Пока Вольга с Кащеем препирался, утица успела к сове слетать и обратно вернуться.
- Дедушка, а сова-то и вправду вот-вот околеет! - закрякала она, опустившись на ледовый пол рядом с Кащеем. - Второй богатырь ее по самый пояс в лёд вогнал, - не выбраться ей теперь до самой весны.
- Что-о? - вскричал Кащей. - Я этому вражине сейчас покажу, где раки зимуют!
- А он тоже во льду по пояс сидит, - в трещину провалился, - сообщила утица и принялась чистить перья.
Вольга как услышал о том, что Алёша пострадал, - бросился бежать к нему на помощь. Выскочил из кащеева терема и остановился: снова ветер завыл, повалил густой снег и стало не видно ни зги.
- Алёша, где ты? - крикнул Вольга зычным голосом. - Отзовись, мил друг, - я тебя из трещины вытащу!
А тут и Кащей появился с железным посохом в руке и пошел к столбу, на котором недавно сова сидела. А белая утица впереди него летит, дорогу показывает.

Услышал Вольга алёшин голос, смекнул, что тот жив-здоров и Кащея в полон взял. Бросился обратно в терем кащеев, к ларцу хрустальному, попытался замок сбить, да ничего у него не вышло. Тогда вспомнил он о слове, которое ключом к замку являлось и которое Кащей пытался из осколков ледяных собрать. Наклонился Вольга и быстро составил из осколков слово ЗАЯЦ. И тут же открылся замок и крышка ларца распахнулась. А внутри кащеевы богатства лежат и на самом верху - золотые соловьиные яйца. Вольга их за пазуху сунул и побежал обратно, к Алёше.
Прибежал - видит, что друг его Кащея за ноги держит, а сам по грудь в трещине застрял. Вольга Кащея по темечку кулаком пудовым огрел, и тот сознания лишился. Тогда схватил Вольга Алёшу за золотые кудри и выдернул из трещины.
- Яйца у меня, - доложил он другу, похлопав себя по груди. - Вот только как нам отсюда выбираться без коней - ума не приложу.

- Да целы твои кудри - вот, смотри, у меня в руке ни одного волоса не осталось, - с обидой в голосе молвил Вольга, показывая Алёше ладони.
Но тут на Алёшу белая утица налетела и давай его щипать: крыльями хлопает, пытается Алёшу от деда своего отогнать. Вольга руку к ней протянул, схватил за лапки  и пригрозил:
- Будешь трепыхаться - головой об лёд стукну!
Утица сразу и присмирела:
- Отпусти меня, добрый молодец! Что хочешь проси, всё сделаю, - только отпусти!
- Отпущу, если ты мне скажешь, как ледяные столбы обратно в людей превратить, - пообещал Вольга.
- Молчи, внучка, ничего ему не  рассказывай, - прошамкал Кащей. - А ты, кудрявый, кончай посохом махать - этот посох волшебный:  тридцать раз им махнешь - мороз ударит сильнее прежнего. А у меня и так все суставы ломит.
Смекнул Вольга, что Кащей неспроста это сказал: хотел Алёшу запутать. И говорит Алёше:
- А ну-ка, друже, махни посохом тридцать раз - посмотрим, что из этого выйдет.

