Леди Ребекка вернулась из госпиталя в начале Страстной недели в сопровождении Перкинса. Выглядела она на удивление хорошо и держалась бодро. Генри, лично встретив почтенную даму на пороге дома,  сказал по этому торжественному случаю все подобающие слова, извинился, сославшись на необходимость прочитать письмо, которое прислал ему в госпиталь лейтенант Томас, а доставил Перкинс,  и удалился на мужскую половину, втайне одобряя турецкий обычай разводить мужчин и женщин по разным комнатам. Леди Ребекка осталась наедине с Элис*.
- Милая девочка! Как я по вам соскучилась! - заявила она, придирчиво рассматривая гору ячменных лепешек, поданных Джанет к утреннему чаю. - Как хорошо снова оказаться дома! Доктор О'Флаерти напоследок надавал мне кучу ненужных и совершенно бессмысленных советов, в том числе  - сократить потребление мучного и сладкого. А я уже и так потеряла в госпитале целых два фунта веса, а майор Фицпатрик как-то упоминал о том, что предпочитат окружности острым углам...  Джанет в свое прошлое посещение рассказала мне, что четыре раза в день подогревает для Генри кобылье молоко - и тоже по рекомендации доктора. У меня же на примете другое средство, которое наверняка поможет вашему мужу выздороветь и снова вернуться к исполнению священного долга каждого мужчины.
Леди Ребекка взяла одну из лепешек, откусила кусочек и запила его чаем.
- На самом деле я рада, что Генри оставил нас одних, иначе он поднял бы меня на смех, и не разрешил бы вам последовать моему совету, - доверительно сообщила она Элис, понизив голос, как будто опасалась, что лейтенант подслушивает под дверью. - Итак, моя милая... Пока я была в госпитале, я наслушалась всякого-разного, как правило -  сущей нелепицы, но и в навозной куче, как говорит пословица, иногда попадается просяное зерно! Но прежде скажите мне: вы верите в чудодейственность талисманов, силу заклинаний и святых мощей? Я-то никогда особенно ни  во что такое не верила, но я считаю, что бывают ситуации, когда все средства хороши.

*согласовано

Леди Ребекка кивнула, соглашаясь:
- О да, такие люди существуют: их называют духовидцами, и таковы, например, последователи Сведенборга. Но не буду отвлекаться от того, с чего начала наш разговор. Одна из сестер милосердия, мисс Блейк, рассказала мне об одной  старой греческой  церкви, называемой церковью Девы Марии над Источником. По ее словам, она случайно наткнулась на нее, когда в свой выходной побывала на другом берегу Босфора вместе с еще двумя сестрами милосердия. Поскольку  англиканских храмов в Константинополе нет, они сочли уместным зайти в греческий храм, хотя и испытывали некоторое замешательсто и не были уверены, что поступают правильно. Не буду мучить вас описанием неуместной роскоши внутреннего убранства церкви, столь характерной для греческих церквей, - мисс Блейк остановилась на этом очень подробно, -  скажу о самом главном: в этом храме находится целебный источник, который исцелил какого-то римского императора еще в то время, когда христианство только зарождалось, а не так давно - и предшественника нынешнего турецкого султана, который страдал от желчекаменной болезни. Сестра Блейк узнала об этой легенде от церковного служителя, который, по счастью, порядочно изъяснялся на английском. Служитель проводил дам к источнику и позволил им напиться воды из него, а также наполнить небольшие фляжки, которые они захватили с собой из госпиталя, понимая, что им придется ходить по городу целый день. И вот теперь самое главное! Сестра Блейк сказала мне, что подвержена жесточайшим приступам мигрени, таким сильным, что порой ей приходится проводить целые дни в комнате с занавешенными окнами. К счастью, такие приступы случаются с нею раза три-четыре в год, иначе она не смогла бы исполнять обязанности сестры милосердия. И как раз в тот самый день, когда она отправилась в Старый город, она почувствовала приближение очередного приступа: уже в церкви ей стало так плохо, что она боялась, как бы ее попутчицам не пришлось искать носильщиков, которые бы отнесли ее к причалу с лодками. Но испив воды из источника, она почти сразу почувствовала себя лучше. А еще через некоторое время головная боль исчезла полностью и больше не возвращалась! Сестра Блейк, рассказывая мне об этом, добавила, что одна из ее попутчиц, мисс Халверстон, тоже испробовала на себе целебные свойства чудодейственной воды: прикладывала смоченную в ней тряпицу к уродливому винному пятну, которое с самого детства располагалось у нее на щеке, и через неделю оно побледнело и почти исчезло! скажу больше: мисс Блейк была так любезна, что дала мне отпить из фляжки, которую привезла из церкви, и через час я уже смогла встать с постели и навестить майора Фицпатрика, который отметил, что цвет лица у меня удивительно свежий! К чему я клоню,  милая: почему бы нам с вами не посетить этот удивительный источник, дабы набрать в нем воды, которая (я в этом уверена!) пойдет на пользу Генри.

