Тревога Генри за безопасность жены росла по мере того, как он наблюдал за Уайтом. Баронет настойчиво гнул свою линию, по сути не оставляя лейтенанту выбора. Раз и навсегда отвергнуть его настойчивые приглашения в присутствии леди Ребекки и мисс Тэвисток Генри не мог; пообещать, что его жена будет навещать своего дядю - тем более.  За стенами "Папоротников" ей ничего не угрожало, но ведь она будет выезжать - и в экипаже, и верхом, - хотя бы затем, чтобы отдать долг вежливости той же леди Ребекке ответным визитом. Он не мог запереть жену в "Папоротниках" даже ради ее собственной безопасности: это было бы равносильно тому, что он заставил ее сменить одну тюрьму на другую. Разве ради этого она согласилась на брак, скрепленный не у аналоя, а у наковальни? Генри взглянул на жену: она все больше напоминала ему розу, лишенную шипов, и всем своим видом опровергала латинскую пословицу Tuta rosa coram spinis. Защита розы в ее шипах, но раз его жена не обзавелась этим оружием, придется ему найти способ, как ее защитить.
Баронет тем временем не унимался, подтверждая худшие предположения Генри о его темных и корыстных намерениях. Вопрос о том, как скоро лейтенант расстанется с женой, был более чем красноречив. Лгать не имело смысла: скрыть свой отъезд Генри никак не мог.
- В самое ближайшее время, сэр, - ответил он, отодвигая от себя тарелку с мерлангом. - Буквально на днях. Но это не значит, что миссис Кендал получит возможность навестить вас сразу же после моего отъезда. Мой дядя уже пообещал ей поездку в Лондон на весь зимний сезон.
Генри снова положил ладонь на руку жены, молча призывая ее сохранять спокойный и невозмутимый вид и ничем не выдать удивления по поводу несуществующего обещания Бартоломью Кендала. Впрочем, эта идея, неожиданно пришедшая ему в голову,  так ему понравилась, что он решил обсудить ее с дядей, заменив Лондон на Лидс или Бат, чтобы сбить баронета со следа.
Подоспела вторая смена блюд: фаршированная каштанами индейка и вареная баранья ножка с мятным соусом и пюре из репы.
Леди Ребекка, то и дело бросавшая на Элис обеспокоенные взгляды, не выдержала:
- Вы не съели ни крошки, ангел мой. Так не годится: приносить здоровье в жертву моде - смертный грех.
- Полностью с вами согласна, миледи, - поддакнула мисс Тэвисток, расправляясь с последним кусочком курицы, лежавшем на ее тарелке

