Проснувшись рано утром спускаться вниз, чтобы выпить чашку чая еще до завтрака, Элис не стала, сказавшись больной. Это почти не было ложью: у нее болела голова. Конечно, в любой другое время для девушки не это стало бы проблемой, чтобы провести время с интересными ей собеседниками, а уж тем более чтобы пожелать доброго утра хозяину дома. Но сегодня Элис было банально стыдно. Ужасно, кошмарно стыдно за свое вчерашнее поведение, пусть даже она и не хотела этого и не подозревала, что предложение покурить кальян может обернуться... подобным.
Она проснулась полностью одетая, в платье, которое было наполовину расстегнутым.  Первые мгновения девушка никак не могла понять, что происходит – она все еще пребывала во власти сладостных и крайне чувственных снов, вырываться из объятий которых совсем не хотелось. Но затем память начала к ней возвращаться. Вернее сказать: возвращались отрывки, образы, ощущения.
И Элис пришла в ужас. Распущенное поведение, никак не достойное дочери баронета – вот как она вчера вела себя. И лейтенант! Как он, после всех своих обещаний и клятв, посмел совершить подобное...
Самым кошмарным из всего этого было то, что ей понравились поцелуи Генри, понравилось как он касался ее, как прижимал к себе. Он делал это против ее воли... нет, не так. Она же не сопротивлялась! Сама обнимала и..
В эти моменты, думая о своем бесстыдном поведении, никак не вязавшемся с образом правильной и идеальной женщины и жены, Элис хваталось за голову – именно от этих мыслей в висках начинало ломить. Как стыдно! А если их кто-то видел? Если кто-то из слуг? Или мистер Кендал заходил проведать племянника и застал их на полу, словно животных... ужасно! Как она теперь сможет смотреть обитателям «Папоротников» в глаза?
И все-таки лейтенант был виноват: отрицать это было глупо. Он давал ей слово – не один раз, писал письма с извинениями, но каждый раз с ужасающей настойчивостью нарушал все свои обеты. И вчера, сомнений не было!, он специально пригласил ее покурить кальян, догадываясь какой эффект это произведет на жену. Очевидно же, что у Генри большой опыт по части общения с женщинами.
Очень хотелось пить и, отказавшись выходить из комнаты, Элис попросила принести наверх крепкого чая с сахаром. Оделась в одно из своих старых платьев – на обновки было тошно и стыдно смотреть, словно она продалась за них, и присела в кресло около окна, положив на колени книгу, которую еще вчера утром взяла в библиотеке и которая прошлой ночью чуть было не стала причиной пожара. Но читать девушка не могла: сидела, беспокойно перелистывала страницы, и все думала о случившемся. Негодовала на лейтенанта, злилась на него, сердилась, а затем прикасалась пальцами к своим губам – и замирала, и щеки ее наливались румянцем.
Нужно было справиться о здоровье раненного, но Элис рассудила, что если у мужчины есть силы на... на подобные вещи, то и с болезнью он как-нибудь справится!
Ее томительные размышления были прерваны стуком в дверь, вот только ответить девушка не успела: дверь распахнулся и на пороге показался предмет ее размышлений и терзаний. Элис попыталась было встать, но поняла, что ноги не держат ее и так и осталась сидеть в кресле, большими глазами глядя на мужа.
Он был одет в мундир, выглядел строго, подтянуто. Нужно было что-то сказать, что все здравые мысли выскочили у миссис Кендал из головы.
- Как.. ваше самочувствие? – наконец поинтересовалась она тоном, чуть более прохладным, чем тот, которым требуется справляться о здоровье больного. И все-таки голос ее чуть дрогнул.

