Поверхность Глубокого озера казалась янтарно-черной от грунтовых вод, поступавших из торфяного болота, взявшего озеро в кольцо. Добраться до открытой воды, чтобы половить рыбу, можно было только по гатям, сложенным из толстых бревен и крупных веток. Рыбы в озере было много, но на исходе сентября она уходила на глубину в поисках корма, чтобы нагулять жирок перед затяжной зимой. Жалинский, коему благоволила удача, вытащил пару  язей, голавля и трех щучек и препоручил их заботам Анны Петровны, хлопотавшей у костра на берегу. А пока она готовила для него ужин, занимался тем, что измерял глубину на середине озера, стоя в лодке и опуская с нее в воду чугунную гирю, к дужке которой была привязана крепкая конопляная веревка. Измерения показывали, что нырять Анне Петровне придется на глубину более двух саженей. Хорошо хоть с погодой повезло: на смену затяжным  дождям пришло теплое бабье лето, и хотя на рассвете трава у входа в армейскую палатку покрылась инеем, к полудню стало так тепло, что Жалинский провел весь день  в рубахе с подвернутыми до локтей рукавами, а вода на мелководье  у берега прогрелась настолько, что приятно ласкала босые ноги. Но Анне Петровне в самом ближайшем времени предстояло встретиться с холодными глубинами, а не резвиться на относительно теплом мелководье. Жалинский испытывал нечто вроде угрызений совести, однако выбора у него не было: обычный человек не продержался бы под водой более пяти минут, а Анна Петровна клялась, что способна удерживать дыхание в течение получаса и прекрасно видеть сквозь взвесь из песка и взбаламученного ила. К тому же она была способна поднимать тяжелые грузы - правда, до этого было еще далеко, сначала надо было эти грузы обнаружить.
Вытащив гирю из воды и смотав веревку, Жалинский сел на весла и направил свой челн (строго говоря, не свой, а наемный) к берегу, на котором ярко пылал костер. На пригорке, поросшем лесом, стояла коляска Анны Петровны и паслась ее же лошадь, а на небольшом пятачке земли, свободном от деревьев, была установлена армейская палатка-шатер с раскладной походной кроватью, принадлежавшая Жалинскому. Таким образом, обе стороны внесли примерно равный вклад в материальное обеспечение экспедиции.
Когда Жалинский добрался до палатки, уже стемнело. Пахло дымом от костра и свежей ухой, на темном небе сиял месяц, глядя на свое отражение в чернильной воде, на болотах кричала выпь, на вершине сосны   ухал филин, и если бы не армия кровососов, атаковавшая Жалинского, вечер был сказочным.
- Две сажени с лишком на середине намерял, а когда делал последний замер, гиря ударилась обо что-то твердое наподобие металла, - сообщил Жалинский, подходя к костру и с вожделением поглядывая на котелок, в котором булькала наваристая уха. Анна Петровна проявляла поистине христианское смирение и любовь к ближнему, занимаясь готовкой еды, которая в ней самой не вызывала ни малейшего аппетита. Жалинский старался не думать о том, что в радиусе нескольких верст он сам - единственный, кто может возбудить аппетит Анны Петровны. Он ей, конечно, полностью доверял, но все же захватил с собой в поход широкую и длинную полосу  сыромятной кожи, которой на ночь обматывал себе шею дабы избежать укуса вампирских клыков. Днем Анна Петровна себя полностью контролировала, но вот ночью, во сне, самоконтроль мог ослабеть помимо ее воли. Жалинский знал как минимум двух людей, которые ходили во сне, совершая разнообразные, порой довольно сложные действия, а наутро не помнили ничего.