Леди Ребекка благосклонно кивнула, возвращая баронету свое расположение.
- Это случилось тридцать лет назад,  - начала она и ее выразительные глаза под тяжелыми веками мечтательно затуманились, а пышный бюст, казавшийся еще более внушительным из-за обилия хонитонских кружев, заколыхался, выдавая душевное волнение. - Тогда я была юной и хорошенькой девушкой, не испытывавшей недостатка в поклонниках. Но о замужестве я не думала, поскольку оно представлялось мне лишением свободы в отличие от привольного существования  избалованной родителями наследницы немалого состояния. Молодые люди, слетавшиеся ко мне на балах как мотыльки на свет лампы, интересовали меня лишь как трофеи, и уж точно я ни в кого из них не была влюблена. И вот однажды в доме моего отца был устроен званый обед, - одно из тех скучнейший событий, во время которого все разговоры крутятся вокруг погоды и местных сплетен. Место напротив меня за столом занимал юноша, которого я до тех пор никогда не видела, но матушка, сидевшая рядом со мной, шепотом сообщила, что это 5-й граф Чатсуорт,  недавно унаследовавший титул. Я отметила про себя, что молодой лорд красив, но неразговорчив, в отличие от своих соседей по столу. Он внимательно слушал то, что они говорили ему, но редко отвечал, по большей части ограничиваясь короткими "Да, сэр!" или "Вы правы, миледи" Я решила, что он не слишком умен и сразу потеряла к нему всякий интерес. Как я ошибалась! Обед шел своим чередом и я уж не чаяла, когда он закончится, когда случилось происшествие, перевернувшее всю мою жизнь.
Леди Ребекка сделала знак лакею и тот наполнил ее бокал. Сделав глоток, рассказчица откашлялась и продолжила:
- Во второй перемене блюд подали запеченную форель: именно она и послужила тем рычагом, который привел в движение скрытые силы, соединившие мою судьбу с судьбой сэра Роберта.
На этом месте  рассказ леди Ребекки был прерван появлением десерта: взбитых сливок с клубникой из теплиц, бланманже из миндального молока, пирожков со сладкой начинкой, мороженого и творожного пудинга с изюмом.
Генри все никак не мог отпустить руку Элис: ему почудилось ответное пожатие с ее стороны и он гадал, что это было: невольная дрожь, вызванная скрытыми нападками ее родственника, или же поощрение пополам с благодарностью. Он едва  ли расслышал хоть слово из рассказа леди Ребекки, поскольку был полностью поглощен новым ощущением: зародившейся надеждой на то, что в сердце его жены наконец-то затеплилась искра симпатии к нему.
Сочные ягоды клубники, соблазнительно выглядывавшие из белой шапки взбитых сливок, вызвали у него странную фантазию: посмотреть на то, как ягода за ягодой будут исчезать в алом, похожем на бутон, ротике жены и как она будет слизывать белую пену со своей капризно изогнутой верхней губы. Картина была настолько яркой и волнующей, что вызвала в нем мучительное желание попросить Элис выбрать именно этот десерт, но вместо этого он пододвинул к ней вазочку с мороженым, щедро политым шоколадом.

Генри мельком взглянул на мисс Тэвисток, по иронии судьбы выбравшую именно тот волнующий десерт, который он  хотел предложить своей даме, и отвел взгляд, приготовившись внимать концовке истории, начала которой он не слышал, увлекшись своими собственными фантазиями, увы, не нашедшими воплощения в жизнь. Но разве не все мечты оставляют после себя легкий привкус разочарования? Успокоившись этой мыслью, он на мгновение скосил глаза на вазочку с мороженым, в которую погружалась серебряная ложечка.
- Превосходное токайское! - тем временем продолжила леди Ребекка, покачивая в руке бокал с белым вином и задумчиво его разглядывая. - Любимое вино моего батюшки: он предпочитал его всем другим сортам. Точно такое же, за исключением года урожая, подавалось на том обеде, о котором я расказываю. Да, форель... Форели в то лето было видимо-невидимо. Мой батюшка, а как позже выяснилось, и сэр Роберт, был заядлым рыболовом и его часто можно было видеть стоявшим с удочкой в руках на берегу ручья, протекавшего по северной оконечности Гримсби-парка. Наловив полную корзину рыбы, он, как правило раздавал ее окрестным ребятишкам, которые так его и называли: "Старый джентльмен с корзинкой". Так вот: подали форель, запеченную целиком. Как сейчас помню веточку петрушки, торчавшую изо рта рыбины, и ломтики лимона, разложенные по ее спинке. Я положила в рот кусочек - всего кусочек!- и проглотила...
Леди Ребекка сделала драматическую паузу и глубоко вздохнула.
- О ужас! - пронзительно воскликнула она сразу же после этого, так что сидевшие за соседними столиками гости на мгновение прервали разговоры и с недоумением посмотрели на хозяйку дома. - Рыбья кость застряла у меня в горле, да так, что я не могла ни вздохнуть, ни издать крика о помощи. Я прижала руки к горлу (тут леди Ребекка изобразила как именно она это сделала) и широко открытыми глазами уставилась, то есть посмотрела, на молодого лорда, сидевшего напротив меня. Из глаз моих хлынули слезы, я покраснела, как вареный рак,  и чувствовала, что задыхаюсь и жить мне осталось не более нескольких мгновений. Впоследствии сэр Роберт рассказывал мне, что я выглядела в тот момент, как жена причетника, увидевшая дьявола. Гости переполошились, но никто не знал, что делать, и все лишь беспомощно наблюдали за моей агонией, в то время как моя матушка и еще две или три дамы упали в обморок от потрясения.
Мисс Тэвисток отложила десертную ложечку и прижала обе руки к груди:
- Какой ужас! - прошептала она потрясенно, повторив недавно сказанное леди Ребеккой. - Но кажется, я догадываюсь, кто пришел вам на помощь, миледи!
Леди Ребекка торжественно кивнула:
- Да, это был воистину судьбоносный момент. Пока остальные гости, обратившиеся в соляные столпы, не предпринимали ровным счетом ничего для моего спасения, молодой лорд Чатсуорт молча встал и, неторопливо обогнув стол, подошел ко мне сзади, приподнял меня со стула и крепко обхватил руками, нажимая вот сюда. Лейтенант Кендал, привстаньте: я покажу, как он это сделал. Впрочем, нет: боюсь, это шокирует юных леди, как шокировало гостей на званом обеде моего отца.

