Из мрака и снежной круговерти выступили три фигуры и окружили сестру Стоун тесным кольцом Поначалу казавшиеся бесплотными тенями вблизи они выглядели как три девушки из плоти и крови, но удивительно бледные, - настолько, что их кожа сливалась оттенком со снежной пеленой. Одеты они были не по погоде, - в легкие сорочки без рукавов из небеленого полотна, которые своим простым покроем и тканью  напоминали саван. Все три были молоды и красивы, но их лица были странно неподвижны, а запавшие глаза напоминали провалы, - черные ямы, на дне которых клубилась непроглядная мгла. Три пары темных глаз жадно поедали взглядами сестру Стоун, как будто она была лакомым кушаньем, лежавшем на серебряном блюде, которое нужно было непременно отведать, и чем скорее, тем лучше. Снег, падавший на лица и оголенные руки этих трех созданий, не таял, а превращался в  кристаллы, которые липли друг к другу и образовывали сложный геометрический узор, сверкавшей броней окружавший их головы и плечи.
- Час настал, сёстры! – свистящим шепотом произнесла одна из дев и хищно улыбнулась, приподняв верхнюю губу и обнажив мелкие белые зубы, в идеальном ряду которых выделялись два длинных и острых клыка. – Вонзим же зубы в эту нежную плоть и напьемся  горячей крови, которая согреет нас: о, как же холодно было лежать в мерзлой земле...
- Напьемся, напьемся! – ликующими голосами откликнулись две ее товарки, как будто речь шла о веселой пирушке с горячим эгерским вином, и простерли скрюченные когтистые пальцы  к сестре Стоун, собираясь схватить ее, располосовать острыми когтями ее грудь  и проткнуть клыками  нежную шею. И в этот момент старшая из них замерла и сделала предупредительный жест, указывая на окно дома, в котором ярко горела лампа.
- Там есть кто-то еще! – сказала она. – Наверное, Елена, - мельникова дочка. Пойду проведаю нашу бывшую подружку, а вы пока займитесь делом.
Она круто развернулась и расправила кожистые крылья, до того сложенные за спиной. Один взмах этих чудовищных крыльев перенес ее к освещенному окну и она заскребла по стеклу когтями  и позвала голосом, ставшим вдруг невероятно нежным, испуганным и призывным:
- Елена, добрая моя подруженька! Это я, Илинка! Впусти меня, замерзаю...
Огилви, сидевший у постели больной в угрюмом молчании, услышал скрежет по оконному стеклу  и девичий голос и вскинул голову: но лампа, стоявшая на подоконнике, не давала ему рассмотреть, что что происходило снаружи.
- Илинка? – шепотом переспросил он Елену.  - Есть у вас такая подруга?

Огилви похолодел, услышав ответ Елены, несмотря на то, что в комнате было жарко и душно от ярко горевшего очага. Вспомнились рассказы мельника, - кстати, где же он? неужели с ним разделались стригои? А еще он сообразил, что сестра Стоун и графский слуга находятся снаружи дома, то есть там, где притаилась нечисть. Притаилась ли или уже вонзила клыки в беззащитных жертв? Надо было что-то предпринимать, но хирург не знал, что именно. Оставить Елену одну он не мог: стригои наверняка обладали способностью пробираться в запертые дома, как это случилось накануне, хотя Елена и приняла явь за кошмарный сон. Хотя могло быть и так, что дверь была не заперта: в сельской местности жители редко запирали двери даже на ночь, - обычай, которого Огилви не одобрял. И тут он услышал отчаянный женский крик, пробившийся сквозь закрытое окно, и узнал голос сестры Стоун. Она кого-то пыталась прогнать, - ясно кого!
Медлить было нельзя. Хирург вскочил со стула и бросился к очагу, в котором потрескивали поленья. Обмотав кисть руки тряпкой, исхитрился ухватить одно из тонких поленьев за необгоревший конец, метнулся к окну и схватил масляную лампу. О связках чеснока он напрочь забыл, оставив их висеть в изножье кровати.
- Попробуйте встать с кровати и подпереть дверь комнаты изнутри чем-нибудь тяжелым! – крикнул он Елене. – Вставайте же, черт вас дери! Соберитесь с силами и действуйте! И никого не впускайте, ясно?
Хирург сомневался, что его слова возымеют силу: девушка выглядела настолько слабой и испуганной, что вряд ли смогла бы даже дойти до двери комнаты, не говоря уже о том, чтобы подтащить к ней тяжелый комод. И все же в его врачебной практике было несколько случаев, когда доведенные до крайности люди в приливе ярости или ужаса проявляли чудеса выносливости и демонстрировали силу, которой не обладали в действительности. Правда чаще всего это касалось сумасшедших,  которых его коллеги отчего-то называли «лунатиками».
Оказавшись в сенях, хирург отодвинул засов, который предусмотрительно задвинул после ухода сестры Стоун, и выскочил наружу, держа лампу высоко над головой.
- Элизабет, я здесь! – крикнул он во всю силу легких и тут же закашлялся от ледяного воздуха. – Держитесь, Элиза...
Хирург замолчал, лишившись дара речи: на него надвигалось исчадие ада, за спиной которого хлопали и трещали на ветру огромные крылья, похожие на крылья гигантской летучей мыши. Глаза гарпии горели мрачным огнем, а зубы... Хирург сглотнул и выставил перед собой тлеющую головню, еще выше подняв лампу над головой.
- Изыди! – громовым голосом воскликнул он и снова поперхнулся пригоршней снега, которую швырнула в него метель. – Изыыы-диии, - просипел натужно, начиная вращать перед собой огненный факел, который разгорелся под действием свирепого Борея, как огонь в кузне под действием кузнечных мехов. Гарпия отшатнулась и Огилви понял, что  существо боится огня!
- Ах ты тварь, - отнюдь не галантным тоном сообщил он крылатой даме и решительно ткнул в нее концом пылающей головни, пробив в ее груди черную дыру, из которой на снег полилась отвратительная черная жижа.