Из котелка, исходившего паром, доносился дразнящий аромат ухи. Жалинский и сам умел варить  уху и делал это неоднократно, но заметил, что каждый раз суп получался немного другим на вкус. А уж если готовил другой повар, то тем более. Интересно, что, кроме рыбьих голов и хвостов  положила в котелок Анна Петровна? Лук, лавровый лист, несколько горошин черного перца, горсть пшена? В любом случае, запах был такой, что Жалинский не чинясь протянул пустую миску, чтобы наполнить ее ухой, и с нетерпением следил за тем, как Анна Петровна опускает половник в котелок, зачерпывает им густую похлебку и выливает ее в глубокую оловянную миску.
Пристроив миску на коленях, Жалинский вооружился деревянной ложкой и принялся за еду, не отвлекаясь на разговоры.
- Чуть язык не проглотил! - похвалил он, подчищая дно миски краюхой хлеба, когда миска опустела. - А можно добавки?
Уха и впрямь была на редкость хороша - Жалинский даже заподозрил, что Анна Петровна положила в нее какой-то секретный ингредиент, неизвестный большинству стряпух.
- Да, Анна Петровна, - продолжил он, расправившись со второй порцией ухи, - Французы много награбили и в Москве, и в других русских городах - в Вязьме, Дорогобуже, Смоленске, Гжатске. В одной только первопрестольной двести сорок семь церквей обчистили, а вокруг Успенского собора плавили золотые и серебряные ризы и оклады со святых образов - для того им служили плавильные горны, вынесенные с Монетного двора. По-хорошему, надо нам, то есть вам, поднять только небольшую часть сокровищ, которую мы сможем увезти на вашей коляске в Смоленск и под роспись передать губернатору. А он пусть организует дальнейшие работы - с охраной всего найденного. И я не просто так в шайку Меченого затесался: Меченый что-то знал про затонувший обоз и собирался сам заняться поисками. Только теперь у него не спросишь…

Жалинский оторопело уставился на девушку, приоткрыв рот. Своим вопросом она будто ударила его под дых. По какой-то неведомой ему причине о докторе Дешаме он даже и не вспомнил! Будто морок какой напал… А ведь именно доктор мог знать о затонувших (или все-таки зарытых в землю?) сокровищах!Грабил ли доктор-католик православные церкви - это был вопрос риторический. Жалинский был уверен, что грабил, ведь на войне действовал закон сильного и право брать трофеи.
Вопрос Анны Петровны потянул за собой длинную цепочку новых вопросов, на которые необходимо было ответить.
- Причастен, Анна Петровна… -  сказал Жалинский, ставя пустую миску на пожухлую траву, покрытую вечерней росой, и поднимаясь на ноги: он был так взбудоражен, что не мог больше сидеть без движения. - Я понимаю, что вы уважаете доктора Дешама, но факт остается фактом: есть много свидетельств того, что даже пехотинцы отступающей французской армии тащили на себе тяжелые баулы с трофеями. А у доктора Дешама была дополнительная возможность для перевозки - как по-вашему, перевозили раненых, медицинские палатки и хирургические инструменты с запасом лекарств? Другой вопрос - где доктор Дешам бросил или спрятал свои трофеи… Черт возьми, как я раньше не догадался: он остался в России только потому, что надеялся вернуть свои личные трофеи, а возможно, и часть того, что было в обозе! А иначе давно бы сбежал в свою любимую Францию…
Жалинский перевел дыхание и продолжил:
- Нам надо немедленно вернуться в Смоленск и допросить доктора Дешама! Если он что-то знает, я вытащу из него это знание не мытьем, так катаньем. А потом он отведет нас к тому месту, где спрятаны сокровища - все или хотя бы часть оных. И если надо будет за ними нырять - нырять будет он, а не вы!
Жалинский так раздухарился, что лишь с большим запозданием сообразил, что в одиночку «допросить» доктора Дешама не получится: против вампира он был бессилен. Разве что Анна Петровна даст отпор доктору, если тот вздумает напасть. Либо надо заручиться поддержкой Хранителей…

