Граф окинул взглядом фигуру племянницы и нахмурился. Служанка топталась рядом, беспокойно теребя складчатую шерстяную юбку.
- Почему ты не дала госпоже меховую накидку? – вкрадчивым голосом спросил девушку граф, и она испуганно отпрянула и вся сжалась, став меньше ростом.
- Прошу прощения, ваша милость... – дрожащим голосом начала она, но граф перебил ее:
- Принеси накидку из куницы или плащ, подбитый собольим мехом! Если молодая госпожа простудится и заболеет, я три шкуры с тебя спущу!
Служанка, едва удерживаясь от слез, бросилась обратно в замок, а граф с отеческой улыбкой обратился к Элизабет:
- Простите моих нерадивых слуг, дорогая племянница. Эта неотесанная деревенщина  всего неделю как служит в замке и еще не успела освоиться.
Граф встал и поднял руку. Разговоры  и шепотки тут же утихли, все взгляды обратились на господаря.
- Этот человек нанес моей племяннице и вашей госпоже страшное оскорбление, - громким голосом произнес граф, указывая на привязанного к столбу хирурга. – Раньше его привязали бы к четырем лошадям и разорвали на части, предварительно отрезав уши и вырвав язык, однако теперь другие, более гуманные времена, и он отделается пятьюдесятью ударами плети, после чего навсегда будет изгнан из моих владений. Пусть его наказание послужит уроком всем! Мирча, подай мне плеть!
Кряжистый молодец тут же выполнил приказ, низко поклонившись своему суровому господину.
Граф повернулся к Элизабет и его губы растянулись в улыбке, хотя взгляд черных глаз оставался холодным, как сталь:
- Согласно закону наших с вами предков, первые десять ударов обидчику должен нанести тот, кто пострадал от его слов и действий, - сказал он, протягивая плеть Элизабет. – Прошу вас, племянница: кровью смойте оскорбление, нанесенное вам  подлым смердом, и докажите, что в ваших жилах течет не вода, а благородная кровь гордых Батори.

[nick]Василе Дракулеску[/nick][status]граф[/status][icon]https://b.radikal.ru/b02/1909/e0/8bb07641a900.jpg[/icon]