В конюшне бесновались насмерть перепуганные лошади: животные не могли видеть стригоев, но чувствовали их присутствие. Огилви, расправившись с одной из гарпий, бросился на помощь к сестре Стоун, проклиная про себя трусость графского слуги, запершегося в конюшне и носа не казавшего наружу. Одна из гарпий уже готова была вонзить когти и зубы в шею сестры Стоун, и Огилви замахнулся факелом, чтобы поразить ее сзади, хотя и сомневался в успехе, ведь спину чудовища надежно прикрывали кожистые крылья. Однако в то самое мгновение, когда огонь коснулся крыльев и они затрещали и начали съеживаться, откуда ни возьмись у хирурга и сестры милосердия появился соратник: с заснеженной ветки дуба на вторую гарпию прыгнул Скун. Шерсть кота стояла дыбом и искрилась голубоватым сиянием, - точно так же, как это было на конюшне графского замка. Кот полоснул когтями по лицу гарпии, оставив на ее щеке глубокие борозды, из которых засочилась черная кровь. Гарпия закричала, - скорее, от неожиданности, чем от боли,- и закружилась на месте, забыв о сестре Стоун и пытаясь сбросить со своего затылка вцепившегося в него кота. Однако ее сетрица не собиралась сдаваться. Несмотря на то, что ее крылья тлели, распространяя вокруг себя отвратительный запах паленой кожи, она развернулась к хирургу и бросилась на него так молниеносно, что он не удержался на ногах, выронил головню и упал на спину в снег.

Огилви успел попрощаться с жизнью, когда в дюйме от его лица щелкнули ужасающие клыки гарпии, а затем из красной щели разверзнутого рта выполз  длинный шершавый язык, -  точно такой, какой слизывал и высасывал кровь из его исхлестанной батогами спины на сеннике графского замка. Он закрыл глаза, смирившись с неизбежным: глупо было умереть вот так, в забытой Богом дыре на окраине цивилизованного мира, но по-видимому, так решило Провидение. Не бывать ему главным хирургом  госпиталя Королевского колледжа! Никогда уже не побить рекорд Роберта Листона, который славился тем, что мог ампутировать ногу пациента менее, чем за тридцать секунд всего шестью взмахами хирургической пилы! Не построить внушительный особняк наподобие Миллбанк-хауса, принадлежавшего знаменитому эдинбургскому хирургу Сайму, не разбить вокруг него сад с теплицами и оранжереями, не вырастить сына, который бы пошел по его стопам... Почему он не скончался  от l’intoxication nosocomiale*, как  множество  студентов-медиков, когда еще только постигал высокое искусство хирургии?* Его бы причислили к сонму мучеников от медицины, а теперь ни одна живая душа не узнает, в каком аду окончил свои дни хирург Гектор Огилви.
Огилви был вынужден открыть глаза, когда на лицо ему брызнуло что-то теплое. Проведя рукой по щеке, он понял, что это черная кровь и ошметки мозгов гарпии, над которой возвышалась сестра Стоун с дубинкой, напоминавшей крикетную биту. Гарпия конвульсивно вздрагивала, елозя на хирурге, и по-прежнему тянулась к нему в попытке вонзить клыки в его горло и напиться горячей крови, хотя из ее треснувшего черепа вытекало наружу серое вещество. Хирург спихнул с себя гарпию и поднялся на ноги.
- Хорошо вы ее приложили, сестра! – с уважением в голосе сказал он. – Вижу, что и Скун не ударил мордой в грязь. Теперь это все надо немедленно сжечь дотла, - он обвел рукой три скрюченные фигуры, лежавшие на снегу.

