По индийским меркам Генри проснулся довольно поздно, когда  дом командующего аллахабадским гарнизоном уже был на ногах: снизу доносился стук открывающихся и закрывающихся дверей и ставен, звяканье столовых приборов, топот босых ног, - это слуги накрывали стол к завтраку для хозяев и их гостей. Генри потянулся и обратил улыбающееся лицо к Элис: ему всегда было радостно видеть жену, когда она еще нежилась в постели, -  это было лучшее начало дня, которое только можно себе представить.
- Доброе утро, душа моя, - сказал лейтенант и потянулся к жене, чтобы приветствовать ее поцелуем.
Сегодня им предстояли сборы в обратную дорогу.  Комиссар Честер по предварительной договоренности отправлял вместе с ними  двух субадар-майоров и их слуг, главной обязанностью которых была  охрана подарков раджи, предназначенных генерал-губернатору Индии. Субадар-майоры должны были доставить в целости и сохранности и лично вручить подарки лорду Дальхузи. Генри уже видел  два больших ящика, сделанных из сандалового дерева и украшенных инскрустацией, и знал, что их повезут на панье.  Субадар-майоры, лейтенант и его жена должны были ехать верхом на лошадях, а слуги сипайских офицеров и ayah, любезно предоставленная  Элис женой комиссара, - на ослах. Ханна и Перкинс временно разлучались со своими господами, отправляясь в Калькутту на  гребной лодке вместе с внушительным багажом, - покупками, сделанными Элис за неделю пребывания в Аллахабаде. Генри настоял, чтобы Элис взяла из багажа в дорогу кашмирскую шаль – легкую, как паутинка, но при этом теплую, как зимняя шинель русского казака. На Элис это изделие кашмирских ткачей смотрелось великолепно, а главное, надежно защищало  от ночной прохлады: здесь, на севере, температура ночью опускалась до шестидесяти градусов*
- Как приятно мы провели Рождество, любовь моя, - сказал лейтенант, как только весь его немалый запас нежности и поцелуев, адресованный жене, был исчерпан. - Но мне не жаль расставаться с Аллахабадом и этим гостеприимным домом, ведь впереди нас ждет захватывающее путешествие! Надеюсь, его не омрачит отсутствие Ханны и Перкинса. Вы ведь не будете скучать без Ханны? Я уже предвкушаю, как мы с вами сядем на лошадей и отправимся по Великому Колёсному пути. Сколько интересного нам предстоит увидеть! А привалы у костра, ночевки в палатке, посещение гарнизонов и древних храмов, новые знакомства... Я уверен, что нам доведется поучаствовать и в охоте, ведь охота - главное развлечение местных офицеров.

*По Фаренгейту, т.е. до +16 по Цельсию

- Да нет же! - возразил Генри, с интересом глядя на то, как солнечный луч скользит по изгибам тела его прекрасной возлюбленной. -М-мм... ну разве что с Перкинсом по поводу их с Ханной отъезда: мне надо дать ему денег и несколько указаний. Но это подождет, ведь они отплывают только завтра утром.
В город лейтенанту  тоже не слишком хотелось ехать: он бы предпочел задержаться в постели, как подсказывало ему индийское божество Солнца, заглянувшее в их с Элис спальню своим золотистым оком. Генри ничего не имел против такой подсказки и протянул руки к жене, намереваясь обнять ее и не дать выбраться из постели.
- У нас в запасе еще как минимум полчаса, - шепнул он ей на ухо, привлекая себе ее теплое после сна тело. - Но конечно, если вам не терпится позавтракать и выехать в город...

