В самых своих смелых мечтах и фантазиях лейтенант не мог представить, что его скромная, благовоспитанная и стыдливая жена может так  двигаться и так смотреть, и поэтому застыл, как каменное изваяние,  не отводя, впрочем, глаз от ее гибкой фигурки и взгляда, который, казалось, прожигал его насквозь. Он мало что знал об обычаях древних египтян, поэтому Элис в настоящий момент скорее напоминала ему библейскую Саломею, - по-змеиному гибкую и соблазнительно бесстыдную танцовщицу, ради которой любой мужчина готов был расстаться со своей головой и любой другой частью тела.
Браслеты, ожерелья и золотые подвески на ее поясе терлись друг о друга и издавали тихий призывный звон, который отчего-то наводил на мысли о блистающей чешуе змеи, совратившей Адама и Еву. Темное чрево египетской гробницы внезапно показалось лейтенанту залитым светом райским садом, в центре которого росла раскидистая яблоня, ветви которой склонялись до самой земли от тяжести висевших на них ярко-красных, готовых лопнуть от избытка соков плодов. Несмотря на наличие армейских брюк и наглухо застегнутого мундира, он почувствовал себя Адамом, - лишенным защитных покровов, наивным и безгрешным девственником, еще не познавшим оскомины, которая является неизбежным последствием любого воплотившегося в реальность соблазна.

Генри не понял, как очутился в кресле, вернее - на троне, причем полностью раздетый: быстрые пальчики Элис освободили его от всего лишнего в мгновение ока. Ему не надо было опускать взгляд долу, чтобы понять, что он полностью готов к  акту грехопадения. Он по-прежнему ощущал себя Адамом, который впервые собирается отведать  сладчайший из плодов, не задумываясь о последствиях для себя и для своей Евы: ради этого стоило быть изгнанными из Рая!
Элис же из повелительницы превратилась в рабыню, готовую осуществить любые желания своего господина - в этом неожиданном повороте было что-то настолько  возбуждающее, что по телу лейтенанта пробежала дрожь, а кровь быстрее заструилась по жилам.
Наклонившись, он поцеловал Элис в губы и, подняв с пола, усадил к себе на колени, прижимая ее влажные и горячие бедра к  своей отвердевшей плоти. Охватившее его желание стало почти нестерпимым: казалось, что все их прошлые и будущие соития сконцентрировались в этом кратком мгновении, когда он ощущал  жар ее тела и пульсацию ее лона, готового принять его в себя. Но он не смел торопить ее, понимая, что может все испортить. Она вела в этом магическом танце, - не он.

Элис приподнималась и опускалась, и в едином ритме с ней поднималась и опускалась золотая змея на ее диадеме, раздувая капюшон и напоминая собой божественный лингам, устремившийся ввысь, к пику наслаждения. То, что происходило сейчас, было похоже на религиозный ритуал, а не на обычное человеческое соитие. Все чувства Генри обострились: он слышал неясные шорохи, наполнявшие сокровищницу, и вдруг понял, что это задвигались и начали тихо перешептываться фигуры на стенах, повернув к ним с Элис свои лица и одобрительно глядя на танец их тел. Откуда-то свыше пришло понимание: теперь он узнавал и мог назвать по имени каждого из богов, изображенных неизвестным художником на фресках: Амон, бог Солнца, и его супруга Мут, - богиня плодородия и материнства,  Анубис с головой шакала, Гор, - властитель небес, Осирис, Исида, Тот и, наконец, Бастет – восхитительная женщина-кошка. Все они присутствовали здесь и это присутствие придавало его с Элис любви сакральный смысл.
Элис с ее кошачьей гибкостью, плавностью движений и ненасытной жаждой физической любви, которую она сейчас проявляла, была земным воплощением Бастет, и Генри подумал о том, что обязательно отыщет среди статуэток богов изображение этой богини и оставит его себе, как память о том, что происходило сейчас. Были ли еще на свете супруги, которым выпало на долю пережить подобное? Генри очень в этом сомневался. Он положил свои тяжелые ладони на поясницу Элис, властно надавливая на хрупкий женский крестец, а сам подался вперед и вверх, пронзая ее своим копьем, казавшимся ему сейчас лингамом Амона, -   демиурга и верховного бога.

