Летняя резиденция графа Шеремета в Царском Заёмище была точным воспроизведением поместья римского патриция. В главном доме парадной залой служил атриум с квадратным бассейном-имплювием, который наполнялся дождевой водой через круглое отверстие в потолке. Пищу вкушали в двух триклиниях с низкими прямоугольными столами, по трем сторонам каждого из которых были расставлены массивные лежанки с подушками. К атриуму примыкал перистиль -  внутренний двор, окруженный крытой колоннадой,  по периметру которого были расставлены высокие и массивные глиняные горшки с цветущими кустами и карликовыми деревьями, а в центре находился фонтан с весьма примечательной скульптурной группой, изображавшей двух гладиаторов, - фракийца и гопломаха. Гопломах, стоя на одном колене, бестрепетно дожидался своей участи, а фракиец, на голове у которого был шлем с навершием в виде грифона, уже занес над ним короткий изогнутый меч, собираясь пронзить или перерезать им горло проигравшему бой сопернику.
Перестиль окружали жилые комнаты, - самую просторную занимал граф, в остальных размещали гостей. Полы в доме были выложены мозаикой и подогревались при помощи скрытых труб, по которым текла горячая вода из котельной, находившейся за пределами главного дома. Стены были расписаны фресками на мифологические и бытовые сюжеты, среди которых выделялось большое панно: Геракл в львиной шкуре и дубиной в руках побеждал Эриманфского вепря. Если бы внимательный гость как следует рассмотрел героя, он с удивлением заметил, что это портрет хозяина дома, графа Шеремета - не слишком высокого, но хорошо сложенного и мускулистого мужчины чуть старше тридцати лет, с тёмными кудрявыми, коротко подстриженными волосами, глазами орехового цвета и грубым шрамом, соединявшим основание носа с верхней губой. Шрам был единственным штрихом,  нарушавшим гармонию черт графа, но так же и придавал оригинальности его лицу. Впрочем, граф во всем был большой оригинал и, находясь в своей летней резиденции, одевался не по современной моде, а как римский патриций - на нем всегда была тога, окаймленная широкой алой полосой, и кожаные сандалии.
Сейчас граф сидел в таблиниуме - личном кабинете, отделенном от атриума складной деревянной ширмой, -  и что-то быстро писал стилосом на восковой табличке, вернее - рисовал какую-то схему или план.
Ширма сдвинулась в сторону и в таблиниум вошел слуга, одетый в льняную тунику длиной до колен с короткими рукавами.
- Дамы прибыли-с, ваше сиятельство, - промолвил он, переминаясь с ноги на ногу и с беспокойством поглядывая на графа.
- Дамы? - удивленно откликнулся граф, - Насколько мне помнится, дама должна быть только одна, - А впрочем,  с ней, должно быть, сенная девка приехала. Эскулап тоже прибыл?
- Никак нет-с, ваше сиятельство, - ответил слуга, явно знакомый со словом эскулап. - Но как только появится, я его сразу же отведу к Аттикусу и Галлу.
- Да уж отведи, не сочти за труд, - с иронией в голосе подтвердил граф, поднимаясь с  мраморного стула, ножки которого были выполнены в виде львиных лап. - Дам я сам встречу, а ты скажи девкам, чтобы накрывали на стол в малом триклинии. И лично убедись в том, что одежда для гостей готова.
Граф отпустил слугу взмахом руки и вышел из таблиниума. Выйдя из дома, он спустился по мраморной лестнице и остановился у ее подножия, глядя на экипаж, из которого с помощью слуг выбирались гостьи. Длинная и широкая подъездная аллея была окаймлена вечнозелеными кустами самшита, подстриженными в виде фигур зверей, расположенных попарно: тут были и слоны, и львы, и жирафы, и даже два русских медведя, вставших на задние лапы друг напротив друга, как два кулачных бойца, готовых к драке. Из-за живой изгороди доносился плеск воды - это шумели фонтаны.
