Генри проснулся от того, что чья-то рука потрясла его за левое плечо.
- Перкинс? Который час? - пробормотал он, чувствуя, что в курительной стало значительно теплее, чем было тогда, когда Элис делала ему повязку на раненую руку. Он взглянул  на кресло, стоявшее напротив: в нем мирно спала его жена, укрытая теплым пледом.
- Семь утра, сэр! - прошептал в ответ денщик. - Я камин растопил, а Джайлз плед принесла для леди и горячей воды для вас: давайте-ка я вас побрею, что ли, а то миссис Кендал как проснется - испугается.
Генри с трудом стряхнул с себя оцепенение, вызванное внезапной побудкой: впрочем, в армии в зимнее время их будили звуки трубы именно в семь утра.
- Что, прямо здесь? - спросил он денщика, - Думаю, лучше пойти в мою комнату...
- Нет, сэр: там Полли постель перестилает и чистит ковер и портьеры. Смену белья я вам сюда принес: да вон там, в уголке  за ширмой и переоденетесь, а я вас после этого...
Денщик выразительно помахал перед носом лейтенанта бритвой, чиркнул себя ребром ладони по горлу и зловеще оскалился. Генри поморщился, не оценив шутку:
- Хорошо, только потише говори, не то разбудишь миссис Кендал.
Следующие полчаса они провели в полном молчании: Генри, вынужденный из-за неподвижности правой руки доверить бритье Перкинсу, стоически  претерпевал экзекуцию,  а Перкинс был настолько поглощен своими обязанностями цирюльника, что не произнес ни слова, покрывая щеки лейтенанта мыльной пеной и затем соскребая ее вместе со щетиной.
Закончив, Перкинс вытер с лица лейтенанта остатки мыльной пены полотенцем, смоченным в воде, в которой плавали кожура лимона и несколько веточек свежего розмарина, позаимствованных им на кухне у Джайлз, и отступил на шаг, любуясь результатом:
- Другое дело, сэр! Хоть сейчас на парад перед лордом Регланом.
Генри провел левой рукой по одной щеке, затем по другой и вынужден был признать, что Перкинс действительно постарался на славу. В чистом белье, на которое Перкинс помог натянуть ему брюки и дядюшкин халат, он чувствовал себя значительно лучше. Водрузив повязку на прежнее место, денщик стал складывать в таз бритвенные принадлежности, собираясь уходить.
Генри вспомнил о своем намерении раздобыть для жены цветы посреди зимы.
- У меня к тебе поручение, Боб: поезжай в теплицы Мастерса и купи  две дюжины красных роз, а если у него есть фиалки, то и их тоже.
Перкинс понимающе кивнул:
- Ну да, ну да... У вашего-то  дяди в оранжерее одни папоротники да архидевы...
- Орхидеи. Но миссис Кендал больше любит розы, поэтому отправляйся в теплицы. Все запомнил?
-  Две дюжины красных роз и фиалки. - повторил Перкинс. -  А фиалок сколько?
- Ну... давай корзинку! - нашелся Генри.

Перешептываясь с Перкинсом, он то и дело бросал обеспокоенные взгляды на спящую жену, опасаясь ее разбудить, но она спала крепким сном праведницы. Выпроводив Перкинса, лейтенант снова уселся в кресло и устремил взгляд на Элис: до сих пор он никогда не видел ее спящей и сейчас любовался умиротворенным выражением ее ангельского личика.

