Два дня, минувшие с момента прибытия в Каир, пролетели в развлечениях и  делах насущных. За веселым вечером с танцами, устроенном в столовой отеля, вмещавшей почти три сотни человек*, последовали поиски мужского платья для Элис, с каковой целью пришлось обойти несколько каирских базаров. Лейтенант, ненавидевший базары, следовал за женой и ее служанкой как тень, дабы предотвратить покупки, которые могли бы нанести еще больший урон его отощавшему кошельку. Измучившись телесно от жары и долгих прогулок по пыльным и шумным улицам, а  духовно - от необходимости юлить и идти на всяческие ухищрения, чтобы сэкономить, он был несказанно рад, когда искомое наконец нашлось. Ханна за один день  ушила и укоротила мужские брюки и сюртук, чтобы они как следует сели на миниатюрную фигурку ее госпожи, и после этого поездка в Гизу перестала казаться лейтенанту миражом, и он изнывал от нетерпения и желания поскорее сбежать в пустыню к пирамидам – подальше от торговых соблазнов большого города.
Ранним утром, когда Элис еще спала, Генри выскользнул из спальни в халате и призвал к себе Перкинса, чтобы дать ему последние поручения перед отъездом в Гизу. Путеводитель Уилкинсона предлагал путешественникам провести у пирамид ночь, и Генри с радостью ухватился за это предложение. Тщательно изучив страницы, которые были посвящены подготовке к  экскурсии с ночевкой, он поручил Перкинсу раздобыть все необходимое, вручив ему скрупулезно составленный список. В списке значились: бутылки с питьевой водой, свечи, фонарь, один ковер и несколько циновок, два матраса и постельные принадлежности, метла, мухобойка, а также москитная сетка и веревочная лестница**. Вспомнив о том, сколько постельного белья купила в Константинополе, Риме и Александрии его запасливая супруга, лейтенант забрал список обратно и вычеркнул из него постельные принадлежности: лишние траты сейчас были совершенно ни к чему. Сердце у него тревожно ёкнуло, когда он представил,  как посмотрит на него Элис, если он попросит ее взять в пустыню пару простыней из шелковистого египетского хлопка, которыми она собиралась застилать супружескую постель в их доме в Калькутте, однако плачевное состояние его финансов заставляло идти на подобный риск. Еще раз изучив список, он вычеркнул  свечи, решив захватить те, что были в гостиничных апартаментах, предварительно вытащив их из трехрогих канделябров, расставленых повсеместно. За свечами последовали ковер и матрасы (их можно было взять из спальни и комнат, предназначенных для слуг). Перкинс с любопытством наблюдал за тем, как из списка исчезает один предмет за другим, но благоразумно молчал, поскольку нахмуренное чело лейтенанта не давало повода для шуток. И только когда из списка была беспощадно удалена мухобойка, денщик не выдержал:
- Сэр! Комара можно и башмаком прибить, но что, если он сядет на руку миссис Кендал?
Генри свирепо взглянул на денщика и тот сразу же закрыл рот, схватил список и быстро удалился.
- Не забудь нанять экипаж, чтобы он отвез нас в Гизу! – крикнул Генри вслед Перкинсу, но ответом ему стал громкий стук захлопнувшейся двери.
Лейтенант снова вернулся к путеводителю. От Каира до Гизы было всего пять миль, - не такое уж и большое расстояние, - и если бы он не выбрал вариант с ночевкой, они вполне могли бы мельком осмотреть все гробницы и вернуться в отель часам к шести вечера. Но он знал, что Элис захочет осмотреть все досконально и не торопясь, поэтому у нее не вызовет удивления или недовольства тот факт, что придется заночевать под открытым небом в пустыне. Гидами для европейцев, желавших осмотреть пирамиды, были жители самой Гизы – захудалой деревушки, в которой, однако, был собственный шейх. По уверениям путеводителя, они предоставляли гостям столы и стулья для того, чтобы те могли перекусить под сенью Великой пирамиды Хуфу, или, как называли этого фараона греки, - Хеопса. Генри рассудил, что к столам и стульям за дополнительную плату прилагалось и угощение, поэтому везти с собой по этакой жаре еду не требовалось.
Умывшись и  побрившись без помощи денщика, он облачился в удобную дорожную одежду и уселся за стол в ожидании того, когда гостиничный слуга принесет утренний кофе и плотный английский завтрак, которого они были лишены в Риме и Александрии – преимущество жизни в гостинице, владельцами которой были англичане. На спинку кресла было брошено бело-голубое платье Элис, в котором она танцевала вчерашним вечером, - вернувшись в апартаменты совершенно без сил, она оставила его там же, где он помог ей раздеться, поскольку Ханна уже спала. Бедняжка так устала, что ему пришлось подхватить ее на руки и донести до постели, где она тут же уснула сном младенца. Генри потянулся к платью и поднес к лицу рукав, отороченный легким кружевом, вдыхая тонкий аромат фиалок – воспоминание о том, как Элис кружилась в танце, приковывая к себе все взгляды, вспыхнуло в его мозгу молнией. Как она была прелестна в этом платье и как сияли ее голубые глаза, в которых отражалась глубокая синева  сапфиров, сверкавших на ее белой коже в свете сотен свечей... Генри давно уже лелеял мечту подарить своей красавице-жене бриллиантовое колье, но теперь исполнение этой мечты отодвигалось на неопределенный срок.