- Никто не посмеет нас потревожить, - в этом и состоит основное преимущество супружеской жизни, - прошептал Генри, прокладывая дорожку из поцелуев от шеи к груди Элис, едва прикрытой полупрозрачной сорочкой. – К тому же вечером я запер дверь на ключ... на два оборота.
Его поцелуи становились все более настойчивыми и жадными, пальцы скользнули под складки легкой ткани, пробегая вверх и вниз по теплому шелковистому бедру Элис и нежно его поглаживая.
Тихий стук в дверь заставил его на мгновение замереть, однако он тут же привлек к себе жену еще ближе и продолжил ласку. Стоявший за дверью постучал еще раз и, не услышав ответа, ушел: легкий шелест босых ног по ковру, устилавшему пол коридора, быстро стих в отдалении.
- Вот видите, - снова прошептал Генри. – Слуги в этом доме достаточно вышколены, чтобы не мешать гостям.
Коснувшись влажного лона жены, он вдруг как будто ослеп от нахлынувших воспоминаний и видел теперь не лицо Элис, а лишь ее светлый силуэт в обрамлении сияющих золотом волос и солнечных пылинок, танцующих в воздухе спальни. Воспоминание о том, что случилось между ними в темной пещере Каллипсо на Гозо  ярко вспыхнуло в его памяти, - тогда,  слепящем мраке пещеры он различал лишь неясный силуэт и ощущал трепетание ее нежной плоти на кончиках своих пальцев и губах, чувствовал ее испуг, смешанный с новым, еще непривычным для нее наслаждением. Тогда, именно тогда между ними впервые установилась та незримая, но прочная связь, которая впоследствии сделала узы их душ и тел нерушимыми. По крайней мере, он верил в это и надеялся на то, что и Элис думала так же.
- Люблю....
Генри не знал, произнес ли он это  слово вслух или же оно замерло у него на губах и осталось в сердце. Но он чувствовал, как все его существо заполняет любовь к жене, - огромная, неутолимая, вечная, как земля Индии, на которой им предстояло прожить долгие и счастливые годы.

После первых бурных ласк их соитие стало медленным и наполненным, как течение полноводной и неторопливой Хугли, и Генри тонул в прозрачных и глубоких водах любви, сливаясь с Элис в единое целое. Каждое ее движение, каждый вздох и поцелуй казались ему шепотками, которыми украдкой обмениваются возлюбленные, укрывшиеся в саду от любопытных и строгих взглядов назойливых дуэний, и легким дыханием теплого летнего ветерка, целующего полураспустившиеся бутоны  роз, а испарина, выступившая на их коже, была  подобна каплям утренней  росы, блиставшей среди травы подобно россыпям бриллиантов. Они сплетали и размыкали объятия, чтобы снова соединиться и дать любви увлечь их в волшебную страну, где не было ни боли, ни слез, ни угрызений совести, ни напрасных, но мучительных тревог о будущем и настоящем. Даже шрамы на его теле, - памятки о сражениях, в которых он побывал,- больше не смущали Генри, как смущали ранее, в первые месяцы их супружеской жизни. Его возлюбленная была так прекрасна, так совершенна, что он на время забывал о своем собственном несовершенстве, и растворялся в ней, проникая в нее и ощущая трепет ее тела, биение ее сердца и полноту ее жизни, которая теперь была и его жизнью тоже. Одно тело, одна душа и одна жизнь на двоих, - вот чем была их любовь.

Генри начал понимать концепцию Нирваны. Она существенно отличалась от всего того, чему учила его христианская вера, и поначалу он никак не мог взять в толк, что же такого привлекательного находят в ней последователи индуизма, которым не обещана райская жизнь души после смерти. Разве не лучше пребывать в райских садах, слушая пение ангелов и наслаждаясь окружающей красотой? Нирвана же рассматривалась как угасание всех чувств и освобождение от страданий, и только. Полный покой, который не тревожат ни земная суета, ни звуки лир и голоса ангелов. Но сейчас, держа в объятиях жену, продолжавшую осыпать его нежными, как лебяжий пух, поцелуями, он вдруг понял, что именно это и чувствует: необыкновенную легкость в душе и теле и абсолютное спокойствие. И это было так прекрасно, что он поверил: отсутствие желаний - самый ценный подарок небес. Чего ему было еще желать, когда его возлюбленная была рядом с ним после упоительного часа любви, и продолжала дарить ему свои ласки, открывая тем самым душу?
Генри казалось что он парит между небом и землей, в божественной Пустоте, которую невозможно описать словами, и эта неземная легкость была не сравнима ни  с чем, что ему до сих пор приходилось когда-либо испытывать. Ему пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы вернуться в привычный мир земных забот и вымолвить хотя бы слово.
- Любовь моя, - сказал он, и собственный голос показался ему каким-то чужим, как будто он слышал его со стороны. - Не будем говорить о том, кто и чего заслуживает. Я просто знаю, что люблю вас и что каждая минута, проведенная рядом с вами, - это, возможно, и не заслуженный мною, но лучший подарок судьбы. Пусть минуты сливаются в часы, часы - в месяцы, а месяцы- в годы.