Элис не понимала, пока что совершенно не понимала зачем пришел лейтенант. Не справиться же о ее здоровье! Но голос его был так спокоен и общий вид никак не намекал на раскаяние, во всяком случае такое, каким его хотела бы видеть Элис. Или не столько хотела, сколько ожидала.
И, конечно, ясно, что свой мундир Генри одел не просто так.
Когда мужчина шагнул в комнату и закрыл дверь – они остались наедине, Элис невольно, даже не думая, обхватила себя руками. Забытая книга лежала у нее на коленях.
- Благодарю вас, - чуть помедлив, это было необходимо, чтобы справиться с эмоциями, ответила миссис Кендал. – Уже лучше. Хотя доктор, кажется, забыл о том, что обещал прислать мне мазь.
И лейтенант словно знал какие неприличные, неправильные сны снились его жене – поэтому и спросил о том, как она выспалась, будто собирался немного поиздеваться. Но это, разумеется, было невозможно. Поэтому Элис склонила голову, опуская и взгляд и глядя теперь на ковер на полу:
- Я крепко спала. И все же.. проснулась слишком рано, - последняя фраза прозвучала с привкусом горечи, как ни старалась миссис Кендал скрыть свои эмоции. Впрочем, ответив на все вопросы девушка замолчала, давая возможность мужчине вести разговор.

Элис хотела было сообщить, что нет причин беспокоить доктора Рассела, но вспомнила в какой гнев впал лейтенант в последний раз, когда она сказала нечто подобное, и промолчала, растерянно разглядывая свои ладони. Действительно, она была так расстроена утром, что совершенно не подумала о том, чтобы сменить повязки. А боль в руках стала за это время почти привычной и не отвлекала от мысленного самобичевания.
- Я вовсе не избегаю Полли, - ровно ответила девушка, - и меня в ней все устра... а, впрочем...
Внезапно миссис Кендал осознала, что ей предстоит еще долгие месяцы находиться в обществе Полли, которая будет зыркать на нее недовольно, шептаться за спиной и, быть может, даже распространять сплетни. Служанки со зла и зависти на многое способны!
Нет, это будет просто невыносимо. Лучше остаться совсем без горничной – обходилась же Элис как-то предыдущие девять месяцев сама, чем каждый день «наслаждаться» обществом Полли.
- Я знаю, что... – Элис было трудно начать разговор, просто потому что в ее мире о таких вещах никогда не говорили и не упоминали. Но, чтобы она ни собиралась сказать, разве это будет так уж ужасно после всего, что произошло с ней вечера вечером? Ниже она точно не падет.
Миссис Кендал резко вырвала свою ладонь из рук мужа, прикосновения которого будили совершенно лишние сейчас воспоминания, и торопливо вскочила с кресла, делая несколько шагов в сторону кровати, а затем – обратно. Откуда только силы взялись! Книга упала на пол, но Элис на нее не обратила никакого внимания.
Она глубоко вздохнула и словно в ледяную воду нырнула, выпаливая все и сразу, одним махом и не давая даже возможности перебить себя:
- Я не слепая и отлично вижу, как Полли смотрит на вас и как ходит везде за вами. Я знаю, что у вас с ней... отношения. Ведь даже в болезни, сгорая от лихорадки, когда я ухаживала за вами и была рядом, вы бормотали ее имя и звали ее, - произнесенные вслух, эти слова оказались еще более горькими, чем повторяемые мысленно.
Но, главное, помнить о рассудительности. И справедливости.
Вот только: бормотал-то Генри имя служанки, но при этом не побрезговал заманить и жену в свою ловушку, чтобы обнимать крепко и целовать в губы.. в шею.. в ушко...
Элис вновь обхватила себя руками, словно защищаясь и глядя куда угодно, но только не на мужа. Она едва заметно дрожала – от собственной наглости и смелости, которые стремительно заканчивались.
– Конечно, меня это не касается.  Вы сами говорили, что наш брак – лишь формальность, необходимая, чтобы отнять деньги баронета. Но слуги в доме все видят. И мне хотелось бы избежать… двусмысленных и неловких ситуаций. К тому же, я уверена, что у Полли и без того много дел, которыми она занималась до моего незваного здесь появления. А, впрочем, - тут в голосе Элис прозвучала искусственная, натянутая веселость, - вы ведь наверняка сюда пришли не горничных обсуждать?
Она обернулась. И, хотя на губах ее можно было увидеть улыбку, лицо оставалось напряженным, грустным и виноватым.