После третьего удара произошла короткая заминка. Огилви не мог видеть, что происходило за его спиной, но по тому, как реагировала толпа, смог составить более-менее отчетливое представление о случившемся.
- Барышня Батори преставилась! – заголосила какая-то кликуша, и ей хором завторили другие, а Раду, стоявший сбоку от Огилви, пробурчал себе в усы:
- Перевелись настоящие бабы... Прабабка её, графиня Батори, так свою челядь секла, что куски мяса из спин вырывала. А эта три раза плеточкой махнула – и сомлела.
- Уносят уже, - поддакнул ему Мирча. – Небось лекарь бы ей сейчас пригодился, да только был лекарь, да весь и вышел.
Он поплевал на ладони и взялся за кнут:
- Держись, шельма аглицкая: у меня побойчее дело пойдет, чем у барышни...- и с оттяжечкой ударил плетью по спине хирурга.
Огилви выдержал еще девять ударов и потерял сознание. Но экзекуция продолжилась, и только когда Мирча довел счет ударам до пятидесяти,  граф, все это время пристально наблюдавший за происходящим, приказал отвязать хирурга и отнести на сенник, а сам удалился в замок, куда ранее трое дюжих слуг отнесли его племянницу и оставили ее на попечении двух служанок.
Огилви пришел в себя. Утро еще не наступило и вокруг царила темнота. Его голый живот колола сухая солома, спина горела огнем, а руки и ноги заледенели от холода, однако было и еще кое-что странное и ужасное: его спину облизывал чей-то горячий и шероховатый язык, причиняя нестерпимые мучения. Огилви казалось, что по его израненной коже скребут наждаком, снова и снова раздирая ее в лохмотья и заставляя струиться свежую кровь. В плечи его вцепились две лапы с острыми, как крючья, когтями, и он не мог ни пошевелиться, ни позвать на помощь: казалось, что его разбил паралич. Единственное, что он отчетливо понимал, - то, что истекает кровью и быстро слабеет. А гарпия, угнездившаяся у него на спине, продолжала свое богомерзкое дело, отвратительно причмокивая и хрипло дыша. Мысленно Огилви попрощался с жизнью, но вдруг сбоку от него раздалось шипение, а вслед за ним – яростный, исполненный боли крик, и звуки борьбы. После недолгой схватки в воздухе раздалось хлопанье крыльев и затем все стихло, а чудовищный язык перестал терзать его многострадальную спину.
Огилви наконец смог пошевелиться и попытался приподняться, но тут же рухнул обратно на солому.
- Эй, хозяин, живы? - раздался у его уха знакомый голос. – Что ж они с вами сделали, нехристи окаянные, - вся спина в клочья, живого места нет.
Огилви скосил глаза и увидел Скуна: кот сидел рядом с его головой, такой же вислоухий, как и прежде, только шерсть у него стала гуще и длиннее, и время от времени по ней пробегали, треща и извиваясь, маленькие голубые змейки, а глаза отливали малахитом и янтарем.
- Ты? – выдохнул хирург, пораженный очередной трансформацией Скуна. – Но как?!
- А я, оказывается, могу по своему хотению то человеком стать, то котом оборотиться, - промурлыкал Скун и задрал лапу, внимательно рассматривая свои яйца. Убедившись, что когти гарпии не нанесли им никакого ущерба, кот уставился на хирурга огромными желто-зелеными глазами и сообщил:
- А первые-то три раза вас сестра Стоун ударила! Крепко вы ей в душу запали, хозяин: бабы, они только тех бьют, кого любят. Меня-то она ни разу пальцем не тронула – смекаете? Я уж и так, и эдак старался, однажды чайную пару разбил и сахару на два шиллинга по полу рассыпал, а она только пальчиком погрозила. А вас вон как плетью охаживала – раскраснелась вся, глаза горят, волосы растрепались...* Видно, что до смерти ей хочется вас оседлать и поиграть с вами в зверя о двух головах, да только признаться в этом воспитание не позволяет, - вот она и лютует.
- Бог ей судья, - прохрипел Огилви, морщась от боли. – Только ты это брось: она меня ненавидит еще с тех пор, как я ей в госпитале замечание сделал за то, что утку из-под лежачего больного не вынесла. Это я сейчас вспомнил, а раньше думал, она из-за блумерсов злится. Ты мне лучше скажи, что за тварь на меня напала.
Скун фыркнул и снова устремил взгляд на спину хирурга:
- Что за тварь – не имею понятия. Сначала подумал, что летучая мышь, потом пригляделся – чистая гарпия: тело, лапы и когти, как у птицы,  голова бабья и волосы рыжие, а язык, что у деревенской сплетницы – фута два длиной. Им-то она из вас кровушку и высасывала. А  теперь давайте я вас оближу – говорят, у котов слюна целебная.
И кот принялся вылизывать спину Огилви. И о чудо! Хируг сразу же почувствовал, как его страшные раны затягиваются, а нестерпимое жжение превращается в легкое покалывание.
- Ну вот и все, - сказал Скун, спрыгивая с его спины. – Как будто и не было ничего. Что теперь делать будете, хозяин?
Огилви сел на соломе чувствуя, как к нему возвращаются утраченные силы.
- Дорогу к дому искать, - сказал он. –  Доберусь до Далмации на перекладных, наймусь в Сплите на какое-нибудь торговое судно корабельным хирургом и поплыву в Лондон или Глазго, а оттуда уже и до Эдинбурга недалеко. А ты с нею оставайся: погибнет она без тебя.
Кот почесал лапой за ухом:
- Придется, куда деваться...Не то и впрямь пропадет дурёха за ломаный грош. Вы пока тут посидите, я вам теплую одёжу принесу и каравай в дорогу, а может и денег наскрести удастся.
И оставив Огилви одного, Скун исчез в темноте.

*Индивидуальное восприятие персонажа.
 

