Палец лейтенанта застыл на спуске: надо было сделать всего одно движение, и мир вокруг него перестал бы существовать. Но он медлил, по своему обычаю обдумывая последствия своего поступка. Первое возбуждение схлынуло и сейчас он мыслил трезво и обстоятельно. Рука начала затекать от долгой неподвижности, но он упрямо продолжал прижимать дуло револьвера к виску: как ни странно, прикосновение металла к коже скорее успокивало его, чем пугало. Смерти он не боялся: слишком часто он видел в Крыму, как гибли другие, да и сам не раз лишь чудом избегал взмаха ее остро наточенной косы. Он думал об Элис: что будет с ней, когда в дом принесут его хладный труп с развороченной головой. Это будет его последним и самым жестоким, в буквальном смысле слова убийственным поступком по отношению к жене. Осознав это, лейтенант опустил револьвер. Нет, он обставит все так, чтобы Элис никогда не увидела его мертвое тело. Ни Элис, ни кто-либо еще. Он взглянул на море, зловеще спокойное и равнодушное, как сама Смерть, готовое принять любого в свои холодные объятья. Если зайти в воду достаточно далеко и просто плыть и плыть, пока не иссякнут силы, никаких следов не останется. Оставалась небольшая вероятность, что его труп, изъеденный рыбами, через несколько недель или даже месяцев выбросит на берег, но к тому времени Элис с Перкинсом и Ханной уже будут находиться на пути в Англию или в Кумберленде: на этом острове им делать было нечего. Он же будет считаться пропавшим без вести или утонувшим, и через два года его необъяснимого отсутствия Элис сможет получить развод или статус вдовы и право снова выйти замуж.
Генри оглянулся на Раджу, привязанного к дереву. Коня надо было отпустить: скорее всего, он вернется к дому, и все поймут, что случилось что-то непредвиденное. Несколько дней безуспешных поисков, и Перкинс примет решение возвращаться в Англию: лейтенант знал  денщика, как свои пять пальцев, и прекрасно представлял и ход его мыслей, и поступки, которые тот должен был совершить в тех или иных обстоятельствах. Поднявшись на ноги, Генри вернулся к Радже и положил полностью заряженный револьвер обратно в седельную сумку: обнаружив оружие, из которого не стреляли, Перкинс поймет, что он не покончил с собой – по крайней мере, не таким ужасным способом. Туда же он спрятал свернутый халат и отвязал Раджу, а сам побрел вдоль береговой линии, выискивая место, где можно было надежно спрятать в прибрежных валунах сапоги, брюки и рубашку, и зайти в воду. Составленный им план изобиловал множеством недостатков, но был всяко лучше и милосерднее по отношению к Элис, чем намерение разнести голову вдребезги револьверной пулей.

Сапоги лейтенант глубоко зарыл в рыхлый песок между двумя валунами, рубашку снял и завязал узлом, положив в нее камень, а потом забросил в море. Оставшись в кавалерийских брюках, он побрел дальше, в последний раз глядя на заросшие пиниями и цветущим кустарником скалы, нависшие над берегом. Торопиться ему было некуда: даже если Перкинс и переполошился, увидев, как он вылетает за ворота на Радже, женщин он в доме одних не бросит и по крайней мере до утра терпеливо будет дожидаться его возвращения. Он уже собрался избавиться от брюк, чтобы без помех совершить свой последний заплыв. Одежду он тщательно прятал лишь для того, чтобы впоследствии, если его раздувшийся и изуродованный рыбами труп выбросит на берег, его не смогли бы опознать по остаткам одежды: ткань и покрой брюк выдали бы его с головой на этом малолюдном острове, где помимо него вряд ли проживал хотя бы еще один британский кавалерист.
Но подняв голову, он увидел лодку, отчалившую от небольшой пристани, и негромко выругался: надо же было зайти так далеко, чтобы наткнуться на свидетелей! Помимо гребца, высокого и мускулистого, явно способного в одиночку преодолеть узкий трехмильный пролив, отделявший Гозо от Мальты (а именно в сторону Мальты он и направлял свой утлый челн) в лодке находилась маленькая женская фигурка, сидевшая спиной к берегу, и сердце Генри пропустило удар: в этом хрупком силуэте он узнал Элис.
- О Господи... – прошептал он, не веря своим глазам. – Господь Всемогущий, это что же такое...
Жена была одна, без Ханны и, кажется, без багажа. Мысли Генри лихорадочно заметались: он мог понять намерение Элис сбежать от него за тридевять земель, но он так же знал, что денег на дорогу у нее нет, а драгоценности, которые он ей отдал перед ссорой, она наверняка оставила дома из гордости. Но больше всего его волновали намерения лодочника: хрупкая и беззащитная англичанка была полностью в его власти. И даже если все обойдется на этот раз: что Элис будет делать дальше? В лапы каких мерзавцев может попасть по причине своей наивности и отсутствия рядом защитника-мужчины? В голове лейтенанта тут же развернулся наихудший сценарий, и он, отбросив мысли о самоубийстве, ринулся в воду и поплыл за лодкой, надеясь, что сумеет ее нагнать: их разделяло не более фарлонга

Фарлонг – британская мера длины, примерно 200 метров. 

