Взгляд Диккенса стал еще более цепким и пронизывающим: он так и впился им в "мистера Стоуна". Огилви почувствовал беспокойство: Диккенс начинал, как репортер, а от репортера мало что могло ускользнуть. Неужто он раскусил маскарад мисс Стоун? В общем-то, ничего страшного в этом не было, не станет же он пенять девушке на то, что она переоделась мужчиной, чтобы выпить пару-другую пива в пабе, куда женщинам вход был воспрещен! Впрочем, в некоторых пабах были так называемые "уголки" - маленькие уютные комнатки, отгороженные от общего зала и имевшие выход к бару, в которые допускались леди, пришедшие с джентльменами.
- Садитесь, джентльмены, - предложил писатель, указывая на скамью, стоявшую сбоку от стола. - И расскажите мне об этом айсберге: для человека, который зарабатывает себе на жизнь пером, нет ничего более полезного, чем слушать истории, рассказанные очевидцами!
Диккенс подал знак официанту и тот сразу же подхватился и спустя пару минут на столе стояли две кружки с пивом, предназначенные для его собеседников.
Огилви откашлялся:
- Видите ли, сэр, мы с мистером Стоуном уже нашли собаку, но сейчас перед нами встала серьезная моральная дилемма: я предлагаю забрать ее у вора, проникнув в его дом, мистер Стоун считает, что это неправильно и надо искать более законные пути. Рассудите наш спор, сэр. Будьте третейским судьей!
Огилви так волновался, что схватил кружку с пивом и так поспешно поднес ее к лицу, что окунул в пену кончик носа и был вынужден воспользоваться платком, но вовремя вспомнил, что платок пришел в негодность из-за того, что он оттирал им пятна плесени на надгробном камне Дефо. Пришлось смахнуть пену с носа кончиками пальцев, что получилось отнюдь не по-джентльменски.
- То есть вы хотите пробраться в дом похитителя тайно, без его ведома и, так сказать, экспроприировать собаку? - уточнил Диккенс.
- Именно так, сэр! - подтвердил Огилви.
Диккенс перевел взгляд на "мистера Стоуна"
- А у вас какие планы, мистер Стоун?
Огилви мог бы поклясться, что глаза писателя смеялись, когда он с нажимом произнес слово "мистер"

Огилви ойкнул, когда на его ногу наступила железная пята "мистера Стоуна": к несчастью, мужские башмаки, которые надела мисс Стоун (по-видимому, запихав туда смятых газет, потому что башмаки были ей явно велики) были подбиты гвоздями. Но несмотря на боль, он мужественно продложил цедить пиво, ожидая ответа великого писателя и знатока людских душ.
Диккенс молчал, погрузившись в раздумья. Молчание затянулось так надолго, что Огилви решил снова вступить в разговор, как вдруг Диккенс поднял голову и прислушался.
- Да не спорьте вы, джентльмены, говорите по одному! - воскликнул он, хотя его собеседники не проронили ни звука, каждый приникнув к своей кружке с пивом.
-  Говорите сначала вы, мистер Баккет, а потом возьмет слово мистер Мэгвич!
Огилви забыл про пиво и разинул рот от удивления: имя Баккет был персонажем одного из романов Диккенса, а имя Мэгвича он услышал впервые.
Диккенс кивал, как будто соглашаясь с мнением невидимых собеседников, затем поблагодарил их за помощь и обратился к "мистеру Стоуну":
- Ваш коллега, мистер Баккет, считает, что сыщик иногда может совершать сомнительные с точки зрения закона действия, если эти действия ведут к успеху расследования и поимке преступника. Мистер Мэгчем... а впрочем, вы же не знаете, кто такой мистер Мэгчем! Это персонаж того романа, который я сейчас пишу, - австралийский каторжник. Разумеется, он полностью поддерживает план мистера Огилви и советует мне оказать ему помощь!
- То есть вы... вы пойдете на дело со мной? - проблеял Огилви, не веря своему счастью. - Сэр! Это будет счастливейший день в моей жизни!
Если бы Диккенс был дамой, Огилви расцеловал бы ему руки, но ограничился тем, что вскочил, сорвал с головы цилиндр и низко поклонился.
- Ну что вы, что вы, - Диккенс изобразил легкое смущение, но Огилви видел, что писатель доволен. - Мы еще не знаем, что скажет мистер Стоун, ведь это он здесь главный!