- Salve*, дорогие гостьи, - произнес Шеремет хорошо поставленным, звучным голосом, ничуть не смущаясь своего вида. Впрочем, многочисленные слуги, занятые разнообразными работами и сновавшие туда-сюда, тоже были одеты по древнеримскому образцу. - Я надеюсь, дорога не слишком вас утомила? Но даже если это и так, по вашему виду этого не скажешь: вы обе цветете, как александрийские розы, за кои император Нерон расплачивался полновесными золотыми денариями.
Глаза графа, цветом напоминавшие спелый орех лещины, задержались на спутнице Ольги Аристарховны.
- Ольга Аристарховна, кто это милое дитя? - спросил граф, хотя для себя уже сделал вывод, что юная блондинка - не прислуга, а скорее всего, компаньонка из числа бедных родственниц, которую тайная советница взяла под свое крыло.

*здравствуйте, добро пожаловать (лат.)

Случилось то, чего боялся Дешам: Ольга Аристарховна быстро потеряла к нему интерес, и как только Головин достаточно окреп, чтобы вернуться на свою съёмную квартиру, тут же перестала принимать доктора. "Барыня отдыхает, не велела беспокоить", - как попугай, твердила ему прислуга, когда он несколько раз попытался увидеться с Ольгой Аристарховной. Возможно, была в этом резком охлаждении и его вина: он так и не смог найти место для встреч. И все же Ольга могла хотя бы выслушать его, а не захлопнуть перед ним дверь своего дома.
Потянулись летние дни, заполненные рабочей рутиной, и тоскливые вечера наедине с бутылкой крови. Дешам чувствовал, как из него вытекают жизненные силы, но даже кровь не спасала - принимая свое "лекарство", он не чувствовал ни вкуса, ни удовольствия. Когда в городе расклеили афиши, оповещавшие жителей о премьере Антония и Клеопатры, Дешам несколько воспрял духом и купил билет в первый ряд, хотя Кривич, пользуясь своими связями, мог бы провести его бесплатно. Клеопатра и Антоний играли с таким блеском и страстью, что зрители устроили бурную овацию и забросали актеров цветами. Дешам бросил на сцену скромный букет фиалок и, не дождавшись окончания овации, поплелся к выходу: Клеопатра, вышедшая на поклоны, прекрасно его видела, но лишь скользнула по нему равнодушным взглядом и тут же ослепительно улыбнулась Антонию.
Жизнь, еще недавно казавшаяся волшебной сказкой, потеряла смысл, и Дешам даже пару раз подумывал о том, не нарушить ли Договор, подписав себе тем самым смертный приговор, который должна будет привести в исполнение главная хранительница. Однако спасение от хандры и черной меланхолии пришло внезапно: он получил письмо от графа Шеремета, в котором граф просил его приехать в свое поместье для врачебных консультаций. К письму была приложена сторублевая ассигнация, и Дешам не смог отказать. К тому же он был рад хотя бы на время уехать из Смоленска, где все напоминало ему об Ольге. Быстро собравшись и приказав Эжену оповестить постоянных пациентов о его отсутствии, Дешам попросил Кривича взять на себя заботу об Анне, и отбыл в Вяземский уезд, где находилось поместье графа Шеремета.
Устройство поместья сразило его наповал: он никак не ожидал увидеть в Смоленской губернии толпу крепостных в коротких туниках. Один из этих новых римлян сразу же повел его  на большой круглый двор в дальнем углу поместья, где попарно сражались на палках и деревянных мечах молодые и крепкие мужчины в набедренных повязках. В центре двора был установлен деревянный столб, вращавшийся вокруг своей оси. К основанию столба были прикреплены острые лезвия, через которые надо было перепрыгивать, чтобы не лишиться ноги.
- Эти люди - крепостные графа Шеремета? - спросил Дешам слугу.