Элис не была уверена, что хочет продолжения этого разговора и уже даже жалела, что не промолчала как обычно, а высказала свое мнение, свои опасения. Жена не должна спорить с мужем, ее обязанность – слушать его и впитывать мудрость. Но в груди теснилось так много эмоций, что не передать, и справиться с ними молча девушка никак не могла.
А ведь Генри даже не пытался отрицать, что его и Полли связывает... нечто. Конечно, их брак невозможен – слишком разное у них положение в обществе, но никто не мешает им радоваться общению друг с другом.
- Я и не просила ее увольнять, - заметила Элис сухо. До такой низости она никогда бы не опустилась. Но Полли и вправду выполняла некие обязанности до появления миссис Кендал в доме и наверняка могла вернуться к ним. Хотя прически она делала замечательные и за платьями ухаживала идеально, но ее откровенный интерес к племяннику хозяина делал невозможным ее дальнейшую работу горничной.
Элис вся вспыхнула, когда мужчина в уже ставшей ей привычной сухой и жёсткой манере отчитал ее наряд. Вскинув руку, девушка прижала ладонь к горлу, словно ее душила невидимая рука, а она пыталась разжать чужую хватку. Дыхание перехватило. Она резко развернулась, отворачиваясь от мужа.
Он мучил ее, мучил каждый день: своим отношением, своими упреками, своими непонятными желаниями. То был добр, то суров – и она не понимала почему.
- Перестают существовать... – повторила она медленно, глядя на стену перед собой. Она бы заплакала, но все силы уходили на то, чтобы сдерживаться и говорить четко, по делу. - Тогда объясните, почему вы постоянно вспыхиваете недовольством? Почему называете меня Далилой, когда я стараюсь позаботиться о вас? Вы стыдитесь моих старых платьев, упрекаете меня! Но при этом устроили вчера это... безобразие. Как мне теперь выйти из комнаты, зная, что нас... меня могли видеть в том ужасном состоянии, одурманенную, в расстегнутом платье... что слуги теперь будут судачить и... а если ваш дядя нас видел?!
Элис с горечью покачала головой. Она не сомневалась, что у Генри найдется что на это ответить – это будет очередная отповедь ей.

Элис отлично знала в чем заключается смысл брака. Во всяком случае со стороны женщины. Это не только забота о муже и доме, трепетное к нему отношение и прочее, но и продолжение рода. В браке появляются дети – это известно всем. Правда как именно они появляются было покрыто мраком тайны. Отчего-то об этой процедуре не принято было говорить и спрашивать – Элис никогда и не спрашивала, считая, что дети рождаются от духовной любви между мужчиной и женщиной. От чистой, светлой и прекрасной любви. Правда последние дни пошатнули уверенность девушки в ее знаниях: ей приоткрылся мир, загадочный и пугающий; а еще, кажется, уходящий куда как дальше, чем поцелуи и прикосновения. 
И это тоже было непонятно.
Слова о любовнице показалась крайне оскорбительными, потому что означали падшую женщину, хотя в чем именно состояло ее падение, Элис тоже не было известно.
- Я никогда не просила вас жениться на мне. Наверное, вам следовало лучше выбирать себе жену, - пробормотала миссис Кендал, но сказать еще что-либо не успела, потому что Генри поцеловал ее. Скорее от неожиданности девушка подалась назад, упираясь спиной в стену. На мгновение будто закружилась голова и Элис закрыла глаза, помимо воли разума наслаждаясь ощущениями. Губы лейтенанта сводили с ума, терзали ее. Она чувствовала его дыхание. И не могла не ответить на поцелуй. Может быть не с той хмельной и нелепой страстью, как вчера, но зато подчиняясь исключительно порывам своей души, а не алкогольным и табачным парам. Ее руки скользнули вверх, пальцы крепко сжались на мундире, нещадно сминая его.
А когда сердце уже готово было выскочить из груди, Элис, раскрасневшаяся, оторвалась от лейтенанта, испытывая одновременно набор самых противоречивых ощущений: и счастье и удовольствие и стыд и сомнение и даже негодование.
Он должен был спросить у нее разрешения прежде чем целовать.
Он должен был извиниться. Извиниться хотя бы за то, что раз за разом давал ей слово, но – нарушал свои обещания.
Он должен был извиниться, что одурманил ее вчера. 
Извиниться за грубые слова, сказанные в ванной, а не искать оправданий их появлению в ее поступках.
И вновь, действуя интуитивно, почти бездумно, миссис Кендал дала мужу пощечину правой рукой. Совсем не сильно, не стремясь ударить со всего размаху. Да и что это за пощечина – данная перебинтованной ладонью?
Но пальцы левой руки так и продолжали крепко сжимать ткань мундира.