- Мое имя никогда не будет очернено, судары... сэр! - важно промолвил Диккенс, собирая исписанные листки. - Назовите мне адрес и я буду там ровно через час после того, как стемнеет.
- Это в Бермондси, сэр, - услужливо подсказал Огилви. - Дом напротив паба "Якорь", сразу за Лондонским мостом.
- Знаю, знаю, не раз там бывал, - ответил Диккенс. - Прекрасное место, неисчерпаемый кладезь характеров! Что ж, господа, прощаюсь с вами до вечера.
Диккенс поднялся, надел цилиндр и, кивнув на прощание новым знакомым, покинул паб. И только когда за писателем закрылась дверь, Огилви сообразил, что он не заплатил за еду и пиво.
- Черт... - пробормотал он, вытаскивая кошелек. - Гении такие рассеянные...
Он ни на секунду не заподозрил Диккенса в обмане, но все-таки чувствовал досаду из-за того, что придется платить за чужое угощение, к которому к тому же писатель едва притронулся.
- Пора и нам уходить, иначе не успеем к назначенному вами времени, - сказал Огилви, отсчитав нужную сумму и положив монеты на стол. - Но какая удача! Встретить самого Диккенса и заручиться его поддержкой!

- Конечно, собиратель! - с жаром подтвердил Огилви, не заметив, что мисс Стоун возмущена. - Это издержки, вернее, достоинства профессии. Любой писатель  - коллекционер характеров, так сказать, определенных типажей, поэтому лично я горжусь тем, что мистер Диккенс обратил на нас с вами внимание, - значит, он увидел в нас что-то интересное, а не обычных, заурядных обывателей, которых пруд пруди. Или вот я, например: будучи хирургом, я в первую очередь замечаю в любом человеке симптомы болезни, а уж потом обращаю внимание на все остальное.
Хирург окинул мисс Соун пытливым взглядом, но, видимо, не распознал в ней никаких болезненных симптомов и продолжил:
- Посмотрев на мистера Диккенса, я заметил, что он крайне истощен: мешки под глазами, землистая кожа, легкий тремор рук. А голоса, которые он слышит! Я надеюсь, что это не признак надвигающегося умопомешательства, а всего лишь его неуемное и пылкое творческое воображение. Но работает он действительно много: вы видели, он даже не притронулся к пудингу, все время писал и писал. А публичные чтения, которым он отдает массу сил и времени! Я однажды побывал на одном таком: клянусь, он читал, как величайший актер, и выложился полностью! Публика отбила ладоши, аплодируя его таланту. Но довольно мне распинаться, вы и сами все видели. Может быть, хотите еще пива?

Огилви заказал еще пару пива и попытался успокоить мисс Стоун:
- Не волнуйтесь вы так! Мистер Диккенс будет стоять на стреме, а в дом полезу я. Или же он будет отвлекать характеров, заводя с ними разговоры на отвлеченные темы. Да и кто может проходить мимо в такой час? Не представляю... Ну разве что какая-нибудь э-ээ... дама легкого поведения или констебль, совершающий ночной обход. И с дамой, и с констеблем мистер Диккенс наверняка найдет о чем поговорить, не вызывая подозрений: у него огромный опыт в таких делах!
То ли от возбуждения, вызванного встречей с великим писателем, то ли от пива, но Огилви вдруг пришла в голову еще одна мысль, которой он, не задумавшись, поделился с мисс Стоун:
- Послушайте, а что, если вам переодеться дамой легкого поведения? Джентльмен, стоящий у чужого дома ночью, привлечет внимание, а дама - нет. Все подумают, что она просто вышла на поиски клиента. Хорошее здесь пиво, давно такого не пробовал!