Спросонья Элис выглядела еще более беззащитной и хорошенькой, чем обычно. Небрежно разметавшиеся по плечам белокурые пряди делали ее моложе, хотя даже и с  аккуратно уложенными в высокую прическу волосами она казалась Генри семнадцатилетней, что порой его изрядно смущало: обычно он предпочитал женщин, более близких ему по возрасту. Генри подавил вздох, представив, что в иных обстоятельствах мог бы каждое утро просыпаться первым и любоваться на сонное личико жены, покоившееся на соседней подушке. Затем будить ее поцелуем, а потом... Лейтенант незаметно ущипнул себя левой рукой за запястье правой, чтобы остановить новый поток неиссякаемых и нескромных фантазий.
- Доброе утро, чувствую я себя превосходно, - заверил он жену, и это было почти правдой. Томас был недалек от истины, когда сказал сразу после дуэли, что рана пустяковая. Но Генри хотел все-таки дождаться окончательного вердикта доктора Рассела, чтобы быть уверенным, что ему можно отправляться в дорогу сегодня же.
- Уже около восьми утра, а в девять придет с визитом доктор Рассел. Я попрошу его зайти к вам, чтобы он осмотрел ваши ладони  и дал рекомендации по лечению ожогов. А сейчас позвольте мне удалиться: пойду собирать вещи и заодно отправлю к вам Полли, чтобы она помогла вам переодеться и приготовиться к встрече с доктором. Перкинс сказал, что она делает уборку в моей спальне.
Про цветы, за которыми он послал Перкинса, Генри не упомянул: хотел сделать жене перед отъездом приятный сюрприз. Его немного волновало, что розы будут красными: все же Элис говорила, что предпочитает розовые, - но красный цвет представлялся ему более уместным, когда речь шла о подарке от офицера, пусть тайно, но горячо влюбленного в свою жену. Быть тайно влюбленным в жену представлялось ему нелепостью, но он не мог объясниться Элис в своих чувствах, поскольку  был уверен, что это ее расстроит и смутит.

В глубине души Генри удивлялся упрямству жены и в то же время восхищался ее душевной стойкостью. На ее месте другая женщина уже пролила бы потоки слез и вызвала бы к себе дюжину докторов, лишь бы спасти свои руки от последствий ожогов. Ведь руки, наряду с хорошеньким личиком и стройной фигурой, составляли главный капитал прекрасной дамы! Конечно, любая леди большую часть времени скрывала их под перчатками, но все же иногда ей приходилось их снимать, чтобы протянуть свои пальчики для поцелуя мужу или поклоннику. Но Элис, кажется, нисколько не волновала перспектива показывать кому-либо свои ладони, изуродованные шрамами.
- Я настоятельно прошу вас выполнить мою просьбу, - резко ответил Генри, вставая с кресла. - Доктор Рассел - знающий и опытный врач, а я хочу уехать, будучи уверен в вашем благополучии. Другие же пациенты доктора волнуют меня постольку-поскольку. Идемте же: я провожу вас до вашей комнаты и пришлю к вам Полли. И еще: я уверен, что мой дядя не оценит столь легкомысленного отношения к своей внешности и здоровью, которое вы только что продемонстрировали.
Генри чувствовал, что его тон был слишком резким и высокомерным, но он также ощущал, что несет за Элис ответственность, как любой мужчина - за любимую женщину, кем бы она его ни считала: другом, братом или случайным знакомым старше ее по возрасту и гораздо более опытным

У Генри голова шла кругом от того, как настроение и поведение жены влияло на его собственные.  Только что он сурово выговаривал  ей за легкомысленность и неосмотрительность, в полной мере  ощущая свою правоту, но ее опущенная голова и поникшие плечи в сочетании с дрожащим голосом, умолявшим о прощении, заставили его снова почувствовать себя кругом виноватым. Генри преградил жене дорогу, не давая ей возможности открыть дверь и выйти.
- Элис, - теперь его голос звучал иначе: тихо и мягко, - Я не враг вам. Я всего лишь хочу заботиться о вас и предупреждать ошибки, которые вы можете совершить по неведению или неопытности. Может быть, вам никогда не приходилось видеть шрамы от ожогов, а я видел их слишком часто.
Ему приходилось видеть лица и руки солдат, получивших пороховые ожоги. К счастью, случай Элис был другого толка, но он не мог не беспокоиться о ее нежной, как лепестки роз, коже, которую она так безрассудно подвергла опасности.
- Красота женщин быстротечна и уязвима, но при этом делает жизнь мужчин более яркой и полнокровной. Вы так красивы, что вам позавидовала бы королева фей, поэтому не старайтесь сократить тот срок, который отвела вашей красоте Природа.
Генри открыл дверь и добавил, пытаясь обратить все в шутку:
- Кстати: у наших союзников турок есть примечательный обычай: жена всегда идет позади мужа, выказывая ему таким образом уважение и почтение. В свою очередь, муж первым встречает возможные опасности.

