- Конечно, душа моя: мы купим все, чего вы пожелаете, - согласился Генри.
Поля, засеянные пшеницей и ячменем, закончились и показалась деревня, застроенная глинобитными домами. В центре ее находилась довольно большая площадь, на которой местные обитатели и жители окрестных деревень торговали плодами, которые им приносила земля, а также всем тем, что выходило из их трудолюбивых и умелых рук. Генри направил своего жеребца следом за лошадьми субадар-майоров, но внезапно позади него раздался рев ослицы, на которой ехала ayah, и громкие крики слуг субадар-майоров. Обернувшись, лейтенант увидел, что ayah пытается заставить ослицу сдвинуться с места, но та не соглашается ступить и шагу. Причиной этой задержки оказался молодой осёл довольно привлекательной наружности, с которым жеребец лейтенанта разминулся буквально минуту назад. Осёл был размером с крупного ньюфауленда, а его окрас напоминал шкурку мыши-полёвки. Его всадник, похожий на Санчо Пансу дородной комплекцией и благодушным выраженем круглого лица, бил своего упрямого скакуна по бокам босыми пятками, но тот не трогался с места, обмениваясь нежными взглядами с ослицей. Животные стояли, как вкопанные, и не обращали ни малейшего внимания на понукания своих владельцев.
- Обождите минутку, мой ангел, я с этим разберусь, - сказал лейтенант и, развернув Султана, направился к влюбленной парочке.

Дон-Кихот на боевом коне приблизился к  ослице и ее отчаявшейся хозяйке как раз вовремя. Ayah ничего не могла поделать с упрямым животным и просто стояла рядом с ним, утирая со смуглых щек горькие слезы. Лейтенант попытался припомнить, как звали новую служанку Элис, и к счастью, ему это удалось.
- Не плачь, Ашварья, - ласково промолвил он на бенгали, нагибаясь и касаясь кончиками пальцев плеча девушки.
Ашварья всхлипнула:
- Не сердитесь, сахиб, я не виновата!
- А я и не сержусь, - легким тоном заверил ее лейтенант, улыбаясь. Бенгальские слова так и слетали с его губ. Он даже удивился, что почти не задумываясь, составляет простые фразы. - Садись на осла.
Ayah послушно взобралась на ослицу, которая и ухом не повела, продолжая обмениваться взглядами со своим длинноухим кавалером. Лейтенант взмахнул кнутиком и звонко щелкнул им в воздухе, а затем ударил им ослицу по серому крупу. Что, впрочем, не возымело никакого действия. Лейтенант ударил ее еще раз, а потом снова, но она продолжала неподвижно стоять, словно вросла копытами в землю. Вокруг небольшой группы уже собралась толпа из носильщиков, которые до тех пор ожидали прибытия очередных паланкинов. Все бурно жестикулировали и давали белому сахибу советы, половину из которых он не понимал. Хозяин второго осла продолжал бить его пятками по бокам, но его усилия были так же тщетны, как и усилия лейтенанта. Субадар-майоры остановили своих коней, но держались в стороне от толпы, невозмутимо взирая на происходящее.
Лейтенант  снова молодцевато взмахнул кнутиком, но тут ослица перевела на него взгляд своих больших черных глаз и посмотрела  так, что его рука, державшая кнутик, безвольно повисла. Он побледнел и утер пот со лба. Ослица чем-то неуловимым  напоминала леди Ребекку, и он понял, что никакие силы в мире не заставят его снова ударить ее кнутом.