*Свидетельство Амелии Эдвардс, останавливавшейся в «Шеперд’с» в 1873 году.
**Страница 172 путеводителя Уилкинсона

Элис, как всегда, была прекрасна, как майская роза. Расцеловав ее в обе щеки, лейтенант почувствовал прилив бодрости и хорошего настроения ибо нет ничего более приятного для мужа, чем видеть свежее и сияющее улыбкой личико жены.
- Я не хотел будить вас до завтрака, а его принесли буквально минуту назад,  - объяснил он, указывая на поднос, принесенный гостиничным слугой, на котором стояли тарелки с жареными почками, тушеной фасолью, яичницей с беконом и тостами. - Кроме того, нам в любом случае придется дожидаться возвращения Перкинса: я отправил его за кое-какими предметами, необходимыми для нашей экскурсии. Думаю, что он вернется примерно через час, поэтому у нас масса времени, чтобы спокойно позавтракать и совершить последние приготовления. Ханна поедет с нами? Кажется, она еще спит: по крайней мере, я ее пока не видел.
Генри оглянулся на дверь в комнату, которую занимала Ханна. Такое позднее пробуждение было по меньшей мере странным: обычно расторопная и трудолюбивая горничная жены вставала ни свет ни заря и начинала хлопотать вокруг своей госпожи, как наседка над цыпленком. Впрочем, она могла проснуться раньше него и выйти в город за покупками, - хотя что ей могло понадобиться в такой ранний час? Разве что Элис еще вчера дала ей какое-то поручение. Решив не ломать голову над женскими проблемами, лейтенант пододвинул жене стул и помог ей сесть. Аппетитные запахи, поднимавшиеся от тарелок  со снедью, волновали его гораздо больше, чем тот факт, что служанка один-единственный раз встанет с постели позже, чем положено.
Положив себе на тарелку жареных почек  и яичницы, лейтенант разлил по чашкам кофе и осторожно начал прощупывать почву для того, чтобы прояснить вопрос с постельным бельем.
- Дорогая, нам придется заночевать у пирамид, чтобы выгадать дополнительное время для осмотра разгрузочных камер, обнаруженных нашим соотечественником Говардом Вайсом в  пирамиде фараона Хуфу в 1835 году. Представьте себе, что ему пришлось взрывать пирамиду изнутри, чтобы открыть дополнительные проходы.
Лейтенант замолчал, ожидая комментариев Элис и надеясь, что она сама предложит воспользоваться простынями, купленными ею во время их путешествий.

