-А я думаю, сэр, вы ошибаетесь, - донесся до Генри голос Перкинса: любивший высказать свое мнение денщик и тут не удержался, чтобы вставить слово. - Камень так пахнуть не может, разве что его предварительно облить какой-нибудь пахучей жидкостью или веществом: ну там смолой, например, или еще чем. А тут до нас сколько людей побывало! Куда они по нужде ходили, как думаете? Вот то-то и оно! А пекло здесь такое, что все запахи сгущаются и прилипают к камню навечно. Это и не гробница вовсе, а, прости Господи, огромный нужник!
Перкинс закашлялся: видимо, наглотался пыли пока произносил свою длинную речь. Генри не стал отвечать: ему не хотелось развивать столь скользкую тему в присутствии Элис, которую сам Перкинс, по-видимому, уже считал своим парнем. Но он не мог и не отметить про себя, что в словах денщика есть определенный смысл.
Духота, донимавшая его все то время, пока он полз в авангарде их маленького отряда, еще более сгустилась. Лейтенант отдал бы сейчас за глоток воды все древнее египетское царство вместе с пирамидами и их содержимым. Но вода осталась далеко позади, поэтому он заставил себя не думать о ней. Внезапно его рука, нащупывавшая дорогу, замерла в воздухе: всего в нескольких дюймах от того места, где была его голова, коридор либо обрывался, либо круто уходил вниз.
- Остановитесь! - крикнул он Элис и Перкинсу,  - Здесь, кажется, большой уклон. Боб, ты захватил с собой веревочную лестницу, как я велел?
- Захватил, сэр, - осипшим от пыли голосом пробасил денщик и снова закашлялся.
- Давай ее мне! - снова крикнул Генри и тут же понял бессмысленность своей задумки: удержать веревочную лестницу мог только Перкинс, а он находился позади Элис, и в этом тесном коридоре они не могли поменяться местами. Лейтенант осторожно подтянулся на руках и подвинулся к самому краю, тщетно пытаясь рассмотреть, что находится внизу. И вдруг пол коридора неожиданно подался вниз, и тело лейтенанта соскользнуло с еще недавно надежной и казавшейся незыблемой опоры и рухнуло в темноту: он даже крикнуть не успел.

Лейтенанту показалось, что он падал целую вечность, в то время как падение длилось всего несколько мгновений. Сердце его совершило кульбит как только он соскользнул с уступа коридора и полетел вниз, - туда, где его ждал дочиста выпотрошенный и набальзамированный труп фараона, окруженный канопами, в которых находились его внутренние органы. Все эти омерзительные подробности, столь противные душе христианина, промелькнули в уме лейтенанта в единый миг и почти сразу же за этим он упал на твердое покрытие, больно ударившись боком. Некоторое время он лежал, оглушенный ударом и не рискуя пошевелить ни руками, ни ногами: ему казалось, что по крайней мере одна из его конечностей сломана, хотя боли он не чувствовал. И если это так, он останется гнить в этом чудовищном склепе, и его разлагающийся труп добавит зловония мерзкой фараоновой гробнице. Ни Перкинс, ни Элис не смогут поднять его наверх и протащить обратно по тесным коридорам. Какой бесславный конец для британского офицера! И самым бесславным и мучительным для него было то, что он не успел привести в порядок свои финансовые дела. С чем останется Элис? Офицерские жены не имели права требовать пенсии за погибшего мужа, -тем более что он погибнет не в бою, а во время своего отпуска и его безвременная кончина будет названа несчастным случаем, произошедшим по его же собственной неосторожности. В любом случае сорок фунтов в год  не спасут ее от бедности. Правда, оставался его лейтенантский патент - как единственная его наследница, Элис имела на него все права. Вернее, не на сам патент, а на получение возмещения его стоимости от того, кто заступит на его лейтенантское место в полку.
Затем в голову лейтенанта полезли и вовсе несуразные мысли: он вспомнил, что кавалерийскому  офицеру его звания полагаются похороны под аккомпанимент полковой трубы и  трехкратного салюта из малых орудий,  в то время как погибшего пехотинца провожали в последний путь барабанщик и флейтист. Честно говоря, он бы предпочел барабанщика, но возможно, Элис была другого мнения и не стала бы возражать, если бы гроб с телом ее мужа опустили в могилу под звуки трубы.
Лейтенант пошевелил правой рукой, затем левой, после чего рискнул согнуть ноги в коленях и с радостью ощутил, что все кости целы. Теперь он выберется отсюда, а Элис не станет вдовой!
- Не волнуйтесь, дорогая! - бодрым голосом крикнул он, услышав, что жена зовет его. - Я цел и невредим, но вы не вздумайте последовать за мной!