На Анну Петровну жалко было смотреть, так она расстроилась из-за обвинения в сторону доктора Дешама. Жалинскому даже захотелось ее утешить, но он не хотел лицемерить.
- Виноват или нет, отвечать придется - и за себя, и за все, что натворили его соотечественники, - жестко ответил он. - Вы, АннаПетровна, добрая душа, как и все русские женщины. Только не всегда эта доброта полезна. И вы только что признались, что доктор Дешам собрался возвращаться во Францию, и это подтверждает мои подозрения насчет него. Вероятно, он уже выкопал или выловил свои неправедно нажитые сокровища и больше ничего его в России не держит. Хитер бобер! Ну а то, что он вас с собой звал - это уже и вовсе за гранью порядочности и приличий.
Жалинскому очень хотелось спросить, согласилась ли Анна Петровна на предложение Дешама или же отказалась покидать Россию, но он решил, что это ее личное дело, которое его не касается.
- Время позднее, пора спать, - заметил он, посмотрев на луну. - Идите в палатку, готовьтесь ко сну, а я подожду пока прогорят угли. Утро вечера мудренее - утром и решим, что делать: остаться здесь и попытаться найти сокровища или же возвращаться в Смоленск, чтобы взять за жабры доктора Дешама.
Раскладную походную кровать Жалинский уступил Анне Петровне - да и как могло быть иначе? - а для себя захватил толстую и теплую овчину, которая предохраняла от холода и сырости, но не от змей, коих было много в этой болотистой местности.

Жалинский в ответ буркнул что-то неразборчивое, ибо вина доктора Дешама у него сомнений не вызывала, но при этом он не хотел еще больше огорчать Анну Петровну или вступать с ней в спор на сон грядущий. Спал он плохо, беспокойно: сначала было холодно, а когда он кое-как завернулся в овчину, стало нестерпимо жарко, к тому же от овчины разило густым и не слишком приятным духом овечьей шерсти. Снаружи что-то шевелилось и  шуршало в жухлой траве - то ли ползали змеи, то ли возился ёж - и Жалинского охватила ностальгия по расшатанной кровати в трактире, на которой, по крайней мере, были тюфяк и подушка с лоскутным одеялом, а из живности - только клопы. Заснуть удалось только перед рассветом, но проспал он недолго, ибо был разбужен собственным криком: приснилось ему, что на него, скалясь длинными клыками, наступает доктор Дешам, вооруженный золотым паникадилом, украденным  из Успенского собора в Москве. Свечи в паникадиле были зловещего багрового цвета и тающий воск капал на пол как капли крови. Жалинский заорал, призывая на помощь Анну Петровну, и проснулся. Походная кровать была пуста, но снаружи в палатку вползали запах дыма от костра и ароматы свежесваренного кофе и яичницы с салом.

- И вам доброго утра, Анна Петровна, - откликнулся Жалинский, немало смущенный тем, что девушка слышала его отчаянный крик, но из деликатности сделала вид, что ничего особенного не случилось. -  А я и не знал, что вы с собой столько снеди прихватили: и яиц, и сала…. хорошо, что яйца по дороге не разбились…
Разговаривая с Анной Петровной через опущенный полог, Жалинский спешно натягивал на себя одежду, и лишь облачившись полностью, вышел из палатки.
- Я только умоюсь - и сразу вернусь, - предупредил он девушку и побежал по гатям к дощатому настилу на берегу озера. Поплескав на лицо и шею холодной водой, вернулся к костру и с аппетитом принялся за яичницу с салом, запивая ее крепким кофием.
- Эх, Анна Петровна, надо вам в Москве побывать, - как закончим с этим делом, позову вас в белокаменную. Вот вы знаете, чем Москва отличается от Санкт-Петербурга? А тем, что мы, москвичи, любим сытно и вкусно поесть. И всегда за столом, покрытым скатертью. Ни один коренной москвич за непокрытый стол не сядет - истинный крест! Даже в самом захудалом извозчичьем трактире столы покрыты скатертями - пусть порой и рваными, в застарелых пятнах, но покрыты! А ежели это перворазрядный трактир - в нем скатерти белоснежные и накрахмалены так, что хрустят, как первый снег!
Жалинский говорил с набитым ртом, отчего кое-какие слова звучали невразумительно, а перед его мысленным взором проплывали блюда, любимые москвичами: молочный поросенок с хреном, расстегаи, суточные щи с кашей и горы пожарских котлет. Впрочем, яичница, приготовленная смолянкой, ничем не уступала московским разносолам.