Леди Ребекка хлопнула в ладоши, радуясь согласию Элис:
- За меня не волнуйтесь, милая: я настолько окрепла, что готова отправиться к источнику сразу же после чая! Но нам надо сделать так, чтобы Генри ни о чем не догадался, а ведь ему обо всем доложит его несносный денщик, которого мы вынуждены будем взять с собой: кто-то ведь должен переправить нас в лодке на другой берег и обратно! Давайте сделаем так: сразу после чая сходите к Генри и скажите ему, что я хочу немного развеяться в вашей компании и осмотреть христианские святыни Константинополя, сохранившиеся с византийских времен: это более чем уместно в преддверии Пасхи. Когда мы вернемся, я скажу Генри, что привезла  из госпиталя новое гомеопатическое лекарство от пневмонии, не имеющее ни запаха, ни цвета, ни вкуса, и что его мне дал по моей просьбе доктор О'Флаерти... впрочем, нет: ирландца лучше не упоминать. Пусть будет доктор МакГригор: с ним Генри вряд ли когда-нибудь встретится. Да, моя дорогая, я понимаю: лгать грешно, тем более - лгать мужу, который в вас души не чает и готов разбиться в лепешку ради того, чтобы исполнить любой ваш каприз. Но в данном случае, это будет святая ложь! Ведь если мы скажем Генри правду, он поднимет нас на смех и откажется пить чудодейственную воду.
Леди Ребекка укоризненно покачала головой и потянулась к очередной лепешке.

Леди Ребекка на мгновение задумалась и кивнула:
- Это очень похвально, что вы не хотите лгать мужу, дорогая. Прекрасно вас понимаю: я тоже никогда не лгала сэру Роберту. Что ж, поступайте так, как велит вам ваше сердце. В конце концов, если Генри откажется принимать новое лекарство, мы всегда сможем подмешать ему немного  в чай или в виски. Пожалуй, мне действительно следует воздержаться от еще одной лепешки: ведь сейчас все-таки пост... Милая, я пойду к себе и переоденусь в дорожное платье, а вы допивайте свой чай и отправляйтесь к Генри.
Леди Ребекка встала, привычно поцеловала Элис в лоб и удалилась, обмахиваясь веером.

***
Генри держал в руке письмо от Джеймса, перечитывая его вот уже в третий раз. Новость, которую сообщил ему друг*, была поистине ошеломляющей и грозила изменить его жизнь самым радикальным образом. И не только его, но и жизнь Элис тоже. Лейтенант Томас писал, что в Лондоне было принято решение перебросить два значительно поредевших  полка лёгкой кавалерии, - 8-й гусарский и 13-й драгунский, - в Индию. А до того дать всем офицерам трехмесячный отпуск, чтобы они смогли уладить свои дела на родине. Обрадовавшись поначалу этой перемене в судьбе, Генри все же не мог не задуматься о том, чем она грозит его браку. Насколько ему было известно, многие офицеры колониальной армии брали с собой жен и детей, и если бы у них с Элис отношения складывались иначе, ничего лучшего он и желать бы не мог. Но учитывая, что с самого начала их супружеская жизнь не задалась, а последняя неделя показала ему, что улучшений нет и не предвидится, он сомневался, что его жена пожелает последовать за ним в незнакомую страну с тяжелым климатом, населенную, как думали многие англичане, никогда не покидавшие пределов Англии, дикими племенами с варварскими обычаями. К счастью, от своего дядя Генри знал, что это не так, и на самом деле давно мечтал о возможности служить именно в Индии, в чем однажды признался Джеймсу. Но его желание не означало согласия Элис, а сейчас он уже и сам не знал, хочет ли он, чтобы жена была рядом и делила с ним суровый быт колониального офицера. Всю последнюю неделю Элис держалась с ним по обыкновению внимательно и заботливо, отчего у него порой сводило зубы. Всякие физические контакты между ними, даже самые невинные, прекратились: он ни разу не предпринял попытки обнять или поцеловать жену, а она, кажется, была этому только рада и в благодарность за его сдержанность удвоила свое заботливое рвение.
Генри отложил письмо Джеймса в сторону и придвинул к себе листок бумаги. "Расстаться?" - вывел он на нем крупными буквами и уставился на это страшное слово, не веря, что он сам пришел к такому решению. Но неожиданно открывшаяся перспектива службы за тысячи миль от Англии, давала ему и Элис такой предлог для раздельного проживания, который не вызвал бы подозрений даже у самых близких и хорошо знающих его людей. Хрупкая конституция его жены могла стать оправданием для отказа ехать в страну, ставшую могилой для тысяч англичан.

