Элис знала о чем будет писать. Можно рассказывать о том, как идут дела в "Папоротниках" и о хозяйстве, можно писать о мистере Кендале и его самочувствии - ведь Генри будет приятно узнать, что с дядей все благополучно! Можно будет затронуть даже тему баронета, если он не станет появляться поблизости - это же хорошая новость! Можно будет написать о каких-то знакомых лейтенанта.. или вложить в письмо крохотную акварель с пейзажем. Разве вид родного дома, когда ты находишься так далеко от него, не порадует сердце?
Миссис Кендал мысленно кивнула, довольная своим решением. И мужу эта идея, кажется, пришлась по душе.
- Вы вовсе не обязаны присылать мне подарки. Но мне будет очень приятно получить что-то от вас, - Элис вновь улыбнулась. - И если я могу что-то сделать для вас, как-то порадовать вас - вы только скажите. Мне бы очень хотелось отблагодарить вас за доброту.
Наверное, это было не совсем правильно: спрашивать о желаниях мужа. Хорошая жена должна все понимать без слов и даже больше: предвосхищать желания своего супруга. Но, и она с этим смирилась, Элис не была хорошей женой, потому что едва только неуверенно ступала на ту дорогу, которая может привести к взаимопониманию.

Генри столь порывисто схватил ее за руки, столь взволнованным был его голос, что Элис поняла: наконец-то она сможет отблагодарить лейтенанта за все, что он сделал для нее. Ему было приятно ее предложение - это очевидно, а девушке было приятно, что она наконец-то нашла возможность порадовать военного. Да если бы она только знала, что от нее требуется такая малость, то не медлила бы ни секунды с первого дня их знакомства!
Миссис Кендал улыбнулась, глядя в глаза мужу. Но что он попросит: может быть нарисовать акварель или собственноручно приготовить завтрак? Может быть что-то сшить? Или вырастить к его приезду прекрасную розу в саду? Элис готова была выполнить любое поручение с трудолюбием и со всей тщательностью.
Однако спустя еще мгновение лейтенант переменился. Девушка уловила что-то в его лице.. разочарование? Он отпустил ее руки. И голос его уже не звучал столь радостно и восторжено. Элис не понимала: что случилось, что изменилось? Ведь она ничего не сделала и ничего не успела сказать - только глянула в ответ.
Нет, решительно: иногда она совершенно не понимает Генри!
- Любое ваше желание - закон для меня, - все же мягко ответила девушка, надеясь вернуть то расположение к себе и ту радость, что были видны в муже несколько мгновений назад. - Если позволите, то я завтра же утром займусь этим, чтобы успеть до вашего отъезда.
Послышались голоса: это, верно, конюх вышел встречать их, а Перкинс что-то отвечал ему. Правда Элис не разобрала о чем они разговаривали, да, впрочем, и не особенно к этому стремилась.  Дверца кареты распахнулась, впуская внутрь ветер и снежинки. И если глянуть на улицу, то можно было увидеть особняк и вновь казавшееся мрачным кладбище, которое щерилось покосившимися зубами-надгробиями.

И все-таки что-то было не так. Элис чувствовала это, но совершенно не понимала, что происходит. Она поглядывала на мужа все время пока они шли к дому, снимали верхнюю одежду и поднимались по лестнице наверх.
Эта недосказанность была неприятна и тяготила, особенно после того краткого мгновения в карете, когда она увидела, почувствовала радость мужчины. Оставить это так просто Элис не могла, поэтому и обратилась к служанке, которая уже распахнула дверь ее спальни:
- Полли, мне кажется, что камин чадит.
- Я проверю, миледи.
Конечно, сметливая служанка поняла, что чадящий камин - лишь отговорка, чтобы муж с женой остались наедине, но возражать не стала, вошла в комнату и принялась поправлять поленья в очаге.
- Генри, я вас ничем не обидела? - ужасно смущаясь поинтересовалась Элис. Слова давались ей не легко, она боялась вновь сказать что-то не то. Но иногда молчание - это еще хуже, чем любые слова. - Мне показалось... то есть мне бы не хотелось, чтобы после такого чудесного вечера между нами остались обиды. Или вы так грустны из-за баронета?  Я ведь понимаю, что из-за меня вам пришлось пережить крайне неприятный разговор с баронетом, который наверняка был резок и груб.

Элис искренне переживала за Генри, за его душевное состояние. Ей вправду хотелось, чтобы он не испытывал неприязни к ней и чтобы он не грустил из-за ее скверного и грубого родственника. И если ради хорошего настроения лейтенанта потребуется вышить хоть две сотни платков, то Элис была готова на это! Но она оказалась совершенно не готова к тому, что произошло дальше.
Этот поцелуй совсем не был похож на краткое прикосновение губ около озера. Тогда было легкое касание, показавшееся морозным днем горячим. Это было прикосновение ласкового ветра, от которого внутри поднималось обжигающее пламя. Тот поцелуй смущал и интриговал.
Этот же поцелуй показался девушке совсем другим: долгим и нетерпеливым.
Элис замерла, широко распахнутыми глазами глядя на лейтенанта, оказавшегося вдруг так близко. Она, прижавшись спиной и затылком к двери, буквально ощущала, как мужчина нависает над ней, чувствовала, что находится в его полной власти - и это странное, ни на что не похожее чувство, пугало ее, парализовало. Пожалуй что в этот момент Генри мог делать все, что пожелает, и жена не стала бы ему противиться, потому что понимала, что он имеет на нее и ее благосклонность полное право. Хотя она совершенно не представляла к чему могут привести желания мужчины.

Элис походила сейчас на безвольную куклу, с которой хозяин может делать все, что пожелает. Так и случилось: лейтенант, словно обезумев, в один миг подхватил ее и внес ее в комнату, опуская на кровать. И когда мужчина навалился на нее сверху, девушка только всхлипнула. Первым инстинктом было вырваться, оказать сопротивление. Но воспитание и прививаемые ей с детства мысли о том, что женщина должна терпеть и молчать, заставили девушку замереть. Лейтенант делал какие-то невозможные и совершенно бесстыдные вещи. Его поцелуи казалось жадными, нетерпеливыми и даже грубыми. Его ладони оказались там, куда доступа не было не то, что чужим рукам, но и чужим взглядам.
Элис дрожала, понимая, что сейчас случится что-то неведомое ей, непоправимое, а потому страшное и пугающее. Она могла заставить себя не двигаться, но не могла остановить слезы, которые текли по ее лицу, прокладывая мокрые дорожки по бледной коже.
Девушка скомкала покрывало, крепко сжала его в кулачках, хватаясь, словно за спасательный круг – но в этом спасения не было. И вот сейчас, как ей казалось, она начала понимать совет «Закрой глаза и думай об Англии». Но думать об Англии было сложно, просто невозможно.
И когда раздался голос Перкинса – будто глас ангела, когда лейтенант дал ей временную свободу, Элис не выдержала и громко с отчаяньем всхлипнула. Отвернулась, только чтобы не видеть мужа, и для надежности закрыла глаза – он может делать все, что пожелает, но она не обязана смотреть на него. Элис прикусила нижнюю губу, давя рыдания, рвущиеся из груди, и вздрагивая всем телом. А слезы так и текли по ее лицу без остановки. 
Она была в этом мире совсем одна и, как и все слабые существа, находилась в полной власти других людей, которые могли быть добрыми с ней, могли быть щедрыми, могли быть злыми – как баронет, но в итоге каждый из них лелеял только свои собственные желания.