Одномачтовый рыболовный смэк шёл с севера на юг, от Абердина к Лондону, чтобы вернуть  Гектора Огилви и сестру Стоун к их прямым обязанностям в госпитале Королевского колледжа. Огилви сильно сомневался в том, что их ждут пациенты – сколько живых осталось в Лондоне после разгула неприличностей и пожара, выкосивших население столицы быстрее, чем чума, холера и тиф вместе взятые? Он с удовольствием остался бы в родной Шотландии, до которой, как оказалось, неприличности не добрались, но вбил себе в голову, что обязан доставить сестру Стоун в родные пенаты. Вернее, вбил ему эту дурацкую мысль боцман, проникшийся за несколько месяцев плавания к сестре Стоун самыми теплыми чувствами.
- Неужто бросишь нашу Лиззи на произвол судьбы, док? – в очередной раз внушал ему боцман, сидя на своем привычном месте – свернутом в бухту канате.
- Вот именно, что вашу, - огрызнулся Огилви, которому в это ясное и солнечное утро было поручено положить заплатки на кусок истрепавшейся парусины. Накладывать швы хирург умел виртуозно, посему работа была – не бей лежачего.
На лицо боцмана набежала легкая тучка:
- Снова за свое? – упрекнул он хирурга почти по-дружески, - Ну да, англичанка она, - что ж тут такого? Ты погляди, какой из нее моряк получился: фору даст любому из этих лодырей, - боцман презрительно кивнул на матросов, усердно драивших палубу. Где была и чем занималась в этот момент трудолюбивая Лиззи, ни ему, ни хирургу было невдомек. Впрочем, Огилви не собирался спорить с боцманом: сестра Стоун действительно обнаружила удивительные способности к лазанью по вантам и необыкновенную сноровку в манипуляциях с парусами – премудрость, которой Огилви так и не овладел.
Один из матросов прекратил оттирать палубные доски куском шероховатого камня и поднял голову: лицо его было покрыто испариной от напряжения.
- Слышите? Келпи воет: будет шторм! – замогильным голосом сказал он и отложил свое примитивное орудие труда, как будто приближение шторма освобождало его от ежедневной повинности.
- Хватит заливать, Дик, - отозвался другой матрос. – Наслушался в Абердине шотландских баек... Ты раньше хоть раз слышал, как келпи воет? То-то же!
- Да ты уши-то раскрой! – внезапно разозлился Дик.
- А ты на небо посмотри: до самого горизонта – ни облачка!
- Отставить разговоры! – рявкнул боцман, и матросы мгновенно закрыли рты и вернулись к безмолвному общению с палубными досками.
- О чем это они базарили, док? – спросил боцман хирурга, доверившись его шотландским корням. – Это что за келпи такой?
- Водяной конь, - объяснил Огилви. – Но живет он только в проточных речных водах. А в море и в лохах обитают другие – эх-ушге и кабилл-ушти. Шотландские рыбаки верят, что именно они предупреждают моряков о шторме громким и зловещим воем.
- Лохи, ахушки... язык у вашего брата – что у пьяного звонаря, - проворчал боцман и замолчал, поскольку сверху раздался заунывный вопль, а сильный порыв ветра вдребезги разбил благостное спокойствие утра.
- Я же говорил: келпи! – ликующим тоном воскликнул Дик, празднуя победу над оппонентами. – Теперь все слышали?
Заунывные, зловещие звуки усилились, перейдя в непрерывный вой такой силы, что даже боцман переменился в лице.
- Это что за...- начал он, поднимаясь на ноги и задирая голову кверху. – Мать-перемать, это ж вислоухий орет! А ну-ка, парни, быстро снимите его с грота!
Огилви тоже посмотрел наверх и увидел Скуна, вцепившегося когтями в единственную мачту смэка и испускавшего пронзительные, леденящие душу вопли. По-видимому, кот переоценил свои силы и, забравшись слишком высоко, боялся спуститься вниз.
- Пожалуй, это по силам только сестре Стоун, - притворно вздохнув, сказал хирург.
- Пожалуй, что да, - охотно согласился боцман и снова уселся на свернутый канат. – Где ее черти носят, нашу Лиззи? Этак и оглохнуть недолго. А ветер свежеет, м-да.
Ветер действительно посвежел и от залива Ферт-оф-Форт пошли поперечные волны