Элис не знала чего хотела добиться давая пощечину Генри. Может быть просто считала, что он должен ответить, пусть и таким образом, за нанесенные ей обиды. Хотя, стоило подумать об этом глубже: разве вправе она требовать чего-либо от человека, который вызволил ее из мучительного плена? Или девушка хотела отрезвить лейтенанта, донести до него, что есть не только его острые желания и потребности, но и ее чувства.
И нужно было что-то сказать или сделать. Может быть вновь прильнуть к его манящим губам, целовать мужа до исступления, до безумия...
Но взгляд, которым он окинул ее, заставил Элис еще плотнее прижаться к стене. Она бы даже отступила, если бы было куда отступать, таким пустым и безжизненным он ей показался. Горло перехватило и миссис Кендал не смогла произнести ни слова. Голос вернулся к ней только когда Генри уже стоял в дверях, небрежно и сухо сообщая, что уезжает.
- Постойте! – собственный голос показался ей чужим. Но она не решилась сдвинуться с места, уже представляя, как дверь захлопнется у нее перед лицом.
Глупец! Болван! Дурак!
И откуда она только знает такие слова! Но именно эти слова сейчас как нельзя лучше подходили к лейтенанту – таким его видела... нет - чувствовала Элис. Она вновь сердилась, но и ощущала свою вину. Ненавидела за доставляемые мучения и хотела его прикосновений.
- Да постойте же!

Лейтенант услышал ее и, что еще важнее, все-таки остался в комнате, хотя в какой-то момент, Элис была уверена, он все-таки выйдет прочь и грохот двери сотрясет весь дом – ведь схватился же он за ручку!
Его улыбка показалась девушке натянутой, ненастоящей. Она ведь видела, как Генри умеет улыбаться – искренне, по настоящему, и совсем не так, как сейчас. А взгляд был холодным.  И вряд ли это его подчеркнуто вежливое отношение имело хоть каплю отношения к чувству вины за содеянное.
Но почему, почему она должна при этом чувствовать себя виноватой? Почему в ней нет смелости и решительности, как в тех дамах, которые пишут книги, помогают раненным и совершат другие столь же славные дела! Они наверняка всегда знают что сказать, как правильно повести себя и никогда не ошибаются, поэтому и удостаиваются от мужчин титула «ангел».
- Да, - миссис Кендал кивнула, с трудом отрываясь от стены, которая служила ей славной опорой. Ноги не хотели двигаться, но девушка заставила себя дойти до столика, на который кто-то поставил принесенную из комнаты лейтенанта корзинку с рукоделием.
- Я обещала вам платок с монограммой, – Элис немного помедлила, но достала вышивку и, сжимая платок в руке, повернулась к мужу. – Я успела закончить работу.
Она сделала несколько шагов к двери, протягивая платок.