Хирург от удивления поперхнулся пивом из кружки, которую поставил перед ним слуга. О чем это говорила мисс Стоун? Он не помнил, чтобы когда-нибудь пытался продать ее в гарем турецкого султана или еще кому-нибудь. Да и зачем ему было это делать?
- О чем вы? - возмущенно воскликнул он, когда пиво все-таки проскользнуло по пищеводу вниз, - туда, где ему и сделовало находиться. Это форменная клевета, сударыня, а за клевету можно и ответить!
И хирург снова яростно присосался к кружке, заливая хмельным напитком свою обиду. По правде говоря, это была уже третья пинта пива, и он чувствовал, что надо бы остановиться, иначе в окно дома мамаши Рассел полезет мистер Диккенс. Но в горле у него пересохло от возмущения, а душа требовала залить пожар!
Слуга поставил полную кружку и перед "мистером Стоуном", зачем-то присовокупив к ней блюдце с солеными крендельками и еще одно, с копченой рыбешкой, которых Огилви точно не заказывал. Но понимая, что платить все врано придется, хирург подцепил одну рыбешку и отправил ее в рот, а затем закусил соленым крендельком.

Огилви  отставил кружку с пивом и не менее грозно уставился на мисс Стоун.
- Кого вы подразумевали, говоря об извращенцах? - спросил он.- Уж не мистера ли Диккенса?
Хирургу и в голову не пришло, что мисс Стоун подозревала его, ведь сегодня они провели вместе целый день, а он не позволил себе ничего лишнего, несмотря на то, что мисс Стоун была молода и красива.
- Поразительно, до чего могут додуматься юные леди, - продолжил он уже более спокойным тоном. - Неужели вы и вправду думаете, что у мужчин в голове больше нет никаких мыслей, кроме как о том, чтобы грязно приставать ко всему, что движется по лондонским тротуарам?
Хирург сокрушенно покачал головой и вернулся к пиву, - холодному и с той долей горчинки, которую он предпочитал.

- Посмотрим, посмотрим, - пробурчал Огилви, приканчивая пиво. - Смотрите в будущее с оптимизмом, сударыня!
Хирург протянул руку к тарелке с солеными крендельками и обнаружил, что она пуста. Пришлось закусить последней соленой рыбешкой, сиротливо лежавшей на соседнем блюдце. В таверну ввалилась компания, все челны которой были в легком подпитии: наверное, успели побывать друго пабе. Кроме пятерых джентльменов в ней были и две дамы, которые, как показалось Огилви, были знакомыми трактирщика. Дамы были одеты и вели себя так, что сомнений в их роде деятельности не возникало.
- Смотрите, смотрите! - прошептал он, толкая под локоть "мистера Стоуна" - Вот вам и характеры, извольте ознакомиться!
И сам впился взглядом в женщин, шляпки которых были украшены перьями попугая, а платья не уступали перьям в яркости расцветок.
Один из гостей, сидевший в таверне с тех пор, как туда вошли Огилви и "мистер Стоун", отложил газету, возмущенно взглянул на компанию, и демонстративно покинул паб, бросив на столик пару монет. Хирург фыркнул: он не понимал подобной чувствительности.

Огилви уткнулся носом в кружку с пивом, размышляя о том, что женщины думают только о нарядах. Где, интересно, ему найти подходящее платье для мисс Стоун? У него же дома не филиал лавки модистки или даже не лавки старьевщика. Кстати, о старьевщике: сегодня воскресенье и все лавки закрыты...Да и с какой стати он будет тратиться на платье для леди-детектива? Огилви недовольно засопел в кружку, чуть не разбрызгав своим дыханием пену.
- Можете и не переодеваться, идите так, как есть, - пробурчал он, и тут же вспомнил, что у него в квартире есть обновка для мисс Стоун! Он совершенно забыл о ней, поскольку дело было такое давнее, что он не мог вспомнить имя владелицы платья. Это случилось еще до нашествия неприличностей. Как же ее звали? Долли или Молли? А впрочем, какая разница. Главное, что эта дама оставила у него одно из своих платьев, причем совершенно случайно. Ее ревнивый муж застал их врасплох, ворвавшись в квартиру Огилви  самый разгар любовного свидания, и вытащил прелюбодейку из постели в чем мать родила. Это явилось для Огилви полной неожиданностью: он понятия не имел, что его любовница замужем! С первого дня их знакомства она утверждала, что вдова, чему он, как последний дурак, поверил. Как бы то ни было, обошлось обменом любезностями в виде нескольких тумаков и сломанного носа у рогоносца, каковой нос хирургу позже пришлось ставить на место и лечить бесплатно во искупление своих грехов. Платье же было забыто, потому что ревнивец закутал жену в одеяло и увез домой в кэбе. Удивительно, но до развода дело не дошло: Огилви сделал вывод, что это была не первая измена Молли (или Долли), и ее муж уже привык вытаскивать ее из чужих постелей. М-да, любовь зла... Хирург смутно помнил, что фигурой и ростом та дама соответствовала мисс Стоун, и потому ее платье пришлось бы последней впору.
- Вообще-то у меня есть, что вам предложить, - сказал он. - Платье не новое и весьма вызывающего покроя, - именно то, что надо!