После сытного завтрака, а особенно - после кошмарного сна Жалинскому совсем не хотелось думать о докторе-вампире, тем более принимать насчет него какие-либо решения. В глубине души он надеялся, что Дешам уже собрал свой докторский чемоданчик и устремился к границе Российской Империи.
- С Дешамом я поговорю сразу же, как только мы вернемся в Смоленск, - неопределенно пообещал он. - А сейчас предлагаю следовать нашему первоначальному плану. Садимся в лодку, выгребаем на середину озера, вы ныряете, а я жду вас в лодке. К носу лодки будет привязана длинная веревка, другой конец которой я обвяжу вокруг вашей талии, и ежели что-то пойдет не так, вы дернете за веревку и я вас вытащу. 
По мнению Жалинского план был восхитительно прост,  необычайно эффективен и даже предусматривал такие мелкие детали, как две горсти плоских камешков-голышей, которыми Жалинский предусмотрительно запасся накануне. Он не знал, как долго Анна Петровна пробудет под водой, и чтобы не скучать в ожидании, собирался поиграть в «лягушку». Можно было также забросить удочку, чтобы наловить рыбы на ужин, но Жалинский опасался, что крючок мог случайно зацепить Анну Петровну.

Камень, на который указала Анна Петровна, оказался тяжеленным, не менее двух пудов* весом. Хотя Жалинский каждое утро занимался с гирями, наращивая мускулы, ему пришлось попотеть, пока он перетаскивал камень в лодку. Для вампирки с ее нечеловеческой силой такой груз, вероятно, был не тяжелее подушки, набитой гусиным пером, и она могла бы легко обойтись без помощи мужчины… Но Жалинский не роптал, так как мытье посуды, которое взвалила на себя Анна Петровна, по его мнению было гораздо худшим уделом. Обливаясь потом, он перетащил камень в лодку и сел отдохнуть на скамью.
Погода по-прежнему благоволила их замыслу: утро было тихое и ясное, а на поверхности озера не было даже легкой ряби и янтарно-черная вода напоминала гладкое темное стекло или отполированный до зеркального блеска агат. Глядя на воду, Жалинский задумался, проникают ли сквозь её толщу солнечные лучи и сможет ли Анна Петровна разглядеть хоть что-нибудь, находясь на глубине нескольких саженей.

*32 кг

Как только над светлой головкой Анны Петровны сомкнулись янтарно-черные воды Глубокого озера, Жалинский испытал первый укол беспокойства. Веревка, конец которой он привязал к тонкой талии ныряльщицы, развивала свои кольца, как змея, только делала это не медленно и лениво, а с ужасающей скоростью. Если бы Жалинский стоял на твердой земле, он бы забегал по берегу, но в лодке не побегаешь, поэтому он прибегнул к другому способу: стал бросать в воду плоские голыши, считая, сколько прыжков делала каждая «лягушка». Но этого хватило ненадолго: после того, как последняя попрыгунья скрылась в толще воды, Жалинский вытащил из кармана часы-луковицу и с удивление обнаружил, что прошло всего четверть часа. Веревка, связывавшая ныряльщицу с лодкой, не шевелилась, поверхность воды была гладкой, как стекло. Жалинский осторожно потянул за веревку, и она, к его удивлению,не натянулась, а заскользила вверх.  Он стал вытаскивать ее из воды, и она все тянулась и тянулась, и очень скоро дно лодки покрылось мокрыми веревочными кольцами. Жалинский оторопело уставился на растрепанный конец веревки, не понимая, как смог развязаться двойной морской узел, который он завязал на талии вампирки. Охваченный паникой, он несколько раз громко выкрикнул ее имя, но ответом ему было эхо. Могла ли она утонуть, захлебнувшись илистой водой? Или же на нее напало одно из озерных чудовищ, о которых в окрестных деревнях слагали легенды? Вампиры были бессмертны - ровно до тех пор, пока не лишались головы… А если ей откусила голову чудовищная щука или, как кит - Иону,  проглотил громадный сом-людоед?!
А может быть, она лежала на дне озера, потеряв сознание… Могут ли вампиры терять сознание, Жалинский не знал, но это роли не играло. Он должен был спасти девушку, которую сам отправил настречу опасности! Перекрестившись и попросив защиты у Николая Чудотворца, тайный агент бросился в воду. Его сразу же подхватило незнамо откуда взявшимся подводным течением и потащило вниз, в черный непроглядный омут.