- Да Боже упаси, ваша милость!  Большей частью - каторжники да пара-тройка пленных французов.  Раньше французиков поболе было, но куда этим малохольным противу наших русских богатырей - почти все в первом же бою полегли! А сейчас, ваша милость, я вас к болящим отведу... Обычно мы сами справляемся, но тут другое дело: у обоих лихорадка и понос, а им выступать послезавтра, на них заблаговременно большие деньги поставлены.
Каморка, где доктора ожидали двое больных, была настолько мала, что повернуться в ней было негде, а запах был хуже, чем в конюшне. Дешам приказал вынести обоих во двор и там, при свете дня, произвел осмотр. Кожа у обоих была горячей наощупь, белки глаз отливали желтизной. Один бредил, а  второй смотрел на Дешама довольно осмысленным взглядом, но на вопросы о самочувствии ничего не ответил, лишь страдальчески поморщился, когда Дешам стал ощупывать его живот.
- Острое воспаление печени и разлитие желчи, - заключил Дешам. - Что они ели и пили накануне?
- Да то же, что и все, - развел руками слуга. - Ячменную кашу пополам с бобами, сбитень из щелочной золы... А может, и дворовые девки что-нибудь с барского стола тайком передали - жалостливые они...
Дешам отменил ячмень, бобы и разносолы с барского стола и прописал больным легкую диету на отваре из овса, а также настоятельно попросил обмыть больных губками, смоченными в уксусе, и перевести их в более просторное и светлое помещение. После этого к нему выстроилась очередь из бойцов, которым надо было очистить загноившиеся порезы или вправить вывихнутые суставы.
К концу дня Дешам чувствовал себя выжатым лимоном, но сторублевая ассигнация, выданная ему авансом, не давала  права жаловаться на жизнь. Сославшись на усталость и отсутствие аппетита, он отказался отужинать с графом и отправился в летний домик, который выделили ему для проживания на все время его "контракта". В его докторском саквояже были припрятаны две бутылки с кровью -  не первой свежести, но все же пригодной для употребления. Подкрепившись несколькими глотками, он разделся и попробовал заснуть, но тут же нахлынули мысли об Ольге. Поэтому он встал с кровати, оделся и вышел из домика, решив прогуляться и осмотреть поместье при свете луны.

Поместье графа Шеремета занимало несколько гектаров земли в живописной долине, окруженной густыми лесами - это Дешам понял, когда его коляска спускалась с пригорка, откуда открывался панорамный вид на долину. Сейчас он шёл куда глаза глядят, не беспокоясь о том, что в темноте не  найдет обратную дорогу к своему временному пристанищу. А даже если и не найдет - что с того? Он нуждался всего в нескольких часах сна, мог не спать сутками либо прилечь прямо на траву под раскидистым деревом и заснуть, не боясь ни ночной сырости, ни лесного зверья. Впрочем, июльская ночь была тёплой, а в воздухе разливался упоительный запах цветущих лип и ночных фиалок. Птицы давно смолкли, но им на смену пришли лягушки, хоровому пению которых изредка вторило уханье филина. На небе светила полная луна и ярко горели звезды, на гладкой поверхности пруда переливалась серебром лунная дорожка - будто сама природа расставила декорации для сцены свидания влюбленных. Из зарослей прибрежных ирисов торчал нос лодки и Дешам направился к ней,  вспоминая о единственной лодочной прогулке с Ольгой и остро ощущая свое одиночество. Но не успел он приблизиться к лодке, как  заметил женскую фигуру в белой тунике до пят. Женщина воздела руки к темному  небу и Дешаму на мгновение показалось, что она собирается броситься в воду, но женщина опустила руки и, как ни в чем не бывало, пошла дальше по едва заметной тропинке, окаймлявшей пруд.