- Песнь сложу, а спеть вряд ли сумею, - говорит Вольга, - Мне медведь на ухо наступил, когда я еще в колыбели агукал. Но ты не отчаивайся раньше времени, Алёша: как-нибудь выкрутимся!
А Алёша знай посохом машет и взмахи считает. Досчитал до тридцати, и чудо-чудное случилось: на железном посохе кащеевом почки проклюнулись и зазеленели! Вольга посмотрел вокруг, а снега как не бывало: вся земля в зеленый убор оделась, зажурчали ручьи, птицы запели, а вослед к тому - заржали кони молодецкие. А ледяные столбы превратились в богатырей русских. Посмотрел Вольга на это войско и говорит Алёше:
- Ну и ну! Да тут бойцов на целую рать наберется! Только им просохнуть сначала надобно.
И правда: стоят богатыри, а с них вода в три ручья течет. Выступил тут вперед один из них, отвесил Алёше с Вольгой поясной поклон и сказал:
- Спасибо вам, добры молодцы: если бы не вы, мы бы тут еще сто лет простояли.
- Да не за что, - отвечает Вольга. - Мы с Алёшей к ратным подвигам всегда готовы. Но прямо сейчас пора нам в обратный путь выдвигаться, а вы уж как-нибудь разберитесь с этими...
И кивнул на Кащея и белую колдунью, что в сторонке корчились, позеленев от страха.

Вольга, как всегда, заслушался, пока Алёша речь говорил. Все-таки хорошо у него был язык подвешен: сразу видно, что поповский сын! И богатыри тоже уши развесили, а как только Алёша закончил, самый старший из них в ответ ему поклонился и сказал:
- Мы о вас не забудем, добры молодцы! По всей Руси о вас добрая слава пойдет - клянусь Ильёй Пророком и Перуном Громовержцем!
И остальные богатыри зашумели, головами согласно закивали: мол, правда твоя, - так и будет!
А тут и кони подбежали, стали мордами о хозяев тереться, - радуются, что все живы-здоровы.
Вольга на своего коня вскочил и дождался, пока Алёша то же самое сделает, а потом и говорит другу:
- Надо на обратном пути крюка дать: не хочу я снова с Соловьем-Разбойником встречаться. Как переправимся через реку, ты вправо забирай.
А сам думает: как же им через реку ту перебраться? Волос Болотницы-то у него больше нет: он их использовал, когда сюда ехал.
- Ты посох кащеев с собой возьми, - сказал Вольга Алёше. - Думаю, сослужит он нам еще службу.

А Вольге-то доставать и нечего! Он надеялся, что тот мост, в который волосы Болотницы превратились, так и стоит, где стоял, а моста нет - растаял, как сон. Вытащил Вольга из-за пазухи золотые соловьиные яйца и протянул их Алёше со словами:
- Положи их в свою перемётную суму, а то мне они сейчас мешать будут.
Слез Вольга с коня, грянулся о сыру землю, перекувырнулся три раза и оборотился бобром. И закипел работа: обточил бобёр несколько деревьев, что на берегу росли, и стал строить из них переправу. А как построил, снова превратился в богатыря и утер с лица трудовой пот.
- Ох и устал же я! - пожаловался он Алёше. - И проголодался вдобавок: у тебя в суме ничего съестного не завалялось? Я бы сейчас и быка проглотил, но помирюсь и на краюхе хлеба.

- Не знаю, не пробовал, - сказал Вольга, роясь в перемётной суме в поисках еды. - Может, и могу, только зачем мне это? Я себе нравлюсь таким, как есть. А соловьиный дух уже выветрился давно - так что нос не вороти, угощайся!
И Вольга вытащил из сумы пару подсохших пирожков и вареные перепелиные яйца и стал с удовольствием уписывать их за обе щеки. Кони мирно щипали траву неподалеку от того места, где расположились богатыри.
- Ты мне лучше вот что скажи, - продолжил Вольга, в один присест проглотив закуску. - Где ты научился на гуслях играть? И долго ли учился? Я бы тоже попробовал, да у меня слуха нет и пальцы как деревянные.
Вольга тяжело вздохнул и вытащил из сумы запечатанный горшок со стерляжьей ухой. А вот ложки в суме не оказалось и он недовольно нахмурил брови: Любушка могла бы и ложку положить, а то как же уху хлебать? Но Алёше он ничего не сказал - знал, что тот за Любушку свою горой стоять будет. Распечатал Вольга горшок, снял крышку и стал пить уху через край, а как выпил юшку, пальцами в горшок залез и стал самые жирные куски подцеплять и отправлять их в рот. Ох и хороша была стерляжья уха - густая, наваристая, духовитая, забеленная сметаной и посыпанная зеленым луком!

