Продавец равнодушно смотрел на маску, которая явно не вызывала в нем самом ни капли интереса в отличие от предыдущей.
- Символизирует? - в задумчивости протянул он и пожал узкими плечами. - Ровно то, что я сказал, мем-сахиб: предка по мужской линии, патриарха. Неразрывную связь времен и поколений, так сказать. Ну так что же, покупаете?
- Покупаем, душа моя? - спросил Генри жену, вторя вопросу продавца. - И что вы решили насчет дрезденского фарфора для нашей гостиной?
Продавец, услышав его попрос, сразу же навострил уши, почуяв еще одну возможность заработать.
- Мем-сахиб, взгляните на эту чудесную статуэтку: точно такую же месяц назад приобрела супруга господина вице-губернатора! Их у меня было всего две!
И он переместился к полкам с дрезденским фарфором и взял в руки статуэтку, изображавшую  роскошно одетую даму с двумя мужскими персонажами: одним из них был такой же роскошно одетый господин, целующий ей руку в почтительном поклоне, а другим - чернокожий слуга в тюрбане, подававший ей чашку чая. На коленях у дамы лежала декоративная комнатная собачка.
- Автопортрет... - пробормотал Генри.

- Хорошо, купим обе, - согласился Генри, и змееподобный продавец сразу же пришел в движение, снимая маски со стены и удаляясь к прилавку, чтобы завернуть обе.
А лейтенант с женой отошли к шкафу с мейсенскими статуэтками и принялись горячо обсуждать представленные там образцы. В результате они выбрали три статуэтки: на одной была влюбленная пара, сидевшая на качелях, на другой - тоже влюбленная пара, но сидевшая под раскидистым зеленым деревом, а третья представляла из себя семейную группу: счастливых молодых родителей, склонившихся над младенцем, лежавшим в колыбели.
Расплатившись с продавцом и пообещав заглядывать еще, лейтенант с женой вышли из лавки и, погрузив покупки в коляску, стали решать, что делать дальше. Времени у них было полно, чтобы продолжить прогулку по торговым рядам или поехать куда-то еще.
- Может быть, вы хотели бы заглянуть еще в какие-нибудь лавки? - спросил Генри, беря в руки поводья.

Идея посетить книжную лавку показалась лейтенанту, бывшему страстным книгочеем, просто великолепной.
- С удовольствием, душа моя! - с энтузиазмом воскликнул он и коляска поехала к лавке, которую лейтенант прекрасно знал, но в которой бывал всего пару раз, потому что все время был занят то разъездами по служебным делам, то домашними хлопотами и обустройством на новом месте.
Лавка находилась в двухэтажном каменном доме, над входом в который висела вывеска с изображенной на ней открытой книгой и соответствующим названием, - "Открытая книга". Внутри было прохладно благодаря многочисленным травяным циновкам, сбрызнутым ароматной водой и потолочным опахалам, к которым буквально и фигурально выражаясь, был привязан слуга-индус, приводивший эти опахала в движение. Высокие, от пола до потолка, книжные шкафы, были уставлены томами всех форматов, расставленных в алфавитном порядке и по темам.
Лейтенант поборол желание сразу же броситься к полкам, на которых находились романы Диккенса, Дефо и Вальтера Скотта. Элис была права: ему надо было купить пару учебников для подготовки к экзаменам.

Лейтенант побеседовал с продавцом по поводу интересующего его вопроса, но оказалось, что в лавке нет ничего из учебной литературы, чего не было бы у него самого. Поблагодарив за помощь, оказавшуюся напрасной, он вернулся к Элис, которая неспешно прогуливалась между рядами стеллажей и шкафов, поглаживая корешки книг.
- Что-нибудь выбрали, душа моя? - спросил он, с любопытством оглядывая ряды книг, перед которыми они стояли. - Не торопитесь: я знаю, что выбор книги - нелегкое и увлекательное дело, на которое нельзя жалеть времени!
Лейтенант взял в руки первый попавшися томик и раскрыл его. Это оказался один из недавних романов Элизабет Гаскелл под названием "Руфь", увидевший свет незадолго перед началом Крымской кампании. Генри не читал этот роман, но слышал отзывы о нем: большинство его знакомых возмущалось тем, что писательница сделала главной героиней произведения падшую женщину. Вспомнив об этом, лейтенант поспешно захлопнул томик и поставил его на место, чтобы не возбуждать любопытства жены.

