- Жан Иванович! Жан Иванович! К нам мавра привезли - много крови потерял, кончается... Вот тут записка к вам, приложенная к мавританскому телу...
Жан-Клод Дешам, коего все в Смоленске на русский лад величали Жаном Ивановичем, оторвался от микроскопа Кальпепера и протянул длинную руку к своему юному помощнику Евгению, чтобы принять от него записку. Но читать ее не стал, а засунул в глубокий карман сюртука, из которого торчал деревянный стетоскоп. Все записки, адресованные ему, были написаны, как под копирку, и изобиловали неумеренно-льстивыми восхвалениями его врачебного мастерства и слёзными просьбами спасти пациента, о котором хлопотал автор записки. В конце обычно озвучивалась сумма будущего вознаграждения, а иногда прилагались и наличные деньги - авансом, так сказать. Но в данном случае была только записка, что, впрочем, не обескуражило и не расстроило Дешама - гораздо больше его занимала возможность в очередной раз испробовать на больном рискованный, но порой невероятно действенный метод переливания крови.
- Мавр? - переспросил Дешам, нахмурив лоб. - Ааа...Это, наверное, знаменитый трагик Головин из Санкт-Петербурга...
- Он самый, он самый, - подтвердил Евгений, которого Дешам на свой французский манер звал Эженом. - Его прямо из театра и привезли - весь жженой пробкой вымазан, страшенный, аки чёрт из преисподней! А что, Жан Иванович, неужто и вправду такие черномазые на белом свете есть?
- Есть, есть... Куда его отнесли - в операционную или в смотровой кабинет? Ты туда принеси все, что надобно для трансфузии, и побыстрее!
- В операционную, - сказал Евгений и засопел носом. - Вы уж постарайтесь, Жан Иванович, спасите мавра - меня третьего дня Святослав Вернидубович в театр с заднего входа провел, чтобы я своими глазами увидел как ентот мавр Ольгу Аристарховну платком душит! И уж так он натурально её душил - не хочешь, а поверишь! Глаза вытаращил, зубы оскалил так, что от его зверского вида три дамы в первом ряду в обморок упали, а корнет Волобуев на подмостки полез, чтобы Ольгу Аристарховну от неминучей смерти спасти!  Хорошо, его быстро скрутили и отвели к уряднику... Может, и сегодня кто-то из военных проникся до глубины души и сабелькой мавра - чик!
Дешам ничего не ответил на это предположение и заторопился в операционную - деревянный флигель, пристроенный к кирпичному дому, который Дешам вот уже полгода делил  с перворожденным вампиром Кривичем и новообращенной вампиркой Анной. После ухода французов из разоренного Смоленска губернатор дал разрешение жителям покупать красный кирпич, оставшийся от взорванных городских стен - по десять рублей за тысячу штук. Вот из этого красного кирпича, купленного на деньги Кривича, они и построили дом  с тремя спальнями, просторной гостиной, кабинетом для штудий Дешама и швейной комнатой для Анны, а также с кладовой, ледником и кухней. Кухня служила для отвода глаз: все, что готовила кухарка, впоследствии отдавалось беднякам. В доме была даже небольшая ванная комната, хотя Кривич ее не признавал, утверждая, что все эти иностраные приблуды не сравнятся с русской баней. В итоге ему удалось переманить в свою веру Дешама, но не Анну Петровну, которой нравилось нежиться именно в ванне. Вся прислуга, включая юного помощника доктора, была приходящей и никогда не ночевала в доме.
Столичная знаменитость лежала на операционном столе и выглядела прежалко и в то же время устрашающе: лицо, вычерненное жжёной пробкой, резко контрастировало с белой венецианской туникой, залитой на груди кровью. Дешам  взял холодную руку актера и посчитал нитевидный пульс. Затем приподнял ему веки, осмотрел глазные яблоки и только после этого принялся исследовать колотую рану - какое-то острое, длинное и тонкое орудие проткнуло правую половину груди. Судя по отсутствию кровавой пены на губах и хрипов, легкое не пострадало, однако потеря крови была столь значительной, что пострадавший стремительно терял жизненные силы и спасти его, по мнению Дешама, могло лишь переливание крови. Трансфузией Дешам интересовался еще до своего обращения в вампира и даже предпринял попытку перелить кровь, взятую у русского пленного, двум французским солдатам, тяжело раненным под Бородино. Одна попытка оказалась успешной, вторая - нет. Причин Дешам не понимал как тогда, так и сейчас. Предположение о том, что русская и французская кровь не совместимы, не имело смысла - ведь один из реципиентов выжил! Все  предшественники Дешама переливали кровь больным от животных - преимущественно, ягнят. Но Дешам хотел пойти дальше и верил, что его способ откроет новую страницу в истории спасения жизней. Сейчас ему надо было срочно найти человека, который бы согласился отдать часть своей крови умирающему Головину. Сам Дешам для роли донора не подходил, так как  должен был осуществлять процедуру и для этого ему были нужны свободными обе руки. А Евгения он банально жалел: смышлёный мальчишка, потерявший в войну всех родных и до поступления на службу к Дешаму перебивавшийся с лука на квас, был тощим, бледным и страдал от анемии.   Дешам распорядился, чтобы приходящая кухарка каждый день готовила для его помощника английский бифштекс с кровью, но проблема была в том, что говядину было по-прежнему трудно раздобыть. Смоленск так и не смог  полностью оправиться от катастрофического ущерба, причиненного войной, и с продуктами было тяжко.