* l’intoxication nosocomiale (франц.) – «больничное отравление».  Только в лондонской больнице Святого Варфоломея между 1843 и 1859 годами от смертельных инфекций скончались 40 студентов-медиков, проходивших там практику.

- Все сделаю, - пообещал хирург и, не удержавшись, добавил, - Вы бы своего слугу позвали подсобить. А то засел в конюшне, как мышь в норе, и носу не кажет. Пусть хоть пук соломы принесет для розжига. Да и дрова таскать - не женское дело. Впрочем, как знаете.
Он нагнулся, схватил за ноги ближайшую из гарпий и подтащил ее к товарке, а затем отправился за третьей, с дырой в груди. Когда три тела , мертвые, но внушавшие хирургу суеверный страх, были уложены рядом друг с другом, он отправился на поиски длинной и крепкой палки. Найти такую оказалось непросто, но в конце концов хирург нашел сломанный ветром сук дерева и тщательно обтесал его конец одним из своих хирургических ножей, превратив ветку в кол.
- Ну, с Богом! - сказал он сам себе и, приблизившись к телам гарпий, воткнул кол в грудь одной из них, - туда, где находилось ее черное сердце. Затем пришел черед второй, после нее - третьей. Хирург утер пот с лица и оперся на палку, пристально разглядывая порождения ада. Скун подошел к нему и уселся у его ног, храня молчание.
Метель тем временем начала стихать, и Огилви увидел в этом прямую связь с произошедшим. Казалось, сама Природа тихо радуется тому, что три жутких чудовища повержены в прах.

- Позвольте я вам помогу, хозяйка, - раздался рядом с Огилви бархатный голос, и хирург, вздрогнув, повернулся к его обладателю. Из-за перенесенного потрясения он напрочь забыл о том, что Скун может по желанию превращаться в человека. И сейчас кот именно это и сделал, снова оборотившись в Карла ван Хельсинга. Отвесив сестре Стоун почтительный поклон, ван Хельсинг отправился за новой порцией топлива.
Огилви взял масляную лампу, которую перед схваткой с гарпиями захватил из дома и, сняв с нее стеклянный колпак, вылил масло на дрова, чтобы разжечь костер.
- Хорошо бы соломы сверху положить, - пробормотал он и решительным шагом направился к дверям в конюшню. Подергав за ручку, он убедился, что сестра Стоун сказала правду: дверь была крепко заперта изнутри.
- Эй, приятель! - громко крикнул он, зная, что внутри находится слуга, сопровождавший сестру Стоун из замка. - А ну выходи! И захвати с собой пук сухой соломы, не то по возвращению в замок получишь плетей, когда твой господин узнает, что ты бросил его племянницу в беде! Считаю до десяти, и если не выйдешь - будет тебе наука!
И хирург начал громко считать вслух:
- Один...два...три...четыре... пять...

Видя, что сестра Стоун взялась за слугу всерьез, Огилви скромно отошел в сторонку и вернулся к костру.
Тут и ван Хельсинг появился, неся солидную вязанку дров.
- Давай-ка обратно в кота превращайся, - шепнул ему Огилви. - А то сейчас графский слуга из конюшни выйдет, удивится, расспросы пойдут, - оно тебе надо?
Ван Хельсинг согласно кивнул, что-то пробормотал себе под нос, топнул ногой, трижды сплюнул через левое плечо и завертелся волчком, после чего вернулся к своему нормальному облику.
Огилви уложил дрова "домиком" и принялся ждать, чем закончатся переговоры  между сестрой Стоун и ее трусоватым телохранителем.