Двигалась она легко и плавно, а её волосы были того же светлого оттенка, что и у его коварной Саломеи, и холодный свет луны делал их похожими на серебристый парик, обсыпанный пудрой. Воспоминание о том, как обнаженная Ольга входила в воду Днепра, соблазнительно покачивая бедрами, пронзило Дешама с такой силой, что он  враз лишился тонкого защитного покрова самоконтроля, который не давал ему окончательно превратиться в чудовище и урода, как назвала себя и его Анна. Его взор заволокла красная пелена ярости, -  такую же ярость он ощущал в бытность свою полевым хирургом, глядя на французских солдат, разорванных в клочья русскими ядрами. Он был французским солдатом, а Ольга - русской картечью, разорвавшей его сердце в кровавые ошметки.
Дешам устремился вслед за белой фигурой с той скоростью, на которую были способны вампиры - практически полетел, едва касаясь подошвами земли. Напав на женщину со спины, он вонзил клыки в ее шею.
Сладкая, невообразимо сладкая кровь омочила его губы, язык и нёбо и потекла вниз по горлу. Он бы пил и пил, не в силах остановиться, но голова жертвы запрокинулась так, что он увидел её лицо и узнал Ольгу. Невыносимая жажда тут же испарилась, как  ночная роса  под лучами солнца.  Со сдавленным криком ужаса Дешам отшатнулся, разжал руки и тело главной хранительницы мягко опустилось на траву. Что ж, вот теперь он и вправду подписал себе смертный приговор!

Дешам тщательно вытер губы ладонью и огляделся - вокруг не было ни души. Наклонившись к воде, он вымыл руки и осушил  их пучком травы. Его нечаянная жертва лишилась чувств,  но он не знал, как скоро она придет в сознание - Кривич что-то говорил об этом, и, кажется, не раз, но он всегда слушал вполуха, так как с первого же дня дал себе зарок никогда не пить кровь непосредственно из источника. То, что он не убил Ольгу, было очевидно: он успел сделать всего пару глотков, прежде, чем узнал ее, и такая незначительная потеря крови не могла ей навредить, разве что обернулась бы слабостью и кратковременной головной болью. Но ведь она обязательно заметит следы от его клыков: тщеславная, как и все актрисы, она наверняка имела привычку крутиться перед трёхстворчатым зеркалом, разглядывая себя со всех сторон. А если не заметит она, то заметит служанка или кто-либо еще: нелепая римская туника оставляла шею полностью открытой. А потом она узнает, что в поместье находится французский доктор, и все поймет...
Дешаму захотелось бросить все и сбежать куда глаза глядят, но хладнокровие, как всегда, победило. Бежать ему было некуда, да и денег с собой он не взял - сторублевая ассигнация, присланная графом, осталась лежать в запертом ящике бюро. Оставалось принять свою участь со смирением фаталиста.
Дешам сел на траву, положил голову Ольги себе на колени и стал ждать, теряясь в догадках, каким образом она очутилась в поместье богатого, как Крез, холостяка. Означало ли это, что она приехала с мужем, или же граф Шеремет сменил Дешама на посту ее любовника, а муж, как всегда, ни о чем не догадывался?

Дешам впервые воочию видел человека, пострадавшего от укуса вампира, и, несмотря на то, что этим вампиром был он сам, охватившие его чувства ужаса и последующего раскаяния быстро уступили место профессиональному любопытству врача. Его рациональный мозг  бесстрастно фиксировал симптомы, которые демонстрировала жертва. Глубокий  обморок  продлился не более четверти часа, но даже придя в сознание, Ольга с трудом воспринимала реальность и плохо ориентировалась в пространстве. Ее взгляд был расфокусирован, движения замедленны, кожа покрылась мурашками от озноба. Дешам не был уверен в том, что Ольга узнала его, поэтому, чтобы не напугать ее еще больше, обратился к ней по имени, а затем назвал свое.