Вольга доел ушицу и вытер пальцы о траву. Заглянул в суму перемётную, но там больше ни крошки не осталось.
- Верно говоришь, друже: не судьба мне красных девиц очаровывать сладкоголосым пеньем да игрой на гуслях, - со вздохом сказал он. - Да и вид загадочный я вряд ли принять смогу: у меня всё на лице написано. Заскучает со мной Забава Путятишна, - как пить дать! Но что понапрасну слова тратить - пора нам к Водяному на поклон ехать,  соловьиные яйца на русалку менять да Любушку твою забирать от Болотницы. Небось соскучился по зазнобе своей? Эх, жаль нельзя ее в девицу превратить...
Сказал Вольга эти слова и задумался, пытаясь представить, в какую девицу бочка-самобранка превратилась бы. Фигура у нее была не сказать чтобы завлекательная: одно слово - бочка! А Алёша-то - видный парень, ему и подруга нужна под стать: высокая, с тонким станом и золотой косой ниже пояса. А вслед за тем подумал он и о Забаве Путятишне - портрет ее, на бересте нацарапанный, он видел, да только правда ли это? Может, в жизни она совсем другая: низенькая, пухленькая, косолапая и глазом косит? Как представил себе это Вольга, так ему сразу и поплохело: возьмешь такую страхолюдину в жены - и будешь с ей мучаться до скончания века. И дети такие же пойдут: низкорослые, кривоногие  да раскосые, как половцы.

Вольга своего конька пожалел: по крутым бокам пятками бить не стал, а только шепнул ему на ухо пару ласковых, и тот понёсся стрелой вслед за конем алёшиным. Долго ли, коротко ли они так скакали, а только на место солнца заступил месяц ясный и звёзды на небе зажглись. Вокруг стало черным-черно, а впереди засиял огонёк костра.
Поравнялся Вольга с Алёшей и слово молвил:
- Давай с коней спешимся и дальше их в поводу поведём, чтобы они копытами не стучали. Мало ли, что за люди вокруг костра сидят? Может быть, это злые половцы аль разбойники лихие. Надо к ним тихо подойти, чтобы застать врасплох.

Вольга своего коня по гриве погладил, шепнул ему на ухо, чтобы тот смирно стоял и ждал его возвращения, и пошёл за Алёшей, вынув острый меч из ножен. Алёша шёл тихо, а Вольга ещё тише, а мягкая трава скрадывала шорох их шагов. Подкрались богатыри к костру и видят: сидят вокруг него три женщины возраста разного. Одна старая и седая, как лунь, вторая средних лет, а третья - красна девица, да такая красивая, каких Вольга никогда еще не видывал. Ростом не высокая, но фигурой ладная, а волосы у нее чёрные, как вороново крыло, и заплетены в две тугие косы - каждая толщиной в богатырскую руку.
На огне стоял большой котел и девица в нем что-то помешивала деревянной палкой. Помешает, побормочет что-то над варевом и снова мешать начинает.
- Хорошо пахнет! - проскрипела старуха, принюхиваясь. - Ты туда дурман-травы не забыла положить?
- Небось я помоложе тебя, так что память еще не отшибло, - дерзко огрызнулась девица. - Всё, что надо, положила: и дурман-траву, и волчьих ягод, и желудей со старого дуба, и корнем лопуха приправила.
Старуха зашипела, как разозленная гадюка, и затрясла седыми космами:
- Ты как со мной разговариваешь, балаболка бесстыжая? Прикуси язычок свой длинный, а не то порчу на тебя наведу, - враз все твои волосья осыпятся, как осенний лист с дерева.
- Тише, сёстры, тише, - подала голос средняя сестра. - Ни к чему собачиться по пустякам - худое это дело, неправое.
- А ты на то и Правь, чтобы нас поправлять, - фыркнула молодица, но беззлобно, почти по-дружески.
Вольга остановился, как вкопанный, и Алёшу за край рубахи схватил:
- Стой Алёша, не подходи близко! - прошептал он. - Это же Явь, Навь и Правь - говорят, что их сам Перун побаивается! давай-ка подобру-поздорову уйдем отсюдова, пока они нас не заметили!
Переставил он ногу, чтобы повернуться и задать стрекача, а под ногой сухая ветка хрустнула, и все три сестры на звук тот разом обернулись.
- Это кто там во тьме хоронится да за честными бабоньками подглядывает? - громко спросила старуха. - А ну выходи на свет, не то хуже будет!