- Да, возможно, это и так, - с некоторым сомнением в голосе произнес Генри, вспомнив, с каким презрением его соотечественники стали относиться к турецким союзникам после битвы за Балаклаву. Если позорное бегство с поля боя можно было считать проявлением мудрости или благоразумия, значит мудрецов среди подданных султана Махмуда II было и впрямь в избытке.  - Что же, я рад, что мы с вами друг друга понимаем.
Так ли это было, он не был уверен: соглашаться с каждым словом собеседника - не значит его понимать, тем более - принимать  то, что он говорит. Элис порой выглядела и вела себя так покорно, что он чувствовал себя восточным деспотом, запугавшим невольницу. Интересно, способна ли она вообще возражать ему или кому бы то ни было? Генри был уверен, что у его жены всегда и на все есть свое мнение, но она настолько редко выражала его в присутствии мужа, что порой казалось, что оно отсутствует напрочь. Поскольку матери он лишился рано, а его опекун был холостяком, Генри не имел перед глазами примера того, как должна вести себя хорошая жена. Леди Ребекка, которую он знал с детства, выражала свое мнение в присутствии мужчин совершенно свободно, однако эти мужчины не были ее мужьями, а поскольку Генри не застал в живых ее собственного мужа, лорда Чатсуорта, то и не мог сказать, так же решительно ли она вела себя в его присутствии.
Доведя Элис до двери ее комнаты, он поклонился и удалился в свою, где Полли заканчивала уборку. На спинке стула висели выстиранная и отглаженная рубашка и отчищенный и починенный мундир.
Генри сердечно поблагодарил служанку за ее хлопоты и заботу и попросил ее зайти к миссис Кендал с тем, чтобы помочь той переодеться. Полли, сделав книксен, ушла, бросив на него очередной печальный взгляд, а он  взял с каминной полки медальон с портретом матери и снова стал его рассматривать, удивляясь и сокрушаясь тому, как мало от ее облика и характера сохранилось в его памяти.
- Генри, мой мальчик! Ты уже на ногах! - голос дяди оторвал лейтенанта от созерцания портрета.
Сегодня Бартоломью Кендал выглядел как обычно: образцом почтенного джентльмена, достаточно крепкого для своих преклонных лет.
- Доброе утро, дядя!
Генри встал, приветствуя старика, и протянул ему медальон:
- Я нашел это в кармане халата, который вы мне принесли вчера...

Бартоломью Кендал не  стал брать в руки медальон, протянутый ему племянником.
- Я давно хотел отдать его тебе, только всякий раз что-то мешало, - медленно промолвил он. - Твоя матушка была удивительной женщиной, Генри... Ты заметил, как сильно твоя жена на нее похожа? И внешне, и по характеру. Впрочем, вряд ли ты помнишь Элизабет так же ясно, как помню ее я: ты был слишком мал, когда Бог забрал ее к себе. Сохрани ее портрет: он будет для тебя памяткой и о ней, и о твоей прелестной жене.
Генри убрал медальон в карман и собирался поблагодарить дядю за столь бесценный подарок, но ему помешало сделать это появление доктора Рассела. Бартоломью воспользовался этим, чтобы  избежать дальнейших расспросов племянника, и покинул его спальню.
Следующие полчаса пролетели незаметно: доктор снял старую повязку, обработал рану какой-то не слишком хорошо пахнущей мазью, снова перевязал плечо и жизнерадостно заметил:
- Вы поразительно быстро идете на поправку, лейтенант! Такое я встречаю впервые двже с учетом того, что кость и жизненно важные артерии не задеты! Не иначе, у вас есть свой собственный ангел-хранитель. Уверен, что через пару недель вы забудете о ране.
Генри был склонен с ним согласиться, памятуя о том, как трепетно и заботливо ухаживала за ним жена.
- Благодарю, доктор. Не сочтите за труд навестить моего ангела-хранителя, который по печальному стечению обстоятельств обжег свои заботливые руки. И прошу вас: не отказывайтесь от вознаграждения, которое вы заслужили.
Рассел был из тех, кто быстро складывает два и два.
- Миссис Кендал нуждается в моей консультации? Буду рад оказать ей любую помощь. О вознаграждении не беспокойтесь: я уже говорил вам, что друзья и родственники моих друзей - мои друзья. А от них я не считаю возможным принимать плату за услуги. Где я могу найти миссис Кендал?
Получив инструкции вместе с благодарностями и приглашением к завтраку, доктор удалился, не преминув напомнить пациенту об осторожности в обращении с лауданумом.