Огилви похлопал себя по карманам и убедился, что спичек там нет.
- Кладите солому сюда, - показал он сестре Стоун на пирамиду из дров и трупов гарпий, хотя она и без него знала, куда и что надо класть, и бросила солому поверх дров с таким видом, как будто собиралась всыпать советчику еще сто пятьдесят плетей вдогонку к тем пятидесяти, которые он уже получил во дворе замка ее липового дядюшки*
Огилви на всякий случай отступил от погребального костра и правильно сделал: бледная рука одной из гарпий зашевелилась и попыталась схватить его за ногу. Хирург громко ойкнул и отскочил еще дальше, а пирамида из дров опасно зашаталась, поскольку трупы под неу пришли в движение.
- Скун! - заорал хирург благим матом. - Скорей в дом, за спичками! Коробок на комоде лежит!!!
И тут он вспомнил, что уходя, приказал Елене подпереть дверь изнутри чем-нибудь тяжелым. И если она все-таки нашла в себе силы на такой подвиг, ни Скуну, ни ему было не пробраться в комнату.
"Окно!" - сообразил хирург. - "Надо выбить окно!"
Он развернулся и понесся к дому, подгоняемый ужасом и решимостью

*Индивидуальные фантазии персонажа 

Огилви не стал терять время на то, чтобы проверять, заперта ли дверь комнаты. На ходу поддернув правый рукав так, чтобы он закрывал кисть, он ударил согнутой в локте рукой в стекло комнаты, и оно разлетелось вдребезги. Впрочем, образовавшаяся дыра была недостаточно большой, чтобы мужчина его роста мог в нее протиснуться, не изрезав себя торчащими крупными осколками.
- Скун, сюда! – снова заорал Огилви. – Прыгай в окно, живее! Я вижу спички: они лежат на каминной полке!
Кот моментально оказался рядом и прыгнул в дыру, - таким гибким и ловким было его тело, что он не коснулся острых осколков даже кончиками ушей. Спустя несколько мгновений он так же молниеносно выбрался наружу, держа в зубах коробок со спичками. Огилви выхватил коробок и понесся обратно к костру. К счастью, ветер стих настолько, что ему удалось с первого раза запалить дрожащими пальцами пучок длинных фосфорных спичек, и сухая солома вспыхнула, как трут, а вслед за ней загорелись и дрова, напитанные маслом. Через несколько минут, показавшиеся Огилви вечностью, погребальный костер яростно пылал, пожирая гарпий.
- Спасибо, друг, - тихо сказал он Скуну, смотревшему на яркие языки пламени и корчившиеся тела гарпий. – Если бы не ты...
- Да чтоб вас, мистер Огилви, - так же тихо отозвался кот. – Я, кажется подрезал себе усы, пока лез сквозь эту чертову дыру в окне.
Огилви хотел успокоить Скуна, однако спохватился, что их разговор может услышать графский слуга, и промолчал. Вместо этого обратился к сестре Стоун:
- Госпожа Батори, вы не пострадали?

Огилви смотрел на то, как огонь пожирает мертвую плоть, не морщась и не испытывая отвращения перед запахами, которые могли свалить с ног быка. Исполняя обязанности патологоанатома, он привык к худшим запахам, не говоря уже о тех, что царили в палатах с гангренозными больными. На вопрос сестры Стоун он лишь пожал плечами:
- Откуда мне знать?  Возможно, они пришли за Еленой. И если это так, вы находитесь в опасности, о чем я вам уже говорил. Вы действительно верите в то, что граф перепутал вас со своей племянницей, и не допускаете и мысли о том, что он просто воспользовался вашим неожиданным появлением, чтобы компенсировать отсутствие другой девственницы с горячей кровью? Эти гарпии еще недавно были тремя простыми деревенскими девушками, подругами Елены, и все они встретили графа со свитой непосредственно перед тем, как заболеть неведомой болезнью, от которой вскоре скончались. Думайте, сударыня, думайте! В конце концов голова вам дана не только для того, чтобы шляпку носить.

- Что я такого сказал? - ошеломленно пробормотал хирург, но сестра Стоун его уже не слушала: помчалась к двери и замолотила в нее кулачками, по-видимому, представляя, что выбивает дух из него, Огилви.
Хирургу ничего не оставалось, как сорвать раздражение на графском слуге:
- Седлай лошадей, дубина! - рявкнул он. - Госпожу Батори в замке уже поди с фонарями ищут!
Скун потрусил вслед за хозяйкой, не сказав хирургу ни слова утешения.
Впрочем, что он мог сказать в присутствии слуги? Огилви расшевелил палкой затухающие угли, хотя гореть уже было нечему: от гарпий осталась только кучка пепла. Из-за большого дуба вынырнула массивная фигура и хирург напрягся и сжал в руке палку, но, приглядевшись, понял, что опасности нет
- Это вы, Николае, - выдохнул он. - Где же вы столько времени пропадали?