*Первое переливание крови от человека к человеку совершил в 1819 году английский физиолог и акушер Ж. Бланделл

Дешам, невзирая на трудности послевоенного времени, старался следить и следовать за новейшими веяниями в европейской медицине, правдами и неправдами добывая медицинские журналы, издававшиеся в Париже, Гейдельберге и Лондоне. Он знал, что английский акушер Джеймс Бланделл  активно работает над проблемой переливания крови и пытается усовершенствовать примитивные инструменты, коими пользовались его предшественники.  Бланделл заменил гусиные перья и серебряные трубки на шприцы и иглы, а сейчас, по слухам, пытался сконструировать аппарат, который бы нагревал кровь, препятствуя ее быстрому свертыванию.
Дешам заканчивал накладывать на рану тугую повязку, когда в операционную ворвалась комета по имени Ольга. Следом за нею, наступая на длинный шлейф ее волнующих духов, в операционную вплыл юный Евгений с ящичком из красного дерева, в котором лежали металлический шприц объёмом в двенадцать унций и несколько длинных игл. В целом картина напоминала выход королевы в сопровождении пажа.
- И вам добрый день, Ольга Аристарховна... - тщательно выговаривая русские слова, произнес Дешам, прижав руку к сердцу и склонившись в полупоклоне. Прожив в Смоленске более полугода, он выучил русский язык настолько хорошо, что лишь легкий акцент выдавал в нем инородца. Дешам с неудовольствием ощутил, что его сердце с появлением тайной советницы Трудной забилось чаще, а пальцы, прижатые к груди, стали предательски подрагивать. Вот ведь принесла её нелегкая - именно тогда, когда ему требовалось сохранять полное и непоколебимое спокойствие! Быстро поправив кок, взбитый и завитой надо лбом так, как предписывалось прической a la Titus, Дешам заложил руки за спину и продолжил:
- Все зависит от того, удастся ли мне быстро найти человека, который согласится отдать умирающему несколько унций собственной крови. Не буду вам лгать: по моему мнению, господин Головин потерял слишком много этой драгоценной телесной жидкости, чтобы ему удалось выжить без переливания.
Евгений, стоявший за спинкой стула, на котором сидела Ольга Аристарховна, охнул и перекрестился.
- Как же так, Жан Иванович?! - возопил он. - Неужто и вправду помрёт?! Хотите, я свою кровь отдам?
Евгений зыркнул глазом на красавицу, сидевшую на стуле: оценит ли она его геройство и самопожертвование?
- Нет, Эжен, - сухо возразил Дешам,  - У тебя я кровь взять не могу - с твоей анемией ты после этого сам ноги протянешь.