Как Алёша в круге света появился, молодуха, его увидев, поварёшку в котёл уронила:
- Красаавчик какой! - ахнула она, перекидывая одну косу со спины на грудь и начиная ее теребить белыми пальцами. А сама лукаво так на Алёшу посматривает и длинными ресницами хлоп-хлоп, хлоп-хлоп.
Вольга, услышав такой сердечный привет, приободрился и за Алёшей выступил. Молодуха и на него глазом стрельнула, но тут же скривила алые губы и снова  с Алёшей в гляделки играть стала.
- Хочешь нашей похлёбки отведать, добрый молодец? - спросила она медовым голосом. - Похлёбка не простая - это тебе не щи лаптем хлебать. Съешь пару ложек - и откроется тебе твоё будущее, как на ладони.
- Ещё чего удумала! - сварливо откликнулась старая Навь. - Это когда же мы задаром всяким каликам перехожим будущее открывали? Пусть заплатит сперва - либо рублём серебряным, либо натурой.
Вольге обидно стало, что их каликами перехожими назвали. Он выпятил грудь колесом и сказал:
- Мы - не калики, мы богатыри русские! Намедни Кащея победили и яйца у него отобрали. О наших геройствах народ песни слагает, а вы нас такими словами обзываете.

У девицы лицо до того белым было, как снег, а после слов алёшиных стало как наливное яблочко: разрумянилась вся и говорит:
- Так сестрица моя про силушку богатырскую и говорила! Ею и отдавать будешь.
А старуха Навь тоже как-то присмирела, уже на добрых молодцев волчицей не смотрит, а напротив: подобралась бочком к Вольге и вроде как ждёт от него чего-то. У Вольги сразу сердце в пятки ушло от страха: не готов он был свою силушку богатырскую с эдакими бабками разбазаривать.
- А я это... не голоден, - брякнул он, делая шаг вбок, подальше от Нави. - Вот пусть друг мой поест от души, а я пост держу, одной ключевой водицей питаюсь.
И еще на один шаг от Нави отодвинулся. А средняя сестра заметила, что он в лице переменился, и на помощь ему пришла:
- Не голоден так не голоден - невелика беда! Садись у костра, отдохни с дороги, расскажи нам где был, что видел. А Кащея вы правильно приструнили: он за последнюю тыщу лет совсем из ума выжил, никому проходу не даёт, даже Нави.
Вольга украдкой на Навь снова поглядел и подивился, что Кащею она приглянулась: ни рожи, ни кожи, да и лет ей тоже не меньше тыщи. Правда и Кащей не красавец писаный, - ему, наверное, и такая сойдет. Сел он у костра поближе к Прави, как среднюю сестру звали, и завел рассказ об их с Алёшей удалых делах, но о яйцах - молчок, как ему Алёша заповедал.

