Огилви cхватил сверток и не мешкая начал облачаться: натянул штаны под килт, надел рубаху, а поверх нее накинул  теплый плащ  с капюшоном, закрывавшим лицо лучше, чем любая шляпа.
- Преогромное вам спасибо, сестра, - сказал он, решив, что сестра Стоун просто скромничает, не желая принимать заслуженную благодарность. Да и не такой он был человек, чтобы не отблагодарить добрым словом за оказанную ему услугу. – Сейчас  заморю червячка и в путь!
Наскоро перекусив хлебом, сыром и луком, хирург сунул остатки еды в спорран и заколебался, не зная, как попрощаться со своей благодетельницей. Как бы то ни было, их связывало очень многое, и пусть их взгляды на жизнь чаще всего катастрофически не совпадали, он не мог отрицать, что несколько раз сестра Стоун спасла ему жизнь.
- Позвольте поцеловать вам руку, сударыня, - наконец решился он. – Я помню и ценю все, что вы для меня сделали. Жаль, что вы не хотите поехать вместе со мной: присутствие мужчины никогда не помешает. С тяжелым сердцем оставляю вас здесь на милость вашего мнимого дядюшки-графа. Интуиция меня еще никогда не подводила, и я уверен, что он замышляет что-то недоброе в отношении вас. И остерегайтесь гарпий, сударыня! Скун будет начеку, но вряд ли он справится, если на вас нападет не одна такая тварь, а несколько.

- Берегите себя, - только и сказал Огилви и вскочил в седло.
Вопреки его опасениям, ворота никто не охранял: по-видимому, граф был настолько уверен в том, что никто не осмелится без разрешения проникнуть в его владения, что не считал нужным выставлять охрану. И это тоже наводило на определенные размышления. Оборотившийся человеком Скун тихо отворил ворота и дал всаднику проехать, затем вышел вслед за ним, снова их закрыл и, вернув себе кошачий облик, запрыгнул на лошадь. Огилви прикрыл его полой теплого плаща и направил лошадь по дороге в ту сторону, где находилась поляна в лесу, на которой они встретились с графскими слугами. Копыта лошади звонко стучали по смерзшемуся насту, предрассветный мороз покусывал кожу, а на светлеющем небе медленно гасли звезды. И только луна сияла почти также ярко, как ночью, обратив свое круглое лицо на одинокого всадника, удаляющегося от замка.
- Как думаешь, правильное направление я выбрал? – спросил Огилви кота. – Дорога-то в две стороны ведет.
- Куда-нибудь да выведет, - беспечно откликнулся тот, поудобнее устраиваясь под плащом. – Вы лошадку-то пришпорьте, а то что она еле плетется, как те неприличности, с которыми мы в Лондоне воевали.
Огилви не стал напоминать коту, что он не кавалерист и не боевой петух со шпорами, просто ударил лошадь пятками по бокам и она послушно ускорилась и пошла бодрой рысью. Вокруг царила такая тишина, что хирургу, привыкшему к несмолкаемому городскому шуму, сделалось жутко, и он негромко запел народную балладу, которую знал с детства: её не раз напевала ему мать вместо колыбельной:
Был Бэки рыцарь молодой,
Был смел и полон сил,
И он на службу королю
Во Францию уплыл.
Та-рам-пам-пам, тарам-пам-пам
Во Францию уплыл
Двенадцать месяцев прошло,
Не повезло ему:
Влюбился в дочку короля
И заперт был в тюрьму.
Одна лишь дочь у короля,
Прекрасная Избел.
И вот пришла она в тюрьму,
Где рыцарь тот сидел.
Вот Бэки перед ней предстал,
И жутко стало ей:
Отгрызли крысы у него
Все золото кудрей.
Дала и бритву для бритья,
И гребень для волос,
Сто фунтов сунула в карман
И не сдержала слез.
Дала она и скакуна,
Который мчался споро,
Дала уздечку и седло,
И псов свирепых свору.
Та-рам-пам-пам, тарам-пам-пам..
И псов...*
Огилви замолчал так резко, что Скун высунул голову из-под плаща:
- Вы чего замолчали? Дальше-то что было? Ой, ма-ать... Поворачивайте обратно к замку! Поворачивайте, мы еще успеем!!!
Огилви оглянулся, но поворачивать было поздно: повсюду стояли волки, окружив их плотным кольцом. Все они были тощие и изможденные, выделялся лишь вожак, - крупный самец с мощными лапами и большой головой, из пасти которой на снег капала слюна. Два красных уголька-глаза, не отрываясь, смотрели на хирурга, повергая его в смертельный ужас.
- Беги, друг, - непослушными губами прошептал Огилви, отбрасывая в сторону полу плаща, которой был укрыт Скун. – Спасайся, пока не поздно!
До ближайшего дуба, росшего на обочине дороги, было всего пару ярдов, и кот мог легко преодолеть их и забраться на дерево. Огилви нащупал спорран, в котором лежали хирургические ножи, подаренные ему старухой-колдуньей на острове. Жалкое оружие против волков, но он все-таки вытащил их.
- Беги, Скун! – гораздо более твердым голосом произнес он. – Но не рассказывай сестре Стоун, что я погиб... как я погиб. Пусть думает, что мне удалось добраться до деревни. Про лошадь скажешь, что сбежала, - от нее все-равно даже косточек не останется. А я свою жизнь дорого продам.
Лошадь под ним беспокойно переступала с ноги на ногу и хрипела от страха. Огилви ждал, сжимая в руках ножи.

