Огилви удивленно покосился на сестру Стоун: ему и в голову не могло прийти, что она умеет ездить верхом. Макартура же такая просьба снова позабавила.
- Что значит "одолжить", леди? А кто ее обратно сюда приведет? Ну уж нет: ежели хотите лошадь, подождите до пятницы. Каллум, мой старший, в пятницу повезет овечий сыр на ярмарку в Эдинбург, заодно и вас прихватит.
Огилви прикинул в уме: сегодня был вторник, значит им с сестрой Стоун придется задержаться у Макартуров  еще на полных два дня. Но с другой стороны, почему бы и нет? Он никуда особо не торопился, кормили и поили здесь от пуза, а сестре Стоун и деваться было некуда, разве что рискнуть и отправиться в одиночку на своих двоих, но он бы ей этого не посоветовал. Конечно, он легко добрался бы до Эдинбурга пешком, но раз предлагают доехать на телеге в окружении кругов свежего овечьего сыра, - зачем отказываться. Но он ничего не сказал и ждал , какое решение примет сестра Стоун, хотя по правде говоря называть ее "сестрой" уже давно не было смысла. И Огилви решил, что при случае попробует назвать ее по имени. Имя у нее было красивое: Элизабет, а если ласково - Лиззи. Но называть себя Гектором он бы ей никогда не позволил. Для неё он навсегда останется мистером Огилви, и точка!

Старуха всплеснула натруженными  руками и на ее морщинистом лице отразился ужас:
-  Девчонка, ты белены объелась, что ли? Да чтобы я заставила гостью стирать грязное белье Макартуров! Вот твоего дружка, который себя доктором величает - его попрошу об услуге. У меня чирей на заду вскочил третьего дня, -  горит как антонов огонь, сидеть больно. И припарки из трав прикладывала, и  лепешки из бараньего жира с золой, - ничего не помогает. Думаю, надо резать, да никто не решается ко мне с ножом подступиться, а сама дотянуться не могу.
Огилви понял, что наступил его звездный час: вскрыть и прочистить нарыв было делом одной минуты.
- Готов вам помочь прямо сейчас, - сказал он, вставая из-за стола. - А сестра Стоун, как опытная сестра милосердия, поднаторевшая в уходе за больными, будет мне помогать. Вы ведь не против, сестра?
- Мамаша, вы уж свой зад при всех не оголяйте, - пробурчал впервые смутившийся Ангус. - Идите на кухню, что ли. Гленна! А ну-ка марш на кухню и вскипяти воды господину хирургу.

Огилви был совсем не против оказать посильную врачебную помощь всем страждущим членам клана Макартуров: руки хирурга истосковались по скальпелю. Однако найти скальпель в деревенском доме не представлялось возможным, поэтому он задержал Гленну и шепнул ей на ухо просьбу раздобыть ему острый рыбный нож и шило, а также хорошую иглу и моток суровых ниток.
Старуха приплелась на кухню и улеглась животом на широкую скамью, кряхтя и охая.
- Ну что там у меня, дохтур? - спросила она, задирая ветхую юбку, под которой не было ничего, кроме тощего зада.
Огилви наклонился и внимательно проинспектировал большую лиловую шишку на правой ягодице, готовую прорваться и исторгнуть из себя потоки гноя.
- Плохи ваши дела, матушка, - сказал он, поцокав языком для убедительности. - Но хорошо, что Бог привел меня к вашему дому. Сейчас я все поправлю и через пару дней сможете колоть орехи своим прелестным задиком.
Старуха визгливо засмеялась, довольная комплиментом.
- Ишь, шалунишка! - проскрипела она. - Орехов у нас нет, но я как-нибудь и без них обойдусь.
Гленна тем временем сняла с огня котелок с горячей водой и поставила его на стол, а рядом аккуратно разложила немудреные инструменты и порванную на длинные полосы чистую рубашку, которая была настолько изношена, что рвалась, как бумага.
- Да ты прирожденная хирургическая сестра! - изумленно воскликнул Огилви. - Сестра Стоун, вы только посмотрите на это чудо природы: кажется, что она с малых лет ассистировала хирургам!