-

Обстановка в операционной начинала походить на военный совет - вернее, военные распри. Дешам с запозданием сообразил, что метод лечения, который он предложил, не мог вызвать у  Хранительницы ничего, кроме враждебного подозрения.  И что бы он ни говорил, как бы ни тщился объяснить ей суть этого метода, она бы ему все равно не поверила. И тут его осенило: она не верит словам вампира, но уж тому, что написано в авторитетном медицинском журнале, должна поверить!
- Один момент, мадам! - сказал он. - Сейчас я предоставлю вам доказательства того, что ничего богомерзкого в моих намерениях и действиях нет, и что переливание крови  от здорового человека к больному  практиковалось медиками с давних времен, а сейчас вступило в новую, гораздо более прогрессивную стадию!
Дешам бросился к двери и на некоторое время оставил Ольгу Аристарховну наедине с умирающим, а когда вернулся, в руках у него был потрепанный журнал на французском языке.
- Вот, извольте убедиться, - сказал он, раскрывая журнал на нужной странице. - Это Journal Universel des Sciences Médicales* - авторитетнейшее медицинское издание Франции. А вот это - переведенная на французский язык статья английского акушера Бланделла, до того напечатанная в Ланцете. Ланцет - это тоже медицинский журнал, к вашему сведению. Если вам лень читать, посмотрите на иллюстрации - на этой изображен сам процесс переливания крови, а на следующей странице - потребные для него инструменты. И прошу вас: поторопитесь! Счет идет не на часы - на минуты! душа господина Головина вот-вот воспарит к небесным чертогам...

*Универсальный журнал медицинских наук  начал издаваться только в 1816 году, в то время как  английский Ланцет еще позже, в 1823, но у нас альтернатива!

- Благодарю, мадам! - с искренним пылом воскликнул Дешам, давно убедившийся в том, что без разрешения хранителей не может в этом городе и шагу ступить. - Проблема, как вы правильно заметили, заключается в том, что очень трудно найти донора: Эжен отпадает по причине слабого здоровья, моя кровь в данном случае не годится по морально-этическим причинам, а приходящие слуги уже разошлись по домам.
Дешам устремил на Ольгу Аристарховну пронзительный взгляд, вдохнул побольше воздуха и выпалил:
- Остаетесь вы, мадам: сам Бог прислал вас сюда именно в этот момент. Скажу честно: я не могу вам обещать, что господин Головин выживет, но никаких других средств, крове переливания крови, в моем арсенале не имеется! Протянете ли вы руку помощи своему умирающему коллеге? Вам лично ничего не грозит: кровопускания полезны, да вы и сами это знаете и наверняка не раз испытали на себе их благотворное действие. Конечно, в подобных случаях замужняя женщина обязана испросить разрешения у мужа, но у нас совершенно нет на это времени... Впрочем, вы можете написать записку Лавру Сидоровичу, а Эжен отнесет записку к нему и вернется с ответом. Надеюсь, что господин Головин доживет до его возвращения.
Дешам упомянул супруга Ольги Аристарховны не без тайного умысла: он надеялся на то, что на самолюбивую и гордую  актрису это произведет такое же воздействие, как красная тряпка - на быка. Что она возбудится и решительно отметет возможность того, что на ее решения может влиять кто-либо другой, пусть этот другой и был ее законным властителем перед Богом и людьми.

- Разумеется, Ольга Аристарховна - как же иначе! - с поклоном подтвердил Дешам и сразу же обернулся к Евгению, стоявшему наготове в ожидании новых распоряжений. - Эжен, сбегай на кухню,  нагрей красного вина и принеси сюда полный бокал. Пошевеливайся!
Дешам снова повернулся лицом к Ольге Аристарховне: он стоял так близко от нее, что видел, как бьется голубоватая жилка на ее лебединой шейке, и испытывал почти необоримое желание вонзить в нее клыки. Он еще ни разу никого не кусал и, по чести говоря, был рад тому, что профессия врача избавляла его от необходимости пить кровь in citu* Среди его состоятельных пациентов было немало тучных, полнокровных особ, нуждавшихся в частых, иногда ежедневных, кровопусканиях -  от одного такого пациента он при помощи ланцета получал целый тазик свежей крови и неизбывную благодарность самого пациента, избежавшего апоплексического удара. Законно добытой кровью Дешам всегда делился с Анной и Кривичем - ее хватало на всех. Но как-то раз Кривич как бы случайно упомянул о том, что если вампир укусит человека и  выпьет немного крови - вернее, не настолько много, чтобы его убить, - то человек впадает в кратковременное  беспамятство, а после пробуждения ничего не помнит. Поэтому предупреждение Ольги Аристарховны о том, что она будет за ним следить, заставило Дешама внутренне улыбнуться: он мог бы прямо сейчас прокусить ей ярёмную вену и отведать её крови, а она бы этого даже и не поняла! Но сейчас ему было не до экспериментов: господин Головин решительно не желал задерживаться на этом свете.
- Будьте любезны, мадам: пересядьте сюда и заверните повыше рукав платья на левой руке, - попросил Дешам, пододвигая другое кресло к операционному столу. - Но прежде, чем мы начнем, вам надо выпить полный бокал горячего красного вина: оно разжижает кровь и заставляет ее струиться быстрее.