Если бы лейтенант отказался от платка, если бы он не принял работу, которую Элис заканчивала обожженными руками, то девушка тут же скомкала бы вышивку и бросила в камин на тлеющие угли. Эта мысль появилась у нее в голове за мгновение до того, как Генри все-таки взял кусок муслина, заботливо обметанный по краям и украшенный монограммой.
- Я?.. – Элис растерялась, совершенно не ожидая таких слов. Она могла понять и принять слова благодарности или даже просто горделивое молчание, но не новые упреки в жестокости. Девушка смотрела на платок в руках военного, не зная что ответить. Она с самого начала пыталась быть внимательной к нему – человеку, которого не знала и недели. Может быть ее забота проявлялась недостаточно, но лишь потому что она робела среди чужих и незнакомых людей. Ей было тяжело нести ношу одиночества и страха, которую взвалил на ее плечи баронет Уайт,  но она молчала, не желая отягощать своими проблемами других. Она пыталась предать забвению свои постоянные тревоги, спрятать их за улыбками и весельем.
Была ли то жестокость? Если только невольная, неосознанная.
Может быть Генри и был готов исполнить ее желания, но не забывал исполнять и свои – разве не из-за этого..
Миссис Кендал покачала головой и зачем-то сообщила с грустью и какой-то затаенной болью в голосе: 
- Леди Ребекка сказала, что наша свадьба – это недальновидный и безрассудный поступок.
И разве не лейтенант только что предъявляя определенные требования, которым должна соответствовать идеальная супруга? Отчего же он не сказал об этом сразу: там, в старом доме! Сейчас становилось очевидно: лейтенант Томас был во всем прав и им нужно было следовать его плану. Она должна была ответить категоричным отказом.
А еще несколько фраз лейтенанта вдруг дали Элис понять насколько глубоко мужчина страдает. Она ужасно виновата перед Генри, которого делает несчастным – она это видит!, одно ее присутствие рядом. Элис крепко, до боли, сжали свои ладони, чувствуя как ее охватывает всепоглощающее чувство вины.
- Вы уже исполнили все мои желания и даже больше. Я благодарна за это и мне жаль, искренне жаль, что я не могу соответствовать вашим высоким стандартам супруги. И меньше всего я хочу быть жестокой по отношению к вам, но, к сожалению, всех усилий, которые я прикладываю, все равно оказывается не достаточно, чтобы стать достойной... мне бы... мне бы очень не хотелось, чтобы вы уезжали со злом в сердце. Простите меня, если сможете.

Генри говорил все так правильно, все так верно. Но почему тогда от его слов становилось все горше и горше? Почему на душе было так невыносимо тяжело?
Они будто понимали друг друга, но при этом все равно не слышали о чем говорит другой. Элис начинала осознавать желания мужа, пусть даже еще слишком отдаленно, совершенно не представляя куда это способно завести ее.  Она хотела двигаться ему навстречу, пыталась делать робкие шаги, но время работало против нее. Да и если для Генри поцелуи и объятия были обыденностью, то для Элис чувственность, что только открывалась ей, была чем-то новым, непонятным, загадочным. При всем желании она не могла преодолеть расстояние, которое разделяло их с мужем, за столь короткий срок.
Вот у Полли наверняка не возникало подобных проблем! Поэтому Генри и бормотал имя служанки в бреду – сейчас эта мысль не вызвала недовольства или яркой обиды, только грусть, от которой заныло в груди.
И Элис не знала как выразить свои чувства, как объясниться, поэтому молчала, удрученно глядя вниз и продолжая крепко сжимать ладони. Коснуться Генри? Обнять его?.. нет, она не решится.
- Благодарю вас, - наконец ответила девушка. – Вы и мистер Кендал слишком добры ко мне, хотя я вовсе не заслуживаю такого отношения.
Элис не пыталась надавить на жалость, не требовала к себе особенного отношения: сказанное было правдой. Генри дал ей слишком много, но взамен, оказывается, не получил ничего из того, на что рассчитывал.
- И могу ли я все-таки надеяться получать от вас письма, как мы договаривались?