На палубе воцарилась мёртвая тишина: такая наступает перед тайфуном. Матросы перестали драить палубу, боцман привстал со своего насиженного места и тут же рухнул обратно. Огилви перестал ковырять иглой порванную парусину: все его органы чувств, казалось, обратились в камень. Но спустя всего несколько мгновений  он ожил и вскочил на ноги, сам не понимая, какая сила заставила  его кинуться к фальшборту. Смэк снова накренился, повинуясь свирепому порыву ветра, и Огилви увидел сестру Стоун: каким-то чудом она держалась на воде, хотя он прекрасно знал, что плавать она не умеет* Скуна он не заметил, да и судьба вислоухого его не волновала: одним котом больше, одним меньше - небольшая разница.
Перекрестившись, хирург перемахнул через фальшборт и бросился в волны. Холодная вода отрезвила его: он тут же горько пожалел, что поддался порыву. Но повернуть события вспять не было никакой возможности, и что хуже всего - смэк стремительно удалялся от того места, где он барахтался в волнах, становившихся все выше и свирепее.
Взмыв на гребень очередной волны, он увидел голову сестры Стоун и поплыл к ней, - вернее, не поплыл, а был брошен к ней волной.
- Держитесь, сестра! - крикнул Огилви, но его голос был заглушен ветром и шумом волн. От побережья залива их отделяло несколько миль - невероятно длинная дистанция, которую вряд ли смог бы преодолеть даже более опытный и сильный пловец, чем он, принимая во внимание  усиливавшееся волнение на море. И вдруг из воды показалась лошадиная голова, - и Огилви чуть было не захлебнулся солёной водой: перед ним был водяной конь, - беспощадный и кровожадный призрак, имевший привычку лакомиться человечиной. Конь заржал, обнажив по-акульи острые зубы, и Огилви захлестнула волна ужаса, но он тут же вспомнил, что единственный шанс спастись от этих страшных зубов, - ухватить коня за невидимую уздечку и таким образом подчинить своей воле. Протянув руку, он зашарил по холке коня и его пальцы наткнулись на уздечку и крепко вцепились в нее.
- Попался! - воскликнул Огилви и в следующий момент набежавшая волна подняла его ввысь и тут же опустила на спину водяной лошади. Огилви издал победный клич и стиснул коленями крутые бока, направляя  водяного скакуна к сестре Стоун.

*Упоминалось в эпизоде "Заставьте танцевать мертвеца"

Водяной конь летел по волнам с такой скоростью, что у Огилви, судорожно  вцепившегося в его густую длинную гриву, душа уходила в пятки. В мгновение ока кабилл-ушти перескочил через несколько высоких бурунов и оказался рядом с сестрой Стоун, бившейся в воде как карп, которого кухарка положила на стол, чтобы разрезать ему брюхо и выпустить кишки. Симптомы истерики, - этого главного бича всех женщин, - были налицо. В своей практике Огилви не раз сталкивался со случаями истерии, поэтому ошибиться было трудно. И точно так же трудно было взывать к рассудку женщины, охваченной припадком. Поэтому хируг наклонился, протянул левую руку и схватил утопающую за волосы, потянув ее к себе, и лишь затем подхватил под мышки свободной правой рукой и поднял вверх, уложив животом на спину коня таким образом, что голова девушки свисала с одного лошадиного бока, а ноги - с другого.
Дернув за невидимую уздечку, Огилви развернул кабилл-ушти мордой к берегу, и тот послушно помчался в заданном направлении, всхрапывая и тараня грудью высокие волны, отчего вокруг веером разлетались соленые брызги. Огилви пришлось нелегко: одной рукой он цеплялся за скользкую гриву из морских водорослей, другой придерживал сестру Стоун, чтобы она не соскользнула в воду. Придерживать пришлось за самую выпуклую часть ее тела, вернее - за блумерсы, которыми эта часть была обтянута.
Водяной конь несся вперед с той же скоростью, что и прежде, не чувствуя дополнительной ноши. Огилви начал уже привыкать к этой бешеной скачке и даже находить в ней некоторое удовольствие.  Но вдруг чьи-то когти вцепились ему в спину, и он дернулся, похолодев от страха и пытаясь сообразить, что за новая нечисть к нему привязалась. Однако громкое "мяу!", раздавшееся сзади, подсказало ему, что это Скун, сумевший самостоятельно взобраться на коня, и что все его мечты окончательно избавиться от кота пошли прахом.
Скалистый, усеянный острыми валунами берег приближался, и буруны становились все выше и яростнее. Будь они на лодке или корабле - их суденышко неминуемо бы разбилось о скалы или перевернулось бы под натиском волн. Но водяному коню были нипочем ни волны, ни скалы: он стрелой пронесся над ними и выскочил на небольшую песчаную отмель.