*Латинское выражение в медицине: "в месте нахождения, в естественной среде"

Дайсы на результат переливания крови:

1, 3 - Головин выживет
2, 4 - умрет

[dice=5808-14]

Лавр Сидорович Трудный сидел за массивным письменным столом, на котором возвышались кипы полицейских отчетов и лежал черкесский кинжал, коим был заколот трагик Головин. Трудный часто брал работу на дом - дел было невпроворот, а сегодняшнее преступление и вовсе выходило за рамки заурядных. Лавр Сидорович присутствовал на представлении Отелло, но не видел того, что происходило на сцене, так как по укоренившейся привычке наблюдал за зрителями с маленького балкона, лепившегося к потолку непосредственно над подмостками. Когда в зале начались шум и волнение, он поспешно покинул свой наблюдательный пост и спустился вниз, чтобы призвать зрителей к порядку. Волнение зрителей оказалось обоснованным: великий трагик Головин (заурядный фигляр, по мнению Лавра Сидоровича) нанес себе кинжалом смертельный удар в грудь. Сначала все выглядело как попытка самоубийства - и уже одно это попахивало скандалом. Служитель же, ответственный за реквизит, клялся и божился, что перед выходом Головина на сцену в последнем акте пьесы собственноручно проверил реквизит и убедился, что деревянный клинок бутафорского кинжала при соприкосновении с любой преградой молниеносно вкладывается в рукоятку и не может нанести актеру даже символического вреда. Однако вред был нанесен - и немалый. Истекающего кровью Головина увезли к французскому доктору Дешану, а начальнику городской полиции, коим являлся тайный советник Трудный, пришлось расхлебывать то, что после него осталось. Сейчас перед ним лежало  орудие то ли самоубийства, то ли убийства - не бутафорское, а самое что ни на есть настоящее, с остро заточенным обоюдоострым клинком. Необходимо было прояснить три вопроса:  кто, когда и зачем подменил бутафорский кинжал настоящим. Легче всего это было сделать самому Головину, однако тот же служитель утверждал, что перед выходом на сцену Головин пребывал в превосходном настроении и не выказывал никаких признаков черной меланхолии, кои могут заставить человека покончить с собой. Даже шутил насчет того, что сегодня задушит Дездемону особо изощренным способом, дабы потрафить вкусам взыскательной публики. Да уж, потрафил так потрафил...Супругу городского головы, потерявшую сознание, и еще нескольких дам,  пришлось выносить из зала на руках, а его собственная супруга покинула сцену в чём была,  а именно - в ночной венецианской сорочке Дездемоны, - и отправилась вслед за трагиком Головиным к доктору-французу*
Лавр Сидорович в исступлении схватил кинжал, страстно желая вонзить его в накрахмаленную манишку доктора, и только тут заметил надпись, вившуюся по клинку: Будь медлен на обиду, к отмщению скор**. Надпись была сделана на русском, хотя кинжал был черкесский. Впрочем, у многих русских офицеров, служивших в Кавказском корпусе, были подобные кинжалы, на которых они гравировали надписи по своему вкусу. Это означало, что (скорее всего) владельцем кинжала был офицер Кавказского корпуса, а также то, что этот офицер был завзятым театралом и знал, что в последнем акте спектакля Отелло нанесет себе удар кинжалом в грудь. Но, если верить словам служителя, подмена кинжала могла состояться только на сцене,  во время последнего акта. И отсюда следовал вывод о том, что кинжал подменил кто-то из актеров, выходивших на сцену в последнем акте. Лавр Сидорович не помнил ни их количества, ни имен,  и решил уточнить у супруги, которая до сих пор не удосужилась вернуться домой.