- Обязательно, - кивнула Элис. В памяти возникли слова леди Ребекки о том, что в той ситуации, в которой оказались молодожены, письма могут сыграть самую положительную роль. А еще она вспомнила слова дамы о том, что возможно Элис никогда не сможет полюбить.
Что же она натворила!
Обрекла лейтенанта всю жизнь быть несчастным рядом с опостылевшей, а так и случится однажды!, женой, неспособной дать то, в чем он столь нуждается. Она лишила его счастья.
Она ужасный, кошмарный человек!
К счастью, самобичевание было прервано появлением Перкинса, голос которого развеял напряжение, витающее в воздухе.
- Да, конечно, - девушка наконец подняла голову. До разговора с мужем она не собиралась спускаться к завтраку, но сейчас изменила свое решение. Ведь еще совсем немного и Генри уедет надолго: успеет сойти снег, деревья зазеленеют, а цветы зацветут, прежде чем они встретятся вновь. – Только мне прежде нужно переодеться.

Элис было бы легче, если Генри просто промолчал. В который раз получалось так, что он упрекал ее, а затем извинялся. Только в этот раз было еще хуже: ведь он был прав. Ей было неприятно одевать новые платья, которые еще утром служили символом того, что ее купили.
А сейчас... сейчас она уже сама не знала. Чувство вины было настолько сильно, что заглушало все другие эмоции.
- Вам не за что извиняться, - ответила девушка, вновь отводя взгляд в сторону. И заметила негромко. - Вы преувеличиваете. Лейтенант Томас – очень галантный кавалер и отличный танцор, но едва ли он испытывает восхищение. Да я и не стремлюсь к этому.
Одевать новое платье после таких слов мужа было решительно невозможно: ведь он, непременно, решил бы, что она хочет покрасоваться перед его другом. И даже если он дал ей на это формальное разрешение, то имела ли она право им пользоваться? Нет, конечно.
- Я готова, - девушка коснулась рукой простой прически, поправляя пряди, которые выбились когда лейтенант касался ее волос.

-  Не сомневаюсь в этом, - Элис еще раз склонила голову, соглашаясь с военным. Впрочем, у нее совсем не было причин сомневаться в силе и доблести лейтенанта Томаса, который показал себя во время их путешествия с самой лучше стороны. – Уверена, что и вы не менее успешны во всех делах.
Девушка, засомневавшись на мгновение, вышла из комнаты первой – ей показалось, что Генри хотел именно этого. Но, уже оказавшись в коридоре, она поняла в полной мере что сказала: она сообщила мужу, что не сомневается в его победах на полях любви.
Хорошо, что в этот момент лейтенант не мог видеть лица жены: она вспыхнула на мгновение и тут же постаралась взять себя в руки. Может быть мужчина и не заметит ничего. А то очень уж двусмысленно получилось!
Элис склонила голову и чрезмерно торопливо зашагала в сторону лестницы, чтобы скорее спуститься по ней и оказаться в столовой – там уж точно не быть продолжению разговора.

К счастью, Генри больше не проронил ни слова и они вскоре были в столовой, где мистер Кендал и лейтенант Томас завтракали и вели о чем-то беседу.
- Доброе утро! – поздоровалась Элис, с ужасом вдруг осознав, что забыла одеть перчатки. С одной стороны – не так уж и страшно, а с другой – совершенно ни к чему показывать за завтраком свои ладони. Но думать об этом следовало раньше, сейчас уже было поздно.
– Сегодня у нас очень ранний завтрак, - заметила девушка и чуть улыбнулась, с некоторым волнением бросив взгляд на мистера Кендала. Ей казалось, что хозяин дома все еще злится на нее – из-за дуэли, а теперь еще и из-за испорченного ковра. Она ведь хотела, но не успела извиниться за нечаянный пожар. 
Слуга поторопился отодвинуть для Элис стул и она, устроившись, расправила салфетку на коленях.