Огилви не ожидал такого завершения их стремительной скачки по морским волнам, но вынужден был признаться сам себе, что немало этому рад! Водяные кони считались кровожадными существами и то, что кабилл-ушти  благополучно доставил их на берег и тут же вернулся обратно в свою стихию, не попытавшись даже укусить кого-либо из них, вызвало в нем чувство облегчения и благодарности. Но сестра Стоун была настроена не столь миролюбиво: вместо того, чтобы поблагодарить своего спасителя ( а Огилви с полным правом считал себя таковым), начала выдвигать совершенно нелепые требования и отпихивать его от себя руками и ногами, в то время как он чувствовал себя совершенно измочаленным и не мог пошевелить ни единым членом, - все они замерзли и окоченели от пребывания в холодной воде. Поэтому Огилви не шевелился и покорно сносил тычки и щипки, которыми награждала его неблагодарная девица.
Скун отцепился от его рубашки и теперь сидел на песке, вылизывая лапу и не проявляя к зверю о двух головах, барахтавшемуся неподалеку,  никакого интереса.
Накрнец сестре Стоун удалось спихнуть Огилви с себя и он распластался на мокром песке ногами к бушующему морю: шторм набирал силу и нечего было и думать о том, чтобы разглядеть в волнах крошечный рыболовный смэк. Огилви произнес про себя короткую молитву, попросив Всевышнего спасти команду смэка от гибели, и с трудом поднялся на ноги, чтобы оглядеться. На вершине скалы, нависавшей над заливом, стоял замок: внушительное сооружение, возведенное явно не вчера, и столь же явно покинутое обитателями. Ни в одном из оконных проемов и бойниц не горел огонек свечи, хотя солнце скрылось за грозовыми тучами и день стал напоминать сумерки. Не видно было и дымка, который бы указывал на то, что в замке топится очаг, на котором кухарка готовит  сытный обед. Замок выглядел мрачным и старым  рыцарем, вернувшимся из крестового похода домой, чтобы залечить свои раны, и окаменевшим под влиянием чар местных фей. Огилви был уверен, что неподалеку от замка должна быть деревня, - так было испокон веков. А в деревне усталый путник всегда сможет найти кров и место у теплого очага и получить кружку эля и жирный хаггис из бараньей требухи с миской пюре из брюквы. От этих мыслей в животе у хирурга заурчало, да так громко, что Скун прекратил вылизывать лапу и откликнулся понимающим "мяу!"