По дороге в столовую Генри остановился у комнаты Элис и хотел было постучать в дверь, но передумал и отправился вниз в одиночестве. В столовой он застал дядю и доктора, жарко обсуждавших августовскую вспышку холеры в Лондоне, эпицентром которой стала Брод-стрит*. Бартоломью Кендал высказывался в пользу зловредного влияния ретроградных планет, явившегося, по его мнению, причиной эпидемии, доктор горячо поддерживал теорию миазмов, принятую всеми без исключения медицинскими светилами.
- Помилуйте, сэр! - парировал он очередной астрологический аргумент хозяина дома, увидев вошедшего в столовую лейтенанта. - Вы действительно считаете, что планеты, оказывающие влияние на столицу,  с той же силой воздействуют на области, удаленные от нее на тысячи миль? Лейтенант, скажите нам: в Крыму есть холера?
- Увы, есть...
Генри совершенно не хотелось рассказывать о потерях, которые терпели английские войска по милости этого страшного заболевания, тем более, что он сам перенес его и удивительным образом выжил. Сев за стол, он придвинул к себе тарелку, взял вилку в левую руку и принялся ковырять омлет, приготовленный для него Джайлз.
- Вот! - торжествующе заявил доктор Рассел, - Холера - это не кара небесных светил или иных высших сил, а заболевание, вызываемое миазмами или загрязнениями, коих в изобилии не только в Лондоне, но и везде! Вы согласны со мной, лейтенант?
Генри был вынужден согласиться, вспомнив, в каких ужасающих условиях приходилось существовать английским офицерам и солдатам.
- Ха! Ваше утверждение лишь подтверждает известное изречение Гермеса Трисмегиста "Что наверху, то и внизу" - воскликнул Бартоломью Кендал. - Внизу - миазмы и грязь, наверху - зловредные планеты!
Доктор фыркнул и, вооружившись ножом и вилкой, атаковал сочный кусок бекона.
Бартоломью Кендал недовольно поджал губы, взял с подноса, на котором лежала утренняя почта, один из конвертов и вскрыл его, вытащив несколько густо исписанных листков. Надев очки, он принялся читать письмо,  оставив без внимания овсянку и копченую рыбу.
Генри воспользовался паузой в споре, чтобы вполголоса спросить у доктора о прогнозе, который тот был в состоянии дать по поводу ожогов на руках Элис.
- Не волнуйтесь, сэр! - доктор шумно прихлебнул кофе из чашки. - Два-три дня покоя и хорошего ухода - и ладони вашей супруги снова станут такими же розовыми и гладкими, как у младенца! Кстати, о младенцах: в случае необходимости, я всегда к услугам миссис Кендал. Надеюсь, вы не из тех, кто доверяет повивальным бабкам?
Генри поспешно заверил эскулапа в том, что при случае к миссис Кендал вызовут его, а не какую-нибудь старую Молли, хотя с унынием и отметил про себя, что услуги доктора, связанные с помощью роженицам, вряд ли когда-нибудь понадобятся.
Ни Элис, ни лейтенант Томас еще не пришли и за столом оставалось два свободных прибора: один рядом с  дядей и напротив того места, где сидел Генри, второй - по правую руку от него. И Генри гадал, какое место займет его жена, если появится в столовой раньше его друга.