Закончил Вольга свой рассказ о делах ратных, а Правь ему и говорит:
- Ну спасибо тебе, добрый молодец! Потешил ты меня, развеселил. Может быть, твой товарищ что-нибудь добавить хочет?
Вольга на Алёшу посмотрел и отвечает:
- Мой товарищ на гуслях играть умеет и поет, как соловей. Да только гусли мы с собой в поход не взяли, так что как-нибудь в другой раз.
Видел, значит, что Алёша не горит желанием сестер умасливать.
- Другого раза может и не быть, - нахмурилась Правь. - Это редкий случай, что мы простым смертным показались - повезло вам. Ладно, так и быть: заслужил ты своим рассказом награду для себя и своего друга. Я вам сейчас на резах погадаю...
И вытащила из мешка, что рядом с ней лежал, горсть сухих гороховых стручков и связку деревянных плашек, на которых были вырезаны какие-то диковинные письмена. Потрясла их  бросила на землю. Плашки разлетелись во все стороны, но одна ближе других к Вольге упала, а другая - к Алёше, а вокруг каждой - несколько стручков улеглись, как дружина вокруг князя Киевского.
Подняла Правь ту плашку, что рядом с Вольгой лежала, посмотрела на нее, сосчитала гороховые стручки, что были рядом, и сказала:
- Предстоит тебе путь-дорога, да такая дальняя, что ее никакой конь не осилит.
- Так это я знаю, - перебил ее Вольга. - В Киев-град мне надобно ехать, невесту добывать.
- Ты меня не перебивай, - строго сказала Правь. - Я тебе о другой дороге толкую и совсем не о Киев-граде, а о далёкой стороне.
Подняла она плашку, что у ног Алёши лежала и еще больше удивилась:
- Надо же, и у тебя то же самое впереди. Видно, вместе вы в чужую сторону поедете. Да только она вам как будто и не чужая вовсе.
Тут Вольга совсем запутался и даже рассердился: что это за гадание такое, когда ни шиша не понять! Хоть бы город назвала или сколько до него вёрст. Но не стал сердить Правь, а вежливо поблагодарил за предсказание. А Правь заметила, что он ей не поверил, и протягивает ему плошку с настоем из котла. У настоя такой запах, что у Вольги слезы из глаз брызнули, а Правь ему плошку в руку сует:
- Выпей - и увидишь, куда тебя путь-дорожка заведет!
Вольга понял, что это не предложение, а приказ: схватил плошку и опрокинул в рот - была-не была!
А девица-краса, длинная коса, такую же плошку Алёше поднесла и с улыбкой на нее кивает:
- И ты выпей, Алёшенька - не пожалеешь!

Вольга пойло проглотил и закашлялся, но ненадолго: почти сразу сморил его сон. И во сне том оказался он на широкой и многолюдной улице какого-то города. Но это был не Киев-град с его высокими теремами и белокаменными храмами, увенчанными  золотыми маковками. Терема в том граде тоже были высокими, но сделаны из серого камня и окутаны густым туманом, похожим на жёлтую похлёбку, сваренную из старого гороха. И смердело вокруг так, что люди ходили, прижав к носам тряпицы. А одеты те люди были диковинно: на головах у мужиков - высокие шапки, а у баб - корзины из соломы, цветами и птичками изукрашенные. Вольга сначала думал, что птицы те живые, просто приучили их бабы сидеть у себя на головах, а пригляделся - ан нет: птицы-то дохлые! И только лошади были такие же, как и на Руси Великой, только заморённые какие-то, и влекли за собой громадные крытые повозки и сараюшки помельче.
Не понравился Вольге этот город, ой не понравился! И бабы в нем страшные, и дома так тесно стоят, что между ними такие узкие улицы - едва со встречным разминёшься. А уж вонь такая, что хоть святых выноси. То ли дело на Руси - выйдешь в чисто поле, раскинешь руки - а кругом такой простор, что душа поёт! И пению этому птички вторят: соловьи, скворцы и жаворонки.
Хотел Вольга развернуться и поскорее уйти из этого неприятного города, как вдруг услышал:
- Гилмор, сколько лет, сколько зим! Где же вас всё это время носило?
Вольга посторонился, чтобы Гилмора, к которому прохожий обращался, собой не заслонять, а прохожий к нему руку тянет: поздороваться хочет. Вольга оторопел, но руку в ответ протянул, а что сказать - не знает.