По голове и плечам  Жалинского стучали тугие горячие струйки тропического душа. Голова трещала, мышцы ныли  - перебрал он вчера, празднуя победу французской сборной по футболу над сборной Хорватии в финале ЧМ-2018. Праздновал не один, а вместе с французским коллегой, удачно объединившим командировку по обмену опытом с посещением чемпионата мира в Москве. Сколько они выпили, Жалинский не помнил, а ресторанный чек потерял, возвращаясь домой. Хорошо хоть не служебное удостоверение - за такое Лаврентий Сидорович с него бы  погоны снял вместе с головой.  Доставив француза на убере в гостиницу Марриотт Аврора на Петровке (хотя тот и рвался на набережную Орфевр), Жалинский отпустил машину и дальше пошел пешком. Идти было недалеко - от силы четверть часа быстрым шагом, но в итоге он проплутал гораздо дольше: сначала обнимал прутья чугунной ограды, окружавшей Петровку, 36, и пытался поговорить с Жегловым и Шараповым, застывшим на лестнице, ведущей в боковое крыло. Легендарные опера прошлого неодобрительно молчали, но два росгвардейца оказались более разговорчивыми и потребовали предъявить документы. Правда, увидев его служебное удостоверение, предложили подвезти  «товарища капитана» до дома, но он гордо отказался и, пообещав Жеглову и Шарапову вернуться утром, пошел дальше. Но не по прямой к Садовому, а свернув в переулок к Храму Знамения иконы Божией Матери при Главном Управлении МВД, чтобы запоздало попросить у Георгия Победоносца, стоявшего перед храмом, долгожданных побед для российской футбольной сборной. Последний участок дороги к дому был окутан туманом, а сегодня утром капитан Жалинский пытался избавиться от похмелья и не опоздать на планерку.
Сквозь шум воды прорвался настойчивый входящий звонок - кричалка фанатов футбольного клуба Локо. За Локомотив Жалинский болел еще с тех времен, когда клуб носил название Казанки, а затем - Клуба Октябрьской Революции.
Выскочив из душевой кабины, он голым метнулся на кухню, где разрывался смартфон. Взглянув на дисплей, чертыхнулся, ощущая, как теплые капли воды, стекавшие по спине, превращаются в ледяные струйки. Принял вызов и услышал в динамике знакомый  голос начальника ГУВД Москвы генерала Лаврентия Сидоровича Трудного, в котором то и дело проскальзывали лающие нотки
- Утро нынче недоброе, крестничек. Ночью  какие-то умельцы вскрыли тачку Ольги и разжились парой лабутенов и флешкой, которую наша звезда зачем-то оставила в бардачке.  О лабутенах можешь забыть, а вот флешку надо всенепременно вернуть, и как можно скорее, посему все текущие дела - побоку, пока не закроешь это. Полковник Бероев уже в курсе, что у вас с капитаном Остроумовой новое дело, так что надевай трусы - и вперед, к вершинам уголовного розыска.
Трудный сделал паузу и добавил:
- Не женись, Иван - по крайней мере, на вампирке не женись. Мы с Ольгой уже сто лет как в разводе, а она считает, что я ей по-прежнему что-то должен.
Трудный закончил звонок, не дожидаясь ответа Жалинского, а тот так и стоял со смартфоном в руке, не понимая, откуда генералу известно, что он голый. Затем пролистал адресную книгу и вызвал номер капитана Остроумовой.
- Ань, - сказал он, услышав   мелодичный голос, сводивший с ума половину Петровки. - Тут Лаврентий Сидорович нарисовался - у его бывшей  флешку с компроматом  украли, она на него наехала, а он, как всегда, бросил нас с тобой на амбразуру. Через полчаса встречаемся  у входа в Эрмитаж.
Кто такая бывшая, объяснять было не надо. Хотя Лаврентий Сидорович был уже в седьмой  раз женат, бывшей он называл только первую жену - Ольгу Аристарховну Воронцову. Уникальную личность, из хранительницы перевоплотившуюся в вампира.