Первыми в атаку кинулись тощие волчицы: набросились на лошадь и стали терзать ее клыками. Огилви кубарем скатился в снег, но тут же вскочил на ноги и попер на вожака, понимая, что если тот будет убит, стая уйдет. Скун его не бросил: метался по насту, треща голубыми искрами, которые жалили и опаляли свалявшуюся шерсть волков, заставляя их отступать.
Вожак тоже не дремал: бросился на Огилви, разинув страшную пасть,  но немного промахнулся в прыжке и лишь щёлкнул острыми зубами рядом с ухом хирурга. Огилви развернулся, оскальзываясь на гладком насте, и всадил ему в шею острый скальпель. Волк взвыл и подпрыгнул, а Огилви пырнул его в брюхо вторым ножом, рассекая шкуру и окропляя наст темной кровью.
И все же силы были неравны, поэтому, когда раздался выстрел, и волки сбились в воющую кучу-малу, хирург с облегчением перевел дух. А когда вслед за выстрелом воздух наполнился проклятиями, и вовсе расслабился. Он все еще крепко сжимал скальпели, готовый отразить новую атаку вожака, но тот, по-видимому, решил убраться восвояси и через несколько мгновений на дороге остались лишь хирург, взъерошенный кот, да издыхающая лошадь.
Огилви отдышался, обтер скальпели о килт, спрятал их обратно в спорран и огляделся. На обочине стоял высоченный мужик с ружьем в руках, - такому самое место в деревенской кузне!
Огилви пошел навстречу к нему, чтобы поблагодарить, радуясь, что волшебный токай дал ему такую возможность.
- Утро доброе! - промолвил он с поклоном. - Вас мне сам Бог послал: если бы не вы, валяться бы мне с вспоротым брюхом рядом с этой лошадкой. Я не здешний, путь держу обратно на родину . А по профессии - хирург.

Огилви решил ковать железо, пока горячо. Ему нужны были деньги на дорогу, а в настоящий момент – какое-нибудь временное пристанище и кусок хлеба. Его спаситель и говорил толково, и выглядел исправно, - у такого наверняка свое хозяйство имеется, а в хозяйсве всегда пригодится пара лишних рук.
- Людей я лечу, - сказал хирург. – Положим, свалится какой-нибудь трудяга с гумна и руку сломает, или же молодуха на грабли босой ногой наступит и проткнет ее насквозь, аль ребенок простуду подхватит, - а я тут как тут. И лубок наложу, чтобы кости срастались как надо, и рану промою и зашью, и лихорадку вылечу. А про седло и уздечку вы правильно говорите, домнуле*, только без лошади они мне ни к чему, так что если хотите – забирайте их себе.
Хирург украдкой огляделся по сторонам, ища взглядом Скуна, но кота и след простыл, - видимо, поспешил вернуться в замок к сестре Стоун, сочтя свою миссию выполненной.