Генри обвел книжные полки взглядом, исполненным глубочайшего сожаления:
- Увы, нет! Приходится сдерживаться, душа моя: ведь если я погружусь в чтение какого-нибудь романа, это будет отвлекать меня от подготовки к экзамену...К счастью, вас не сдерживают подобные опасения, поэтому выбирайте все, что вас привлекает. Да вот, например: сочинения барона Литтона весьма популярны в обществе. Давайте посмотрим, что здесь есть. Хотите почитать его первый и до сих пор не превзойденный роман о молодом денди, который, несмотря на некоторые проступки, все же способен избежать дурного влияния света?
Генри вытащил томик под названием "Пелэм или приключения джентльмена" и показал его жене.
- Или вот, другой роман - "Занони". Действие происходит в конце прошлого века на юге  Италии и во Франции и рассказывает о... Впрочем нет, не хочу портить вам впечатление. Только имейте в виду, что книга может показаться вам страшной, а развязка - трагической.
Генри задумчиво смотрел на имя автора: Бульвер-Литтон был сыном генерала, а  титул барона получил только в 1844 году, - чем не пример для подражания? Наверное, получив звание капитана, надо будет подумать и о приобретении титула. Но не сразу, а только тогда, когда станет ясно, что этот титул есть кому передать!

Генри был рад выбору жены и уже вытащил кошелек, чтобы расплатиться, как вдруг увидел большой альбом, лежавший на витрине в открытом виде. На развороте были с необычайным искусством изображены птицы, и у Генри мелькнула мысль, что это переиздание знаменитого альбома Одюбона "Птицы Америки", и он осведомился у хозяина лавки, верна ли его догадка. Оказалось, что не верна. Это был действительно атлас-определитель птиц, но не Америки, а Индии!
- Буквально на днях получил из Норфолка, - сказал продавец. - Необыкновенное, великолепно иллюстрированное издание! Автор-Бенджамин Норман Арлотт, орнитолог и художник. Названия птиц даны на английском, латыни и хинди, указываются их размеры, дано краткое описание окраски оперения и места обитания. А если у вас есть дети, сэр, лучшего чтения для них и пожелать невозможно! Даже если ребенок мал, чтобы читать, он будет любоваться картинками и запоминать названия птиц, которые вы ему сообщите.
Генри посмотрел на Элис почти умоляющим взглядом, чувствуя себя ребенком, который просит купить ему новую игрушку.

Генри благодарно поцеловал руку жене и расплатился за книги. Книготорговец упаковал каждую в тончайшую папиросную бумагу и с поклоном протянул увесистую стопку лейтенанту.
- Заглядывайте, сэр, - сказал он. - В следующем месяце прибудет корабль из Марселя с новыми поступлениями на французском языке. Уверен, что вашей супруге будет из чего выбирать!
Генри пообещал, что через месяц они с Элис обязательно заглянут, а потом, подумав, оставил  свое имя и адрес и попросил регулярно присылать ему списки новых книг, что немало обрадовало почтенного книготорговца.
-Прокатимся до реки? - предложил Генри, когда они с Элис уже сидели в коляске. -  Пока еще не слишком жарко, а у реки еще приятнее.