Для Генри, привыкшего ночевать в походных условиях, - порой под открытым небом и проливным дождем, кутаясь в армейский плащ и не снимая сапог, - ночевка на песке у подножия пирамиды была чем-то настолько заурядным, что он в первый момент даже опешил при упоминании ночной сорочки и домашних туфель и лишь когда Элис упомянула взятые внаем комнаты, запоздало сообразил, что для леди было естественным подумать прежде всего о крыше над головой сообразно ее статусу. Но картина, промелькнувшая перед его мысленным взором, была весьма волнующей: вот Элис, одетая в соблазнительное дезабилье, расположилась на песке, прикрытом шелковыми простынями, и при свете звезд неторопливо расчесывает свои великолепные, спадающие до тонкой талии волосы, а за спиной у нее - монументальные пирамиды, овеянные тысячелетними тайнами и ореолом могущества и богатства правителей Древнего Египта.
- Да, я имел в виду именно походные условия, - подтвердил лейтенант, с трудом отвлекаясь от нахлынувших на него желаний, которые вызвала воображаемая картина. - Мы возьмем с собой матрасы, одеяла и москитные сетки, - этого достаточно, чтобы переночевать в пустыне. Но боюсь, что спать нам придется одетыми, потому что ночи в пустыне холодные.

Элис была права: присутствие Перкинса не давало возможности ее мужу в полной мере проявить свои чувства. Да что там говорить о полной мере: он не позволил бы себе даже невинный поцелуй в лоб или ласковое объятье.
- Увы! - вздохнул Генри, наблюдая за тем, как исчезают с тарелки Элис сначала яичница с беконом, а затем и тушеные бобы: ее здоровый аппетит несказанно его радовал, поскольку он знал, что это свидетельствует о том, что жена чувствует себя здоровой и счастливой. - Увы, я не смогу согреть вас так, как хотелось бы мне и, надеюсь, вам. Поэтому надо захватить с собой два одеяла для вас, а также подушку и простыню. Мы же с Перкинсом обойдемся без того и другого: вместо подушек используем свернутые куртки, а сверху прикроемся  москитной сеткой.

- Но как же вы будете спать без подушки? - горестно воскликнул лейтенант. - Это немыслимо, душа моя: в ваши густые волосы забьется песок, да и вообще это страшно неудобно. Разве что ваша прелестная головка будет покоиться на моей руке под прикрытием шляпы: ведь в этом нет ничего неприличного, - полувопросительно промолвил он, с лукавством посматривая на жену. - Да и кто за нами там будет наблюдать, кроме Сфинкса? Перкинс отвернется и всю ночь будет оглашать пустыню  храпом, а бедуины разойдутся по своим лачугам.
Лейтенант заметил, что Элис допила кофе и добавил:
- Вы уже закончили завтракать? Тогда самое время переодеться в маскарадный костюм. Мне не терпится увидеть вас в новом образе, моя маленькая шалунья!
Ему и вправду очень хотелось посмотреть на то, как будет выглядеть его прекраснокудрая и миниатюрная красавица-жена, которую он считал воплощением женственности, в мужском платье. В то же время он испытывал серьезные сомнения, сможет ли задуманный ими маскарад обмануть кого-либо. Элис была настолько миловидна и нежна, что могла сойти разве что за херувима, однако он никогда не видел, чтобы херувимов изображали в брюках и шляпах.