Гленна зарделась от похвалы хирурга, но Огилви не заметил этого, поскольку смотрел на сестру Стоун.
- Ничего подобного я не имел в виду! - воскликнул он, - Ассистировать мне будете вы! А ты, Гленна, внимательно смотри и учись: у сестры Стоун огромный опыт в таких делах!
На самом деле Огилви понятия не имел, насколько велик опыт сестры Стоун, ведь они познакомились в морге госпиталя Королевского колледжа непосредственно перед началом эпидемии неприличностей, а до тех пор он даже и не догадывался , что в госпитале, где он напряженно трудился вот уже несколько лет, есть такие прехорошенькие сестрички. Если б знал, времени бы не терял. 
- Это ты о каких таких делах толкуешь, Гектор из клана Огилви? - сварливо спросила старуха. - Ты мне внучку не порть, а ежели спортишь - Ангус из тебя отбивную сделает, да и я спуску не дам.
- Лежите спокойно, сударыня, не разговаривайте, - строго оборвал пациентку хирург. - Я толкую о том, как вам помочь, и кто при этом будет оказывать помощь мне. Сестра Стоун, подайте мне шило!
Старуха внезапно разволновалась не на шутку:
- На кой тебе шило, сынок? Ты что, хочешь проткнуть меня этой штукой?
- Конечно нет, мамаша Макартур, - отвечал Огилви, подмигнув Гленне. - Закройте глаза, а я буду считать до трех: на счет "три"  начнется операция.

Огилви не слишком волновался за то, как его дряхлая пациентка перенесет эту несложную операцию. Выпила она на поминках немало, и это должно было послужить в качестве анестезии. Осторожно ощупав шишку, хирург медленно досчитал до трех и проткнул шишку острым концом шила. Наружу сразу же хлынул дурно пахнувший гной, смешанный с кровью. На этом, собственно, и закончились его обязанности хирурга: остальное должна была сделать сестра Стоун, о чем он ей и сообщил, хотя она наверняка и без него хорошо представляла себе обязанности хирургической сестры
- Сестра Стоун! Обмойте как следует больное место и перевяжите его чистыми тряпицами, а в последующие два дня будете делать перевязки. Вы слышали, мамаша? Сестра Стоун будет делать вам перевязки каждый день до нашего отъезда,  а я - проверять, как идет заживление.
- Слышала: чай, не глухая, - отозвалась старуха и заворочалась на скамье. - Что ж, руки у тебя золотые, Гектор из клана Огилви. Я даже охнуть не успела, а ты уже закончил.
Огилви скромно промолчал, хотя был согласен со старой перечницей.
- Пожалуй, пора на боковую, - только и сказал он, поглядев в окно, за которым бушевала гроза. - Сестра Стоун, как закончите, - приходите на сеновал: нас туда определили с ночевкой. Спокойной ночи, Гленна! Спокойной ночи, мамаша Макартур!
- Меня Джинни зовут, - буркнула старуха. - Гленна, выдай дохтуру лоскутное одеяло, чтобы не замерз ночью.
Одеялу Огилви предпочел бы бутылку виски, но настаивать было неприлично и он снова промолчал.

Огилви оставил женщин одних, прихватив старое лоскутное одеяло, которое дала ему Гленна, и отправился к месту ночлега, находившемуся в нескольких сотнях ярдов от главного дома и по соседству с конюшней и загоном для овец. Пока он бежал к нему, прижимая к себе туго скрученное одеяло, ливень снова до нитки вымочил его одежду, которая успела просохнуть, когда он сидел за столом в жарко натопленном помещении. На сеновал вела приставная деревянная лестница и Огилви взлетел по ней как на крыльях, спасаясь от непогоды. Внутри было темно, сухо и пахло сеном и горными травами. Первым делом хирург стянул с себя мокрую одежду, завидуя в душе сестре Стоун, которой хозяева выдали чистую и сухую одежду, и развесил вещи на балках, чтобы они успели просохнуть до утра. После этого, голый, как новорожденный младенец, он зарылся в душистое сено по самую шею, проделал в своем травяном укрытии две дыры для рук и накинул сверху лоскутное одеяло. Сон сморил его быстро и он не слышал ни шума дождя, ни завывания ветра.
***
После ухода хирурга старуха слезла со скамьи и одернула юбку.
- Спасибо, красавица: так мне полегчало, что ни в сказке казать, ни пером описать, - поблагодарила она сестру Стоун за перевязку и прочие манипуляции, связанные с уходом за больными. - Только зачем тебе второе одеяло? Неужто вы с дохтуром порознь спать будете? Если так, - очень зря: двоим под одним одеялом гораздо теплее!