Генри на минуту отвлекся от дороги, чтобы посмотреть на жену, чьи личико показалось ему взволнованным.
- Мне кажется, я понимаю, почему у вас возникло такое чувство, - после недолгого молчания заметил он. - Вам не понравился продавец, не так ли? И вам не захотелось, чтобы в его руках оставался артефакт, которому приписывается способность влиять на людей и управлять ими. Знаете, мне он тоже не понравился и неизвестно, кому бы он продал эту маску, хотя, конечно, я с трудом верю. что она действительно обладает хоть какой-то силой. Впрочем, я слышал, что подобные ритуальные предметы оказывают влияние на своих владельцев в том смысле, что те начинают верить в свое собственное могущество, а это, как ни крути, имеет значение. если веришь в себя - обычно все получается, если нет - все идет прахом. Вашему дяде , наверное, не стоит ее иметь в своем распоряжении.

- Что ж, будем надеяться, что эта маска поможет мне успешно сдать экзамен и получить патент на звание капитана, - Генри улыбнулся и направил лошадей к реке, над которой поднимался легкий парок утреннего тумана. Даже в сухой период в Калькутте было влажно и очень тепло, а что будет в сезон муссонов! Генри вспомнил о  потоках дождя, которые обрушивались с небес на землю, и вздохнул. Но до наступления муссона было еще далеко, поэтому надо было наслаждаться передышкой, которую дарила им природа.
Как и всегда, по воде сновали многочисленные лодки: на одних перевозили пассажиров, прибывших на парусниках и стимерах из Англии и высадившихся в устье Хугли, потому что осадка больших кораблей не позволяла им пройти по капризному руслу реки, изобиловавшему опасными отмелями, с других ловили рыбу.
Элис любовалась открывающимися перед ней видами, и Генри молчал, не желая отвлекать ее. Но вдруг он вспомнил, что Элис никогда еще не видела одной из достопримечательностей Калькутты - подвесного моста через канал Толли Нулла протяженностью в семнадцать миль, или "ручья Толли", как называли его местные жители.
Этот искусственный канал, призванный улучшить судоходство на реке Хугли, был спроектирован в конце минувшего века полковником Уильямом Толли, и его строительство закончилось в 1777 году. Но канал разделил три района Калькутты, располагавшихся к югу от Майдана - Киддепур, Алипур и Бхованипур, - и потому потребовались подвесные мосты через канал. Ближе всего к тому месту, где они сейчас находились, был Алипурский мост, поэтому Генри поехал туда, и как только увидел это чудо архитектурной мысли, сразу же указал на него Элис:
- Взгляните, душа моя, какое изящество линий и одновременно - надежность, внушающая уважение!  У каждого моста своя история, есть она и у этого, хотя он гораздо моложе Лондонского моста, но старше других его собратьев - Воксхоллского, Саутворского и моста Ватерлоо.
Генри в нескольких словах рассказал жене историю создания Алипурского моста и снова замолчал, рассматривая стальную стрелу, протянутую между четырьмя внушительными пилонами, стоявшими на противоположных берегах канала, под которой проплывали лодки, груженные зерном.

- С удовольствием! - ответил лейтенант и коляска покатила по мосту.
Очень скоро они оказались на другом берегу и выехали на дорогу, окторая принадлежала предместью Алипур. Здесь уже виды были не такие пышные и великолепные, как в европейской части Калькутты, - ни дворцов, ни бунгало, принадлежащих британским офицерам и служащим Ост-Индской компании, а только многие и многие ряды глинобитных хибар, лепившихся друг к другу, как соты пчелиного улея. Впрочем, правильнее было бы назвать это место человеческим муравейником: по узким улочкам сновало такое множество людей, что лейтенанту пришлось управлять коляской с превеликой осторожностью, чтобы ненароком не задавить кого -нибудь. Много было и собак, которые, к его досаде, устремлялись за коляской с громким лаем, норовя попасть под колеса. Там и сям бродили коровы, и они-то и являлись главной опасностью, потому что попади под копыта лошадей человек, никто бы особо и не обратил на это внимание, но задавить корову считалось страшным преступлением.