Скун проник в замок через слуховое оконце подвала и пробрался на темную кухню. Сквозь прорезь печной заслонки слабо мерцали почти прогоревшие угли, а воздух сотрясал богатырский храп кухарки, раскинувшейся на длинном ларе для хранения муки. Скун порыскал по сусекам и обнаружил горшочек со свежими сливками, который нерадивая служанка забыла убрать в холодный погреб.Сливки пахли так опьяняюще, что он чуть было не забыл об осторожности и не замяукал во всю глотку. Ополовинив горшочек, кот покинул кухню под те же раскатистые рулады и отправился на второй этаж. Несмотря на то, что он пообещал хирургу раздобыть одежду, еды и денег, сначала он решил навестить сестру Стоун и поговорить с нею по-мужски. Правда, в человека обращаться ему не хотелось: это было слишком рискованно, и повторять судьбу хирурга он не собирался. Но дар человеческой речи оставался при нем, в каком бы обличье он ни находился, и это существенно упрощало дело.
Скуну страшно повезло: когда он неслышно прокрался по коридору к двери комнаты сестры Стоун, та приоткрылась, выпуская наружу двух служанок: краснощеких и грудастых деревенских девиц, при виде которых Скуну почему-то вспомнились густые и сладкие сливки, которых он только что наелся. Пока девицы спорили с сестрой Стоун, умоляя ее разрешить им остаться и охранять ее покой и сон, Скун прошмыгнул между их ног и скрылся в комнате, запрыгнув на мягкую пуховую перину и юркнув под одеяло.
Наконец  сестра Стоун закрыла дверь, но осталась стоять рядом с ней, напряженно прислушиваясь к шушуканью служанок снаружи. Скун ясно слышал каждое произнесенное ими слово, но переводить пока не собирался. Он подождал немного, размышляя, с какой стороны лучше примазаться к бывшей хозяйке: ждать, пока она снова ляжет в постель и запрыгнуть к ней на грудь, едва прикрытую тонкой сорочкой, либо выбраться из теплой постели и начать ритуальный кошачий танец, сосредоточив усилия на подоле сорочки, из-под которого выглядывали стройные лодыжки. Первый вариант привлекал его больше, но поскольку сестра Стоун прилипла к двери и не собиралась возвращаться на мягкую перину, он покинул свое уютное гнездышко и подкрался к ней сзади, принимаясь тереться о ее голые ноги и призывно урчать.

Скун ожидал чего-то подобного, но заранее смирился с тем, что легко не будет. Бродячая жизнь приучила его приспосабливаться и не мытьем, так катаньем получать желаемое. Запрыгнув на кровать, он примостился рядом с сестрой Стоун и начал тереться ухом о ее бедро. Женщины были падки на любовь и ласку, это Скун прекрасно знал и очень сожалел, что не успел поделиться своими жизненными наблюдениями с хирургом. Хирургу он симпатизировал и удивлялся тому, что  тот никак не мог понять одной простой вещи:  от женщины гораздо больше можно добиться ласковыми словами и восхищенными взглядами, чем суровыми нотациями и пренебрежением к ее мнению. Нельзя было упускать из виду и то, что любая женщина готова была разбиться в лепешку, чтобы показать мужчине, кто в доме хозяйка, - этого хирург тоже не учел, за что и обрёл в лице сестры Стоун непримиримого врага. И все же Скун был уверен, что несмотря на все эти подводные камни девушка втайне неравнодушна к шотландцу, иначе пропускала бы мимо ушей все его поддёвки и невозмутимо сносила его высокомерные выходки.
- Хозяйка... – промурлыкал он на чистом английском языке, подпустив в голос столько патоки и мёда, что ими можно было вымазать весь замок сверху донизу. – Хозяяяяяйка....мррр...
Выразив таким образом уважение к высокому статусу сестры Стоун и заверив ее в своей верности и преданности, Скун перебрался к ней на колени и снова утробно заурчал. Надо сказать, что сидеть на коленях у сестры Стоун было гораздо приятнее, чем вылизывать спину хирургу: Скун так разомлел от близости теплого и упругого девичьего тела, что даже на минутку забыл, зачем явился.