- А что именно надо прошептать? - спросил Генри, отчаявшись переубедить ослицу. - Может быть вы попробуете, душа моя?
Пара ослов, окруженная возбужденной толпой носильщиков и лошадьми, на которых сидели Элис и лейтенант, перегородила движение на узкой дороге: за ослицей выстроилась очередь, состоявшая из двух слонов и трех паланкинов. К толпе галдящих советчиков присоединились пара погонщиков и трое англичан, покинувших паланкины, чтобы посмотреть, что происходит. Генри чувствовал, что ситуация выходит из-под его контроля, и не знал, что делать.
Тем временем хозяин осла слез с него, подошел к упрямцу сзади и, упершись руками в его круп, попытался столкнуть его с места, но тот даже не шевельнулся. Толстяк толкал и толкал, но осел стоял, как влитой, пожирая взглядом серую ослицу, которая тоже не двигалась с места.
- Предложите ему морковку, сэр! - вмешался один из англичан, обращаясь к лейтенанту.
Генри только развел руками: морковки у него не было.

Свидетели этой сцены радостно залопотали на бенгали. Не радовался лишь толстяк, владелец второго осла, который тут же развернулся и последовал за ослицей, хотя должен был идти в другую сторону. Громко крича, он бросился следом за упрямцем, пытаясь вернуть его на путь истинный, но тот не обращал на него ни малейшего внимания. Генри тоже спешился, взял под уздцы Султана и Суматру, и повел их следом за Элис. Субадар-майоры развернули своих лошадей и поехали к рынку на площади.
Толпа носильщиков расступилась, освобождая им путь. Так они и шли в сопровождении второго осла и его отчаявшегося хозяина, а следом за ними потянулась кавалькада из двух слонов и трех паланкинов, сменивших носильщиков. У края площади Генри отыскал коновязь и привязал лошадей. Субадар-майоры спешились и сделали то же самое.
- Вы совершили настоящее чудо! - сказал Генри, подходя к жене. - Давате теперь пройдемся по рынку и поищем инжира.
На рыке было много торговцев фруктами: манго, джекфруты, бананы и дыни были разложены прямо на земле, а рядом с ними сидели смуглые индусы, с любопытством разглядывавшие белокурую мем-сахиб, ведшую под уздцы ослицу, на которой сидела их соотечественница.

Генри остановил свое внимание на плоде хлебного дерева, кануне, который англичане называли джекфрутом. Плод был огромный, больше дыни, и Генри, уже не раз пробовавший его в Калькутте, знал, что его жёлтая мякоть гораздо слаще дыни, хотя по вкусу и напоминает ее. Выбрав из пирамиды один пупырчатый плод, Генри пустился в объяснения с продавцом, который почти не говорил по-английски, но знал названия чисел. При помощи числительных и пальцев на обеих руках, продавец и покупатель после недолгого, но энергичного торга, доставившего им обоюдное удовольствие, сошлись в цене и лейтенант стал гордым обладателем спелого джекфрута, который, когда по нему постукивали, издавал глуховатый полый звук. Кроме джекфрута он купил еще папайю, которую очень любил, и два фунта рамбутанов - мелких фруктов, видом напоминавших волосатые орехи. Их мякоть была белой, по консистенции напоминала молочный пудинг, а по вкусу - лимонно-клубничное желе. Все их покупки сложили в корзину, которую Генри приобрел у того же продавца.
- Давайте поищем морковь, - охотно согласился он на предложение жены и обвел взглядом ближайшие прилавки. Индийская морковь отличалась от своей английской товарки: была тускло-желтого цвета и далеко  не такой сочной и сладкой на вкус. Но вряд ли ослица стала бы жаловаться, ведь она никогда не пробовала овощей, выращенных в Англии.

Морковь была куплена и уложена в ту же корзинку поверх фруктов, образовав вместе с ними приятный глазу натюрморт. Пока сахибы выбирали фрукты, ayah купила все необходимое для предстоящего обеда, включая отличный картофель, перцы чили, имбирь и куркуму. У нее была своя корзинка, которую она с присущей индийским женщинам грациозностью несла на голове, придерживая одной рукой. Ее медные ножные браслеты тихо позванивали при каждом шаге, им вторили такие же украшения на лодыжках других женщин, которых на рынке было немало. Генри собирался рассказать Элис о Сельскохозяйственном Обществе Индии, учрежденном в 1820 году в Серампуре преподобным Кэйри, которое благодаря продуманной системе наград дало серьезный толчок распространению в стране овощей, семена которых привозили из Англии: турнепса, зеленого горошка, французских бобов, спаржи и артишоков. Ост-Индская Компания выделяла для призового фонда 12,000 рупий в год и благодаря этому число активных членов общества неуклонно росло. Но браслеты отвлекли его от этой мысли.
- Не хотите купить себе в Бенаресе золотые ножные браслеты? - тихо спросил он Элис, наклонившись к самому ее уху.