Глаза леди Ребекки вновь заволокло мечтательной дымкой.
- Рыбья кость пулей выскочила у меня изо рта и я наконец-то вздохнула полной грудью! Какое неимоверное облегчение! Я до сих пор испытываю смешанные чувства по отношению к рыбным блюдам: с одной стороны, я их боюсь, с другой, благодарна за то, что одно из них подарило мне спутника жизни, о котором мечтали все девушки на выданье из нашего графства. Как вы понимаете, мои дорогие, после такого конфуза, произошедшего на глазах полусотни представителей высшего общества, молодой лорд Чатсуорт был просто обязан на мне жениться: впоследствии именно так он мне и говорил: "Как честный человек, я был обязан попросить твоей руки, Бекки! А мое сердце принадлежало тебе с того момента, как ты посмотрела на меня, едва сев за обеденный стол" Я прожила с сэром Робертом долгую и счастливую семейную жизнь и жалею лишь об одном: что не умерла с ним в один день.
Леди Ребекка вздохнула, смахнула с ресниц набежавшую слезу и окинула Генри многозначительным взглядом.
- Лейтенант Кендал, я думаю, вы должны знать, что напоминаете мне сэра Роберта в лучшие дни его молодости.
- Весьма польщен, миледи, - пробормотал лейтенант, недоумевая, что именно в его облике или характере вызвало у вдовы ностальгические воспоминания о покойном муже.
- Что ж, пора возвращаться в бальную залу, - деловым тоном заявила леди Ребекка и поднялась со своего места, подавая знак дамам, что им надо последовать ее примеру.
Генри тоже встал и обратился к баронету Уайту:
- Сэр, после такого обильного ужина я не расположен к танцам. Не хотите ли вместе со мной выкурить сигару на свежем воздухе, если, конечно, вам не обещан последний танец одной из прекрасных дам?
После ужина должен был состояться последний из заявленных танцев: кажется, вальс, если Генри запомнил правильно. Однако он хотел воспользоваться оставшимся временем для того, чтобы наедине переговорить с баронетом и расставить все точки над "i", пока его жена будет кружиться в вихре вальса.