Скун навострил свои вислоухие уши: дело сдвинулось с мертвой точки! Если бы сестра Стоун, или Эржебета Батори, как ее теперь следовало называть, не хотела бы иметь с ним ничего общего, она бы и рта не раскрыла, а молча вышвырнула бы его из комнаты, возможно, что и через окно. Но она с ним заговорила, пусть и довольно резким тоном. Надо было ковать железо, пока горячо, и Скун снова пожалел, что хирург отсутствует и не может поучиться на его примере уму-разуму.
- Соссскучилсся... – прошелестел кот, глядя круглыми янтарными глазами на сестру Стоун, - Скучал по вам, хозяйка... Так скучал, что чуть богу душу не отдал. Не виноватый я, что старуха меня в человека превратила, не виноватый! Не гоните меня, я вам еще пригожусь.
В его словах была немалая доля правды: что бы он не наговорил хирургу, свою лондонскую жизнь с сестрой Стоун он вспоминал с ностальгией. Особенно вечера, когда напоив его жирным молоком, сестра Стоун начинала готовиться ко сну, а он тихо сидел неподалеку и таращился на ее прелести, а потом устраивался в мягкой постели, свернувшись клубком у нее под боком.  А иногда она позволяла полежать у нее на груди и почитать вместе с нею книжку. Правда ему была видна лишь обложка, но и этого было достаточно. Сестра Стоун читала мудрёные книги, все больше о путешествиях.* Скуну иногда становилось скучно уже от одного названия, но он понимал, что ее выбор говорит о том, что девушка она серьезная, умная и подкована в науках, - совсем как эдинбургский архивариус, в доме  которого он появился на свет.
- Как сейчас помню ту книжку, что вы перед отъездом из Лондона читали, - коварно продолжил он. - «Путешествия в некоторые отдалённые страны мира в четырёх частях: сочинение Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а затем капитана нескольких кораблей».
Ловко он навел разговор на хирурга! Теперь можно будет развить тему и намекнуть сестре Стоун на то, что на сеннике подыхает от побоев, голода и жажды еще один хирург-путешественник.

*Две таких книги из багажа сестры Стоун были упомянуты по согласованию в эпизоде «Крик совы», пост 8

Скун распластался на груди хозяйки и провел лапой с втянутыми когтями по одеялу: таким образом он хотел показать, как ее любит.
- Грамоте обучен, - промурлыкал он, - Да только куда мне до вас и до мистера Огилви. Эх, крепко его побили, небось и скончался уже. А я ему говорил: не суйся в воду, не зная броду. Тут тебе не Шотландия. Я к нему наведался: лежит на сырой соломе, стонет. А что я могу сделать, чем помочь? Спина в кровавые лоскуты, смотреть больно. И не ел, не пил считай что со вчерашнего дня.
Скун исторг из своей мохнатой груди жалобный вздох и продолжил:
- Перед кончиной он вас помянул. Скажи, говорит, сестре Стоун, что я на нее не в обиде за то, что  трижды меня плетью протянула: заслужил! И попроси от моего имени прощения за все мои перед ней прегрешения. А главное – не оставляй ее, будь ей защитой и опорой.
Скун замолчал, прижав ухо к груди сестры Стоун и прислушиваясь к стуку ее сердца: чаще забьется иль нет? Если да, его наживку заглотнули, если нет... прости-прощай Гектор Огилви! Даже если он в человека оборотится и принесет хирургу все, что требуется, вряд ли тот сумеет добраться до человеческого жилья. Волки загрызут по дороге.

Огилви терпеливо ждал появления Скуна, но тот все не шел и не шел, и его начало охватывать беспокойство. Он был уверен, что на рассвете его выставят из замка в одном исподнем, а это была верная смерть. Как далеко находится ближайшее селение, он не знал, но вой волков, доносившийся со стороны ущелья, подсказывал ему, что без лошади и теплой одежды он не осилит даже мили. К тому же он страшно продрог, хотя и погрузился в солому по горло. И еще его мучал страх того, что в любой момент может вернуться гарпия, которую прогнал Скун. Откуда взялось это ужасное, дьявольское создание? Известно ли было о его существовании графу и другим обитателям замка? Нападает ли оно только на тех, у кого на теле есть открытые раны, или же опасности подвергаются все без исключения теплокровные существа, в том числе и с неповрежденным кожным покровом? Эти вопросы не давали хирургу покоя и он ворочался под своим колючим одеялом, не в состоянии  расслабиться и уснуть.  Наконец холод стал настолько нестерпимым, что он выбрался из соломы и начал подпрыгивать, приплясывать и похлопывать себя ладонями по груди и бокам, чтобы хоть немного разогнать кровь и согреться. А сестра Стоун в это самое время наверняка нежилась на мягкой перине, укрытая парой пуховых одеял, и думать не думала о том, что в нескольких ярдах от нее замерзает насмерть ее бывший соратник, бок о бок с которым она сражалась с ожившими мертвецами и оборотнями... И куда провалился Скун? Неужто совершил налет на кухню и, плотно набив брюхо, отправился спать? Такого варианта Огилви не мог сбрасывать со счетов. Кошки были существами коварными и равнодушными к нуждам других. Вероятно, вислоухий пройдоха решил, что и так сделал для него все, что мог: спас от гарпии и исцелил исхлестанную спину слюной. И теперь имеет полное право поспать где-нибудь в закутке, грезя о следующем сытном обеде.
Из конюшни доносилось пофыркивание и ржание лошадей, и Огилви начал подумывать о том, не переквалифицироваться ли из хирурга в конокрада, хотя и осознавал, что если он уведет с графского двора лошадь, его поймают и на этот раз пятьюдесятью ударами плети дело не обойдется. И все же стоило рискнуть: другого выхода у него все равно не было.