- Да какой там секрет...- Огилви устало махнул рукой, признавая очевидное. - Все соседи в курсе: шила в мешке не утаишь.
Он снова вспомнил, как разъяренный муж мнимой вдовы сначала колотил в дверь, перебудив всех соседей, потом выломал ее и ворвался внутрь, призывая все громы небесные на голову "гада ползучего, которому я сейчас ноги переломаю". Его миниатюрная любовница тут же спряталась в платяном шкафу, а он не успел даже подштаники натянуть и встретил противника в чем мать родила, как библейский герой, вооруженный тем, что подвернулось под руку, - тяжелым подсвечником. Его противник, пробираясь в полной темноте по дому, перевернул всю мебель, и что самое печальное, разбил непочатую бутылку с виски, которой и вооружился.
Будь у Огилви под рукой револьвер, схватка могла бы окончиться гораздо более плачевно, но к счастью, револьвер он хранил в запертом ящике письменного стола, и поэтому все обошлось гораздо менее серьезными увечьями. Воинственный пыл рогоносца быстро поугас, когда он встретил отпор, и спустя четверть часа он ретировался, прижимая к себе завернутую в одеяло изменницу и дыша ртом, потому что сопатка у него была сломана. Огилви еще два часа наводил порядок в разгромленной квартире и горько оплакивал потерю виски. Потерю любовницы он не оплакивал, поскольку к тому моменту твердо решил с ней расстаться.
Пиво закончилось и он решил, что пора и честь знать, не то останется без карманных денег.
- Идемте, мистер Стоун, не то опоздаем на встречу с мистером Диккенсом. Нельзя заставлять гения маяться ожиданием!
Огилви поднялся, добавил к монетам на столе еще парочку, и на не слишком твердых ногах направился к двери. Одна из веселых дам стрельнула в его сторону глазами и призывно улыбнулась. Огилви приподнял цилиндр и выдавил из себя вежливую улыбку.

Огилви попытался понять, что имела в виду мисс Стоун, но это было сложно, потому что одновременно он пытался понять, куда они идут. Мисс Стоун, несмотря на то, что выпила немало, шагала уверенно, но шла ли она по направлению к его дому или в противоположном, он определил не сразу, и чуть было не пропустил нужный поворот. Дома вокруг были какие-то чудные: клонились то в одну сторону, то в другую, ухмылялись дверными проемами и подмигивали хирургу глазами окон. Он на всякий случай раскланивался то с одним, то с другим строением и приветствовал их нечленораздельным мычанием и фразами типа "Добрый вечер, сэр", "Мое почтение, сэр". Со стороны могло показаться, что ему навстречу идет толпа знакомых джентльменов-невидимок, с каждым из которых ему приходится здороваться. С одним из них Огилви здоровался особенно долго, дружески тряся ручку двери и испытывая непреодолимое желание упасть на грудь знакомому, пока окно над дверью не распахнулось и визливый женский голос не приказал ему убираться. Огилви был так потрясен подобной грубостью, что ему пришлось искать утешение у фонаря, обнимая его и горько жалуясь на упадок общественных нравов.
Несмотря на все это, до его дома они все-таки добрались. Огилви довольно долго искал в карманах ключ, роняя на тротуар разные мелкие предметы и подбирая их, чтобы положить обратно, а когда наконец нашел, то никак не мог попасть в скважину. Но и это затруднение он преодолел с честью и распахнул дверь перед мисс Стоун, предложив ей войти первой.
В комнате, которая служила ему приемной, было темно, поэтому пришлось искать источник света, что хирург делал с невероятным упорством и шумом, натыкаясь на мебель и громко спрашивая, куда задевались свечи и спички. Когда одну из свечей все-таки удалось найти и зажечь, силы его были на исходе.
- Мисс Стоун, - проговорил он заплетающимся языком. - Платье, которое вам нужно, - в  шкафу, а шкаф - в моей спальне. Оно там одно, не ошибетесь. Вот вам свеча, поднимайтесь наверх и переодевайтесь.
Эта длинная речь полностью его истощила, и он упал на кушетку, служившую для осмотра пациентов.