- Видел, - буркнул хирург, раздраженный тем, что так и не услышал от сестры Стоун ни слова благодарности. Черт его дернул бросаться спасать эту надменную английскую девицу! Обнималась бы сейчас со своим вислоухим дружком на дне моря, а он бы сидел в каюте со шкипером, в относительном тепле и сухости, попивая отменный ром и слушая морские байки. А может быть, и не сидел: не известно ведь, что случилось со смэком.
- Нечего рассиживаться на мокром песке, сестра: ревматизм подхватите, - желчно бросил Огилви, направляясь к крутому склону, - Надо искать людей и жилье, пока окончательно не стемнело. Волков здесь нет, но есть кое-что похуже, и одного из представителей этого нечестивого братства вы уже видели.
Ждать, пока сестра Стоун присоединится к нему, он не стал: начал карабкаться вверх по склону, цепляясь за пучки травы и корни кустарника и стараясь не поскользнуться на размокшей почве. Взобравшись неверх, он немного отдышался и стал всматриваться в густую пелену дождя, пытаясь обнаружить признаки какого-нибудь селения. Перед ним была плоская, поросшая вереском равнина, окаймленная с двух сторон цепью холмов. Наконец он разглядел в полумиле от берега очертания нескольких крыш и печных труб и направился к ним.

Сквозь шум дождя, становившегося все сильнее, Огилви услышал звуки, которые поначалу принял за завывания ветра. Он остановился и прислушался:  в деревне играли на волынке, и мелодия была настолько тоскливой, что хирург сразу сообразил: они с сестрой Стоун явились на чьи-то похороны. Это была не слишком приятная новость, но все же и на поминках можно было поесть так же сытно, как и на свадьбе. Огилви оглянулся: сестра Стоун брела по песчаной дороге и видок у нее был, прямо сказать, неподходящий ни для свадьбы, ни для похорон: насквозь вымокшие блумерсы липли к стройным ногам, облегая бедра и бросая тем самым серьезный вызов общественной морали, особенно той, что была основой жизни для шотландской глубинки. Волосы сестры Стоун тоже были в полном беспорядке, да и немудрено: ей же пришлось побарахтаться в соленой воде.
Огилви дождался, пока сестра Стоун приблизится к нему и сказал:
- Судя по всему, в деревне кого-то хоронят. За стол нас в любом случае посадят: мои соотечественники - люди гостеприимные. Но не советую вам упоминать о том, что нас вынес на берег морской конь. Дело в том, что согласно поверьям, водяные лошади умеют превращаться в людей, поэтому если вы скажете, что видели его и остались живы, никто вам не поверит, но сочтут меня этим оборотнем-конем, а вас - водяной коровой, которая называется здесь крод мара и уводит стада в море. Усвоили, сестра? Тогда вперед!
И Огилви снова зашагал в сторону деревни, а за ним веревочкой вился Скун.

- Поводов радоваться у них сейчас по-любому мало, учитывая то, что один из их них умер, - возразил Огилви, не сбавляя шага. - Но долг гостеприимства - святое. И будь вы даже папой римским, вас усадили бы за стол, накормили, напоили, и предоставили бы кров на то время, что вам понадобится.
Огилви не слишком верил в то, что говорил, но не мог же он выставить своих соплеменников в дурном свете перед англичанкой! Оставалось надеяться на то, что его слова сбудутся. Внезапно ему пришла в голову еще одна мысль и он остановился, сверля сестру Стоун испытующим взглядом.
- Главное, чтобы вас не приняли за банши - это дух, который предстает в образе юной девушки с длинными волосами и истошным криком оповещает о появлении нового покойника. Так что держите язык за зубами, сестра: говорить буду я!
Деревня состояла из двадцати низких, сложенных из камней строений. Огилви, даже  не заходя внутрь одного из них, мог бы описать внутреннюю планировку и мебель. Очаг в главной комнате, в спальнях - кровати-шкафы с  дверцами и обилие деревянной посуды.
Волынка завывала не хуже банши, и хирург уверенно направился к дому, откуда доносились эти душераздирающие звуки. Дверь была не заперта: да и кто запирает двери в сельской местности? Открыв ее, он вошел и увидел длинный стол, за которым восседали примерно две дюжины мужчин и женщин в изрядном подпитии: симптомы опьянения хирург знал великолепно.
- Наше вам! - громко поприветствовал он скорбящих на гэльском, и все взоры обратились к нему.