Бартоломью Кендал оторвался от письма, которое до того читал с большим вниманием и интересом:
- Доброе утро, миссис Кендал! Как удачно, что отныне наше скучное мужское общество будет всегда украшено и оживлено присутствием свежей английской розы! Но что у вас с руками, дитя мое?
Бартоломью даже чуть привстал со стула, изумленно разглядывая руки Элис в тонких перчатках, под которыми угадывались бинты.
- Смею заметить, сэр, ничего страшного, - вмешался доктор Рассел. - Леди имела неосторожность обжечься, но я осмотрел следы от ожогов и уверяю вас в том, что опасности никакой. Всего лишь незначительные повреждения кожного покрова, с которыми в считанные дни справится прописанное мной снадобье.
- Что ж, в таком случае могу поблагодарить вас за своевременное врачебное вмешательство, доктор.
Бартоломью снова уселся поудобнее и побарабанил пальцами по письму, лежавшему рядом с его тарелкой:
- Вы слышали о скандале, связанном с разводом Джона Рёскина? Думаю, вряд ли: в нашу глушь новости доходят с таким опозданием, что впору успеть трижды жениться и развестись. Я только что узнал из письма своего лондонского знакомого о том, что брак был расторгнут в июле этого года. Бедняга Рёскин! Быть обвиненным в неизлечимой импотенции собственной женой и пройти через все эти унизительные врачебные досмотры... Впрочем, ваши коллеги осматривали не его, а бывшую мисс Грей, чтобы предоставить суду доказательства отсутствия консумации.
Генри выронил вилку из пальцев и она глухо звякнула о край тарелки
- Дядя!
Бартоломью посмотрел на племянника с искренним удивлением:
- Что такое? А... ты имеешь в виду, что я не должен смущать слух леди упоминанием несостоятельности некоторых мужчин? Но это смешно, Генри: Элис - замужняя дама, а доктор Рассел - профессионал высшей пробы, в присутствии которого подобные разговоры как раз уместны. Леди Ребекка, уверен, согласилась бы со мной.
Доктор Рассел, до которого столичные светские сплетни наверняка доходили с еще большим опозданием, чем до Бартоломью Кендала, с энтузиазмом поддержал внезапно всплывшую пикантную тему:
- Вы совершенно правы, сэр! И прошу вас, продолжайте: я впервые слышу об этом хм...инциденте. А разводы, к счастью или несчастью, столь редки, что и не надеюсь в скором времени услышать о другом подобном.
Генри, кипя от возмущения, опустил взгляд в тарелку: ему оставалось утешаться лишь той мыслью, что его жене неизвестно значение слов импотенция и консумация. Отчего-то он чувствовал себя так же скверно, как должен был бы чувствовать несчастный Рёскин, чье исподнее выполоскали у всех на глазах. И ведь Элис, пожелай она получить развод, ничего не стоило провернуть тот же трюк, с которым так легко справилась жена Джона Рёскина. Развод давал право вновь выйти замуж, в то время как раздельное проживание, которое он ей недавно предложил, - нет.

- Боюсь, не смогу описать вам симптомы этого заболевания, поскольку сам им не страдаю, - вполголоса ответил Генри жене, - Но прошу вас: не спрашивайте о нем доктора Рассела или кого-либо другого: это может поставить нас с вами в неловкое положение.
Неосведомленность жены должна была бы его радовать, но он, напротив, приходил от нее в отчаяние. До сих пор он никогда не задумывался о том, откуда или от кого женщины узнавали о физической стороне любви. Ему самому никто ничего не объяснял, но ведь он как-то понял, в чем соль и суть процесса. Впрочем, нет: его первой женщиной была замужняя дама,  старше его лет на десять и весьма опытная. И однако, в отличие от Элис, он тогда горел желанием узнать все подробности, и его наставнице скорее приходилось сдерживать его, нежели направлять и разжигать в нем желание. Но как разбудить желание в девушке, которая приходит в ужас от поцелуя? Или все дело в том, что он попросту ей не нравится? Генри уже не раз задавал себе этот вопрос и до сих пор не получил ни одного знака от Элис, который бы развеял его сомнения.
Занятый своими мыслями, Генри едва не пропустил мимо ушей вопрос, заданный лейтенантом Томасом.
- Мой противник оказался на высоте, - лаконично ответил он, прикоснувшись к правому плечу. - Но довольно об этом, Джеймс. Мне гораздо интереснее узнать, сколько лет длился неудачный брак мистера Рёскина.
Бартоломью Кендал удивленно взглянул на племянника, столь неожиданно продолжившего тему, против которой сам же так горячо выступал поначалу.
- Шесть, - сказал он и сунул в нос понюшку табаку, оглушительно чихнув сразу же после этого.
Шесть лет! Генри оторопело смотрел на дядю, не веря своим ушам. Неужели здоровый мужчина мог целых шесть лет мириться с тем, что жена не допускает его в свою постель? Что бы там ни решили доктора и суд, в то, что вина лежала на муже, он не верил: возможно, потому, что на собственном примере убедился: иным женщинам противны собственные мужья.