Генри с улыбкой посмотрел на жену:
- В этом наряде вы похожи на римскую весталку, - заметил он и снова потянул ее к себе. - А вы знаете, какая казнь полагалась тому, кто обесчестил жрицу Весты? Преступника зашивали в кожаный мешок и бросали в Тибр! Но я готов пожертвовать жизнью ради одного вашего поцелуя.
И Генри приник губами к губам Элис, подтверждая, что его слова не расходятся с делом. Поцелуй длился долго и был прерван настойчивым стуком в дверь.
- Сэр! - прогудел из-за двери Перкинс.- Все уж давно позавтракали без вас и миссис Кендал, не хотели вас будить. Да только ежели вы не поторопитесь, последняя лепешка зачерствеет!
- Уже идем! - откликнулся лейтенант, с сожалением оторвавшись от губ Элис. - Или лучше принеси нам завтрак сюда, раз все уже разошлись! Будет достаточно кофейника кофе и горки чапати с маслом, правда, милая?
Последние слова Генри произнес шепотом, обращаясь к Элис.

В комнату вошла ayah, тихо ступая босыми ногами, на которых мелодично позвякивали ножные браслеты, - несколько рядов  серебряной проволоки, унизанной мелкими, величиной с просяное зернышко, серебряными шариками. Генри находил этот индийский обычай очаровательным: нежный перезвон ласкал ухо и вызывал сладостные фантазии, связанные с любовью. Ayah просеменила к столу и поставила на него поднос, не глядя на лейтенанта, который, к счастью, успел накрыться одеялом. Поклонившись Элис, служанка повернулась и вышла из спальни, притворив за собой дверь. Генри тут же вскочил с кровати, набросил на себя длинный халат, висевший на спинке кресла, и туго перетянул его поясом.
- Какой простой, но изумительный завтрак! - воскликнул он, глядя на медный кофейник, покрытый искусной резьбой, и две крошечные пиалы, рядом с которыми стояло блюдо с лепешками, кувшинчик со свежими сливками, плошка с растопленным маслом и еще одна - с душистым медом, прозрачным, как слеза. - Идите скорее к столу, иой ангел и попробуйте этого мёда! М-мм... он пахнет цветами акации и эвкалиптом. Помните, как я рассказывал вам о индийском боге любви Каме? У него в руках лук из сахарного тростника, вокруг которого вьются пчёлы. Сахар и мед - это сладость любви, но об острые края тростника можно порезаться, а пчёлы пребольно жалят! Эта легенда кажется мне гораздо красивее и содержательнее, чем та, что придумали древние греки. И все же они похожи: проказник Амур и его старший индийский брат Кама.
Генри сел за стол и взял с блюда тонкую лепешку. Свернув ее в трубочку, окунул в масло, а затем в мед, откусил кусок и зажмурился от удовольствия.

Генри, как всегда, был польщен тем, что Элис с таким вниманием и энтузиазмом слушает его рассказы о предметах, которыми обычно дамы мало интересовались.
- Я расскажу вам еще много интересного по пути в Калькутту, - все, о чем я успел прочитать в журнале Азиатского общества, - пообещал он, наполняя маленькую пиалу чёрным кофе, пахнущим кардамоном и корицей. - А вы пообещайте мне, что будете продолжать свои путевые заметки и не расстанетесь с альбомом для зарисовок. Я давно хотел попросить вас отправить несколько ваших индийских акварелей моему дяде, - вы ведь знаете, как высоко он ценит ваш талант.
Генри вспомнил их первое чаепитие в доме его дяди: к чаю накрыли в оранжерее и тогда Элис по просьбе Кендала-старшего зарисовала один из папоротников*, изобразив его так точно, что дядя пришел в полный восторг. Генри вспомнилось и другое: как бережно он хранил в Балаклаве карандашный портрет жены, как украдкой ото всех вытаскивал его, сидя в холодной палатке  неподалеку от траншей, в которых в те страшные зимние дни массово хоронили солдат Британского экспедиционного корпуса, и любовался на ее тонкие черты, скучая по ней так сильно, что эту тоску не могли притупить даже вино и бренди, которые какими-то неведомыми путями иногда ухитрялся раздобыть Перкинс. Сейчас ему все это казалось далеким и нереальным: Крым, война, ряды неглубоких могил, злосчастная атака Лёгкой кавалерии, стычка с русскими казаками, на которых он и лейтенант Томас наткнулись, возвращаясь из Камышовой бухты, голод, вши, пребывание в военном госпитале. И Элис, - его малышка, напуганная ужасами госпиталя в Скутари, но державшаяся самоотверженно и храбро и делавшая все возможное, чтобы облегчить его боль.
- У вас мед на подбородке, - тихо сказал Генри и потянулся к жене, чтобы стереть прозрачную каплю с ее белой кожи.