Лейтенант не был готов к тому, что последует за его предостережением жене, поэтому среагировал не его разум, а натренированное и закаленное армейской выучкой тело. В ту секунду, как взволнованная речь Элис прервалась и послышался шорох, он молниеносно вскочил на ноги и успел подхватить свою райскую птичку, неожиданно спорхнувшую с шестка.
- Бог мой, Элис! - прошептал он, сжав жену в объятиях так крепко, как будто боялся, что она снова вспорхнет и улетит туда, где он ее уже не поймает. - Бог мой, вы же могли расшибиться насмерть!
- Миссис Кендал, мэм! - испуганный голос денщика донеся сверху. - Да что ж за окаянство такое! Вы там живы или нет?
- Не двигайся, Боб! - крикнул в ответ Генри, испугавшись, что вслед за Элис в западню рухнет денщик. - Бросай нам веревочную лестницу и держи за другой конец, что есть сил! Если ты сюда свалишься, нам нипочем не выбраться!
- Понял, сэр! Обождите минутку, я ее сейчас распутаю...

Генри пошарил по карманам и вытащил коробок спичек.
- Я потерял свою свечу, - признался он жене. – Давайте зажжем вашу, чтобы мы смогли осмотреться.
Внезапно пол завибрировал под его ногами, а  сверху посыпался песок,  щебень или черт знает что еще, - Генри понятия не имел, чем именно скрепляли блоки пирамид их строители. Он прижал Элис к себе, тщетно пытаясь защитить от силы, которая была способна двигать геологические плиты и разрушать города. Землетрясения в Египте были не редкостью: последнее, насколько он помнил, случилось в 1847 году, - по крайней мере, о нем писали в газетах. Но газеты сообщали лишь о катаклизмах, повлекших за собой гибель множества людей, - а сколько других, менее разрушительных землетрясений испытал на себе Каир и его окрестности? Об этом Генри не знал.
Второй подземный толчок был сильнее первого, и Генри в поисках опоры уперся рукой в гладкую стену и вдруг ощутил, что она подалась. Камень под его рукой шатался, как будто собираясь выпасть из своего гнезда.
- Что это, сэр? – донесся до него полный ужаса возглас Перкинса.
- Молот Бога*, - пробормотал лейтенант, по-прежнему прижимая Элис к себе одной рукой, второй же ощупывал щель между стенными блоками, медленно расширявшуюся под влиянием сотрясения, которое испытывали земная твердь и стоявшая на ней пирамида.

*Так называли землетрясения древние египтяне.