Генри ограничился тем, что поцеловал руку жены и поклонился дамам, после чего направился вслед за баронетом, сделав вид, что не заметил суровый и предостерегающий взгляд леди Ребекки, которая благодаря огромному житейскому и светскому опыту успела ощутить в воздухе запах пороха.
Леди Ребекка сочувственно прикоснулась к перчатке Элис и вполголоса заметила, так, чтобы не расслышали мисс Тэвисток и новый кавалер, тенью следовавший за прекрасной блондинкой:
- Не волнуйтесь, дорогая: в моем доме никто не посмеет устроить скандал. Тем более я по своему опыту знаю, что табак успокаивает нервы: мой врач прописал мне лечение табаком от сильнейших головных болей, которыми я страдала после кончины моего драгоценного мужа.
Генри вышел на балкон, с которого открывался вид на Чатсуорт-парк, являвшийся уменьшенной копией Хэмптон-корта. В нем был и пруд с высаженными по берегу плакучими ивами, в это время года покрывшийся льдом и служивший местом для катания на коньках, и прогулочные дорожки, посыпанные песком, и небольшой лабиринт из подстриженных граба, букса и лавра с миниатюрной смотровой башенкой в центре, - в нем Генри как-то заплутал, будучи мальчишкой, -  и даже вольер с павлинами, которых летом выпускали бродить по лужайкам и распускать свои великолепные, похожие на восточные опахала, хвосты.
- Вы курите, сэр?
Генри вытащил серебряный портсигар и открыл его, предлагая баронету угоститься сигарой. Несмотря на то, что разговор предстоял сложный и неприятный, он чувствовал, что должен проявить хотя бы минимум уважения к ближайшему родственнику жены.

Генри обрезал кончик сигары и протянул крошечную гильотину баронету, чтобы тот проделал ту же экзекуцию со своей.
Коробок со спичками "Люцифер"* как нельзя больше подходил к той сцене, что должна была развернуться между ним и дьяволом, временно принявшим облик почтенного провинциального джентльмена.
Раскурив сигару, Генри сделал медленный и глубокий вдох, чувствуя, как его охватывает легкое головокружение от действия табака и предвкушения словесной схватки с врагом. Впрочем, он был уверен, что она будет недолгой.
- Буду краток, сэр. Я женился на вашей племяннице не потому, что хотел завладеть ее состоянием, которое вы так злонамеренно попытались присвоить. У меня достаточно собственных средств для того, чтобы обеспечить себя и жену. Признаюсь, что поначалу я собирался подать на вас в суд - лишь для того, чтобы восстановить справедливость. Но сегодня, увидев вас, я переменил свое решение. Распоряжайтесь деньгами, которые вы украли у своей племянницы, как вам угодно, но навсегда избавьте ее и меня от своего общества. Это все, сэр, что я хотел вам сказать.

*Марка спичек для разжигания трубок и сигар, запатентованная лондонским химиком Сэмюэлем Джонсом в первой трети XIX века

Генри не мог не признать, что  баронет был недалек от истины. Судебное разбирательство, прежде казавшееся ему наиболее приемлемым способом добиться справедливости, на самом деле обернулось бы, помимо огромных судебных издержек, целиком ложившихся на истца, скандальными разоблачениями, которые окончательно и бесповоротно разрушили бы репутацию его жены. Падкая на сенсации публика скорее поверила бы в то, что племянница ответчика - полупомешанная и безнравственная особа, сбежавшая от заботливого опекуна с первым попавшимся красным мундиром. Он не мог этого допустить, но также не мог допустить и другого: подвергнуть жену опасности снова попасть в нечистоплотные руки ее дяди. А то, что баронет Уайт не оставит ее в покое, было очевидно даже слепому. Единственным выходом, который он видел - физически устранить баронета, но таким способом, который более всего соответствовал его собственным понятиям о чести и справедливом возмездии.
Дуэль. Поединок, вот уже десять лет как запрещенный законом в лице премьер-министра Роберта Пила, но по-прежнему пользовавшийся популярностью среди людей, не чуждых гордости и чести.
Генри знал, что для него участие в дуэли было чревато военным трибуналом и увольнением из армии. Для его жены - в случае, если судьба будет на стороне его врага, - потерей офицерской пенсии мужа. Последнее Генри не слишком волновало: его финансовое положение было настолько стабильным, что в случае его смерти Элис не грозила не только нищета, но даже стесненное существование. Но вот с армией он не был готов расстаться, тем более сейчас, когда Англия участвовала в войне. И все же он должен был пойти даже на такой риск: ради того, чтобы женщина, которую он любил и с которой связал свою жизнь, была навсегда избавлена от опасности закончить свои дни в сумасшедшем или работном доме благодаря проискам своего беспринципного родственника.
Продолжение разговора с баронетом не имело никакого смысла: в нескольких фразах они оба обозначили свои будущие намерения, которыми, как полагал Генри, ни один из них не собирался поступиться. Генри бросил сигару и она, прочертив  в темном воздухе огненную траекторию, упала в снег.
- Вы вор и подлец.
Обращение "сэр" в данном случае было неуместно, поэтому он его опустил. Стащив с руки перчатку, Генри хлестнул ею по гладко выбритой щеке баронета, надеясь, что после подобного оскорбления тот не сможет уклониться от вызова.