В засушливый сезон пожары  были частым явлением в Калькутте, их собственное бунгало чуть было не стало жертвой этого бедствия, поэтому Генри с тревогой посмотрел туда, куда указывала Элис, и тоже увидел струйку дыма. Но она поднималась не от крыши дома, а из густых зарослей, которые с такого расстояния показались лейтенанту купами высоких кустов. Но приглядевшись, он понял, что ошибся: скорее всего, это был участок, окаймленный кустами и низкорослыми деревьями, голый пятачок на заросшем берегу реки там, где была излучина.
- Я не вижу никаких жилых строений, - заметил он, чтобы успокоить жену. Элис казалась сильно взволнованной, - неудивительно после того, что случилось в их собственном доме! - Наверное, кто-то развел костер, чтобы сжечь мусор, - предположил он, хотя сама идея сжигания мусора в Калькутте была нелепой. Никто не заморачивался такими проблемами, особенно в бедных районах, и кучи мусора росли и высились повсюду, как, впрочем, и в Лондоне, который становился все грязнее год от года, а трущобы и вовсе напоминали огромную кучу отходов и нечистот. Темза, - та ее часть, что находилась в черте города, - была ничуть не чище Ганга, а возможно, что и грязнее. И тем не менее лейтенант решил проверить, с чем связана это струйка дыма: если огонь распространится на кусты и деревья, спустя короткое время им будет охвачен весь берег. Его смущало присутствие Элис, которую он не хотел подвергать даже малейшей опасности, но потом он рассудил, что они в коляске, запряженной рысистыми лошадьми, и если будет понятно, что ему самому не удастся затушить огонь, они сразу же уедут оттуда, чтобы позвать на помощь.
- Я подъеду поближе, чтобы убедиться, что за костром присматривают, - сказал Генри, - Но прошу вас не выходить из коляски, что бы ни случилось: ваше платье может вспыхнуть как спичка от малейшей искры, если та попадет на ткань!

Теперь, когда коляска подъехала ближе, лейтенант видел все, как на ладони, поскольку место, откуда курился дымок, находилось ниже того, где стояла коляска. Вокруг длинного деревянного помоста, на котором недвижно лежал человек, были сложены охапки хвороста и джутовой соломы, а в ярде от него - крошечный костерок с тлеющими углями, в котором можно было подпалить длинные факелы, чтобы затем с их помощью разжечь огромный погребальный костер. Генри уже приходилось видеть, как сжигают трупы умерших, - это неизменно происходило на берегу реки, - но сейчас он понимал, что они с Элис стали свидетелями  не обычного  похоронного обряда, а сати - ритуального самоможжения вдовы, которое было запрещено британскими властями несколько десятилетий назад, но этот запрет то и дело нарушался.
Рядом с помостом стояла молодая женщина в красивом шелковом сари. Она медленно снимала с себя золотые украшения и раздавала их окружившим ее людям, а они в ответ угощали ее засахаренными фруктами, Как только этот обмен завершился и на женщине не осталось ни серег, ни браслетов, ни колец, двое участников ритуала взяли ее под руки и повели вокруг помоста, в то время как высокий и статный индус, в котором Генри заподозрил священника или жреца, окроплял ее водой, по-видимому, взятой из Ганга и потому считавшейся священной. Как только женщина трижды обошла вокруг помоста, силы ее оставили, колени подломились, и она опустиласть на землю. Но ей не дали остаться в этом положении: те же двое родственников втащили ее на помост и усалили рядом с мертвым мужем, положив его голову ей на колени.
Генри, оцепенев и не в силах вымолвить ни слова, смотрел на этот чудовищный обряд, зная, что последует дальше. Но самым ужасным было то, что все это видела Элис, и только эта мысль заставила его стряхнуть с себя морок. Элис нельзя было здесь оставаться, - увиденное могло потрясти ее так сильно, что последствия страшно было представить.
- Ангел мой, прошу вас: разворачивайте лошадей и поезжайте обратно в город. Я останусь здесь и попытаюсь предотвратить это преступление.
Лейтенант искренне считал сати преступлением против всех человеческих и божеских законов, и хотя понимал, что рискует быть разорванным на куски разъяренной толпой родственников усопшего, твердо решил вмешаться и постараться спасти молодую вдову от страшной и мучительной смерти.