- Ольга Аристарховна, вы узнаете меня? Я -  ваш старый знакомый, Жан-Клод Дешам. Вы  гуляли по берегу пруда в поместье графа Шеремета и потеряли сознание, а я случайно оказался поблизости.
Дешам не знал, где хозяин поместья разместил свою гостью – одну или с мужем, - но спрашивать у нее сейчас что-либо было бессмысленно. Скорее всего, она вообще не понимала, где находится. Поэтому он подхватил ее на руки и понес к себе. Обратный путь занял немного времени: как только Дешам переступил порог своего временного пристанища, напольные часы пробили половину первого ночи. Уложив Ольгу на разостланную постель, Дешам заботливо укрыл ее одеялом и начал перебирать аптечные склянки в докторском чемоданчике, выбирая нужное лекарство. Первым его побуждением было дать ей полграна опия, растворенного в стакане воды, чтобы она быстро уснула, а проснувшись, приняла все случившееся за дурной сон. Но затем он передумал. Ему надо было точно знать, что из случившегося запечатлелось в ее памяти, а что - нет. Поэтому он ограничился тем, что налил в маленькую рюмку вина из бутылки, которую граф Шеремет прислал ему на ужин вместе с корзиной фруктов и свежеиспеченным хлебом – напрасный подарок, с которым Дешам не знал, что делать.
- Выпейте, - попросил он, поднося рюмку к губам Ольги. – Это всего лишь вино – оно придаст вам сил.

Первая порция лекарства подействовала  слабо, но после второй на бледные, как алебастр, щеки Ольги Аристарховны начал возвращаться румянец, а ее затуманенный разум стал демонстрировать проблески просветления. Это было и хорошо, и плохо: хорошо, поскольку Дешам убедился в том, что его укус не нанес главной хранительнице серьезного вреда; плохо - так как  страх разоблачения вернулся и охватил его с прежней силой. Однако и Ольгу мучали собственные страхи - доказательством тому были ее слова и желание как можно скорее вернуться под крыло законного мужа. Дешам почувствовал укол досады: Ольга вела себя так, как будто он был для нее всего лишь случайным знакомым, а учитывая его профессию - неким аналогом лакея, просто более квалифицированным и высокооплачиваемым. Впрочем, Ольга была актрисой и светской львицей, а эти дамы умели маскировать свои истинные чувства.
- Ну какие могут быть благодарности, мадам: на моем месте так поступил бы любой мужчина, - сказал Дешам,  - И разумеется, я готов тотчас отвести вас к мужу, но в состоянии ли вы сейчас показать мне дорогу? Я сам приехал сюда сегодня утром, весь день был занят с больными  и потому не успел изучить поместье. 
Мозг Дешама лихорадочно работал, пытаясь нащупать путь к спасению. Лавр Сидорович, каким бы сонным он ни был в час ночи, обязательно обратил бы внимание на две крошечных, но глубоких ранки на шее жены, и, будучи хранителем, сразу бы все понял. И тут хирургу пришла в голову почти гениальная в своей простоте мысль, и он нашел способ, как скрыть от взглядов окружающих и от самой Ольги след от его укуса.
- В любом случае, прежде, чем вернуть вас мужу, я должен наложить повязку, - быстро добавил он тем безапелляционным тоном, каким врач говорит с пациентом. - Падая, вы  сильно повредили кожу на затылке обо что-то острое. Cейчас я промою повреждения вином*, а затем наложу повязку с заживляющей мазью, а поверх нее - английский пластырь, который не даст повязке свалиться. Я буду менять её каждый день и уверен, что к концу вашего пребывания здесь царапины и ссадины исчезнут без следа. А саму повязку вы сможете скрыть при помощи шали или косынки. Не делайте резких движений, мадам, и позвольте мне убедиться, что ваши шейные позвонки целы и невредимы.