*Эпизод "Дом у кладбища"

- Прекрасная идея, - согласился Генри, ответно поцеловав Элис. - Дядя, как мне помнится, очень хотел иметь в доме наш с вами парный портрет и даже начал искать художника. Дело это не быстрое: позировать придется не один день, поэтому займемся этим, когда вернемся в Калькутту. У миссис Халлидей наверняка есть знакомые, умеющие писать портреты маслом. Закажем сразу два портрета: один для нашего дома, другой - для дяди Бартоломью!
Генри действительно загорелся этой идеей и стал представлять, как они с Элис сидят в их залитой солнцем гостиной, позируя художнику.
- Мы могли бы одеться для портрета, как раджа и махарани! - воскликнул он, осененный счастливой мыслью. - Вам очень пойдет сари, душа моя, а я уже как-то примерял одеяние восточного правителя, и кажется, вам понравилось*. Первый крупный город на нашем пути - Бенарес. Его еще называют городом тысячи храмов, никогда не оставляемым Шивой, и счастливым лесом. А в древности он носил название Каши, что означает «Светоч» или «Город божественного света». Бенаресские ткачи считаются искуснейшими в Индии, а шелк, органза и парча, которые выходят из их умелых рук, красивы и долговечны. Там вы сможете купить себе ткань для сари, - мне кажется, что вам очень подошел бы шафрановый оттенок или цвет чистого индиго.

*В Александрии.

- Напишите ей письмо прямо сейчас, - предложил Генри, наливая себе еще кофе. - Мы отдадим письмо Перкинсу и он передаст его миссис Халлидей. Они с Ханной будут в Калькутте уже через две недели, в то время как наше путешествие займет не менее двух месяцев, и у миссис Халлидей будет достаточно времени, чтобы найти художника и договориться с ним до нашего возвращения.
Генри отставил пиалу и встал из-за стола, намереваясь переодеться.
- Мне не терпится оседлать Султана и отправиться в путь! - признался он жене, сбрасывая халат. - Хотя мне и понравилось наше путешествие на лодке, все же я большую часть времени чувствовал себя запертым в четырех стенах каюты. Два-три дня еще ничего, но две-три недели плавания для меня уже слишком. А лошадь можно остановить в любой момент и сойти с нее, чтобы размять ноги и осмотреть окрестности. Кстати, душа моя, вы не видели мои брюки?
Генри с растерянным видом оглядел комнату: ему смутно припоминалось, что он повесил брюки на спинку стула, но там их не было.

Генри прошел за ширму, обтянутую китайским шелком и действительно обнаружил там свои армейские брюки, свисавшие со спинки стула.
- Думаю, что миссис Халлидей будет интересно узнать о рождественской пантомиме, - сказал он, натягивая брюки. - Напишите ей обо всем, о чем сочтете нужным.
Генри вытащил из саквояжа свежую рубашку и надел и ее, а сверху - мундир.
- Чтобы не отвлекать вас, я пойду к Перкинсу и обговорю с ним все, касающееся их с Ханной возвращения в Калькутту. А Ханну попрошу прийти к вам, чтобы она помогла вам собраться в дорогу.
С этими словами лейтенант поцеловал жену и вышел из комнаты, оставив ее обдумывать письмо к миссис Халлидей.
Разговор с Перкинсом оказался по-военному коротким. Предупредив его о том, что надо будет доставить письмо в резиденцию вице-губернатора Бенгалии, и выдав денег и несколько ценных указаний, лейтенант сердечно попрощался со своим денщиком и пожелал ему и Ханне счастливого пути. Перкинс ответил тем же, добавив, что лошади лейтенанта и миссис Кендал уже оседланы и готовы отправляться в путь. На том и расстались, и лейтенант отправился к коменданту гарнизона Честеру, чтобы обсудить с ним кое-какие моменты, касающиеся подарка от раджи генерал-губернатору Индии.