Расстояние между ним и лодкой сокращалось ужасающе медленно, но Генри боялся окликнуть жену, а лодочник, сидевший к нему лицом, не обращал на него никакого внимания: мало ли кому взбрело в голову поплавать в море. Генри удвоил усилия, мысленно благодаря Перкинса, который научил его плавать, когда он еще был мальчишкой, а когда он освоился на воде,  заставлял переплывать озеро Токинг-Тарн в обе стороны. Медленно, но верно  он начал нагонять лодку, в немалой степени и потому, что ее гребец щадил себя и работал веслами с размеренной ленцой, насвистывая какую-то мелодию и глядя не на преследовавшего лодку пловца, а на белокурую красавицу, сидевшую к нему лицом. Но наконец он понял, что пловец не ради собственного удовольствия рассекает волны энергичными и широкими гребками и что-то воскликнул. Элис обернулась и тут же спряталась за раскрытым зонтиком. Генри поплыл еще быстрее: у него как будто открылось второе дыхание, он готов был умереть, но прежде настичь беглянку и спасти ее от грядущих бед. Догнав лодку путем неимоверного напряжения, он ухватился за корму и выкрикнул на итальянском, которого почти не знал, но надеялся, что лодочник поймет его быстрее, чем если бы он попытался объясниться с ним на английском или на французском:
- La sposa*! – крикнул он, указывая на Элис. – La sposa mia! – И тут же ткнул себя пальцем в грудь, объявляя о своем статусе мужа. - Sono suo marito!
Он сомневался, что употребил правильные слова, но с упорством отчаяния все повторял и повторял одно и то же, пока в глазах лодочника не промелькнула тень понимания. Он пожал плечами, кивнул и начал табанить веслом, разворачивая лодку носом к берегу. Генри продолжал держаться за корму, с трудом переводя дыхание.

Генри не пытался забраться в лодку: так и плыл рядом с ней, держась одной рукой за корму и восстанавливая силы. Элис могла, чего доброго, броситься в воду, и тогда ему бы пришлось ее спасать, а он так устал, что скорее всего они оба пошли бы ко дну. Впрочем, это был не самый худший исход: жена не сказала ему ни слова, а когда обратилась к лодочнику, в голосе ее сквозило такое отчаянье, что сердце Генри будто стянуло бочарным обручем. Но он не мог ее отпустить туда, куда она так стремилась, без денег, без сопровождения, без багажа, необходимого для благородной леди. Он не проронил ни слова, надеясь, что она выслушает его на берегу. Неожиданно из глаз у него хлынули слезы, невидимые на лице, мокром от соленых брызг, которые летели из-под весел. Он не пытался сдерживать их, зная, что Элис на него не смотрит, и молча глотал соленые и горькие капли, оплакивая свою безответную любовь,  разрушенные надежды, неудавшийся брак и мучаясь от невозможности что-то изменить, - так, чтобы стало лучше хотя бы Элис.
Лодка ткнулась носом в песок, а он ударился грудью о корму так сильно, что несколько мучительных мгновений не мог дышать. Лодочник встал и стал что-то говорить, яростно жестикулируя, ударяя себя кулаком в грудь и вставляя в свою речь отдельные английские слова. Слово «деньги» звучало так часто, что Генри заподозрил: малый не собирается возвращать пассажирке плату, которую она авансом внесла, когда они собирались отплыть. Он тоже поднялся на ноги и, стоя по колена в воде и  мешая английские слова с итальянскими, которые лодочник, по-видимому, понимал лучше, успокоил его, сказав, что не будет требовать возвращения денег. Потом он посмотрел на Элис и сказал тихо и сокрушенно:
- Я искал вас...простите.
Это не было правдой, но что еще он мог сказать в данных обстоятельствах?