Опытные пальцы хирурга ощупали затылок главной хранительницы мягкими, ласкающими движениями, весьма напоминавшими действия массажиста в римских термах. Дешам балансировал на границе между обязанностью держаться в рамках врачебной этики и почти непреодолимой потребностью заняться с Ольгой любовью, пусть даже и против ее воли. Усилием воли он заставил себя вернуться к столу, на котором стоял раскрытый докторский саквояж, и, повернувшись к Ольге спиной, чтобы скрыть от нее выражение своего лица, стал выкладывать на стол предметы, необходимые для перевязки.

*В эпоху наполеоновских войн врачам рекомендовалось «омовение всех ран теплым вином или слабою ароматической жидкостью» — единственными доступными средствами обеззараживания

Так значит, она все-таки приехала сюда одна, без мужа! Угрызения совести, терзавшие Дешама, испарились, и на их место заступила жгучая ревность. Существовало только одно объяснение пребыванию Ольги в поместье холостого графа Шеремета: она была его любовницей! И это же объясняло огромную сумму денег, которую  граф пожертвовал на постановку Антония и Клеопатры - Дешам знал о ней от Головина, который руководил постановкой и вел театральный бюджет.
- Сейчас не время для женских капризов, мадам, - холодно промолвил Дешам, глядя на Ольгу с ледяным презрением отвергнутого любовника. - В рану может попасть инфекция и начаться заражение крови. Я настаиваю на том, чтобы вы носили повязку до полного заживления раны.
Дешам взмахнул ножницами и резким движением отхватил кусок английского пластыря, - шелковой тафты, смазанной с одной стороны желатином из рыбьего клея, а  с другой - бензойной настойкой. И в этот момент раздался стук в дверь и знакомый голос  позвал его по имени. Дешам выронил пластырь и воззрился на дверь, за которой стояла Немезида в облике русского графа. Если муж, утомленный узами Гименея, мог не заметить изменений в облике жены, то любовник, не успевший пресытиться прелестями возлюбленной,  обладал поистине острым зрением и не пропускал ни одной детали - это Дешам знал по себе. Он не хотел впускать графа - и не мог не впустить. Дешам подошел к двери, распахнул ее и отступил в сторону, давая графу возможность войти.

Несмотря на поздний час граф был одет так, как будто и не ложился спать: все в той же римской тоге, делавшей его похожей на императора. Войдя, он окинул взглядом стол, на котором Дешам успел разложить бинты и корпию, и сразу же направился к кровати, на которой полулежала измученная хранительница.
- Ольга Аристарховна, голубушка, какая неприятность! Позвольте мне взглянуть на вашу рану - я немного понимаю в медицине благодаря чтению трудов Галена и Гиппократа.
Дешам оледенел, предчувствуя скорое разоблачение: чтобы отличить укус от ссадин и царапин, совсем не надо было обладать глубокими познаниями в медицине. Но что он мог сделать? Да ничего, лишь смириться со своей участью.
- Вижу, вижу... - тем временем говорил граф, - Вы  сильно повредили кожу на затылке обо что-то острое...
Дешам удивленно вскинул глаза на графа: тот слово в слово повторил то, что сам Дешам недавно сказал Ольге. Неужели граф подслушивал их разговор, стоя за дверью? Но почему не сказал Ольге правды, а подтвердил версию Дешама, которая не имела ничего общего с реальным положением дел?
- Не переживайте, голубушка: до свадьбы заживет, - весело заключил граф. - Впрочем, вы уже давно замужем. А я зашел к доктору Дешаму, чтобы попросить его срочно зайти в лазарет: у одного из больных неожиданно проявились симптомы заразной лихорадки. И раз уж я встретил вас здесь, то освобожу доктора от обязанностей провожатого и сам доведу вас до главного дома, где передам с рук на руки вашей наперснице, Анне Петровне, - увы, придется ее разбудить ради такого случая.