*Полагаю, что Ольга Аристарховна все же переоделась, так как в описании ее визита к доктору ночная рубашка не упоминалась.
**Такая надпись (не на русском, разумеется) была на кинжале дагестанского абрека Амалат Бека

- Что?! - возопил Лавр Сидорович, не выпуская кинжала из рук и не ведая, что в этот момент очень походил на трагика Головина в роли Отелло, - особливо вытаращенными глазами. - Головин здесь, в нашей малой гостиной?! У нас тут что, по-вашему -  странноприимный дом или богадельня?! А впрочем, как вам угодно.
Возмущение  Лавра Сидоровича погасло также быстро, как и вспыхнуло, так как он по опыту знал, что спорить с супругой бесполезно, а иногда и опасно. Отложив кинжал, он встал и прошел к горке, где хранились напитки, вытащил графин с кларетом и наполнил два стакана - один для жены, другой для себя. По крайней мере, зря она времени не теряла -  во-первых, переоделась в приличное платье, во-вторых, держала уши открытыми и выяснила нечто важное для следствия, а именно, подтвердила тот факт, о котором Лавр Сидорович уже знал от служителя театра: что Головин сам себя не убивал.
- Быстро только кошки родятся,- уже спокойным тоном продолжил он, - А следствие - дело долгое и муторное. У меня и на подозрении-то пока ни единой души, - кого я мог арестовать в такое короткое время?  А скажите мне, сударыня: кто из ваших сотоварищей-актёров находился на сцене в последнем акте, после того, как Отелло вас придушил шейным платком? Перечислите мне всех поименно, а я запишу имена.
Вручив бокал с кларетом Ольге Аристарховне, Лавр Сидорович вернулся к письменному столу и взял в руки перо, приготовившись записывать подозреваемых. Все-таки это была большая удача, что преступление произошло в театре во время спектакля: теперь у Лавра Сидоровича  был в наличии превосходный свидетель в лице собственной жены. А кроме того, теперь он мог, не выходя из дома, допросить и жертву, которая дожидалась своего часа в малой гостиной - и в этом, как ни крути, тоже была заслуга Ольги Аристарховны.

- Не так быстро, не так быстро, сударыня - я не успеваю записывать... - недовольным тоном заметил Лавр Сидорович, отчаянно скрипя пером и разбрызгивая по бумаге кляксы. - И конечно же, я знаю всех ваших сотоварищей и товарок и по именам, и в лицо, но не узнаю их в гриме!
Ольга Аристарховна умела найти подход к кому угодно, - как мурлыкающая кошка, готовая в любой момент выпустить острые коготки и пребольно оцарапать до крови. Однако Лавр Сидорович был не кто угодно, а начальник городской полиции и ее муж, проживший с ней порядочное количество лет и успевший изучить все ее коварные повадки. На мякине его провести было трудно, поэтому поцелуй и лесть, которыми его одарила супруга, оказали на него мало влияния: он прекрасно понимал, что таким образом Ольга Аристарховна пытается заставить его смириться с присутствием инородного тела в их малой гостиной.
Лавр Сидрович записал фамилии актеров и перечитал список. Любой из них мог оказаться убийцей, хотя на первый взгляд ничто этому не спопешествовало и, как говорится, не предвещало. Какие тайные нити связывали убийцу с жертвой, он пока не знал и даже приблизительно не мог представить. Все перечисленные лица, окромя Анны Саввишны Сёминой, были людьми семейными и на первый взгляд совершенно заурядными. Мещанка Сёмина была бездетной вдовой, но не старой, а в самом соку и весьма кокетливой, насколько мог судить Лавр Сидорович, не раз удостаивавшийся ее томного взгляда. По-видимому, Ольга Аристарховна также замечала стрелы Амура, кои  товарка по сцене метала в её драгоценного супруга, поэтому и называла её пренебрежительно "Анькой". По крайней мере, Лавру Сидоровичу хотелось надеяться, что жена его хоть немного, да ревнует.
- Анна Саввишна - дама весьма антуражная, - заметил он, прекрасно зная, что комплимент, адресованный другой особе женского пола, возмутит Ольгу Аристарховну, привыкшую к всеобщему поклонению и восхищению. - Может быть, Головин положил на нее глаз, охмурил, жениться обещал, то-сё, а потом пошёл на попятный? Анна Саввишна такого обмана не стерпела и решила ему отомстить, подменив кинжал. Что думаете, душа моя?
На самом деле Лавр Сидорович сразу же исключил вдову Сёмину из числа подозреваемых: полицейская статистика показывала, что женщины-преступницы чаще всего прибегают к помощи яда, а вот крови боятся.