- Зачем? - эхом откликнулся Генри.
Он все еще стоял по колена в воде, мокрые кавалерийские брюки липли к ногам, по голым спине и груди стекали соленые струйки. Лодочник, вытащивший весла из уключин и собиравшийся уложить их на дно лодки, всем своим видом давал понять, что англичанке пора освобождать его посудину, и Генри подумал, что Элис наверняка стыдится того, как выглядит мужчина, назвавшийся ее мужем.
- Затем, что я люблю вас...Затем, что я не хочу расставаться с вами.

Генри молча смотрел на жену: она была похожа на Ниобею, обратившуюся в камень, из которого непрерывным потоком струились слезы. Что она оплакивала? Свой неудачный побег, их неудавшийся брак или и то, и другое? Лодочник, видя, что леди не двигается с места, потерял терпение и выволок лодку на песок. Генри тоже вышел на берег, не зная, как ему поступить. Лошадиное фырканье заставило его отвести взгляд от жены: Раджа, которого он отпустил перед тем как отправиться искать место для своего последнего заплыва, нашел его и стоял неподалеку от лодки, беспокойно переступая копытами и прядая ушами.
- Элис, - сказал Генри, делая шаг к жене и протягивая ей руку, -  Давайте вернемся домой...

Генри подхватил жену - его тело инстинктивно реагировало на любое ее движение: так цветок тянется к солнечному лучу, поворачивая к нему свою головку.
- Как вы неосторожны, любовь моя, как вы по-детски упрямы и своевольны,  - прошептал он, прижимая Элис к себе. Он понизил голос, хотя лодочник, взиравший на странную пару с неодобрением простолюдина, не понимавшего всех этих тонких моментов и церемоний, все равно не  смог бы уразуметь, о чем говорит англичанин. - А если бы вы оступились и вывихнули лодыжку?
Генри понес жену к Радже, выказывавшему признаки нетерпения.
- Вы не против, если я посажу вас на переднюю луку седла перед собой? - спросил он, опуская Элис на землю, чтобы иметь возможность сначала  сесть в седло самому, а затем подсадить жену. - Либо вы одна поедете на Радже, а я поведу его в поводу.

Генри посмотрел на жену долгим взглядом и молча вытащил из седельной сумки туго свернутый халат. Надел его, туго затянул пояс и вскочил в седло, просунув правую босую ногу в стремя, а левое оставив свободным. Наклонился, подхватил жену и усадил ее боком впереди себя, вставив ее ножку в левое стремя и обхватив одной рукой ее талию, а другой беря поводья.
- Мы поедем шагом, - сказал он на ухо Элис, пьянея от запаха ее волос и думая о том, что ради этой женщины он готов на все, что угодно, лишь бы она была снисходительна к нему. Лишь бы не отвергала его попытки быть хорошим мужем.
Раджа послушно тронулся с места, не пытаясь ускорить шаг, и Генри мысленно поблагодарил его за понимание, свойственное мужчинам.

- Я намерен делать то, что угодно вам. Если вам угодно вернуться в Англию, я не стану чинить вам препятствий, но сделайте это так, как положено замужней леди: в сопровождении Ханны и Перкинса, с деньгами и багажом. Сам я хочу совсем другого: чтобы вы остались со мной, но если для вас это неприемлемо, я буду вынужден смириться. И все же я хочу, чтобы вы знали: я люблю вас больше жизни и расставание с вами будет для меня крушением всех моих надежд и жизненных планов.
Солнце почти скрылось за горизонтом, оставив видимым лишь багровый краешек, похожий на ломтик красного сицилийского апельсина. Бриз изменил свое направление, задув с берега в сторону моря. Примерно в миле от того места, где они находились, засиял маленький огонек, и Генри понял, что это одно из окон их виллы, освещавшее им путь подобно маяку.

- У вас по-женски долгая память, душа моя, - сказал Генри, любуясь профилем жены, сидевшей на лошади боком к нему. – А вот у меня она короткая, как почти у любого мужчины. Кажется, не так давно вы тоже сообщили мне крайне неблагоприятные сведения о наших отношениях, но я уже не припомню, какие именно. Зато я прекрасно помню все хорошее, что было между нами, и поверьте, это гораздо полезнее для брака, чем припоминать друг другу старые обиды. Кстати, вы не забыли, что к нам на чай напросился мистер Эсмонд? Вы по-прежнему хотите выслушать рассказы о его путешествии по Италии? Раз ваша поездка в Англию сорвалась, давайте будем следовать первоначальному плану: поедем сначала в Неаполь, а затем в Рим.
Маленький огонек, сиявший впереди подобно путеводной звезде, приближался и, несмотря на то, что Раджа шел медленным шагом, очень скоро превратился в освещенное окно виллы.