Генри наградил друга долгим взглядом и ничего не выражающим тоном произнес:
- Наверняка миссис Рёскин успела  найти мужу здоровую замену еще до начала суда...
- Вот-вот! - поддакнул его дядя, - Мой знакомый сообщает, что по слухам,  в этом неприглядном деле есть еще один фигурант: некий художник, который является другом семьи и которому протежировал Джон Рёскин, неоднократно писавший хвалебные статьи, посвященные его мазне. Однако самое время вспомнить евангельскую мудрость: "Не судите, да не судимы будете!" Лейтенант Томас, доктор Рассел: пользуясь случаем, хочу поблагодарить вас за ту поддержку, которую вы оказали моему племяннику вчера утром. Двери моего дома всегда для вас открыты. Вы, лейтенант, наверняка будете вынуждены вернуться в полк, как и мой бедный Генри, но вас, доктор, жду в ближайший вторник на партию виста и стаканчик кларета!
- Обязательно воспользуюсь вашим приглашением, сэр! - доктор выглядел весьма довольным. - Что касается болезни, упомянутой вашим корреспондентом, я склоняюсь к выводу о том, что тут замешано нечто другое. Один из величайших медицинских авторитетов современности, доктор Эктон, утверждает, что все женщины по природе своей холодны, как...
Генри все это порядком надоело, и он, не дослушав, довольно бесцеремонно перебил Рассела, громко попросив слугу узнать, не вернулся ли его денщик.
По-видимому, оратор и сам сообразил, что чуть было не сел в лужу, учитывая присутствие за столом леди, и перевел разговор на более приемлемую тему, а именно - вызвал хозяина дома на дискуссию о сравнительных характеристиках кларета и малаги.
Слуга сообщил, что Перкинс вернулся и ожидает на кухне. Генри извинился перед сотрапезниками и вышел из-за стола, пообещав вернуться через несколько минут.

Подойдя к двери кухни, Генри расслышал сдавленный мужской стон, а вслед за ним -  звуки женского голоса, в котором он с большим трудом распознал голос Джайлз, настолько мягко и ласково тот звучал.
- Потерпите, мистер Перкинс...еще немного, совсем чуть-чуть, - ворковала Джайлз, и Генри с некоторой опаской открыл дверь, недоумевая, чем занимается его денщик на пару с дядиной кухаркой. Но самые его смелые предположения рассыпались в прах, когда он увидел Перкинса, в приспущенных штанах лежавшего животом вниз на кухонном столе, в то время как Джайлз колдовала на той его частью тела, которая располагалась  пониже поясницы.
-Ай! - вскрикнула кухарка, увидев лейтенанта, и выронила из рук какой-то блестящий инструмент. Перкинс вскочил со стола, натягивая штаны, но тут же страдальчески сморщился и охнул.
- Что здесь происходит? - поинтересовался Генри, но увидев на столе  несколько круглых свинцовых зернышек, все понял.
- Сторож в парке леди Чатсуорт выстрелил дробью, - неохотно объяснил Перкинс, проследив за взглядом лейтенанта. - Я уже от ограды ярдов на двадцать успел отойти, да и стрелок он неважный: так, краешком задело.
- Все верно, сэр! - энергично закивала головой Джайлз. - Там всего штучек пять или шесть застряло. Четыре я уже вытащила!
- А что ты делал в парке леди Чатсуорт? Я ведь послал тебя в теплицы за цветами для миссис Кендал! - начиная закипать, спросил лейтенант.
- Ну так я сначала туда и отправился, да только мистер Мастерс мне сказал, что у него, окромя фиалок, ничего нет: третьего дня все розы и лилии скупил на корню управляющий леди Чатсуорт для бала...
- И? - холодея от недоброго предчувствия, поторопил денщика Генри.
- Ну... - Перкинс бросил на него взгляд исподлобья, - Я из теплиц поехал к леди Чатсуорт, объяснил ей, что так и так, лейтенант Кендал просит поделиться цветами... Она мне: "Конечно, дружок: мне для лейтенанта Кендала ничего не жалко! Ступай к Салли и попроси завернуть две дюжины роз"... А когда я уже вышел за ворота с этим огромадным свертком, сторож, видно, решил, что я что-то спер, и пальнул мне в спину без предупреждения.
Концы с концами в рассказе  Перкинса никак не вязались друг с другом, но Генри понимал, что даже если он выяснит всю правду, изменить ничего нельзя. К тому же он прекрасно знал своего денщика: получив приказ, тот выполнял его, не гнушаясь никакими средствами. А с леди Ребеккой придется объясняться...
- Я попрошу доктора Рассела осмотреть тебя, но полагаю, что в Саутгемптон мы сегодня не поедем. - устало промолвил он. - Где цветы, которые тебе так любезно позволила взять леди Чатсуорт?
Перкинс заметно повеселел, решив, что гроза обошла его стороной.
- Полли наверх унесла, в комнату миссис Кендал, - бодро отрапортовал он. - Не надо доктора, сэр: Джайлз уже почти все вытащила. Завтра буду как новенький, вот увидите!