Огилви спал богатырским сном, навеянным чистым воздухом родной Шотландии, усталостью, крепким элем и сытной едой. Снилось ему всякое-разное, но это были отнюдь не кошмары, а приятные и захватывающие видения, которых он никогда не видел в сумрачном, пропитанном угольной пылью и запахами отбросов Лондоне. Во сне он скакал верхом по вересковой пустоши наперегонки с ветром,  забрасывал удочку  в прозрачные воды горного ручья и вытаскивал на берег двухфунтовую форель, играл на волынке на деревенской свадьбе и мерялся длиной дирка с Ангусом  Макартуром не в пользу последнего.
От этих возбуждающих картин Огилви так разгорячился, что ему стало жарко и он выпростал из-под сена сначала одну руку, потом другую, за руками последовали и ноги и в конце концов единственным, что прикрывало его мускулистое тело, осталось ветхое лоскутное одеяло. Немного поостыв, хирург ощутил первые покусывания холода и, все еще оставаясь во власти сна, попытался закутаться в одеяло, хотя в этот момент ему и снилось, что он стоит совершенно голый в гостиной лучшего борделя Эдинбурга, и перед ним выстроилась шеренга  дорогих и красивых шлюх,  среди которых он должен был выбрать одну, максимум двух счастливиц. Он уже приметил аппетитную блондиночку, а в пару к ней - худощавую брюнетку, похожую на Саломею, но тут мадам заведения исторгла из своей необъятной груди громкий вопль: "Облава!" и хирург суматошно заметался по гостиной, хватаясь за бархатные шторы в попытке завернуться в них и таким  образом спрятаться от слуг закона. Все эти ментальные видения были зеркальным отражением того, что Огилви ощущал, лежа на отсыревшей от его пота подстилке из сена и пытаясь вернуть то, что принадлежало ему по праву. Но его руки напрасно хватали воздух - спасительный покров был нагло стащен с его дрожащего тела чужими руками. Наконец ему удалось ухватить край одеяла и он резко рванул его на себя.

*Дирк- шотландский кинжал, обязательный атрибут традиционного шотландского  костюма.

Хирург продолжил борьбу со шторой и в конце концов его попытки увенчались успехом, но вместе с успехом пришло и отрезвление, вернее, - пробуждение. На него упало что-то тяжелое и в первый момент, еще не до конца пробудившись, он решил, что это один из стражей закона из числа тех, что нагрянули в бордель с облавой, чтобы искоренить процветавший в нем порок. Однако, ощупав мундир констебля, он с удивлением понял, что ошибся: мундиры полицейских шились из гораздо более плотной и грубой ткани, чем та, которую усердно мяли его пальцы. Да и под тканью было нечто круглое и мягкое, - что-то такое, чего никак не могло быть у констебля.
На сеновале царила такая темнота, что он не мог разглядеть даже собственную руку, не говоря уже обо всем остальном, поэтому он продолжил исследовать свалившуюся на него фигуру наощупь и его осенило: это была одна из бордельных курочек, и она тоже пыталась спрятаться от полиции! Его догадка подтверждалась тем, что девушка трепетала в его объятьях, и не просто трепетала, а дрожала, как осенний лист на холодном ветру.
- Не бойся, крошка, -прошептал Огилви, теснее прижимая перепуганную девицу к своему голому торсу. - Меня бояться не надо, я тебя не обижу.

Услышав знакомый голос, Огилви моментально вырвался из цепких объятий сна. В ужасе от того, что случилось, он отпихнул от себя сестру Стоун и зарылся в сено так глубоко, что снаружи остались только вытаращенные глаза и нос. Однако дерзкие слова сестры не должны были остаться без ответа.
- Какие такие желания? - крикнул он в темноту, отплевываясь от попавшего в рот сена. - Я вам еще в Лондоне сказал, что вашей чести ничего не угрожает! Но вы, как я погляжу, иного мнения и сами пристаете к джентльмену, чье единственное желание - держаться от вас как можно дальше.
Это было сказано грубо, даже оскорбительно, но Огилви было не до политеса: его зад до сих пор начинал ныть и чесаться с каждой переменой погоды, помня об ударах плетью, нанесенных ему сестрой Стоун еще в Лондоне.
"Чёрт возьми, а ведь она вполне способна поддеть меня на вилы!"- вдруг сообразил хирург и у него появилось непреодолимое желание кубарем скатиться с лестницы и искать убежища в главном доме, даже если для этого придется перебудить всех Макартуров. Но в следующее мгновение, он понял, что волнуется зря, - на сеновале было так темно, что вряд ли сестре Стоун удалось бы найти вилы или другое столь же опасное сельскохозяйственное орудие.

