Генри стоял рядом с алтарем, ожидая, когда к нему подойдет его возлюбленная. На него мало кто обращал внимание, поскольку взоры большинства присутствовавших были обращены ко входу. Но такое безразличие его нисколько не волновало, хотя он и чувствовал известный трепет, который чувствует почти каждый жених, особенно когда его невеста молода и ослепительно красива. Невольно он сравнивал полную света и в тоже время строгую и монументальную обстановку кафедрального собора с темной закопченной кузницей в Гретна-Грин, освещаемой лишь огнем, пылавшим в кузнечной печи. Но точно также ярко, как и огонь, пылало тогда его сердце, сжигаемое неразделенной любовью, разгоревшейся так внезапно, что он и опомниться не успел. Любовь эта со временем не стала слабее, но трансформировалась в нечто гораздо более устойчивое, глубокое и спокойное, сравнимое разве что с безбрежным океаном, который после ужасающего шторма, вздымавшего громадные валы, наконец успокоился и мерно, глубоко дышал своей широкой грудью. И самое главное, теперь он знал, что его тоже любят, и это наполняло его счастьем и уверенностью в завтрашнем дне.
Как только послышались возгласы, оповестившие о том, что свадебный кортеж подъехал к церкви, вице-губернатор Халлидей поднялся со скамьи и прошествовал к выходу, вызвав немалое волнение и удивление в рядах зрителей. Вернулся он, ведя под руку невесту - прекрасную, как утренняя заря, и такую же юную и чистую. У Генри перехватило дыхание при взгляде на Элис. Следуя старинной традиции, он еще не видел ее в подвенечном платье, и сейчас ему казалось, что по широкому проходу к нему идет не женщина из плоти и крови, а волшебное видение, сотканное из прозрачного воздуха, солнечных лучей и свежих, полураспустившихся бутонов роз.
Он не замечал ничего и никого вокруг - ни придирчивых женских взоров, которые ощупывали каждую складку на платье Элис, ни благосклонных взглядов мужчин, любовавшихся ее красотой и изяществом, ни даже того, как Перкинс, сидевший рядом с Ханной в первом ряду, вытащил из кармана платок размером с половину поля для игры в крикет и прижал его к глазам, а затем шумно высморкался от избытка чувств. Единственное, о чем Генри мог сожалеть в эту минуту - это о том, что его дядя не присутствует на свадьбе, в то время как отсутствие баронета Уайта его несказанно радовало. Вице-губернатор Халлидей, исполнявший роль посаженного отца, вёл себя так естественно, что если бы его не знала в лицо вся Калькутта, могли бы решить, что это родной отец Элис. Какой великолепный контраст они представляли, подумалось Генри: высокий, широкоплечий вице-губернатор, чьи виски уже посеребрила благородная седина, и хрупкая, миниатюрная Элис, вполовину ниже его ростом, доверчиво опиравшаяся на его сильную руку.