Лейтенант ожидал появления Элис с нетерпением и с немалым скепсисом, но когда она наконец прдестала перед ним в своем новом обличье, все его сомнения мигом развеялись. Конечно, он не мог не узнать свою жену, однако был уверен, что окажись на его месте не знакомый с нею человек, он принял бы ее за одного из юных аристократов, которых с таким изяществом и изысканностью рисовал Томас Гейнсборо. Ее нежная кожа, затененная полями шляпы, приобрела матовый оттенок, а стройная фигурка казалась выше благодаря отлично сидевшим брюкам. Мужское платье так ей шло, что Генри не смог удержать возглас восхищения. Для полноты образа не хватало лишь шпаги в руке, и он поверил бы, что перед ним - юный дворянин, готовый сражаться за короля и отечество.
Генри вскочил на ноги и бросился к Элис, чтобы заключить ее в объятия.
- Какая чудесная метаморфоза! - чистосердечно воскликнул он, обнимая жену и от полноты чувств принимаясь покрывать ее лицо восторженными поцелуями.
В этот момент дверь апартаментов отворилась и на пороге появился Перкинс. Увидев лейтенанта, обнимающего и целующего какого-то юношу, денщик выронил из рук свертки, которые до того держал в руках, и застыл на пороге. На лице его отразилась целая гамма сменявших друг друга чувств: изумления, недоверия и, наконец, глубочайшего отвращения. Но и тут он остался верен себе и долгу: сообразив, что в коридоре может появиться кто-нибудь из гостиничной прислуги или постояльцев и застать лейтенанта во время совершения противоестественного акта, он оглянулся, быстро захлопнул дверь и лишь потом подал голос, выразив обуревавшие его чувства:
- Сэр! - возопил денщик, воздевая руки к потолку, который в настоящий момент заменял ему небеса. - Вы умом тронулись? Какая муха вас укусила? Тому ли учили вас я и ваш почтенный дядя?
Перкинс бросился к обнимающейся паре и грубо схватил за руку юнца, который совратил его лейтенанта, до сих пор не проявлявшего даже тени порочных наклонностей.
- Ах ты шельмец! - прошипел Перкинс, опасаясь поднять шум на всю гостиницу, но при этом дергая юношу за рукав сюртука с такой яростью, что тот только чудом не оторвался. - Да я тебе сейчас ...
Не отпуская рукава, он занес свободную руку, собираясь закатить оплеуху юному развратнику, но был остановлен железной рукой лейтенанта.
- Раскрой глаза, Боб! - смеясь, воскликнул Генри, хотя и был несколько смущен возникшей неловкой мизансценой. - Это же миссис Кендал!
Перкинс вытаращил глаза и разинул рот.
- Мать честная, - только и смог вымолвить он и рухнул на стул, удачно оказавшийся поблизости. - Дайте мне полстаканчика бренди, сэр... Что-то мне поплохело.

- Конечно, проведайте! – согласился Генри, целуя ручку жены. – И если вы сочтете необходимым пригласить врача, я тотчас отправлю за ним посыльного. А впрочем, врач наверняка найдется и здесь среди постояльцев: надо будет только спросить у портье.
Как только  Элис удалилась в комнату служанки*, он принялся рыться в саквояжах, чтобы найти бутылку с бренди: Перкинс определенно нуждался в глотке подкрепляющего. Обнаружив искомое, он вытащил из нее пробку и протянул бутылку Перкинсу. Тот сделал добрый глоток из горлышка, за которым тут же последовал второй, а затем и третий.
- Ух, полегчало! – сказал денщик, утирая тыльной стороной ладони рот и блаженно отдуваясь. – Не помню, чтобы я когда-нибудь был так потрясен, сэр! Можно сказать, что меня сотрясло до самых печенок. Но что же теперь делать, сэр? Миссис Кендал мне нипочем не прости, что я на нее замахнулся!
Генри забрал у денщика бутылку и тоже сделал глоток, пользуясь предоставившейся ему возможностью: жена не одобряла его пристрастия к бренди, как и привычки курить сигары.
- Миссис Кендал – исключительно умная и милосердная леди, - заявил он, ставя бутылку на стол.  – А тебя сейчас должно волновать другое: прощу ли тебе я то нелепое и оскорбительное подозрение, которое ты высказал со столь обескураживающей готовностью? Как ты мог подумать, что я способен на столь противоестественные поступки? Но не будем рассуждать об этом более. Лучше скажи мне: что бы ты подумал или сделал, если бы застал меня не в объятиях моей жены, а с другой женщиной?
Перкинс покосился на бутылку, но не посмел взять ее без разрешения лейтенанта.
- Ну... – начал он, почесывая подбородок в раздумье. – Я считаю, что мужчина имеет право... То есть миссис Кендал – ангел, красавица, умница и ваша законная супруга, но если б у вас засвербело кое-где и вы бы не удержались... я бы вас не выдал, сэр! Жизнью клянусь! И прикрыл бы ваш грешок, и все прочее...
Лейтенант шутливо поклонился, не зная, радоваться или печалиться подобной преданности.
- А что Ханна? – спросил он. – Как думаешь, что бы она сделала, если бы узнала о моей неверности жене?
Перкинс опасливо обернулся на закрытую дверь в комнату Ханны и подался к лейтенанту.
- Ханна вас бы со свету сжила, сэр, Богом клянусь! – прошептал он. – Уж такая она правильная – я таких за всю свою жизнь ни разу не встречал! И если б я был ее мужем, я бы налево и моргнуть не посмел, потому как вышло бы себе дороже. Так что держите ухо востро, сэр: Ханна все примечает.