*Господин (румын.)

На ловца и зверь бежит! Огилви сделал вид, что колеблется и постарался ничем не выдать облегчения, которое испытал:
- Вообще-то я не хотел нигде задерживаться по пути, но врач не может отказать больному. Говорите, дочка у вас захворала? Что ж, готов помочь, чем смогу. Ведите меня к ней, а по дороге опишите мне симптомы ее недуга.
Тут хирург сообразил, что слово "симптом" может оказаться непонятным простому селянину, который, возможно, и грамоте не был обучен,  и уточнил:
- Я имею в виду, что хочу услышать, в чем проявляется болезнь и с чего она началась: где болит, на что ваша дочь жалуется, пропал ли у нее аппетит, теряет ли в весе и все прочее. Ничего не упускайте: то, что вам может показаться несущественным, для врача может послужить ключом к отгадке и постановке правильного диагноза.
Хирург вздохнул и снова уточнил:
- Диагноз - это вывод, к которому приходит врач, всесторонне обследовав больного, а попросту выражаясь - название болезни.

Огилви не сразу нашелся, что ответить. Рассказывать всю правду ему не хотелось, да селянин все равно бы ему не поверил. Ну кто поверит, что занесло его в эти края волшебным ветром с самых Шетландских островов? Румын и названия-то такого не знал, слыхом не слыхивал. О том, что его высекли дворовые графа, хирург тем более не собирался признаваться. Поэтому, подумав, ограничился полуправдой, оставив в своем рассказе лишь самое необходимое и похоже на правду:
- Я прошлую ночь в графском замке провел: пустили меня на сенник и отсыпали полную горсть крошек с барского стола. А сегодня рано-поутру я оттуда уехал, потому как путь мне предстоял долгий. Если бы знал, что такая беда со мной приключится, попросил бы провожатого с ружьем, чтобы он меня проводил до ближайшего селения, да только меня никто не предупредил, что здесь волки лютуют... А далеко ли деревня от твоего дома? Успею я до нее до ночи добраться? Теперь-то мне пешком идти, раз лошадь волки сожрали. А дочку твою мне осмотреть надобно. Лихорадка от разных причин случается: может, на мороз после бани выскочила, а может, отравилась чем. А еще бывает, что девушке замуж пора, и пока она женщиной не станет, так и будет "гореть".

Огилви издалека заметил мельницу: гордая и трудолюбивая красавица стояла на возвышении, привлекая к себе взор. Он хотел спросить у своего спутника, не его ли это собственность, однако последняя фраза, которую тот произнес, заставила его забыть о своем намерении. Девицы горят? Интересно... Что же за эпидемия обрушилась на эту живописную, хотя и суровую местность? Огилви был знаком с трудами по истерии, но никогда не слышал, чтобы эта хворь поражала простых поселянок: обычно ею страдали леди, которым нечем было заняться.
- И много у вас здесь таких.... болящих? - осторожно поинтересовался он. - Это важно, домнуле, очень важно! Возможно, ваша дочь заразилась от какой-нибудь подруги и сама может стать источником заражения. Надеюсь, вы поместили ее в отдельную комнату, куда нет доступа лицам женского пола? Ее никто не навещает? Ну мало ли: мать, служанки, жена священника, сердобольные подружки...М-да, чувствую, что случай не из простых... Мне придется осмотреть вашу дочь. Разумеется, ваша супруга будет присутствовать при осмотре, хотя если болезнь передается только от женщине к женщине, я предпочел бы, чтобы присутствовали вы, а не она.

