Резиденция вице-губернатора располагалась на тридцати акрах* земли в южной части Калькутты. Дворец не уступал в роскоши резиденции генерал-губернатора Индии (впрочем, до 1854 года он ею и являлся). Генри уже побывал там пару раз вместе с женой и каждый раз замирал от восхищения строго выверенными, классически прямыми линиями и сиянием белоснежного камня, из которого было построено здание. По-прежнему мучаясь от уязвленного самолюбия, он хотел было отправиться на первую репетицию на арендованном слоне, но вовремя взялся за ум и сообразил, что подобная эскапада лишь вызовет насмешки окружающих. Посему он велел заложить коляску, надел свой драгунский мундир, прихватил томик пьес Шекспира, который позаимствовал в библиотеке кафедрального собора Святого Павла, и отправился вместе с Элис в Бельведер-хаус.
Накануне, в воскресенье, они с женой встретились с епископом Калькутты, преподобным Уилсоном, и обсудили с ним все детали предстоящего венчания, которое было назначено на среду, двадцать четвертого октября. И месяц, и день недели согласно устоявшимся обычаям были благоприятны для женитьбы, но кроме этого, они успевали повенчаться до того, как Генри по приказу фельдмаршала Гомма предстояло отправиться в служебную поездку в Аллахабад. Епископу Генри сказал, что они с Элис зарегистрировали брак в бюро записи актов гражданского состояния в Карлайле сразу после Рождества 1854 года, поскольку очень спешили по причине того, что ему надо было возвращаться в расположение британского экспедиционного корпуса в Крыму. Епископ задал несколько вопросов и очень внимательно выслушал ответы лейтенанта, то и дело бросая задумчивые и одобрительные взгляды на его очаровательную супругу. Особенно его заинтересовал тот факт, что новоиспеченная миссис Кендал отправилась в Крым, как только узнала о ранении мужа. Итак, Рубикон был перейден, и через две недели им предстояло повенчаться в главном соборе Калькутты. И тем не менее Генри снедала жгучая ревность. Она была так сильна и всеобъемлюща, что не давала ему ни думать ни о чем другом, ни радоваться жизни, и даже страстная ночь любви, которую подарила ему Элис накануне**, не исцелила его мятущуюся душу. Он перечитал пьесу о потерявшем рассудок венецианском мавре, дотошно выискивая в ней аналогии тому, что чувствовал сам, но единственное, что понял, - то, что безумная и неистовая страсть часто оборачивается трагическими развязками, и что на самом деле ревность не нуждается в причинах и поводах: она зарождается вне зависимости от их наличия и питает сама себя, сначала медленно и подспудно тлея, как торф на болотах, а затем разгораясь с невиданной силой, как кузнечный горн, раздуваемый мехами.
Генри покосился на Элис, сидевшую рядом с ним: она была так свежа, так хороша и так счастлива от предвкушения репетиции, что у него мучительно сжалось сердце. Если бы это было в его власти, он приказал бы Шихкару повернуть лошадей и ехать обратно, а затем, когда они вернулись домой, отнес бы жену на руках в супружескую спальню и набросился на нее, невзирая на ее протесты, чтобы доказать себе и ей, что она по-прежнему в его власти, что ее тело и душа принадлежат только ему одному и никому другому. Вместе с этим он страшился встречи с Джеймсом. Его друг, которому он до недавнего времени всецело доверял, в одночасье превратился в угрозу.
- Интересно, лейтенант Томас уже в Бельведер-хаусе или опаздывает, как это часто с ним случается, - с кривой усмешкой задал он вопрос жене, понимая, что несправедлив к старому и испытанному другу. - Кстати, как часто вы с ним виделись во время моего отсутствия?
*12 гектаров
**согласовано