- Анна Петровна тоже здесь? - воскликнул Дешам, все более и более удивляясь происходящему. - Какое невероятное совпадение - встретить так далеко от Смоленска сразу двух знакомых дам. Впрочем, мне пора выполнять мои обязанности в лазарете, раз вы, сударыня, наотрез отказались от перевязки... Желаю вам провести остаток ночи более спокойно, чем начало. Спокойной ночи, сударыня... Спокойной ночи, граф.
Дешам поклонился, сгреб со стола бинты, корпию и английский пластырь и, кое-как побросав их в докторский саквояж, защелкнул его и вышел.

- С превеликим удовольствием, - согласился граф на предложение Ольги Аристарховны прогуляться и заботливо подхватил ее под локоток. - В отличие от доктора Дешама я придерживаюсь мнения, что главную роль в исцелении больного играют свежий воздух и посильные физические упражнения, а вовсе не лекарства. А сегодня ночью воздух особенно свеж и напоен ароматом цветов... Вот там цветов особенно много...
С этими словами граф свернул на боковую дорожку,  увлекая за собой свою спутницу. Дорожка была достаточно широка, чтобы на ней бок о бок помещались двое, и посыпана светлым речным песком, делавшим ее хорошо видимой даже в темноте. По обеим ее сторонам были высажены гладиолусы самых разных цветов и оттенков, образовывавшие яркую живую изгородь.
- Прекрасные цветы, не правда ли? - сказал граф, указывая на гладиолусы. - Истинно мужские цветы - цветы победителей! Гладиаторы Древнего Рима носили их луковицы на груди, веря в то, что они спасут их от поражения на арене. Мои гладиаторы делают то же самое...Как мало меняются люди - спустя почти две тысячи  лет после падения Рима они подвластны тем же суевериям, что и римляне, а главной их целью по-прежнему остается не любовь, как пытаются убедить нас поэты, и даже не деньги, а власть. Проблема в том, что человеческая жизнь скоротечна, и чем больше власти ты получаешь, тем горше ее лишаться, расставаясь с жизнью.
Пока граф говорил, они дошли до приземистого каменного дома под односкатной крышей, в который упиралась дорожка. Граф остановился, повернулся лицом к Ольге Аристарховне и посмотрел ей прямо в глаза.
-  Вот вы, милостивая государыня,  обладаете огромной властью над нами, мужчинами. Но власть эта целиком и полностью зиждется на  молодости и красоте, которые, увы, быстротечны как сама жизнь. Хотели бы вы жить вечно, оставаясь такой же молодой и красивой, как сейчас, и при этом постоянно имея рядом молодого и полного сил любовника - такого, как ваш галантный французский доктор? - спросил он, явно не смущаясь тем, что  проявил осведомленность в интимной жизни замужней дамы.

- Что ж, тем хуже для вас - любить человека, которому вскорости суждено покинуть этот мир, - с любезной улыбкой, не вязавшейся со смыслом его слов, сказал граф и неожиданно отступил вбок и за спину Ольги Аристарховны, а затем одной рукой обхватил ее за талию, прижав к себе, а ладонью другой зажал ей рот.
- У вас будет время подумать над тем, кого стоит любить, а кого - нет, - прошептал он ей на ухо, подталкивая ее к двери каменной постройки. - А впрочем, любовь - совсем не главное в этой жизни. Даже для вас, женщин.
Толкнув дверь ногой, граф распахнул ее и поволок хранительницу вниз по лестнице, которая начиналась сразу за порогом. Спустившись вниз, он толкнул ее на ворох гнилой соломы и отступил к подножию лестницы.
- Не советую вам кричать и звать на помощь, - предупредил он. - У вас слишком хороший сторож: при малейшем вашем движении или слове, он набросится на вас и прокусит вашу прелестную шейку. Я прав, Аргус?
Из  угла раздалось глухое рычание и в темноте засверкали две красные точки.