Крошечное кафе у входа в сад Эрмитаж с утра было пустым. Жалинский заказал два американо и два круассана с сыром и ветчиной. Со стороны это выглядело так, как будто парочка решила  выпить кофе перед началом работы, хотя обе порции предназначались ему. В этом было преимущество оборотней перед вампирами - оборотни могли есть  обычную человеческую еду, хотя и предпочитали сырое мясо в виде карпаччо из говяжьей вырезки и бифштексов по-татарски. Впрочем, такие изыски были по карману только состоятельным оборотням - таким, как генерал Трудный, - а капитан Жалинский обходился сырой куриной печенью из ближайшего супермаркета. Яичницу с салом он тоже любил и готовил ее почти каждое утро: шесть яиц и столько же ломтей бекона, пожаренных на чугунной сковороде, доставшейся ему по наследству от одинокой старухи Веры Павловны, соседки по коммуналке. Коммуналку в бывшем доходном доме Шугаевой на Садовой-Самотечной расселили в конце 90-х, но благодаря связям  генерала Трудного Жалинский остался жить в приватизированной квартире  в качестве единоличного  владельца. Одинокая Вера Павловна к тому моменту уже покоилась на Троекуровском кладбище, а семейные соседи с детьми  с радостью уехали в новый спальный район в просторные светлые квартиры рядом с лесопарком. Вот за эту услугу Жалинский был благодарен Трудному по гроб жизни, хотя для оборотня гроб являлся всего лишь оборотом речи: дом с рыцарем он любил как живое существо, и расстаться с ним было бы смерти подобно.
Пока он расправлялся с горячими круассанами, Анна молчала,  так как знала, что говорить с голодным оборотнем - пустое дело.
- В общем так, - сказал Жалинский, когда круассаны исчезли в его прожорливой глотке, а первая чашка кофе опустела. - Что там на этой флешке, я не знаю: может, сканы архивов Хранителей, а может видео для домашнего просмотра, поэтому нам в любом случае надо поговорить с гражданкой  Воронцовой. Хотя она может и не сказать ничего  - ну ты ее знаешь… Предлагаю не откладывать дело в долгий ящик и отсюда двинуть к ней.  Наверняка она еще дома: спит после беспокойной ночи. Ты ведь у нее была в гостях, адрес знаешь?

Жалинский в гостях у гражданки Воронцовой никогда не бывал, но краем уха слышал, что звезда экрана занимает апартаменты в одной из башен Москва-Сити.

Башня Эволюция закручивалась вокруг своей оси, напоминая то ли спираль ДНК, то ли ленту Мёбиуса, сделанную из стекла и металла. Почти все ее внутреннее пространство было отдано на откуп офисам    компаний-гигантов и торговым площадкам, но на верхних этажах располагались апартаменты, о стоимости которых Жалинский не имел даже приблизительного представления.
Пока они поднимались на скоростном лифте, Жалинский боролся с головокружением, представляя, какая пропасть разверзается по ними. Он всегда до дрожи боялся высоты, и даже став оборотнем, не избавился от этой фобии. Из лифта он вышел на ватных ногах, пропустив Анну вперед, - не столько из вежливости, сколько затем, чтобы она не заметила его неуверенную походку. К тому же, в отличие от Анны, он не знал, к какой двери идти. Окружающая обстановка давила на него и он впервые подумал о том, что надо было позвонить Ольге, чтобы предупредить ее о своем появлении.
- Постой, - сказал он, схватив Анну за руку. - А если она не одна из ночного клуба вернулась, а с новым знакомым? Или старым, не суть. У нее вообще есть кто-то постоянный, не знаешь?
Перспектива обнаружить в квартире Ольги ненужного свидетеля Жалинского не прельщала: им с Анной пришлось бы либо попросить его на выход, либо уйти самим несолоно хлебавши. Первый вариант неминуемо вызвал бы гнев Ольги и последующий ее наезд на генерала Трудного, что грозило головомойкой (а может быть, и служебным взысканием) капитану Жалинскому. Второй вариант означал, что два опера бездарно потратили пару часов рабочего времени.