Как только коляска тронулась с места, Генри тут же пожалел, что не попросил Элис подороге позвать на помощь кого-нибудь из встреченных британцев, хотя вероятность того, что она увидит в Алипуре офицера или служащего Ост-Индской компании, была маловероятной. Впрочем, он не сомневался, что его жена сообразит, как правильно действовать в этой ситуации: ее поведение во время обнаружения старой могилы с жертвами тхагов убедило его, что в моменты, требующие хладнокровных действий, Элис не теряет власти над своими чувствами и рассудком.
Но его собственное положение нельзя было назвать завидным: он был один и без оружия против толпы религиозных фанатиков, и по правде говоря, понятия не имел, что нужно сделать. Револьвер он оставил дома, - да и кто берет с собой револьвер, собираясь повозить жену по магазинам? Саблю он тоже не взял именно по этой причине. И тем не менее, надежда, что все закончится благополучно, оставалась: почтение местных жителей к белым сахибам и особенно, к офицерам, было таково, что как правило, достаточно было одного появления оных,чтобы прекратить беспорядки.
Генри посмотрел на небо в тайной надежде, что вопреки всем законам природы, в разгар засушливой индийской зимы, хлынет дождь, и не позволит участникам ритуала разжечь костер. Но на небе не было ни облачка, не говоря уже о грозовых тучах.

Не имея в голове ни четкого плана, ни малейшего понятия, как нужно действовать, лейтенант выступил вперед. На нем мундир офицера Британской армии, более того, - мундир офицера, служившего королевском полку, а не в полку Ост-Индской компании, и осознание этого придавало ему уверенности несмотря на отсутствие оружия. Да и в любом случае он не стал бы применять оружие против безоружной толпы гражданских, половину которой составляли женщины.
- Остановитесь! - громко и с металлом в голосе крикнул лейтенант на хинди, и индус, уже поднесший тлевший трут к охапке джутовой соломы, от удивления выронил трут на утоптанную босыми ногами землю, на которой нечему было гореть.
- Я - офицер Её Величества королевы Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии и приказываю вам немедленно разойтись по домам, чтобы не оказаться в форте Уильям!
Лейтенант намекал на то, что в форте Уильям находилась тюремная камера, названная "черной дырой" из-за своих малых размеров, в которой  в ночь на 20 июня 1756 года задохнулось сто сорок шесть британских солдат, брошенных  туда бенгальским навабом Сирадж уд-Даулом, захватившим Калькутту в ответ на её укрепление англичанами.
- Вы не имеете права мешать проведению религиозного ритуала, сахиб, - сверкая глазами, вперед выступил жрец, и остановился перед лейтенантом, меряя его злобным взглядом. Генри взглянул на несчастную вдову, на коленях которой лежала голова трупа, и увидел, что она в волнении подняла голову и смотрела на него умоляющим взглядом, в котором расгоралась надежда. Это убедило его в правильности того, что он делал. Сати предположительно считалось добровольным деянием, на которое вдовы решались по велению сердца и шли на костер чуть ли не с радостью. Но эта молодая женщина не хотела и боялась умирать, и Генри не мог осуждать ее за это. Разве хотел бы он, чтобы Элис, став вдовой, закончила свою жизнь таким ужасным, противоестественным и противным евангелическому учению образом?
- Расходитесь немедленно, - повторил он, твердо глядя в глаза жрецу. - Иначе все вы будете арестованы и отданы под суд.