Услышав голос сестры Стоун, хирург так испугался, что мигом зарылся обратно в сено, - так, что наружу торчала только голова. Зря он о ней все время думал! Вспомни женщину – она и появится. Наверное, пришла посмеяться над его бедой, полюбоваться на его раны. Впрочем, раны уже затянулись благодаря целебной кошачьей слюне, так что радоваться особо было нечему. Хирург хотел затаиться и дождаться, пока сестра Стоун уйдет обратно в замок, но мяуканье Скуна сделало это намерение невыполнимым: кот наверняка его уже унюхал.
- Я здесь, - дрожащим от холода голосом откликнулся он. – А вы почему не в постели? Спать надо по восемь часов кряду, сестра, к тому же здесь такой зверский холод и так много сена, что не успеешь и глазом моргнуть, как подхватишь сенную лихорадку. О, я вижу, что и Скун с вами... Вот это хорошо! Вы знаете, он меня спас от гарпии, - настоящий шотландский храбрец и герой! Если бы не он, меня бы здесь  уже не лежало. То есть, я хотел сказать, я не лежал бы здесь и сейчас... нет, не так: я бы уже нигде не лежал. Но я не за себя волнуюсь, о нет! Я ведь по-любому человек пропащий. Но вам не стоит так рисковать здоровьем, тем более, что в замке нет врача, да и вообще вокруг сплошная дичь и дремучее невежество.
От охватившего его волнения хирург окончательно запутался и сбился с мысли. Он не понимал, почему сестра Стоун вдруг решила его навестить, - ведь они расстались врагами. Но начал подозревать, что к этому великодушному поступку ее склонил Скун, который проворно взобрался по приставной лестнице и теперь сидел рядом с его головой, вылизывая лапу.
- Не теряйтесь, Огилви, - шепнул ему на ухо кот, и хирург с сожалением отметил, что его больше не называют «хозяином». Видимо, на смену низложенному королю пришла  королева. – Берите быка за рога, а сестру Стоун – ... ну вы сами знаете, за что надо браться. Она готова, клянусь своей голландской бабкой! Только помягче, поделикатнее беритесь: как-никак она воспитанная девушка, а не рыбная торговка. Ручку ей облобызайте, то-сё, может и оттает.

Огилви задрожал еще сильнее: на этот раз не от холода, который его порядком измучил, а от прикосновений рук сестры Стоун, которые, вороша и разгребая солому, случайно касались самых интимных частей его тела.
- Остановитесь, сестра! - простонал он, - Дайте мне спокойно умереть!
Она специально над ним издевалась! Наверное, у него на лбу было написано, что он не имел никаких контактов с женщинами вот уже несколько месяцев, - с тех самых пор, как покинул Эдинбург, чтобы присоединиться к экспедиции на Шетландские острова. Впрочем, это было не так: Огилви вспомнил малюток фэйри, услаждавших его игрой на волынке когда он превратился в лилипута, но это было так давно, что превратилось в полузабытый прекрасный сон.
- Со мной все в порядке! - окрепшим голосом заявил он. - Я сильно пострадал от плетей, однако Скун вылечил меня с помощью своей слюны. Все, чего я хочу - хотя бы немного согреться: вы же слышите, что у меня зуб на зуб не попадает. Вы сказали, у вас есть вино? Давайте его сюда.
Огилви подумал и прибавил, вспомнив наставления Скуна:
- Прошу вас...