- Это италийский мастиф - потомок свирепых и беспощадных бойцов, которых выпускали на арену Колизея против гладиаторов-бестиариев. К сожалению, порода практически вымерла, но вас это не должно волновать: Аргус так же силен и жаждет человеческой крови, как и господин Дешам. Это ведь Дешам вас укусил на берегу, а потом струсил и не довел дело до конца. Видимо, от великой любви. До встречи, сударыня… Я скоро вернусь - вы и соскучиться не успеете. Аргус, лежать! Еще не время…
Граф развернулся и с молниеносной быстротой взбежал вверх по лестнице. Раздался стук захлопнувшейся двери и мягкий шелест сандалий по песчаной дорожке.

- Просто откройте  окно и мы поговорим через него, - так же тихо прошептал в ответ Дешам, - Я не отниму у вас много времени.
Хирург уже успел познакомиться со странной, если не сказать грубой, манерой хозяина поместья  внезапно появляться там, где его совсем не ждали, и заставать врасплох. И хотя о приличиях в поместье графа можно было забыть, он все-таки не хотел, чтобы его застали посреди ночи в спальне незамужней девушки - Анна такого точно не заслуживала.
Дешам на всякий случай огляделся, но ничего и никого не увидел и не услышал. В лазарете он пробыл недолго, но достаточно для того, чтобы  граф с Ольгой могли успеть дойти от его дома до главного - вряд ли граф собирался остаться на ночь в его спальне с его же бывшей любовницей! Впрочем, если рассуждать здраво, то ни спальня, ни любовница никогда и не принадлежали Дешаму. Ни кола, ни двора, ни единого близкого человека рядом - вот чего он добился, достигнув середины жизни!

- Меня пригласил граф Шеремет, пригласил, как доктора - у него здесь гладиаторская школа, можете себе представить? Мне кажется, граф постепенно лишается рассудка либо уже сошел с ума, но я пришел к вам не за тем, чтобы говорить о графе.
Дешам замолчал, собираясь с духом. Он надеялся, что Анна поймет его и не отшатнется в ужасе, услышав его признание. Тем не менее ему было страшно признаться ей в том, что он чуть не убил человека - и кого! главную хранительницу Договора между вампирами и людьми. Но с другой стороны, его поступок должен был стать предупреждением для Анны: как бы они ни старались контролировать свою жажду крови, она могла  в любой момент одержать верх.
- Анна...- Дешам подавил глубокий вздох и накрыл ладонью маленькую ручку своей сестры по несчастью, которой она оперлась на подоконник. - Сегодня ночью я совершил ужасный, непростительный поступок. Я поддался мгновенному, неподвластному рассудку искушению и укусил Ольгу... Ольгу Аристарховну.
Сказав это, Дешам почувствовал себя пловцом, прыгнувшим в крещенскую прорубь. Первые мгновения были ужасны: его будто сковало ледяным холодом, а затем обдало крутым кипятком. Но затем морок развеялся: короткая чистосердечная исповедь омыла его душу и принесла успокоение нервам.

- Благодарю вас! - с жаром воскликнул Дешам, поднося руку Анны к губам, чтобы поцеловать. - Но побег вряд ли что-то исправит, к тому же  с Ольгой Аристарховной все благополучно: я сумел вовремя остановиться, а затем, когда ее обморок закончился, убедил ее в том, что она упала и ударилась головой. С нею сейчас граф Шеремет, и самое странное заключается в том….
- А вот и голубки, - прервал его голос графа, неожиданно появившегося из темноты. - Дафнис и Хлоя нашего времени! Что ж, раз я так удачно застал вас вместе, надо воспользоваться удачей. Мне надо вам кое о чем и кое о ком поведать, в том числе, и о главной хранительнице, которую я временно изолировал от нашего кровожадного общества.
Дешам, потеряв дар речи от изумления, во все глаза смотрел на графа.
- Вы - вампир? - только и сумел выдавить он.
- Разумеется, - отвечал граф. - Но всему свое время. А сейчас идите за мной, оба!