Огилви фыркнул и постарался сделать это как можно громче и убедительнее. У него было что ответить на путаные и беспочвенные обвинения сестры Стоун, и главным образом ему хотелось еще раз заверить ее в том, что ее добродетель никоим образом его не касается и не заботит. Но пока он обдумывал свои слова, снаружи раздался пронзительный крик овец, к нему присоединилось тревожное ржание лошадей в конюшне, а следом за ним - леденящий вой, от которого у хирурга душа ушла в пятки. Казалось, что выла целая волчья стая, но также было очевидно, что этот ужасный вой вырывался из одной-единственной глотки. Представив размеры зверя, который мог производить такие звуки, Огилви вспомнил о волке-людоеде, терроризировавшем какую-то глухую французскую провинцию в течение нескольких лет в середине прошлого столетия*, и ему стало совсем неуютно, несмотря на то, что волк (если это на самом деле был волк) не смог бы взобраться на сеновал по приставной лестнице.
- Вы слышали? - пробормотал он онемевшими губами, мгновенно позабыв о непримиримых противоречиях, возникших между ним и сестрой Стоун. - Откуда тут волки? Всех волков перебили лет сто назад.

*Имеется в виду волк из Жеводана.

К жалобному блеянию овец присоединился дружный лай пастушьих собак,  быстро перешедший в скулёж и повизгивание. С волками пастушьи собаки так никогда бы так себя не повели, и Огилви задался вопросом, что за зверь проник в овечий загон. Было и еще кое-что очень странное, ненормальное в этой какофонии звуков, но он не  сразу сообразил, что именно. А когда понял, его бросило в холодный пот от накатившего ужаса.
- Почему в доме тихо? - спросил он скорее сам себя, чем сестру Стоун. - Почему мужчины не выскочили во двор с оружием, чтобы защитить и спасти свое добро? Они не могут спать так крепко и не слышать, что творится снаружи! Или они знают, кто пришел, и понимают, что сопротивляться бесполезно, или...
Его прервало рычание зверя и звук бьющегося оконного стекла, а затем - леденящие душу женские вопли.

Сестра Стоун схватила его за руку, и Огилви почувствовал нечто вроде удовлетворения: таким образом девушка, пусть и невольно, искала у него защиты. Впрочем, в настоящий момент он не мог защитить ни её, ни себя, ни тех, кто находился в доме: голый и безоружный, он стал бы очередной жертвой зверя, а в том, что жертвы уже были, хирург не сомневался.
- Почему вы решили, что это Гленна? – шепотом спросил он. – В доме много женщин, и могла кричать любая из них. Мужчин тоже хватает, и если у кого-то под рукой оружие, толку от него будет больше, чем от меня. Хотим мы этого или нет, придется затаиться и ждать, пока чудовище не уберется отсюда. А идти в дом сейчас – самоубийство.
Огилви понимал, что ему надо одеться даже если его вещи еще не успели просохнуть: без одежды он чувствовал себя еще более уязвимым и беззащитным перед властью тьмы и того, что в ней таилось. Хотя какой там таилось: до сеновала долетали такие звуки, что ему хотелось заткнуть уши, чтобы ничего не слышать.
- Я оденусь, - предупредил он сестру Стоун и, мягко разжав ее пальцы, судорожно вцепившиеся в его предплечье, выбрался из сена.
Его рубашка, висевшая на одной из балок, смутно белела в темноте. Он добрался до нее и штанов, все еще волглых, и натянул их на себя, ощутив короткий прилив уверенности.  Вернувшись к сестре Стоун, хирург снова уселся рядом с ней. Его неотступно терзала мысль о том, как же так получилось, что они попали из огня да в полымя.