*Согласовано с соигроком

Как только Элис вошла в комнату, Перкинс вскочил со стула и вытянулся в струнку, немало позабавив этим лейтенанта.
- Еще раз прошу простить меня великодушно, мэм! – отрапортовал денщик, глядя на Элис умоляющим взором. – Обознался! Никак не предполагал увидеть вас в мужском платье!
Генри помалкивал, ничем не выдавая своих чувств, и лишь до боли прикусил губу, подавляя желание расхохотаться при виде искреннего отчаяния денщика, боявшегося, что миссис Кендал никогда его не простит. Но тут взгляд его упал на откупоренную бутылку с бренди, оставленную на столе и уже ополовиненную совместными усилиями его и Перкинса, и ему стало не до смеха. Он отступил на шаг и бочком придвинулся к столу, который пока что загораживала фигура денщика. Схватив бутылку, он спрятал ее за спину и начал отступать дальше, прикидывая, куда бы поскорее спрятать эту улику, пока ее не заметила Элис, не одобрявшая вредных привычек. Хотя что плохого было в стаканчике бренди, выпитом в компании верного денщика, он не понимал. Не найдя подходящего тайника, лейтенант поставил  бутылку на подоконник и сделал вид, что поправляет тяжелую бархатную портьеру, опускавшуюся до самого пола и надежно преграждавшую путь палящим солнечным лучам.

Генри спохватился, что так и не спросил Перкинса, раздобыл ли тот всё необходимое и нанял ли экипаж. Но Перкинс, видимо, и сам сообразил, что надо доложить о своих успехах, и, не дожидаясь пока лейтенант спросит его, частично ответил на вопрос, заданный Элис:
- Разрешите доложить, мэм: экипаж ждет у входа,  все, что было в списке, купил. Мухобойку тоже, - добавил он, не мигая глядя лейтенанту прямо в глаза. - На свои деньги.
Генри вспыхнул, но не стал комментировать поступок денщика, только кивнул, показывая, что ценит его усердие.
- Как себя чувствует Ханна и что вы решили насчет врача? - спросил он жену, принимаясь обходить комнату по периметру, попутно вынимая свечи из канделябров, - поступок, который наверняка изумил бы Элис. Но Генри твердо решил экономить на всем, что не являлось жизненно необходимым, не объясняя при этом жене истинной причины своего решения.
Краем глаза он заметил, что Перкинс удивленно таращится на стол, гадая, куда подевалась бутылка с бренди. Он и сам был бы не прочь захватить с собой бутылку или две, чтобы при помощи оных согреться ночью, однако присутствие Элис не позволяло ему забрать бутылку с собой. Однако, как только Перкинс перевел свой взгляд на него, он тут же просигнализировал ему бровями, указывая на портьеру, за которой была спрятана бутылка.

- Конечно, дорогая: я скажу портье, чтобы он прислал к Ханне кого-нибудь из обслуги, услужливую и заботливую девушку, и чтобы еду приносили в апартаменты три раза в день, - заверил жену Генри. – А ты, Боб, не забудь, как надо обращаться к миссис Кендал, когда она носит мужское платье! И в случае, если кто-нибудь начнет задавать вопросы, отвечай, что молодой мистер Эллиот – дальний родственник моего лучшего друга, лейтенанта Томаса, с которым мы встретились в Каире случайно и решили вместе посетить пирамиды.
- Не забуду, сэр, - ответил денщик, не способный уразуметь, что означает подвижность бровей лейтенанта. Собрав разбросанные у порога свертки, которые он выронил, когда  увидел переодетую юношей жену лейтенанта, Перкинс покинул апартаменты. О том, что миссис Кендал приказала ему забрать постельное белье, он забыл – по-видимому, от растерянности. Но лейтенант не растерялся и использовал это во благо, поскольку вспомнил, что в спальне находился один из саквояжей, в котором были припрятаны еще две бутылки благородного французского напитка:
- Перкинс забыл постельное белье, - сказал он, нахмурившись. – Но не волнуйтесь, я возьму его сам.
Удалившись в сальню, он быстро нашел бутылки и сунул их между сложенными простынями, приготовленными Элис.
- Я готов! – сказал Генри, вернувшись в гостиную. – Идемте, мистер Эллиот, и если вас не затруднит, захватите  свечи: они нам точно пригодятся.