- Ты вовремя... Завтра на рассвете мы с Уайтом стреляемся и я прошу тебя быть моим секундантом.
Генри понимал, что этой просьбой ставит друга в безвыходное положение: отказаться тот не мог согласно неписаному дуэльному кодексу, но, соглашаясь, рисковал так же, как и сам Генри.
Лейтенанту снова страшно захотелось закурить, но времени не было: судя по тому, что оркестр перестал играть, бал подошел к концу и надо было забирать жену и везти ее "Папоротники", сделав вид, что ничего экстраординарного не случилось. Ставить Элис в известность о предстоящей дуэли он не собирался, хотя с дядей Бартоломью поговорить следовало.
- Не хочешь переночевать в доме моего дяди? Я бы предпочел вместе с тобой выехать на место поединка, чтобы не пришлось объяснять Элис, куда и зачем я один еду спозаранку: пусть думает, что мы отправляемся пострелять рябчиков. Если сумеешь договориться с секундантом Уайта насчет места, я бы предпочел развалины аббатства: в это время года там никто не бывает.
Генри пробрала дрожь: не от холода, который царил на открытом всем ветрам балконе, а от того, что он только сейчас осознал, что возможно, жить ему осталось не более нескольких часов. За время отпуска он успел так привыкнуть к мирной жизни, что забыл то жутковатое ощущение близкой смерти, которое охватывало его на рассвете перед атакой.

- Я не имею права оставлять дядю Бартоломью в неведении: если все закончится плохо для меня, старик может не выдержать внезапного потрясения. Лучше дать ему возможность подготовиться, да и к тому же я обязан обсудить с ним кое-какие важные распоряжения, касающиеся моего имущества.
Невысказанным осталось то, почему он не собирался точно так же подготовить к возможному  неблагополучному исходу событий свою молодую жену. Но зачем Джеймсу было знать о том, что он думал на этот счет?
Что почувствует миссис Кендал, если ее мужа принесут в "Папоротники" с простреленной головой или лёгким, а потом опустят в могилу на том кладбище, что было видно из окон особняка, в котором ей предстояло жить?
Мгновенное сожаление, которое на ее месте почувствовала бы любая добросердечная девушка?
Ужас при виде кровавой раны?
А может быть, презрение к человеку, который так глупо распорядился своей жизнью?
И если она будет горевать после безвременной кончины супруга, то как долго? День? Два? Неделю? От силы месяц?
Поразмыслив немного, лейтенант понял, что гораздо хуже будет другое: если он убьет баронета Уайта, а жена возненавидит его за это. Сердце женщины - загадка. Пусть она и сбежала от своего опекуна и сейчас, казалось, боялась и ненавидела его, но все это продолжалось, покуда он был жив. Но если он погибнет от руки ее собственного мужа - кто знает, не начнет ли она жалеть своего единственного кровного родственника и не простит ли ему все его грехи и жестокое обращение, которому он ее так долго подвергал?
Впрочем, к чему гадать: Рубикон перейден.
- Мне нужно отвезти Элис домой, увидимся на рассвете. Спасибо за все, Джеймс.
Лейтенант вернулся в бальную залу и стал высматривать жену. Толпа гостей успела значительно поредеть: утомленные, но довольные дамы и их кавалеры покидали гостеприимный особняк леди Ребекки, на прощание рассыпаясь в похвалах хозяйке дома и блеску, с которым был организован бал.
Генри стоял неподалеку от леди Ребекки, ожидая своей очереди, чтобы поблагодарить ее за приглашение, и пытаясь разглядеть в пестром цветнике кринолинов стройную фигурку жены.