*согласовано

Генри все еще пребывал в каком-то подобии прострации, когда его оцепенение, и душевное, и физическое, прервал стук в дверь и ангельский голосок жены робко попросил позволения войти. Раздражение, которое он при этом испытал, удивило его самого. Почему бы ей просто не войти? Ведь она не его денщик и не служанка леди Ребекки: она его жена! Правда, сам он никогда не входил в комнату супруги, не испросив разрешения, но это было совершенно другое дело: он был мужчиной и не имел морального права приводить леди в смущение, заставая ее врасплох за занятиями, о которых не должен был знать ни один джентльмен, даже ее собственный муж. Генри всегда подозревал, что Элис боится его, как будто он был чудовищем, надевшим на себя маску цивилизованного человека. Но ждать за закрытой дверью, пока он милостиво разрешит ей войти - это, на его вгляд, было чересчур.
Мрачно раздумывая над тем, что заставило жену по доброй воле навестить его так рано, он не смог предположить ничего иного, кроме очередной порции горячего кобыльего молока. Впрочем, в последние дни, несмотря на охватившую его черную меланхолию, ему действительно стало настолько лучше физически, что он готов был признать целебные свойства этого напитка. Поспешно смяв листок с нацарапанным на нем единственным словом, он сунул его в карман халата и прошел к двери.
- Доброе утро, дражайшая миссис Кендал! - неестественно ровным тоном произнес он, открыв дверь и придерживая ее, чтобы дать жене войти. - Безмерно рад вашему появлению и готов говорить о чем угодно. Входите же!
Глядя на Элис с высоты своего роста, он видел идеально ровный пробор в ее густых золотистых волосах и как всегда, удивлялся тому, какая она маленькая и хрупкая. Снова нахлынул нестерпимый жар желания: одно дело - досадовать и раздражаться на жену, не видя ее, совсем другое - стоять к ней так близко и чувствовать  волнующий аромат фиалок, от которого у него всегда начинала кружиться голова.

Упоминание византийских святынь сразу же охладило пыл Генри и он даже порадовался, что дамы не попросили его сопровождать их в этом паломничестве: он и без того всю минувшую неделю чувствовал себя добродетельным рыцарем Галахадом.
- Разумеется, позволю, и с радостью: вы просидели взаперти, скучая наедине со мной, слишком долго, - ответил он, отходя к столу и вытаскивая из ящика несколько банкнот и горстку мелких монет. - Полагаю, вам понадобятся деньги? На пожертвования святыням и так далее. Уверен, что на том берегу вы без особых сложностей обменяете английские деньги на местные. И конечно, я настаиваю на том, чтобы Перкинс неотлучно сопровождал вас во время этой благочестивой прогулки. Впрочем, я сам ему скажу.
Генри решил, что отдаст Перкинсу свой револьвер - так, на всякий случай. Он не считал, что кто-то из местных жителей осмелится нанести малейший вред двум английским леди: англичане безжалостно наказывали своих турецких союзников за любую провинность - вернее, перекладывали эту обязанность на местные власти. И вряд ли кому-нибудь захочется получить двести ударов палками по голым пяткам. Но предосторожность никогда не мешает, особенно в чужой стране. Ко всему прочему его благочестивая жена была ослепительно красива и способна помимо воли ввести в искушение самого правоверного мусульманина.