Генри просиял и незаметно пожал маленькую ручку жены. Отдав корзину одному из слуг, он повел Элис обратно к лошадям, которых уже успел напоить колодезной водой второй слуга. Субадар майоры уже стояли возле своих лошадей, о чем-то негромко беседуя.
- Может быть, вы хотите пить, душа моя? - спросил Генри, поскольку знал, что с самого завтрака они с Элис ни разу не воспользовались водой, налитой в  пехотную флягу, которая была приторочена к седлу Султана. Фляга была сделана из дерева, отчего вода приобретала характерный привкус дубовой бочки, и Перкинс неоднократно шутил, что благодаря этим фляжкам  английские солдаты научились  превращать воду в виски. Французы пользовались железными флягами, покрытыми оловом, что тоже не улучшало вкус воды.

Генри протянул Элис флягу, предварительно отвинтив с нее крышку, а сам принялся угощать морковкой Султана, который ревниво поглядывал на ослицу и Суматру и тянул к нему свои бархатные губы. Животные остались довольны угощением и даже ослица присмирела и больше не упрямилась. Всадники двинулись дальше, оставляя за собой гостеприимную и хлебосольную деревню и понурого осла, который с тоской смотрел вслед красавице-ослице.
По обочинам дороги снова потянулись зеленые поля и рощи. Первый привал путешественники сделали, преодолев треть пути до Мирзапура, - крупного города, находившегося на расстоянии примерно пятидесяти шести миль от Аллахабада и сорока трех – от Бенареса. Всадники на лошадях могли бы передвигаться значительно быстрее, но их задерживали слуги на ослах, и с этим, хочешь не хочешь, приходилось мириться. Костер развели на берегу реки и спустя  час все наслаждались простым, но сытным обедом, состоявшим из риса, овощей и фруктов, купленных в деревне.

- Если вы не против, мы отправимся дальше: хорошо бы успеть добраться до Мизарпура до темноты, - сказал Генри. - Это крупный город, к котором располагается британский гарнизон, и у нас не будет проблем с поиском ночлега. А утром мы сможем посетить мизарпурский базар и выбрать ковер для нашего дома в Калькутте: Мизарпур - центр ковроткачества и его ковры известны по всей Индии. Кроме того, там развито производство хлопка, который затем экспортируется в Англию и Китай.
Генри понимал, что Элис, скорее всего, устала, проведя первую половину дня в седле, но он также понимал, что слуги на ослах сильно замедляют их продвижение вперед, а ночевать в чистом поле ему не хотелось: впереди их ожидало  еще много таких ночевок.
- Где ваш зонтик? - спросил он. - Я достану его, чтобы вы могли прикрываться им от солнца, держа поводья в одной руке.

Генри тоже не мог этого допустить, поэтому отправился на поиски зонтика, пообещав жене найти его во что бы то ни стало. Проверил свои и ее седельные сумки и саквояжи, которые были приторочены к панье, обыскал траву в радиусе нескольких ярдов вокруг места привала, - тщетно! Зонтик как сквозь землю провалился, и это грозило большими неприятностями: Генри знал, что Элис больше всего на свете боялась появления веснушек на своем хорошеньком носике и ни за что не стала бы рисковать белизной своей кожи. Неужели придется возвращаться в Аллахабад, чтобы купить там новый зонтик? Генри чуть не застонал от этой мысли, но потом ему в голову пришла счастливая идея. Подозвав к себе слуг-мужчин, он на смеси бенгали и английского объяснил им, что нужно делать, и работа закипела. Слуги нарезали прочных побегов бамбука и начали сооружать из них и широких пальмовых листьев навес над седлом Элис. Генри, видя, что работа спорится, вернулся к Элис и сказал:
- Душа моя, я не нашел вашего зонтика, но это даже к лучшему: вы поедете дальше, как в паланкине!