За столом повисло тяжелое молчание. Женщины разглядывали Огилви, мужчины - его спутницу, и хирург не мог точно определить, в чьих глазах было больше неодобрения. Что ж, они оба заслужили такой неласковый прием: на сестре Стоун были мужские штаны, а на нем, чье шотландское происхождение только что подтвердила фраза, произнесенная на гэльском, не было килта.
- Да упокоится душа того, кого вы потеряли, братья и сестры. - торжественно промолвил хирург на гэльском, решив растопить ледок. - Уверен, что она уже взирает на вас с небес. А мы с сестрой Стоун присоединяемся к вашим скорбям  и молитвам.
Он замолчал, не зная, что еще сказать, и чувствуя, как его буквально прожигают насквозь глаза соплеменников.
- Сестра? - проворчал рыжебородый здоровяк. - Католичка, что ль?
- Нет-нет! - поспешно разуверил  его Огилви. - Сестра Стоун - протестантка и служит делу милосердия в лондонском госпитале, вернее - служила ранее под моим началом. А я - хирург, Гектор из клана Огилви.
- А мы тут все Макартуры, и что с того? - снова пробурчал рыжий и почесал свою окладистую бороду. - Ладно, садитесь за стол. Хей, Гленна, принеси две кружки для гостей.
Девчонка лет двенадцати, такая же огненно-рыжая, как и все остальные в комнате, молнией ринулась в угол и вернулась с двумя кружками,  которые старший Макартур тут же наполнил. Сидевшие за столом потеснились на длинных скамьях и освободили места для Огилви и сестры Стоун.
- Они, скорее всего, не говорят по-английски, - шепнул Огилви своей спутнице, подталкивая ее к столу. - Так что ешьте, пейте и молчите, а я вам потом перескажу содержание разговора.
- Хей, Гектор из клана Огилви! - вдруг подала голос дряхлая старуха, сидевшая ближе всего. - А я все слышу! У Огилви все такие хитромудрые? Не слушай его, девчонка! Мы тут все грамотные и по-английски говорим не хуже пастора! Садись рядом со мной, красавица, я тя сейчас обо всем расспрошу, а то от твоего дружка пользы как от  козла - молока.

Огилви уселся на скамью, не мешкая  отхлебнул из кружки и довольно крякнул: настоящий эль трудно было перепутать с чем-то еще, а этот был покрепче и позабористее эля из бочонка, который он позаимствовал в плавучем доме в лондонских доках* Сидевшая напротив него девица молча подвинула к нему глиняное блюдо, на котором были разложены жареная баранина и варёная морковь с зеленым горохом.  Огилви поблагодарил ее на гэльском и принялся уписывать угощение за обе щеки.
Тем временем старуха, к которой подсела сестра Стоун,  внимательно разглядывала девушку, задумчиво причмокивая бескровными губами, между которыми виднелся один-единственный уцелевший зуб, делавший ее похожей на ведьму. Внезапно она протянула к сестре Стоун высохшую морщинистую руку и вцепилась в штанину блумерсов, щупая ткань.
- Да на тебе ни единой сухой нитки нет, девчонка! - вынесла она вердикт, - Переодеться тебе надо, да поскорее, иначе подхватишь лихорадку. Хей, Гленна, принеси мой старый тартан - он на кухне в сундуке лежит под лоскутным одеялом. А лучше отведи гостью на кухню, пусть там и переоденется во все сухое, а ты ей поможешь.
Огилви уже сделал вывод о том, что Гленна, которую гоняли туда-сюда все, кому не лень, была у семейства Макартуров на подхвате. Гленна подошла к сестре Стоун и уставилась на нее своими зелеными глазищами, делая знаки руками.
- Немая она у нас, - объяснила старуха, погладив девочку по голове. - Первые пять лет говорушка была, а потом как оборотня увидела, язык-то у нее и отнялся.
- Хватит попусту языком молоть, мать! - прогремел старший Макартур, сверкнув на старуху грозным взглядом из-под густых насупленных бровей. - Напугаешь английскую леди, - и у нее чего доброго язык отнимется.
Слово "леди" прозвучало в его устах с иронией, и Огилви тоже усмехнулся, покосившись на сестру Стоун. Однако рассказ старухи его заинтриговал: в его врачебной практике ни разу не попадались подобные случаи и он с любопытством посмотрел на Гленну, гадая, что же это был за "оборотень", который так ее напугал - может быть тот самый водяной конь, который вынес на берег его и сестру Стоун?
*Эпизод "Заставьте танцевать мертвеца"