Генри стиснул зубы, чтобы не ответить  резкой отповедью, и в нем всколыхнулось сожаление: надо было все-таки утопиться! Отвечать жене не было никакой возможности: Ханна уже подбежала настолько близко, что услышала бы его слова.  Он остановил Раджу, спрыгнул на землю и снял с лошади жену.
Подбежавший вслед за Ханной Перкинс недоуменно уставился на его босые ноги.
- Отведи лошадь в конюшню, Боб, - приказал лейтенант и  посмотрел на Элис, - С вашего позволения, сударыня, я поднимусь к себе, чтобы переодеться.

Генри переоделся, бросив мокрые насквозь брюки и влажный халат на пол  у двери, чтобы их забрал Перкинс. Денщик не замедлил явиться, держа в руках ящик с оружием, и сразу же сообщил лейтенанту обо всем, что произошло в его отсутствие.
- А где ваши сапоги, сэр? – закончил он свою речь вопросом.
- Забыл на берегу, - коротко ответил лейтенант, не желая вдаваться в подробности.
Перкинса такое объяснение, кажется, удовлетворило.
- Принести вам ужин сюда или спуститесь в столовую? – спросил он, подобрав брошенную одежду и собираясь уйти. – Ханна там хлопочет, на стол накрывает.
Генри отказался от ужина, предложив денщику разделить вечернюю трапезу с Ханной. Как только Перкинс ушел, он задул свечу, набросил на клетку с канарейкой платок и улегся в постель, но сон не шел. Генри ворочался с боку на бок, поправлял подушку, то укрывался одеялом, то сбрасывал его, и даже попытался считать невзрачных вересковых овец, а когда и это не помогло, перешел к индийским боевым слонам. Когда слонов стало столько, что их хватило бы на армию Ксеркса, лейтенант сдался, покинул свою холостяцкую постель и снова зажег свечу, чтобы при ее свете почитать Плиния Младшего. Но прочитав несколько страниц, он отложил книгу: описание сенатских выступлений благородного римского мужа его не увлекло. Тут он вспомнил, что видел в комнате Элис книгу* неизвестного  ему автора, и решил попросить ее у жены. Поскольку халат унес Перкинс, лейтенанту пришлось надеть рубашку и брюки. Он задумался, не накинуть ли поверх рубашки мундир и зимний ментик, чтобы Элис не решила, что он пришел к ней для того, чтобы потребовать от нее исполнения супружеского долга, но потом отказался от этого намерения и ограничился жилетом.
- Дорогая! Извините, что так поздно беспокою вас, но меня  мучает бессонница, и я решил попросить у вас какую-нибудь книгу, чтобы она помогла мне уснуть, - сообщил он, постучав в дверь жениной спальни.

*Эпизод «В двух шагах от Рая», сообщения 345-347

Генри остановился у двери, ожидая, пока жена найдет книгу, и украдкой рассматривая ее ночной наряд: длинную сорочку, отороченную кружевами и скрывавшую очертания ее тела, которое он знал наизусть, потому что, увидев однажды, уже не мог забыть. Распущенные на ночь белокурые волосы волнами падали на ее плечи и спину, растекаясь по ним расплавленным золотом. Если бы их отношения были другими, если бы она любила его так, как любил ее он,  - разве стал бы он искать предлог для того, чтобы войти в ее спальню? И разве она не вела бы себя иначе? Подошла бы к нему, обняла, лукаво улыбаясь, и подставила бы губы для поцелуя. Он не мог не задаться вопросом, какой мужчина был бы для нее идеалом. Генри пытался представить себе этого счастливчика, и не мог. Он не знал, на кого равняться, чтобы угодить жене и ответить на ее тайные помыслы и желания. Неужели он так жалок и непривлекателен? Так безнадежно уродлив телом и душой, что она просто подчиняется необходимости находиться с ним в одном доме...

- Почему вы сомневаетесь в этом? – спросил Генри, бросая на обложку любопытствующий взгляд. – Впрочем, наверное будет лучше, если я прочту ее и постараюсь догадаться, что заставило вас сделать такое предположение.
Он взял книгу из рук Элис и прочел вслух имя автора:
- Эктон Белл... Странно! Несколько лет назад я читал роман Каррера Белла. Интересно, это его родственник или просто однофамилец? Если он пишет хотя бы вполовину так же увлекательно, как первый мистер Белл, я точно не разочаруюсь! Но вы сами успели ее дочитать? Я не хотел бы лишать вас удовольствия узнать, чем закончилась история.
Он держал книгу, но так, как будто в любой момент готов был вернуть ее жене.