Огилви не стал возражать, хотя и остался при своем мнении: бросаться с вилами на чудовище, против которого не осмелились выступить вооруженные ружьями мужчины (а в том, что у Макартуров был целый арсенал охотничьих ружей, он ни на мгновение не сомневался), представлялось ему верхом неблагоразумия. У сестры Стоун был слишком идеалистический взгляд на мир, в то время как он был прагматиком до мозга костей и не собирался делать глупостей и понапрасну рисковать жизнью.
Огилви сидел молча, напряженно прислушиваясь к звукам, доносившимся из дома, с удивлением начиная понимать, что кроме одного-единственного женского крика не услышал больше ничего, что хотя бы отдаленно напоминало человеческую речь. Рычание и вой тоже стали стихать, как будто чудовище устало пугать ими свои жертвы. С протяжным скрипом распахнулась и тут же захлопнулась входная дверь дома, и Огилви ползком добрался до единственного отверстия в стене сеновала, служившего одновременно окном и входом и осторожно выглянул наружу. Полная луна вышла из-за туч, осветив большой двор усадьбы Макартуров вместе с домом и хозяйственными постройками, и в ее холодном свете Огилви увидел нечто настолько ужасное, что чуть было не выдал свое присутствие воплем. Это был не зверь и не человек, а нечто среднее: передвигался он на двух ногах, был выше семи футов роста, а все его тело было покрыто густой длинной шерстью. Лица его Огилви не видел, но судя по острым торчащим ушам, оно должно было напоминать вытянутую морду волка. Зверь неторопливо удалялся в сторону пустошей, прижимая к себе какую-то ношу.
- Гленна... – одними губами произнес Огилви, увидев босую ступню, свисавшую из рук или лап чудовища. Никому другому не могла принадлежать столь маленькая ножка.
Хирург обернулся к сестре Стоун:
- Вы были правы: он забрал Гленну.
Голос его звучал обреченно и немного пристыженно, но что он мог сделать? Разве что пойти и проверить, остался ли в доме кто-то живой.

Чудовище уже скрылось в густом предрассветном тумане, окутавшим пустоши, и Огилви решил, что им с сестрой Стоун уже ничего не угрожает, по крайней мере до поры до времени.
- Может быть, сначала наденете юбку? – любезным тоном предложил он, оглядывая расхрабрившуюся воительницу с ног до головы. – Впрочем, можете идти и так, если ваша добродетель вас больше не волнует.
Он первым спустился по шаткой приставной лестнице, но прежде чем идти в дом, заглянул в загон к овцам. Открывшаяся  взгляду картина ошеломила его и вызвала приступ дурноты, хотя в Крыму он видел и похуже. Все овцы и собаки лежали на земле с растерзанными глотками, но в остальном были не тронуты, и  бессмысленность этой жестокой расправы свидетельствовала о том, что Зверь убил их не затем, чтобы заглушить голод, а в приливе дикой и неконтролируемой ярости. Но почему он не убил Гленну? Огилви развернулся и направился к дому, но чем ближе он подходил к нему, тем сильнее ощущал как тают остатки мужества. Наконец он взялся за дверную ручку и немного помедлил, собираясь с духом. Кроме опасения увидеть растерзанные тела Макартуров, его останавливало и другое соображение: кто-нибудь из уцелевших мужчин, услышав на крыльце шаги, мог подумать, что это возвращается зверь и выстрелить в дверь. Впрочем, раз никто не попытался оказать сопротивление раньше, с чего бы делать это сейчас? Огилви осторожно открыл дверь, стараясь держаться сбоку, а не занимать собой весь проем. Внутри было пугающе тихо. Он сделал шаг, затем другой и огляделся в полумраке. В доме царил полный разгром: столы и скамейки были перевернуты, а некоторые разбиты в щепы, пол усеян обломками глиняной посуды, на стенах красовались глубокие параллельные борозды, оставленные когтями Зверя.
Но ни крови, ни трупов не было видно.
- Эй! – подал голос хирург. – Есть кто живой? Это я, Гектор Огилви, а со мной сестра Стоун! Мы видели, как Зверь унес Гленну и, кажется, она была жива!
Раздался скрип и хирург увидел, как приподнялась крышка люка, ведущего в погреб и в проеме появилась лохматая голова старшего Макартура.
- Овцы и лошади целы? – первым делом осведомился Макартур, хмуро разглядывая Огилви, как будто судьба Гленны не интересовала его даже самую малость.