Генри посмотрел вслед жене, ничего более не добавив. Как быстро она ушла! Даже не удосужилась повторить вопрос о его самочувствии, а ведь он ей не ответил в первый раз! Разумеется, какие-то древние руины и общество леди Ребекки интересуют её несравненно больше, чем присутствие и самочувствие надоевшего и скучного мужа.
Дождавшись, пока шаги жены затихли, Генри вышел в коридор и рявкнул, обращаясь в сторону кухни:
- Боб! Немедленно ко мне!
Гурман Перкинс неизменно крутился вокруг Джанет, которая оказалась на удивление хорошей кухаркой. Перкинс тотчас выскочил из кухни и рысцой припустил к лейтенанту, торопливо дожевывая кусок.
- Сэр?
Генри указал ему на открытую дверь комнаты и вошел сам.
- Переправишь дам на другой берег Босфора: им взбрело в голову полюбоваться на византийские развалины.
- Какие развалины, прошу прощения, сэр? - вытаращился на него Перкинс.
- Древнегреческие, - весьма приблизительно передал смысл слова Генри и добавил, отводя взгляд, - С миссис Кендал глаз не спускай.
- Будьте спокойны, сэр: буду беречь, как зеницу ока, и доставлю  туда и обратно в целости и сохранности! - отрапортовал Перкинс, вытягиваясь в струнку. - Разрешите идти, сэр?
- Иди, только револьвер захвати.
Когда денщик ушел, Генри снова сел за стол и начал писать ответное письмо лейтенанту Томасу.

Перкинс ждал дам у лодки, чтобы помочь им расположиться на сиденьях. Леди Ребекка расправила свои широкие и пышные юбки и раскрыла над головой белый кружевной зонтик, чтобы уберечься от яркого весеннего солнца.
Перкинс отвязал лодку и вскочил в нее, заставив накрениться так сильно, что она чуть не зачерпнула воды.
- Осторожнее! - недовольным тоном попеняла ему леди Ребекка
- Прошу прощения, миледи!
Перкинс оттолкнул лодку от причала, уселся на сиденье и взялся за длинные вёсла, крепившиеся кожаными ремнями к штырям на бортах лодки.
-Давненько не брал я в руки вёсел, - еле слышно пробурчал он себе по нос.
Леди Ребекка метнула на гребца настороженный подозрительный взгляд, но ничего ему не сказала, а обратилась к Элис:
- Дорогая, вы захватили с собой парасоль? У вас такая белоснежная тонкая кожа, что вы наверняка обгорите до красноты, если не будете прикрываться ею!

Генри ненадолго отложил перо, чтобы подойти к окну, смотревшему на пролив, и некоторое время наблюдал за тем, как узкий и длинный, пестро раскрашенный каик, отвалив от деревянного настила, затанцевал на бирюзовых волнах Босфора. Перкинс умело управлял лодкой, а утро выдалось ясное и безветренное, поэтому Генри успокоился и вернулся к написанию письма. Когда он закончил, то понял, что больше заняться ему совершенно нечем. Бесцельно побродив по опустевшему дому (Джанет с Селимом уехали в госпиталь с двумя корзинами грязного белья, чтобы отдать его в стирку прачкам), он съел холодный обед, оставленный ему служанкой, и, закутавшись в стеганое одеяло, вышел в сад, чтобы выкурить сигару. Тюльпаны все еще цвели: их яркие разноцветные головки сливались в пестрый восточный ковер, образуя замысловатый орнамент. Над головой поплыл голос муэдзина, - неподалеку находилась мечеть Искели, возведенная, как объяснил ему Селим, по повелению дочери Сулеймана Великолепного. Генри представил, как Селим, услышав клич муэдзина, останавливает ослика и раскладывает на голой земле молельный коврик, чтобы совершить намаз, а Джанет терпеливо ждет, сидя на тележке между двумя плетеными корзинами, доверху набитым бельем. Умный и вежливый Селим ему нравился, и он поражался тому, как юноша умудряется совмещать учебу в медресе с работой, которая приносила дополнительный доход его небогатой семье.
Генри выдохнул сигарный дым и втянул в себя воздух, который разительно отличался от английского: он был напоен терпкими запахами чеснока, специй, смолы хвойных деревьев и соленой морской воды. Эти запахи вновь напомнили ему о том, что ожидало его в самом недалеком будущем: Индия, загадочная страна, в которой воздух тоже пропитан ароматами специй и благовоний, - по крайней мере так он себе это представлял.

