патриком - она у вас красотка, каких поискать, но ирландские девушки лучше.
- Шагай, Пэдди, - оборвал излияния ирландца Перкинс и резким тычком подтолкнул его в сторону разбросанных по берегу огоньков. - Где корабли стоят, знаешь. Только смотри, не перепутай: тебе надо сначала к туркам наняться, а иначе тебя быстро повяжут.
- Бывай, Бобби: ты - мужик, что надо, даром что сасанах*
Фланаган растворился в темноте и через минуту Генри уже сомневался, что видел его совсем недавно. 
Потом они с Перкинсом вернулись к лодке и спустя час вытащили ее на берег Скутари. Отпустив Перкинса досыпать, он собирался сразу же вернуться в комнату жены, чтобы сменить Джанет до ее пробуждения, но сначала решил переобуться в своей комнате и, едва сев на край постели, повалился на нее и провалился в сон.
Генри вскочил и бросился к комнате жены, уже понимая, что опоздал. Элис наверняка проснулась и, увидев Джанет, подвергла ее допросу. Добежав до спальни Элис, он прислушался: из комнаты не доносилось ни звука. Генри облегченно вздохнул и тихонько поскребся в дверь, ожидая, что Джанет откроет ему и исчезнет, а он сделает вид, что всю ночь проспал на диванчике.

*sassenach - так ирландцы и поныне называют англичан. Слово имеет презрительный оттенок.
Пэдди -от Патрик, - так англичане называют любого ирландца-мужчину независимо от его настоящего имени.