Огилви закутался в шаль и отхлебнул из бутылки. Вино оказалось недурственным кларетом, стало чуть теплее, по крайней мере изнутри точно, хотя его все еще била крупная дрожь.
- Не напрасно, - сказал он. - Не напрасно вы пришли, сударыня. Вы, кажется, не расслышали, что я вам сообщил о нападении гарпии, или же по легкомыслию, свойственному женскому полу...
Тут Огилви прервался, снова вспомнив советы Скуна, и после недолгой паузы продолжил, дав себе зарок не делать комментариев на тему особенностей женского склада ума, которые ни  к чему хорошему бы не привели, а лишь дали бы сестре Стоун повод для новой ссоры. Насколько он мог судить, Скун не упомянул о схватке с гарпией, и сестра Стоун пребывала в полном неведении о том, какие злобные и опасные твари обитают в окрестностях замка.
- Повторю еще раз, - угрюмо промолвил он и хлебнул еще вина. - Пока я лежал здесь, истекая кровью, как свинья, заколотая мясником, на меня напала гарпия и попыталась довершить начатое вашим якобы дядюшкой: чуть всю кровь из меня не высосала. И если бы не вмешательство Скуна, вы застали бы здесь хладный труп. Вы скажете, что все это чепуха, и что находясь в замке под защитой слуг, вы в безопасности, но я так не считаю. Во-первых, существо, которое на меня напало , не принадлежит к миру животных, а вляется порождением могучих потусторонних сил, неподвластных влиянию простых смертных. Во-вторых, нам неизвестно, сколько еще подобных тварей обитает в окрестностях: в следующий раз они могут напасть скопом, и помощи одного Скуна окажется недостаточно. Оставаясь в замке, вы подвергаете опасности не только себя, но и его. Надо бежать отсюда, сударыня, - бежать немедленно и всем вместе! Предлагаю сделать это не откладывая, раздобыв теплую одежду и немного еды на дорогу. Придется украсть лошадей - без них мы не сможем уйти далеко. Вы ведь умеете ездить верхом?
За все время их знакомства Огилви ни разу не видел сестру Стоун верхом на лошади и не слышал от нее упоминаний о том, что она умеет ездить верхом. Наличие или отсутствие этого полезного навыка могло существенно облегчить или осложнить побег.
- Впрочем, - добавил он, - Вы сможете поехать на одной лошади вместе со мной или Скуном, - он может снова оборотиться в мужчину и посадить вас у себя за спиной. Главное - выбрать лошадь, которая сумела бы снести двоих.

Видя, что не добьется успеха уговорами и объяснениями, Огилви решил сменить тактику и согласиться. Он с радостью покинул бы замок, но  вместе с девушкой и котом: оставлять сестру Стоун там, где ее жизни грозила опасность, ему не позволял кодекс джентльмена.
- Хорошо, раздобудьте мне что-нибудь из верхней одежды и половину каравая хлеба, а дальше я уж как-нибудь сам справлюсь. Лошадь мне тоже нужна, но боюсь, что теперь, после экзекуции, ваш добрый дядюшка мне ее не даст. Ладно, пойду пешком, чтобы не накликать на свою голову новую беду. Скун, ты со мной, дружище, или все-таки останешься с дамой?
Скун прекратил вылизывать лапу и с укором посмотрел на сестру Стоун.
- Останусь с хозяйкой, - промурлыкал он, памятуя о своем разговоре с хирургом. - Да-с, многоуважаемый сэр, я остаюсь!
И, выгнув спину, и вытянув вперед передние лапы, начал точить когти о верхнюю перекладину деревянной лестницы.
- Слышали? - спросил хирург сестру Стоун. - Скун не хочет уходить. Позвольте ему остаться: если не с вами лично, то в замке. В подвале наверняка полно мышей, и с голоду он не пропадет. Да и мне лишняя обуза ни к чему, самому бы до дома добраться.