Огилви показалось, что он пролежал на кушетке вечность, - лет сто или даже больше, - дрейфуя между сном и явью, а мисс Стоун все не возвращалась. Наконец его терпение иссякло и он поднялся с кушетки и пошел ее искать, подозревая, что она заблудилась в темноте. Сначала он проверил шкаф с хирургическими инструментами и лекарствами, но мисс Стоун там не оказалось. Зато он обнаружил в шкафу бутылку, о существовании которой не подозревал, и чтобы убедиться, что в ней виски, а не средство от поноса, продегустировал содержимое. Оказалось, что в бутылке ни то и не другое: это был бренди, который хирург использовал в качестве анестезии во время операций. Прихватив бутылку с собой, Огилви продолжил поиски: заглянул за ширму, за которой обычно раздевались его пациенты, залез под кушетку, на которой только что лежал, но ни там, ни сям не оказалось никого и ничего, кроме пыли. Тут хирург вспомнил, что отправил мисс Стоун на второй этаж, в свою спальню, и стал подниматься по лестнице. Преодолев один пролет, он с удивлением обнаружил, что лестница не заканчивается площадкой, а устремляется куда-то ввысь. Поддерживая силы бренди, хирург пошел дальше, считая пролеты.  По его подсчетам, он уже поднялся на шестой этаж, а лестница все никак не кончалась. Он никак не мог понять, в чем дело, ведь в его квартире было только два этажа. Неужели они с мисс Стоун ошиблись дверью и попали в чужой дом? Но тут наконец он уперся носом в дверь и понял, что дошел до ручки. Подергав за оную, он открыл дверь и вошел в комнату, которую считал своей спальней, в надежде обнаружить там пропажу.
- Мисс Стоун? - позвал хирург. - Вы уже разделись? То есть я хотел сказать, вы уже пере... пре.. приоделись? Мое платье вам подошло по размеру? Понимаете, размер имеет архиважное значение, особенно в таких сложных случаях, как у нас с вами. Тем более, что платье не мое: его потеряла  одна дама, имени которой я назвать не могу по причине врачебной тайны. Хотя какая там тайна: ее муж обо всем узнал. Наверное, платье тесновато вам в груди, я прав? У прежней владелицы грудь была значительно меньше вашей, что весьма прискорбно.
Огилви тяжело вздохнул и обнаружил, что разговаривает со стеной, на которой висел портрет его дяди, хирурга эдинбургского госпиталя.
- Простите, сэр, - извинился он, делая шаг назад. - Это я не вам, а мисс Стоун, у вас-то, я надеюсь, с размером все в порядке... Кстати, вы ее не видели? Такая кррр-ааасивая молодая леди! Я в нее тайно влюблен, уже давно, с самого Нового Орлеана, но тсс! Она не должна об этом знать... Ни в коем случае ей не говорите, иначе загордится! Я ищу ее уже целый час, - не могла же она провалиться сквозь землю, в самом-то деле? Ваше  здоровье, сэр! И здоровья вашей второй жене и вашим будущим детям!
Хирург поднес бутылку к губам и сделал очередной глоток.