Генри склонился над рукой Элис и поцеловал ее - такой жест внимания был уместен при свидетелях. Путешественники снова отправились в путь и в дороге с ними уже не случилось никаких неприятностей: ослица вела себя настолько примерно, что Генри начал надеять на то, что происшествие, случившееся на подходах к деревне, было досадной случайностью, и нрав у серой дамы гораздо покладистее, чем ему показалось сначала.
В Мирзапуре они на время расстались с субадар-маорами, которые отправились ночевать к родственникам одного из них, прихватив с собой слуг-мужчин. Лейтенант, его жена и ayah нашли приют в доме майора Джекила, которого заранее предупредил при помощи телеграфа комиссар Честер. После легкого ужина и приятной беседы с майором и его очаровательной супругой чета Кендалов отправилась спать. Долгий день сказывался и на Элис, и на лейтенанте, - он уже давно не проводил в седле так много времени, привыкнув к расслабленному распорядку службы в Калькутте.
- Как вы себя чувствуете, ангел мой? - спросил Генри, когда ayah, помогавшая Элис переодеться, ушла. - Верховая езда - приятное занятие, если посвятить ему час или два, а мы провели в дороге все пятнадцать!

Генри был польщен такой высокой оценкой его выносливости, однако на самом деле он чувствовал себя усталым и порядком измотанным, в чем, разумеется, не собирался признаваться Элис. Ему хотелось, чтобы жена считала его выкованным из железа, и не собирался признаваться в том, что все, чего ему хотелось сейчас, - это упасть на простыни и забыться глубоким сном.
- Во время марш-бросков мне приходилось находится в седле сутками, - промолвил он со скромной улыбкой, не погрешив против истины. - Но ведь вы - не кавалерист, душа моя, и слава Богу! Хотя я и слышал истории о женщинах, переодевавшихся в мужское платье и уходивших служить в армию и на флот, не хотел бы я, чтобы одна из них была моей спутницей жизни!
Генри встал за спиной Элис, положил руки ей на плечи и стал растирать ей основание шеи и плечи мягкими, ласкающими движениями

Генри мог бы привести множество доводов по поводу того, почему ему не хотелось бы жить рядом с дамой-кавалеристом, но он ограничился одним, самым важным:
- Потому что я хочу видеть рядом с собой только вас! - сказал он, наклоняясь и целуя Элис в макушку. В отражении зеркала он видел ее лицо - красивое, как у богини Весны, и мог любоваться его правильными чертами. Голубые глаза при свете свечей казались темнее и приобрели насыщенный фиалковый оттенок, светлые волосы отливали золотом, а в вырезе ночной сорочки виднелась соблазнительная ложбинка между двумя восхитительными холмиками, которые он так любил целовать. Пальцы Генри продолжили мягко массировать плечи Элис, постепенно опускаясь все ниже, но мыслями он был уже далеко: в памяти вспыхивали упоительные воспоминания об их ночах, проведенных вместе, отчего мысли, несмотря на усталось тела, начинали течь в одном единственном направлении.

Генри подхватил жену на руки и отнес в постель, которая была настолько же мягкой и удобной, как и супружеское ложе в их калькуттском доме. Всю его усталость как рукой сняло, он чувствовал себя бодрым и счастливым от осознания того, что рядом с ним - лучшая женщина на свете, которая, несмотря на свою хрупкость и мягкость, готова делить с ним и радости, и невзгоды.
- Завтра мы можем позволить себе поспать подольше, - прошептал он на ухо Элис, как бы оправдывая то, что не торопится заснуть. - А после завтрака отправимся выбирать ковер и смотреть город.
После этого он замолчал и перешел к гораздо более приятным, чем разговоры, действиям.