- Эй, погодите, постойте!
Огилви осенила счастливая мысль. Красть лошадь он не хотел, идти пешком вдоль ущелья, полного голодных волков, тоже. В добросердечие графа он не верил, поэтому оставалась лишь одна-единственная возможность раздобыть лошадь, - не слишком честная, но все же менее чреватая неприятными последствиями, чем конокрадство.
- Если конюхи хватятся лошади,  вы скажете графу, что отправили своего куафера Ван Хельсинга в ближайшее поселение, чтобы он купил вам что-нибудь такое, чего точно не найти в замке, и что для этого он с вашего разрешения взял из конюшни лошадь. Привратник у входа подтвердит вашу историю: я завернусь в плащ и надвину шляпу на лоб как можно глубже, и он не заметит подмены. Скуна я возьму с собой, спрятав под плащом, а когда мы доберемся до ближайшего селения, он обратится в человека и вернется в замок на лошади, одетый в тот же плащ и шляпу! А мое исчезновение спишут на то, что я ушел пешком.
- Неплохая идея, мистер Огилви, - промурлыкал Скун. - Очень неплохая...Я согласен оказать вам содействие, если хозяйка не против..мурр...

- Кубок? - растерянно переспросил Огилви. - Нет, кубок не надо: ведь это кража! А что, если подозрение падет на кого-нибудь из слуг? Вы же знаете этих аристократов: булавка пропала - тут же зовут полицию. А если меня схватят во время совершения торговой сделки? За кражу в этой дикой стране не просто секут, а клеймят и вырывают ноздри, возможно, отрубают руку, как в Турции. Как я буду оперировать одной рукой?
При мысли о том, что лишится возможности честно зарабатывать на хлеб насущный, хирург покрылся холодным потом.
- Кубка не надо! - твердо повторил он. - А вот за плащ и шляпу буду крайне признателен, тем более что Скун их вернет, так же, как и лошадь.
- Мурр... - поддакнул ему кот. - Лучше не рисковать, сэр, совершенно с вами согласен. В деревне обязательно найдется способ заработать: поселянки рожают каждый день, а хорошего врача днем с огнем не сыщешь.
- Я не акушер, - с достоинством возразил ему Огилви*, - К тому же в деревнях предпочитают обращаться к повитухам, а не к хирургам.
- Как знать, как знать... - промурлыкал кот и соскочил вниз, на земляной пол, мягко приземлившись на все четыре лапы.
Сестра Стоун, по-прежнему стоявшая на лестнице, перегораживала Огилви проход, и он попросил:
- Сударыня, спускайтесь, а я спущусь вслед за вами. Седлать лошадь - не быстрое дело, к тому же я очень давно в нем не практиковался.

*В викторианской Англии врачей-акушеров считали чем-то вроде второго сорта. Впрочем, как и хирургов общего профиля по сравнению с врачами, имевшими университетский диплом)

Огилви хотел было возмутиться и сказать, что он еще никогда не пренебрегал своим врачебным долгом и не нарушал главную заповедь Гиппократа, и если сестра Стоун вдруг захворает (чего он ей, конечно же, не желал), он сразу же бросится к ней на помощь. Но сестра Стоун явно не испытывала желания развивать тему, поэтому и он смолчал. Единственное, что сказал в ответ на ее "Ждите меня!" - "Буду ждать!", и поразился тому, с каким пылом произнес эти два слова. Почти как влюбленный, сгорающий от нетерпения вновь увидеть свою возлюбленную.
Спустившись вниз, он отправился к лошадям, чтобы выбрать себе одну из них. В темноте сделать это было достаточно трудно, но он положился на интуицию, которая его обычно не подводила. Медленно прохаживаясь вдоль стойл, он прислушивался к дыханию благородных животных и анализировал свои ощущения. Наконец он остановился у стойла, в котором, как ему показалось, стояла гнедая кобылица, и протянул руку к ее морде. Ответом ему было ласковое и мокрое прикосновение лошадиных губ. Мокрое - мягко сказано, ибо красавица обслюнявила его ладонь так, что пришлось вытирать руку о килт. Но контакт состоялся, и Огилви решил, что именно эту лошадь он и возьмет.
- Хорроооший выбор! - поддержал его Скун, видевший в темноте так же ясно, как и при дневном свете. - Это ж настоящая гуцульская лошадка: пусть росточком не вышла, зато вынослива, покладиста и копыта у нее такие твердые, что подков не нужно! Седлайте ее: сбруя воон на той стеночке развешана.