Огилви быстро обернулся и чуть не упал от такого резкого движения. Мисс Стоун наконец-то нашлась, но почему-то сидела на кровати в таком откровенном дезабилье, что у него глаза на лоб полезли. Но одновременно раскрылась тайна шести лестничных пролетов:
- Аааа... вот в чем дело, - пробормотал хирург, на нетвердых ногах приближаясь к кровати, чтобы сесть. - Я так и думал, что вы приведете нас не к моему дому, а к вашему! Привычка, сударыня, - вторая натура. Извините, что я вломился в вашу спальню, но я же не знал, что она ваша, а не моя! Не могли бы вы немного подвинуться? Я что-то неважно себя чувствую: слабость в членах просто отчаянная,  голова кругом идет и в глазах двоится...
Мутный взгляд хирурга уставился на вырез сорочки мисс Стоун и он тяжело сглотнул. Обычно хирург был далек от того, чтобы цитировать поэтов прошлого, но отчего-то в сумбуре, царившем в его голове, вдруг наступила кристальная ясность, и на память пришли строки, как нельзя лучше подходившие к картине, которую он созерцал:
- Сними нагрудник, звездами расшитый,
Что был от наглых глаз тебе защитой;
Шнуровку распусти! Уже для нас
Куранты пробили заветный час.
Его словам завторил бой церковного колокола, и в голове что-то щелкнуло: он вспомнил, что договорился встретиться с Диккенсом у дома мамаши Рассел! Церковный колокол пробил час ночи, а это означало, что  Диккенс уже покинул условленное место встречи. Если он вообще туда приходил... Эта догадка почему-то нисколько не огорчила хирурга, огорчило его другое: ему показалось, что рука мисс Стоун потянулась за одеялом, чтобы прикрыть все, что было открыто его алкающему взору.
-Прочь это девственное полотно! - воскликнул Огилви, ставя бутылку с бренди на прикроватный столик.
Не к месту, не ко времени оно.
Продрогнуть опасаешься? - Пустое!
Не нужно покрывал: укройся мною!*

*Полный текст стихотворения, которое цитирует хирург, ЗДЕСЬ

- Уже бегу... - заплетающимся языком пробормотал Огилви, потянув на себя другой конец одеяла. И ему действительно казалось, что он бежит, почему-то перебирая всеми четырьмя конечностями и высунув язык, как собака. Но бежал он явно на месте, потому что вокруг ничего не менялось, а впереди маячила фигура Диккенса, становясь все меньше и меньше, как будто великий писатель уходил от него куда-то вдаль.
- Диккенс домой ушел, к детям, - сообщил он мисс Стоун. - У него пять... нет, десять детей*! И все кушать просят...
Огилви широко зевнул и наконец натянул на себя одеяло. Потом по-хозяйски положил руку на мисс Стоун и, обняв, привлек ее к себе, чтобы не замерзла.
- Вот так-то лучше, - сказал он сам себе и тут же провалился в сон.
Во сне с ним происходили удивительные вещи: он спас собаку из горящего дома мамаши Рассел, за что получил личную похвалу королевы и звание придворного хирурга. А поскольку новая должность хорошо оплачивалась, решил, что пора остепениться и сделал предложение мисс Стоун и она, к его удивлению, согласилась. Сон прервался на том, что они с мисс Стоун входили в церковь: вернее, в церковь входила мисс Стоун, которую вел под руку Диккенс в качестве посаженого отца, а Огилви стоял у алтаря в новом цилиндре и с мальтийской болонкой на руках. Хирург открыл глаза и вместо болонки обнаружил у себя в руках мисс Стоун: он держал ее так крепко, что она не могла вырваться, хотя, наверное, и пыталась.
- Простите, сударыня, мне такое наснилось, - я перепутал вас с собачкой леди Кардиган! - в ужасе воскликнул хирург, стремительно трезвея. - Я не хотел вас оскорбить, ни в коем случае!
Хирург поспешно разжал объятия и вскочил с кровати, сгорая от стыда. Со стены на него укоризненно смотрел ближайший родственник и Огилви захотелось повернуть портрет лицом к стене, чтобы не чувствовать на себе этого сурового взгляда.

* У Кэтрин и Чарльза Диккенса родилось десять детей, но, увы, выжили только пятеро.