Утро прошло в хлопотах, которые неожиданно затянулись, и в конце концов было принято решение остаться в Аллахабаде еще на одну ночь, чтобы выехать рано утром. На следующее утро небольшая кавалькада, состоявшая из лейтенанта, его жены, двух субада-майоров и трех индийских слуг, выдвинулась в путь. Погода стояла прекрасная: зимние месяцы в этой части света радовали европейцев приятной прохладой по утрам и отсутствием зноя в дневное время. Лейтенант и его жена ехали позади субадар-майоров, которые лучше них ориентировались на местности, за ними следовали две лошади, нагруженные подарками раджи, в сопровождении двух слуг на осликах. Замыкала цепочку смуглолицая ayah, немного неловко сидевшая на серой ослице, такой упрямой  и ленивой, что ее то и дело приходилось подгонять. Генри рассказывал Элис о Бенаресе - месте паломничества тысяч индусов. Они уже проплывали мимо него по реке на пути в Аллахабад, но не высаживались на берег, и только заметили, что город как будто вырастал из реки, стоя над излучиной Ганга и радуя глаз путешественников величественными храмами и красивыми домами. Генри, повторяя все то, что узнал из путеводителя Стоквелера и от комиссра Честера, сообщил жене, что британский гарнизон в Бенаресе считается одним из самых гостеприимных, и путник может найти приют в любом из офицерских бунгало днем и ночью. Торговля в городе оживленная и состоит преимущественно из купли-продажи шалей и бенаресского шелка и парчи, драгоценных камней, золотых и серебряных изделий, а также великолепных кружев.
-  В Бенаресе мы проведем дня два, чтобы осмотреть все его достопримечательности, в том числе - обсерваторию, - добавил он,  когда его красноречие иссякло, - Но перед тем я хотел предложить вам переночевать в одном из небольших гарнизонов, больший из которых располагается в Секроле, в четырех милях от Бенареса, а меньший чуть выше по реке. В Секроле стоят три полка сипайской пехоты и артиллерийская часть, а наших соотечественников-офицеров всего сорок или сорок пять человек, однако  там есть церковь, театр и поле для игры в мяч. В Султанпуре расположен полк легкой кавалерии, но есть ли там еще что-то интересное, я не знаю.
Генри не стал говорить Элис, что предпочел бы Султанпур, где мог пообщаться с братьями по оружию из кавалерии. Ему не хотелось давить на жену и навязывать ей свои желания, ведь это было их первое настолько длительное совместное путешествие, на которое он возлагал далеко идущие планы.

- Вы имеете в виду офицеров, которые служили в Крыму? - Генри пристально взглянул на Элис, гадая, чем вызван ее вопрос. Неужели она догадалась, что ему хочется оказаться в привычной компании кавалеристов, пожертвовав возможностью увидеть провинциальный театр, в котором все главные роли исполняют офицеры и их жены. - Нет, это маловероятно... В Султанпуре расквартирован полк сипайской кавалерии, а срок службы британских офицеров в Индии, как вам известно, составляет девять лет и наверняка все, кто в нем служит - старожилы. В любом случае у нас будет время подумать: от Аллахабада до Бенареса почти сто миль, до Султанпура на пять -шесть меньше, так что сегодня мы заночуем в какой-нибудь деревушке. Я спрошу у Мангалы и Шарукха, в какой из деревень они решили остановиться.
Генри понизил голос и добавил:
- Вы знаете, что означает имя Мангала? В ведической астрологии это название планеты, которую древние римляне назвали Марсом, а в индийской мифологии это имя бога войны. Сипаи - прекрасные воины и очень помогли нам в недавних конфликтах на границе. И насчет рынка не беспокойтесь: я готов сопровождать вас куда угодно!
Генри улыбнулся, вспомнив посещение константинопольского и александрийского рынков, не говоря уже о главном базаре Калькутты. Элис была страстной любительницей долгих хождений по лавкам, но лейтенант, в отличие от многих мужей, с некоторых пор начал находить эту ее черту очаровательной. Его голубоглазая, похожая на ангела малютка так мило хмурила бровки и так дотошно и тщательно выбирала лучшее полотно для постельного белья, что он не мог на нее сердиться. Тем более зная, какие счастливые минуты и часы они проведут вместе на этих простынях.

- Я не знаю, что означает имя "Шарукх", но думаю, что имя так или иначе влияет на человека, - сказал Генри, - Кроме того, родители, давая имя ребенку, впоследствии стараются воспитывать его так, чтобы он ему соответствовал. Мое имя означает "хозяин дома", "глава семьи", а ваше, - "благородная госпожа". Забавное совпадение, но вы ведь дочь баронета, а я - простолюдин, но с амбициями.
Генри засмеялся, хотя и чувствовал, что его по-прежнему уязвляет и беспокоит несоответствие их с Элис сословных характеристик. Вспомнилось, с каким высокомерным презрением относился к нему дядя Элис, баронет Уайт, - возможно, он и был прав, ведь его племянница могла бы сделать себе гораздо лучшую партию.
- Такие браки, как наш, не часты в Англии, - добавил он, - А в Индии и вовсе немыслимы. Вы же знаете, какая жесткая кастовая система в этой стране: дочь брамина никогда не выйдет замуж за сына вайшьи, торговца, пусть он будет и богат, как Крез.