Лейтенант чувствовал необыкновенный прилив сил: его тело было переполнено энергией, а душа - радужными надеждами на прекрасное будущее. Ощущение божественного присутствия, не покидавшее его с того момента, как их с Элис тела слились в единой целое, никуда не исчезло: у него было чувство, что с этого момента могущественная высшая сила простерла над нами свою оберегающую длань и отныне все беды будут обходить их стороной. Ласковый шепот и легкие поцелуи его возлюбленной и вовсе делали все окружающее похожим на нирвану: Генри одновременно хотелось двигаться и оставаться в покое, обнимая жену и давая ей возможность осыпать его утонченными и чувственными ласками. 
Наконец, вспомнив о том, что Перкинс скорее всего уже изнывает от нетерпения, ожидая, пока они появятся в условленном месте, Генри переплел пальцы с маленькими пальчиками Элис и прошептал ей на ухо:
- Любовь моя, я бы хотел все повторить, и не раз, но нам надо возвращаться в реальный мир...
И все же у него не достало мужества разомкнуть объятия, и он лишь теснее прижал Элис к себе, пробегая кончиками пальцев по ее спине и осыпая поцелуями ее нежную шею.

Элис стала натягивать брюки и рубашку прямо поверх украшений, но Генри не стал ее останавливать: лучше было спрятать с глаз долой эти бесценные реликвии и доставить их в гостиницу под одеждой. Он тоже принялся одеваться, уверенно и быстро, поскольку для него возня с брюками была укоренившейся привычкой и не представляла никаких затруднений. Одевшись, он поднял с пола последний оставшийся предмет костюма "мистера Эллиота" и протянул его Элис:
- Наденьте это, сэр, и не забудьте снять диадему, иначе вас неправильно поймут, - шутливо промолвил он и уже серьезным тоном добавил, - Выпейте еще воды, душа моя, а я допью оставшуюся: нам необходимо освободить бурдюк, чтобы спрятать в него монеты и мелкие украшения. Что касается остального... Видимо, придется увязать все, что вы выбрали, в простыню и одеяло. И если позволите, я еще раз осмотрю сокровищницу: хочу взять что-нибудь в подарок дяде - возможно, здесь есть какой-нибудь папирус, который мог бы пополнить его коллекцию древностей.

Один из сундуков был доверху забит свитками, уложенными аккуратными рядами поверх друг друга.
- Папирус легче золота, - откликнулся лейтенант на замечание жены. - Но я возьму только один или два, поскольку вынести все мы не сможем. Вытащив два верхних свитка, он закрыл сундук и стал обходить сокровищницу, рассматривая многочисленные статуэтки, преимущественно сделанные из бронзы и изображавшие человеческие фигуры с головами птиц и животных, инами словами, - богов, в которых верили древние египтяне и присутствие которох он сам ощутил некоторое время назад. Сейчас это ощущение ослабело, и все же он с немалым трепетом брал в руки статуэтки, одну за другой, чтобы выбрать себе одну на память и увезти в Индию. Женская фигура с головой кошки и мужская с головой сокола* понравились ему больше прочих, хотя слово "понравились" и не передавало того восторга, который вызывали в нем эти искусные произведения египетских мастеров. Величиной они были невелики - не более фута, но при этом казалось, что вот-вот оживут и заговорят на языке, который только недавно был расшифрован и стал подвластен переводу. Генри еще немного полюбовался на них и присоединил обе статуэтки к тем предметам, которые выбрала Элис.
- Пожалуй, я начну переносить все к тому месту, где ждет Перкинс, - сказал он жене. - Вы уже наполнили бурдюк монетами?

*Соответственно Бастет и Гор.