Три девицы?! Огилви окончательно уверился в том, что в этой красивой и суровой местности началась эпидемия какой-то смертельной болезни. А в графском замке никто и словом не обмолвился об этом! Тревога за сестру Стоун разгорелась с новой силой. Хорош же ее дядюшка, если высек и фактически выгнал из своих владений единственного врача, который мог бы помочь справиться с неведомой хворью. Он собирался задать еще несколько вопросов, касающихся симптомов болезни и сроков, в которые она убивала своих жертв, но увидел мельницу-колесуху и чуть не ахнул от красоты самого строения и окружающего его пейзажа. Срубленный из бревен амбар с двумя водяными колесами стоял рядом с небольшой плотиной, созданной человеческими руками. Мороз, казавшийся хирургу достаточно крепким для того, чтобы обморозить кожу, не смог сковать горную речку, и вода, падавшая на колеса, приводила их в движение, придавая застывшему зимнему пейзажу некое подобие жизни. Подобные сооружения Огилви встречал  в Шотландии, и сердце у него заныло от тоски по родине и беспокойства за собственное будущее. Сумеет ли он вернуться обратно или сгинет на чужбине?
- Ваша мельница, домнуле?  – спросил Огилви, уже понимая, что Николае  является хозяином этой внушительной постройки, служившей не только для помола пшеницы, но и для обдирки других зерновых: ржи, гороха, проса, гречихи, овса, пшена. Скорее всего, на мельнице находились сукновальня и чесальный барабан для шерсти. Будучи мельником, Николае, вне всякого сомнения, являлся одним из самых зажиточных жителей этого края: ведь без мельника никуда. Всем нужны  мука, сукно и шерсть, а мельница существенно облегчала и ускоряла процесс обдирки и помола зерна, толчения кудели и чесания шерсти. – А речка-то как называется? Я же не местный, и карты у меня нет.

- Прошу прощения, домнуле, - запоздало спохватился хирург. - Фамилия моя Огилви, а имя - Гектор. Шотландец я, слыхали о такой стране - Шотландия? Немного на вашу похожа: горы у нас повсюду и быстрые реки, а зимой тоже морозец порой прихватывает. Только вот лесов почти нет, все больше вересковые пустоши. Вереск - это такое вечнозеленое ползучее растение, а от его цветков летом аромат такой, что пчелы даже из Англии прилетают, а потом делают вересковый мед, - самый пахучий и сладкий мед на свете! Справное у вас хозяйство, домнуле: сразу видно, не последний вы человек в этих местах, а может, и второй после графа, в замке которого я эту ночь провел.
Огилви старался, чтобы его речь звучала как можно проще и понятнее для простого поселянина и не переставал благодарить волшебный токай, который подарил ему способность изъясняться на местном диалекте.
Войдя вслед за мельником в сени и закрыв за собою дверь, он потоптался на придверном коврике из овчины и нагнулся, чтобы снять обувь, хотя ее подошвы давно не соприкасались ни с чем, кроме свежевыпавшего снега, и в ней можно было смело улечься на чистые простыни.

Огилви почувствовал легкий трепет: слишком давно он не занимался своими прямыми обязанностями, не лечил людей! Девушка, лежавшая на кровати, поразила его - не столько красотой, окторая была очевидна, сколько необычайной бледностью, напомнившей ему о нездоровой бледности графа Дракулеску. Белизной ее кожа напоминала свежевыпавший снег или паросский мрамор, - качество, редкое для простолюдинки, и высоко ценимое в аристократических салонах, - но впечатление портили темные круги, залегшие под глазами, да и голос звучал так слабо, как будто доносился из могилы. Подумав об этом, хирург вздрогнул и мысленно отругал себя: врач должен верить в выздоровление пациента, а он своими неуместными мыслями будто подписал мельниковой дочке смертный приговор.
- Здравствуйте, сударыня, - тихим и проникновенным голосом, которым разговаривали с тяжелобольными почти все врачи, произнес он, снимая теплый плащ и вешая его не спинку стула, стоявшего у кровати больной. - Вы в надежных руках: я - дипломированный хирург, получивший образование в одном из лучших хирургических колледжей мира, и много лет проработал в известном столичном госпитале. Обещаю вам, что сделаю все, чтобы поставить вас на ноги и  снова заставить румянец цвести на ваших щеках. Ваш отец дал мне разрешение на осмотр. Прошу: подайте мне руку, чтобы я смог посчитать пульс.