Лавр Сидорович едва заметно усмехнулся, выслушав описание внешности Анны Саввишны. У его супруги был  острый, как бритва, язычок и неиссякаемые запасы яда.
- Ну, не такая уж она и плоская, - сдержанно возразил он. - Впрочем, мне никакого дела нет до ее прелестей, тем более, что вы, моя красавица, дадите фору самой Венере. Положим, вы правы, и Сёмина не имела возможности подменить бутафорский кинжал - кто же тогда это сделал и почему?  Я, конечно, допрошу Головина на предмет его недоброжелателей, когда он будет в состоянии отвечать на мои вопросы, но он ведь  может и прилгнуть дабы скрыть свои грешки с замужними дамами... Вот вы сказываете, что он в столице адюльтерами баловался - а горбатого только могила исправит. Может быть, и здесь, на смоленщине, уже успел кому-нибудь рога наставить, а рогоносец о том прознал и решил отомстить? Потапов, Казанцев, Бабуркин, Кобелев и Семичастнов все люди женатые - с чьей женой, по-вашему, у Головина могла случиться интрижка?
Лавр Сидорович пронзил супругу испытующим взглядом: будь он на месте Головина, стал бы подбивать клинья не к какой-то там гипотетической чужой жене, а к Ольге Аристарховне... Но думать о таком было не просто неприятно - от подобных мыслей Лавр Сидорович приходил в полное неистовство. Однако же и этот вариант сбрасывать со счетов было никак нельзя: его драгоценная супруга была натурой гордой и горячей и никогда не простила бы любовнику того, что он променял ее на другую или же просто решил первым закончить надоевший роман. И уж ей-то было проще простого заменить бутафорский кинжал настоящим... Крови она не боялась - не зря ведь столько лет общалась с вампирами, будучи главной хранительницей Договора.

Спрашивать женщину о других женщинах, особливо об их внешности, было напрасной тратой времени - в этом Лавр Сидорович убеждался неоднократно.
- Ну разумеется, разумеется... - пробормотал он, рисуя под списком подозреваемых изящный профиль своей супруги. - Кто же сравнится с вами, душа моя! Уж не к вам ли воспылал запретной страстью любимец Мельпомены, он же господин Головин? Как мужчина, я не могу его за это осуждать, но как ваш законный муж... Впрочем, вы, как жена Юпитера - вне подозрений. Или это была жена Цезаря? Ну да не важно...
Лавр Сидорович закончил набросок  и принялся за другой - на этот раз из-под его пера начал появляться мавр,  занесший руку с кинжалом, с кончика которого капала кровь. Лавр Сидорович никогда не учился рисованию, но владел искусством экспромта, и его наброски и дружеские карикатуры пользовались большим успехом в обществе и украсили собою немало дамских альбомов.
- Значит, надо попристальнее присмотреться к госпоже Казанцевой и госпоже Кобелевой, - заключил он, тщательнейшим образом заштриховывая физиономию мавра. - Вы не могли бы встретиться с этими дамами и поговорить с ними по душам? А впрочем, не надо: вам они вряд ли откроются. Нижайше благодарю, сударыня, за помощь, оказанную следствию. Отдыхайте, а я спущусь в малую гостиную и постараюсь разговорить жертву.
С этими словами Лавр Сидорович поднялся на ноги, поцеловал жене руку и вышел из кабинета.