Генри как-то и не задумывался о том, что будет, если прислуга обнаружит , что все свечи из апартаментов пропали в один момент.
- Думаете, кто-то заметит отсутствие свечей в канделябрах? – спросил он, озабоченно нахмурившись. – Но мы же вернем обратно все оставшиеся, да и потом в любом случае эти свечи изначально были предназначены для того, чтобы мы ими пользовались по своему усмотрению! Не тревожьтесь, душа моя: все обойдется!
Генри отворил дверь апартаментов, по привычке пропуская жену вперед. Он никак не мог привыкнуть к ее новому облику: даже в мужском платье она по-прежнему оставалась для него леди, которой надо было оказывать знаки внимания. «Надо почаще обращаться к ней, как к юноше», - напомнил он себе и сразу же так и сделал:
- Как вы переносите египетскую жару, мистер Эллиот? Миссис Кендал очень от нее страдает ...– громко сказал он, когда они вышли в коридор и чуть не столкнулись носом к носу с соседом из номера слева, торопившимся по своим делам. – Доброе утро, мистер Кларенс!
Сосед вежливо поклонился, скользнув беглым и равнодушным взглядом по стройной фигуре спутника лейтенанта, и устремился к лестнице, ведшей на первый этаж.
Генри наклонился к жене и почти не разжимая губ, прошептал:
- Ваш маскарад удался, однако я только что сообразил, что мне придется как-то объяснить портье ваше отсутствие в апартаментах в течение двух дней! Служанка, которая будет приносить еду Ханне, точно заметит отсутствие миссис Кендал, а Ханна может проговориться случайно и сказать, что вы отправились вместе со мной к пирамидам, в то время как портье сейчас увидит, что вас не было в экипаже. Вы предупредили ее о том, как надо отвечать на вопросы? Надо, чтобы мы отвечали одинаково.

- Очень предусмотрительно с вашей стороны предупредить Ханну, - похвалил Генри жену и собрался было уже  по заведенному обычаю поцеловать ей руку, но вовремя спохватился и отдернул свою, с унынием осознавая, что теперь ему придется контролировать каждый свой взгляд, жест и слово, обращенные к ней. Если даже Перкинс, знавший его как пять пальцев, заподозрил в нем порочные наклонности, что подумают незнакомые люди, увидев, как он, забывшись, лобзает руку похожего на Феба юноши? От этой мысли у лейтенанта внутри все перевернулось, и он принял неприступный и строгий вид, увеличив дистанцию между собой и женой на добрый фут.
Когда они садились в коляску, он усадил Элис так, чтобы она оказалась спиной к извозчику и тот, оглянувшись, не смог бы увидеть ее нежное, ничуть не похоже на мужское, личико. Впрочем, извозчик был арабом, а Генри не раз слышал, что восточные люди не видят ничего предосудительного в любви зрелого мужчины к юноше, однако почему-то его это знание совсем не утешало. Сам он сел на противоположное сиденье рядом с Перкинсом и коляска тронулась в путь. Денщик, лицо которого раскраснелось от выпитого бренди, старательно отводил взгляд от «мистера Эллиота» и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Генри же сидел как на иголках, но старался успокоить себя тем, что весь этот маскарад – явление временное и уже завтра вечером его обворожительная спутница жизни снова примет свой обычный вид, а он сможет без страха целовать ее маленькие ручки даже посреди самой большой площади Каира.