Огилви взял руку девушки в свои, прижал два пальца к ее тонкому запястью и стал считать пульс, безмолвно шевеля губами. Даже не имея часов, хирург сразу же почувствовал, какой он у нее редкий и слабый. Елена явно страдала от анемии, а совсем не от лихорадки: кожа у нее была холодная и влажная, а не сухая и горячая, как при жаре. В подобных случаях любой из его коллег прописал бы больной возбуждающее, - например, шампанское. Но откуда было взяться шампанскому у мельника, живущего в горах? Разве что послать кого-нибудь из работников в графский замок с запиской от врача, однако Огилви был уверен, что его просьба останется без ответа.
- Когда вы заболели? - спросил он девушку, отпустив ее руку. - С чего все началось и с кем вы общались непосредственно перед началом болезни?

Из замка, значит, завернули... По спине Огилви пробежал холодок, как будто его позвоночника коснулись ледяные пальцы. А впрочем, нет: он вспомнил, как его иссеченную батогами спину лизал обжигающий шершавый язык гарпии, высасывая из него всю кровь.
- А те три девушки, о которых вы раньше упомянули, - они когда заболели? - спросил он. - Раньше вашей дочери или тоже после того, как с горки покатались?
Хирург посмотрел на Елену: девушка была бледна, как полотно, губы покрылись беловатым налетом, и расспрашивать ее было и бессмысленно, и жестоко: у нее едва хватало сил на то, чтобы дышать.
- Прикажите приготовить для дочери крепкий мясной бульон, - добавил Огилви, - Хорошо бы дать ей чего-нибудь укрепляющего силы и возбуждающего сердечную деятельность, - например, игристого вина, но если такого у вас нет, ограничимся пока наваристым мясным бульоном с гренками из белого хлеба. Даже пара ложек этого средства может творить чудеса. Есть у вас горчица? Хорошо бы приложить горчичные припарки на область сердца...
Хирург снова взглянул на больную и вдруг резко наклонился, пристально рассматривая ее шею.
- А это что? - спросил он, коснувшись кончиком пальца нежной девичьей кожи. - Посмотрите, домнуле: вот две красные точки, - похоже на след от укуса!

Огилви понятия не имел, что такое "стригой", но потрясенный вид мельника заставил его снова вспомнить о чудовищной гарпии, напавшей на него на сеннике графского замка.
- Мне необходимо переговорить с вами с глазу на глаз, домнуле, - сказал он. - Не будем понапрасну волновать вашу дочь: она и без того слаб, и любое новое потрясение может самым роковым образом сказаться наее состоянии.
И хирург решительным шагом направился к дальнему углу просторной светлицы, откуда их с мельником разговор не смогла бы расслышать Елена в том случае, если бы они говорили шепотом.
Возможно ли, что стригоями называли существ, подобных гарпии, которую он встретил в замке? Этого хирург не знал, но твердо вознамерился рассказать Николае всю правду и добиться от него такого же честного ответа. Это было нужно и для того, чтобы помочь мельниковой дочери, и для того, чтобы понять, насколько серьезная опасность угрожает сестре Стоун, оставшейся в замке.

- Постараюсь, - шепотом ответил Огилви, беспокойно оглянувшись на больную, неподвижно лежавшую на кровати под грудой одеял. - Но сначала должен рассказать вам, что приключилось со мной этой ночью в графском замке. Я думаю, это напрямую связано с тем, что произошло с вашей дочерью.
И Огилви рассказал мельнику о гарпии, утаив, впрочем, что был бит батогами. Лишь описал ему, как выглядела тварь теми же словами, что слышал от Скуна, и заключил:
- Я спасся лишь чудом и сразу же сбежал из этого проклятого места. И теперь думаю: вдруг укус на шее вашей дочери - след от клыков этой твари? Будьте со мной откровенны, Николае: объясните мне, кто такой стригой. А потом мы вместе подумаем, что можно предпринять, потому что травы и грибы в данном случае, боюсь, не помогут