***
Леди Ребекка великодушно протянула Элис ручку своего зонтика:
- Какая жалость! В таком случае, воспользуйтесь пока что моей парасолью: вы замужем за мужчиной, который весьма требователен к тому, как выглядит женщина, и вам ни в коем случае нельзя показываться мужу на глаза с лицом, обветренным и загоревшим, как у дочки фермера! На рынок мы обязательно заглянем: я тоже хотела кое-что купить.
Перкинс еле слышно хмыкнул.
-Ты что-то хотел сказать? - резким голосом спросила леди Ребекка.
- Никак нет, миледи: просто в горле запершило.

Леди Ребекка открыла ридикюль и вытащила из него листок бумаги. Развернув листок, она сначала окинула его взглядом, затем протянула Элис:
- Нет,  не слишком далеко. Мисс Блейк снабдила меня планом, согласно которому весь путь займет не более часа. Пешие прогулки полезны для здоровья, душа моя, поэтому наберитесь смелости и уверенности в своих силах.
Перкинс подвел лодку к причалу, бросил конец служителю - престарелому турку, - и первым выбрался на твердую землю, ожидая, когда леди воспользуются его помощью, чтобы сделать то же самое.

- Кажется, да, - не совсем уверенно подтвердила леди Ребекка, но в результате все обошлось благополучно и двум английским леди не пришлось до вечера блуждать по незнакомому городу, сбившись с дороги.
- Дорогая, - обратилась леди Ребекка к Элис, когда спустя два часа они покидали греческую церковь вместе с Перкинсом, навьюченным бурдюком, в котором плескалась чудотворная водица, - У меня ноги огнем горят, да еще это безжалостное солнце... Мисс Блейк настоятельно рекомендовала мне посетить главный константинопольский рынок, но боюсь, что если мы пойдем туда пешком, я упаду по дороге как изнуренная ломовая кляча. Перкинс! Найди тележку с осликом и скажи владельцу, что нам надо попасть... - тут леди Ребекка снова заглянула в листок с инструкциями, выданный ей мисс Блейк, и прочитала, - на Капалы Чарши. Тут еще приписано в скобках "Бююк Чарши". Ох, какой же варварский, непроизносимый язык! Не понимаю, как они на нем говорят.
- Позвольте, миледи? - Перкинс протянул руку за листком и леди Ребекка неохотно рассталась со своей бумажной путеводной звездой.
Перкинс беззвучно зашевелил губами, повторяя про себя название  торговой Мекки Константинополя. Вернув листок леди, он отправился искать тележку, запряженную ослом. Леди Ребекка открыла веер и начала им обмахиваться, оглядывая улочку, единственной достопримечательностью которой был храм.
- Судя по всему, мы сейчас находимся в квартале, где селятся преимущественно греки, - неожиданно сделала она логический вывод, проистекавший из наличия поблизости греческой церкви. А знаете, мне бы очень хотелось побывать в мечети, чтобы посмотреть на ее  внутреннее убранство, но увы! женщин туда не пускают, да и мужчин-иноверцев тоже, как объяснил мне майор Фицпатрик. Как вы считаете: если мы спросим Селима, он расскажет нам, как там все устроено?

Перкинс, как всегда, быстро выполнил приказ: вернулся с повозкой, осликом и владельцем оных - пожилым турком в феске и с длинными седыми усами.
- С вас пять акче*, миледи! - весело сообщил он леди Ребекке, когда повозка остановилась рядом с дамами.
Турок, услышав знакомое слово "акче", важно кивнул и показал растопыренную пятерню, - по-видимому, именно при помощи языка жестов они с денщиком и пришли к соглашению.
Турок посмотрел на округлости леди Ребекки и его сонный взгляд оживился. Он подкрутил длинный ус и прищелкнул языком.
-Но-но! - грозно нахмурив брови, остановил его Перкинс и как бы случайно положил руку на рукоять револьвера, заткнутого за пояс, - выглядел он, надо сказать, по-разбойничьи. В ответ турок разразился гневной речью, но Перкинс только буркнул:
- Поговори мне еще...- И обратился к дамам, - Устраивайтесь поудобнее, миледи и вы, мэм. Будем надеяться, что этот прохвост не завезет вас в какой-нибудь гарем.
Турок внезапно замолчал, со страхом глядя на красавицу-блондинку, и положил руку на шею ослика, заставляя его оставаться на месте. Снова полилась незнакомая взволнованная речь, похожая на щелканье птичьих клювов. Оставив ослика в покое, его хозяин подскочил к Перкинсу и что-то яростно забормотал, указывая на Элис, потом тыкая себе в глаза и грудь и мотая головой так, что феска готова была свалиться на землю. Перкинс выглядел ошеломленным и явно не понимал, что имеет в виду возница, покуда тот не показал ему обе руки с растопыренными пальцами, а потом не повторил этот жест еще раз.
- Двадцать акче?! - воскликнул он. - Да ты рехнулся, эфенди!
- Что он говорит? - осведомилась леди Ребекка, уже успевшая взобраться на телегу.
- Не могу понять, миледи, да только сдается мне, что миссис Кендал его чем-то испугала.
- Шайтан! - с отчаянием в голосе выкрикнул возница, самым невежливым образом ткнул узловатым пальцем в сторону Элис и снова затряс головой и два раза показал Перкинсу обе растопыренные пятерни.