- Обязательно расскажу все, что знаю, мистер Эллиот, только сначала освежу свою память при помощи путеводителя и соберусь с мыслями , – отвечал лейтенант, не заметивший оговорок жены, поскольку все его внимание было приковано к пёстрой толпе пешеходов, подобно двум рукавам реки струившейся по обеим сторонам дороги, по которой ехала коляска. Её представители  отличались друг от друга не столько цветом кожи, волос и глаз, сколько разноцветными и своеобычно скроенными одеждами и головными уборами. Перед его пытливым взором мелькали сирийцы и египетские феллахи, греки и армяне, арабы и абиссинцы, бедуины, турки  и англичане.  Мимо проплывали фигуры, одетые в мешковатые штаны и белые туники, длинные черные халаты и рваные рубашки, джалабии, перевязанные жгутами из туго скрученной верблюжьей шерсти,  шляпы из пальмовых листьев, тюбетейки, фески и митры.   Драгоманы*, священники, янычары, купцы, нищие, дервиши, солдаты, паломники, продавцы сладостей и водоносы, -  все они перемешались в Каире, как элементы в котле алхимика. Разнообразие народов, профессий и языков поражало настолько, что лейтенант не выдержал и сказал, указывая на толпу:
- Это второй Вавилон!
- Угу, - тут же откликнулся Перкинс, обрадовавшись возможности поговорить. – Даже в Константинополе такого не видал, сэр. Турки были, греки и армяне тоже, чего уж говорить о нас, англичанах, и наших друзьях-мусьях. А тут  без полстакана бренди не разберешься, кто есть кто и откуда. Видите того тощего сморчка, босого, в лоскутной рубахе и с вороньим гнездом на голове? Вот кто он, по-вашему?
- Думаю, что это дервиш, - поколебавшись, ответил Генри.
- А по мне, так попрошайка-нищий, - отрезал Перкинс, вывернув шею и с неодобрением провожая взглядом колоритную фигуру, удалявшуюся в противоположную сторону

*Переводчики.

Генри углубился в путеводитель, изучая сведения о пирамидах, сообщаемые его составителем. Сведения большей частью были позаимствованы у Геродота, о чем автор честно сообщал.
- Так вот, душа... мистер Эллиот, - откашлявшись, начал лейтенант, заложив пальцем прочитанную страницу, чтобы сверяться с нею по мере необходимости. - Первую и самую большую пирамиду построил Хеопс, которого Геродот называет принцем. Это был жестокий тиран, подчинивший себе египтян и заставивший их строить усыпальницу, равной которой не было а пределах Ойкумены. Сто тысяч рабочих, сменяемых каждые три месяца, трудились в каменоломнях, грузили каменные блоки на лодки, строили насыпь и отводной канал и выравнивали место для будущей пирамиды. Сооружение насыпи заняло десять лет, а постройка самой пирамиды - еще двадцать. На строительство этой гигантской каменной гробницы было потрачено одна тысяча шестьсот талантов, что в переводе на наши деньги составляет двести тысяч фунтов.
Генри сделал паузу, чтобы дать возможность Элис и Перкинсу оценить масштабы замысла Хеопса. По сравнению со стоимостью его лейтенантского патента, не говоря уже о жалованье, это была настолько грандиозная сумма, что не укладывалась в голове.
Перкинс присвистнул, с уважением глядя на гору из отполированного камня, показавшуюся вдали. Рядом с ней высились еще несколько, поменьше.
- Такие деньжищи для того, чтобы похоронить одного покойника! - воскликнул он. - Что-то тут не так, сэр. Зачем этому Хеопсу понадобилось столько места для себя одного? Интересно, а можно взобраться на самый верх или зайти внутрь, как в Вестминстерском аббатстве?
- Можно, - авторитетно подтвердил лейтенант, листая страницы путеводителя. - Но только имей в виду, что высота пирамиды - четыреста пятьдесят футов, на двадцать футов ниже соседняя, которую построил преемник Хеопса, - Хефрен.
- Мать честная, - ахнул Перкинс и тут же бросил извиняющийся взгляд на Элис, после чего погрузился в молчание, искоса поглядывая на жену лейтенанта, и как будто оценивая, способна ли она одолеть такую высоту даже в удобном мужском одеянии.
- Уверен, что подъем не займет много времени, - бодро заявил лейтенант. - Тут написано, что один офицер поднялся на пирамиду Хеопса всего за восемь минут.
Перкинс скорчил недоверчивую мину и хотел что-то сказать, но тут возница обернулся и , указывая кнутом вперед, громко промолвил одно -единственное слово: Geezeh! Деревушка, некогда процветавшая и в летнее время являвшаяся местом отдыха для состоятельных жителей Каира и мамелюков, представляла довольно жалкое зрелище.
- Здесь должны быть несколько кафе, - пробормотал он, уткнувшись в путеводитель и впервые засомневавшись в том, что информация, представленная в нем, верная.