Оставив денщика на попечение Джайлз, лейтенант вернулся в столовую, и вместо своей жены застал там леди Ребекку, что-то рассказывавшую внимавшим ей троим джентльменам. Увидев Генри, леди Ребекка бросила укоризненный взгляд на его повязку и заявила:
- Я все знаю, лейтенант! Вчера ваш дядя прислал мне записку с сообщением о неудачном выстреле  на охоте, жертвой которого вы стали. Собственно говоря, я и приехала с тем, чтобы проведать вас и вашу прелестную жену. Доктор Рассел только что заверил меня, что вашей жизни ничто не угрожает, да я и сама  это вижу. Ох уж эти ружья! Я всегда относилась к ним с предубеждением. А сегодня, представьте себе, в моем собственном доме тоже выстрелило ружье. Какой-то злоумышленник проник на зимнюю террасу, где были выставлены цветы, оставшиеся после бала, и  украл две дюжины алых роз. Старый Броуди - это привратник, - заметил вора, когда тот уже перелез через ограду и стремительно удалялся в сторону поджидавшего его экипажа: по-видимому, у него был сообщник.  Разумеется, старик не мог преследовать его: ему уже почти семьдесят, и передвигается он с трудом. Поэтому он выстрелил в него из охотничьего ружья, которое всегда висит на стене привратницкой: на моей памяти это случилось впервые, но как говорят, ружье, висящее на стене, обязательно когда-нибудь выстрелит. К сожалению, руки у него  дрожат, да и зрение оставляет желать лучшего, поэтому он промахнулся и вор сумел ускользнуть от наказания. Но я все равно наградила своего верного охранника совереном за его храбрость и преданность.
Генри сел на свое место, чувствуя, что у него начинают пылать уши: как он и подозревал, Перкинс не остановился  даже перед кражей, чтобы выполнить его поручение, пусть в награду за это и получил заряд дроби пониже спины.
- Поразительная наглость! - сказал он, чтобы что-то сказать. -  Подданных султана Махмуда Второго наказывают за воровство ударами палок по пяткам: я думаю, что было бы не худо ввести такое наказание и у нас в Англии. Припоминаю недавний случай, когда турок, укравший у одного из наших офицеров  пару шерстяных  носков, получил сто палочных ударов.*
- О! - леди Ребекка округлила глаза. - По-видимому после этого носки ему уже не понадобились? Да уж, дикий народ эти турки. Поднимусь-ка я к вашей очаровательной жене, лейтенант: я успела по ней соскучиться за те сутки, что мы не виделись.
- Нет! - воскликнул Генри с таким ужасом, что все присутствующие с удивлением на него посмотрели. - Простите, миледи, но миссис Кендал не слишком хорошо себя чувствовала с утра и... и.... боюсь, она не сможет сейчас принимать никого, даже вас.
- Что за чушь? Генри, порой вы бываете невыносимым занудой: в вашем-то молодом возрасте! Если Элис плохо себя чувствует, я тем более должна ее навестить и ободрить!
Встав со стула, леди Ребекка развернулась и выплыла из столовой так же гордо, как военный фрегат.
Генри сокрушенно покачал головой, предчувствуя неминуемый скандал.

*Задокументированный факт времен Крымской кампании.