Гленна провела сестру Стоун на кухню, в которой было гораздо теплее, чем в остальном доме и пахло вереском и дикими травами, связанными в пучки и подвешенными к потолочным балкам. Из сундука, набитого старым, но чистым тряпьем, девочка извлекала аккуратно заштопанный тартан - настолько старый и многократно стиранный, что некогда яркие краски выцвели и теперь невозможно было разглядеть цвета рода Макартуров. Вслед за тартаном появилась и рубашка, - тоже старая, но целая и благоухавшая растениями, которые отгоняли моль: пижмой, чабрецом и полынью.
Закрыв сундук, Гленна положила вещи на крышку и, немного поколебавшись, вытащила из кармана своей короткой юбчонки, едва доходившей до щиколоток, деревянный гребешок. Покраснев до корней своих рыжих волос, она протянула гребешок сестре Стоун и начала делать знаки, означавшие, что не худо бы и причесаться.

***
Пока Огилви утолял первый голод, присутствовавшие терпеливо ждали, не задавая ему никаких вопросов и лишь тихо переговариваясь между собой. Но как только его тарелка опустела и он подобрал корочкой хлеба остатки сытной мясной подливы, старший Макартур решил, что настала пора кое-что прояснить.
- О чем это англичанка говорила? - спросил он. - Чего такого страшного в Лондоне приключилось? Мы ни о чем таком не слыхали: сюда  и из Эдинбурга новости доходят с опозданием на полгода, а уж Лондон...
Остальные Макартуры согласно загудели, перглядываясь и качая головами.
Огилви кашлянул и заглянул в свою кружку, намекая хозяину, что перед тем, как пуститься в долгий рассказ, не худо бы снова промочить горло. Макартур намек понял и наполнил кружку доверху.

Гленна наблюдала за действиями сестры Стоун с любопытством маленького зверька, впервые увидевшего нечто незнакомое и удивительное: по-видимому, гости не часто радовали семейство Макартуров своим присутствием. И точно так же внимательно она прислушивалась к ее словам, то хмурясь, то согласно кивая. Но когда сестра Стоун упомянула о своем желании получше познакомиться со здешними местами, в больших глазах девочки вдруг отразился испуг: она отчаянно затрясла головой и так сильно закусила губу, что на ней выступила капелька алой крови. Метнувшись обратно к сундуку, она начала рыться в нем с яростью охотничьей собаки, почуявшей зверя, спрятавшегося в норе, и когда наконец извлекла из-под груды тряпья обрывок  грубой бумаги, бросилась обратно к сестер Стоун и дрожащей рукой протянула листок ей. Это оказался рисунок, сделанный углем: рука художника была не слишком умелой, но безусловно он обладал природным талантом, либо его рукой водили настолько сильные чувства, что отсутствие опыта компенсировалось страстью. На рисунке была изображена девушка со светлыми, как у сестры Стоун, волосами: в длинной ночной рубашке и с горящей свечой в руке она шла по темному коридору, в конце которого виднелась лестница, а за нею кралась чья-то огромная тень, но принадлежала ли она высокому и сильному мужчине или какому-то громадному зверю, сказать было невозможно.

Гленна отчаянно замотала головой и на глазах у нее выступили слёзы. Из ее горла вырвалось сдавленное мычание: немая как будто силилась сказать сестре Стоун , что она ничего не выдумывала, а нарисовала то, что видела своими глазами. Схватив Элизабет за руку, она потащила ее к крохотному оконцу и ткнула пальцем в стекло, по которому хлестали струи дождя. Из окна был виден стоявший на скале замок: массивный, угрюмый, заставлявший думать о сырых и мрачных подземельях, в которых томились узники, прикованные к каменным стенам ржавыми цепями.