Жалинский успел мысленно отрепетировать приветствие и натянуть на лицо улыбку, но как только открылась дверь, улыбка сползла с его лица: вместо звезды экрана перед ним стоял самый известный пластический хирург столицы. Внимательно посмотрев на Дешама, Жалинский отметил, что ничего в его облике не указывало на то, что он провел ночь в чужих апартаментах и недавно выбрался из чужой постели.
- Проходите, - ничуть не удивившись появлению полицейских, сказал Дешам. - Лавр Сидорович позвонил мне час назад и попросил приехать сюда, чтобы морально поддержать Ольгу Аристарховну в это тяжелое для нее время. К счастью, на сегодня у меня не запланировано операций, поэтому я смог пойти ему навстречу.  Судя по всему, вам он тоже позвонил…
- Неужто сегодня никому в Москве не пришло в голову поменять форму носа? - буркнул Жалинский, переступая через порог.
- Вы так говорите, будто я делаю что-то плохое, - без тени эмоций откликнулся доктор, отступая в сторону, чтобы дать войти Жалинскому и Анне.

Во всех комнатах, через которые вел их Дешам, окна были панорамными, от пола до потолка, и яркий солнечный свет свободно проникал внутрь, дробясь на хрустальных подвесках люстр и разбегаясь по стенам сотнями солнечных зайчиков. Острый глаз оборотня отметил что окна были литыми и не открывались ни наружу, ни вовнутрь - в общем-то,  мудрое архитектурно- инженерное  решение по целому ряду причин. Циркуляция воздуха в апартаментах поддерживалась  современной  сплит-системой, работавшей практически бесшумно.
Войдя в гостиную, Жалинский увидел не одну Ольгу, а сразу четверых: три красавицы были изображены на портретах, висевших на стенах, а одна  сидела в кресле у камина, облицованного белым мрамором. Дешам встал рядом с камином, облокотившись на каминную полку - высокий, носатый и тощий, как аист.
- И вам доброе утро, Ольга Аристарховна, - откликнулся Жалинский на своеобразное приветствие Воронцовой, сопроводив свои слова старомодным полупоклоном. В паре с бескомпромиссной и жесткой Анной ему была уготована неизменная роль доброго полицейского. Впрочем, формально Ольга Аристарховна в данном расследовании была не подозреваемой, а жертвой, хотя и на жертву не походила даже отдаленно.
- Левицкий, Брюллов и Борисов-Мусатов… - бойко перечислил Жалинский знаменитых портретистов, чья кисть запечатлела прекрасный образ дивы. - Эх, жаль, что Рокотов вас не успел написать, но и  на этих портретах вы как живая. Надеюсь, все полотна застрахованы? Им же цены нет!
Жалинский восхищенно покачал головой, с искренним восторгом глядя на портреты:  живопись он любил и неплохо в ней разбирался, особенно для полицейского.
- Знаете, меня однажды Казимир Малевич нарисовал, - продолжил он, пытаясь поддержать светскую беседу. - Да вы с этой его работой наверняка знакомы, она в Третьяковке висит. Малевич тогда пил по-черному, в деньгах нуждался, вот и писал на скорую руку портреты знакомых. Сначала он свою работу назвал «Портрет москвича, супрематический отрыв от предметности», но я его уговорил изменить название на «Чёрный квадрат».