Генри ободряюще улыбнулся жене, глядя на ее встревоженное личико:
- Да, все сложилось так, как можно было лишь мечтать. Ваш дядя - человек самых честных правил, и вам больше не о чем беспокоиться: мы с ним обо всем договорились, как и подобает джентльменам. Но у вас усталый вид, душа моя: давайте попрощаемся с леди Ребеккой и отправимся домой.
В его словах была доля истины: баронет не стал увиливать от того, чтобы бросить ему вызов в ответ на оскорбление, хотя и мог бы сослаться на запреты и попросту подать на него в суд, как предписывал закон.
Леди Ребекка наконец распрощалась с последней парой и повернулась к чете Кендал, ожидавшей своей очереди. Вид у нее был утомленный, но держалась она, как и прежде, величественно и гордо, держа спину так прямо, как будто под платьем у нее было деревянное приспособление для исправления осанки.
- Дорогая! - ласково обратилась она к Элис, -  Не передать, как я рада нашему знакомству! Я принимаю с полудня и до пяти и двери моего дома всегда для вас открыты.
Генри достался взгляд, в котором по-прежнему сквозило легкое подозрение: видимо, хозяйка дома все еще не вполне избавилась от мысли, что баронет Уайт и лейтенант Кендал могли не сойтись характерами.
- Передавайте поклон дядюшке: я загляну к нему в следующий вторник. Надеюсь застать и вас, если вы к тому времени не уедете.
Генри с поклоном отвечал, что к его огромному сожалению не сможет иметь удовольствия вновь увидеться с миледи, поскольку действительно отбывает обратно в полк, и взглянул на жену, ожидая, что она поблагодарит хозяйку дома за теплый прием: женщины легче находили верные слова, когда дело касалось комплиментов и благодарностей.

Сев с женой в экипаж, Генри попытался предотвратить расспросы по поводу его разговора с баронетом. Лгать ему не хотелось, а сказать правды он не мог. Поломав голову над возможной темой беседы, он наконец спросил:
- Как вам понравился бал? Удалось завести какие-нибудь перспективные знакомства? После моего отъезда вам надо будет ездить с визитами и принимать ответные, чтобы не скучать. Леди Ребекка от вас в восторге, надеюсь, что и другие дамы тоже.
"И джентльмены", - мрачно подумал он, вспоминая успех, который преследовал его красавицу-жену буквально по пятам все время бала.
- Я хотел бы оставить вам некоторую сумму наличными, чтобы вы после моего отъезда не были вынуждены обращаться к дяде за деньгами, если вам понадобится новый наряд или что-нибудь для рукоделия, - добавил он. - Не думаю, что разумно было бы делать покупки в кредит, хотя, безусловно, вам его предоставят где угодно и на довольно продолжительный срок.
Генри сомневался, что его жена хотя бы примерно разбирается в финансовых хитросплетениях: слишком молода и неопытна она была, и в довершение бед, ее собственный опекун не давал ей возможности хоть сколько-нибудь познакомится с тем, как правильно распоряжаться деньгами. Слава Богу, что теперь она сможет обратиться за мудрым советом к Бартоломью Кендалу. Если захочет, конечно.