***
Огилви понадобилось все его красноречие, чтобы убедить слушателей в том, что его рассказ об эпидемии неприличностей - не выдумка. Тем не менее он чувствовал, что все Макартуры скептически отнеслись к тому, о чем он им поведал, но настаивать не стал. В конце концов, эпидемия закончилась, и можно было благополучно забыть о том, что ему и сестре Стоун пришлось пережить в Лондоне, хотя он и сомневался, что когда-нибудь избавится от страшных воспоминаний. Решив, что пора на покой, он спросил старшего Макартура:
- Разрешите нам с сестрой Стоун остаться у вас на ночь? Здешние места не знакомы ни мне, ни тем более ей, а замок, насколько я понял, необитаем.
При упоминании замка по лицам Макартуров пробежала тень беспокойства, причину которого Огилви понять не мог, а старуха-мать что-то тихо прошептала себе под нос и начертила в воздухе охранный знак.
- Оставайтесь, места на сеновале хватит десятерым, -  наконец ответил бородач и поминки вернулись в привычную колею.

Гленна поникла, как цветок, застигнутый бурей, и кивнула, хотя весь ее облик выражал несогласие. Тонкие пальчики потянулись к руке Элизабет и забрали из нее рисунок, который тут же вернулся на прежнее место и был заботливо укрыт грудой старого тряпья.
Девочка взобралась на шаткий табурет и дотянулась до пучка сухих трав, свисавшего с прокопченной балки. Сорвала его и сунула в вырез рубашки сестры Стоун. Скромный букетик источал горькие ароматы полыни и бессмертника и, судя по всему, был оберегом. Тяжело вздохнув, Гленна слезла с табурета, взяла сестру Стоун за руку и повела обратно в общую комнату.

Макартур усмехнулся и почесал свою густую бороду:
- А это зависит от того, куда вы хотите попасть, леди: у нас тут дорог вообще-то нет, одни овечьи и козьи тропы, да и откуда взяться дорогам в стране диких горцев?
Рыжебородый подмигнул Огилви и оглушительно захохотал, к нему присоединились остальные Макартуры, - все, кроме Гленны, которая втиснулась между сестрой Стоун и Огилви и незаметно подкладывала в тарелку гостьи самые лакомые куски, и старухи, неодобрительно качавшей седой головой.
- Не слушай Ангуса, девчонка, - толкнув Элизабет в бок костлявым локтем, прошептала старая карга. - Он мастак позубоскалить, особливо когда хочет поддеть англичашку. А дороги тут есть, как не быть? Одна ведет в Галлан, другая - в Дирлетон. А оттудова до Эдинбурга рукой подать: всего двадцать миль что от одного городка, что от другого. А ежели пойти строго на юг, доберетесь до Гиллфорда.
Огилви, обладавший острым слухом, сумел разобрать шёпот старухи. Двадцать миль* показались ему сущим пустяком: такое расстояние можно было осилить за день! Он хотел было порадовать этим соображением сестру Стоун, но тут почувствовал, как ему в ногу вцепились чьи-то когти и от неожиданности взвыл да так громко, что смех за столом смолк и все уставились на него.
Огилви наклонился и увидел под столом Скуна, о котором они с сестрой Стоун благополучно забыли.
- Вот ведь зараза! - пробурчал он, хватая кота за шкирку и отдирая от своей штанины.
- Это кот сестры Стоун, прибился к ней еще в Лондоне.  - объяснил он присутствовавшим, чтобы ни у кого не промелькнуло и мысли о том, что кот принадлежит ему.
- Хорош! - вынес вердикт Ангус Макартур, - Только зачем вам такая обуза, леди? Оставьте его здесь: мышей у нас полно, голодать не будет.
Гленна соскользнула со скамьи и спустя несколько мгновений вернулась, держа маленькую мисочку с молоком, которую поставила на пол в отдалении от стола. Скун тут же принялся за угощение, лакая молоко своим розовым шершавым язычком.

*32 км