*акче - самая мелкая разменная монета Османской империи, чеканившаяся вплоть до середины 19 века.

Перкинс энергично закивал головой, давая знать вознице, что тот одержал победу в торге: мол, заплатим, сколько скажешь, только довези, куда следует. Турок сразу же угомонился, но перед тем, как взять ослика под уздцы, бросил еще один настороженный взгляд на Элис и прикоснулся к болтавшемуся у него на груди амулету, который представлял из себя стеклянный кружок, похожий на человеческий глаз*. Телега тронулась с места, причем возница не жалел усилий, чтобы заставить ослика бежать резвее: видимо, хотел поскорее избавиться от светловолосой англичанки.
Перкинс шагал рядом с телегой и на лице его отражались мучительные размышления: он то хмурил брови, то шевелил губами, изредка поглядывая то на миссис Кендал, то на леди Ребекку и как будто сравнивая их между собой. Наконец его раздумья принесли плоды: он хлопнул себя по лбу и расцвёл улыбкой:
- Мэм! Миссис Кендал! Я понял, с какого перепугу этот басурман так взъерепенился: решил, видно, что вы его сглазите! Они ж все как один черноглазые, турки эти! Вот и боятся людей со светлыми глазами и светлыми волосами так же сильно, как мы боимся черноглазых цыган и рыжих ирландцев! То-то он шайтана упомянул: мне Селим сказывал, что это дьявол по-ихнему, - и в зенки свои пальцем тыкал. У леди Ребекки, - прошу прощения, миледи, за мою смелость, - глаза тёмно-карие, у меня тоже, разве что чуть посветлее, а у вас, что небо в ясный день: голубые-голубые!
- Что за чушь! - фыркнула леди Ребекка, но было заметно, что она поверила словам Перкинса.

- Селим - он образованный, - хмыкнул Перкинс. - Лейтенант Кендал тоже ни в сглаз, ни в порчу не верит: ему что рыжий Пэдди, что черноглазая Киззи.
- Я тоже не верю в подобные глупости! - решительно заявила леди Ребекка. - Но кажется, мы приближаемся к рынку! Посмотрите, дорогая: какая монументальная постройка! Мисс Блейк предупреждала меня, что я лишусь дара речи от удивления: кажется, в этой каменной стене, которой обнесен рынок, должно быть восемнадцать ворот. А купол! У собора святого Павла и то меньше...
Возница остановил тележку и что-то снова залопотал. Леди Ребекка вытащила из шелкового, расшитого бисером ридикюля крошечный кошелечек для мелочи и отсчитала нужное количество монеток, которые передала Перкинсу для того, чтобы он расплатился с хозяином повозки.
- Такое мучение с этими иностранными деньгами! - пожаловалась она Элис, пряча кошелечек в ридикюль, -  Селим по моей просьбе еще в первый день своей службы обменял в городе несколько английских фунтов на эти странные турецкие монеты, но я так и не поняла, какой здесь курс: я подозреваю, что он меняется день ото дня  в зависимости от успехов или неуспехов союзных войск под Севастополем. Надеюсь, что на рынке у нас примут настоящие деньги: я имею в виду шиллинги и пенсы.
Посетовав  на перипетии войны и связанные с ними перепады обменного курса, леди Ребекка с присущим ей проворством слезла с повозки, не дожидаясь, пока Перкинс рассчитается с турком и придет ей на помощь.