Генри с замиранием сердца ожидал следующего, фатального подземного толчка, однако тот оказался значительно слабее предыдущего. Сверху надрывался Перкинс:
- Я спустил вам лестницу, сэр! Я держу ее, скорее сюда!
Но Генри не мог отвести зачарованного взгляда от расщелины, образовавшейся между двумя блоками. Глаза его немного привыкли к темноте, и он видел черную щель на фоне смутно белевших камней. Она притягивала его с такой же силой, с какой притягивает моряка, сошедшего на берег после долгого плавания, приоткрытая дверь борделя.
Отпустив Элис, он взялся обеими руками за блок, пытаясь сдвинуть его еще хотя бы на дюйм. Блок поддался на удивление легко, а вместе с ним пришла в движение вся стена и перед ошеломленным взглядом лейтенанта предстал вход в другое помещение. Это явно была тайная, заповедная комната, в которую еще не ступала нога ни одного исследователя или любителя легкой поживы.
Генри охватило предчувствие чего-то необыкновенного: ему казалось, что они с Элис стоят на пороге великого открытия. Но какого именно? Что ждало их внутри? Более всего его поразил запах, струившийся из комнаты наружу. Это было не зловоние, к которому его нос уже начал привыкать: нет, это был запах сандала и ладана, мирры и стиракса, терпентина и канифоли, и еще каких-то неизвестных ему ароматических смол и масел, - концентрированный и густой, настоявшийся за тысячелетия, проведенные  в герметично запертой комнате. Не отрывая взгляда от входа, Генри протянул Элис коробок со спичками:
- Зажгите свечу, любовь моя! Зажгите быстрее!
А сам уже готов был сделать шаг в неизвестность, не думая о том, что это может быть обманка-ловушка, чреватая катастрофой: как всегда, нетерпеливый, как всегда, готовый ответить на вызов, брошенный ему судьбой.

Пляшущий огонек свечи, которую держала в руке Элис,  выхватывал из темноты фрагменты фресок, - настолько ярких и свежих, что казалось, они написаны вчера, а не тысячи лет назад. Все фигуры стояли к зрителю в профиль и поражали удлиненным разрезом глаз, длинными и черными, как вороново крыло, волосами и тонкими телами, вытянутыми вверх, как стебли бамбука.
Шесть мощных, украшенных искусной резьбой каменных колонн с капителями в виде распустившегося цветка, поддерживали высокие своды гробницы, расписанные звездами, а в центре ее стоял каменный саркофаг.
Генри бросил обеспокоенный взгляд на Элис, изумленно рассматривавшую фрески на стенах: не напомнит ли ей это место тот мрачный склеп на старом мусульманском кладбище в Скутари, где держали ее похитители? Но кажется, она была целиком поглощена созерцанием творчества неведомых мастеров, чьи росписи были настолько совершенны, что заставляли забыть обо всем, кроме них самих.
Приблизившись к саркофагу, Генри попытался приподнять крышку, но понял, что одному ему не справиться, а Перкинс остался в верхнем коридоре. Там ему и надо было оставаться, поскольку он был единственной нитью, связывавшей лейтенанта и его жену с внешним миром, и имел возможность выбраться наружу и позвать на помощь, если бы возникла такая необходимость. Генри оставил попытки поднять тяжелую крышку и налег на нее, пытаясь сдвинуть в сторону. На сей раз попытка удалась: крышка сдвинулась на пару дюймов и он почувствовал тот же самый запах, который наполнял погребальную камеру, но только еще более концентрированный. Генри захотелось заглянуть внутрь саркофага, чтобы убедиться, что его жилец по-прежнему находится на положенном месте. 
- Душа моя! -позвал он жену. - Посветите мне!

- Судя по всему, так оно и было, - ответил лейтенант и, просунув руку в щель, ощупал поверхность второго гроба. Даже спустя тысячетелия она не сгнила и не стала трухлявой, как ствол старого дерева, а осталась гладкой и твердой. - Интересно, из какой породы деревьев изготовлен этот саркофаг? - задумчиво спросил он и взглянул наЭлис. - Возможно, из ливанского кедра? Взгляните: в свете свечи древесина отливает красным! Финикийские мореходы строили свои корабли именно из ливанского кедра, возможно, что и египтяне - тоже?*
Он снова налег грудью на крышку первого саркофага и, упершись ногами в пол, стал давить на нее всем весом, пытаясь окончательно сдвинуть. Он уже напрочь забыл о том, что еще несколько минут назад готов был попрощаться с жизнью, - так захватило его их с Элис открытие, совершенное благодаря сотрясению земной тверди. Крышка, наконец, подалась и упала на каменный пол гробницы с глухим стуком. Древесный аромат скипидара и канифоли усилился, а отражение огонька свечи заплясало на темной, отполированной до зеркального блеска, крышке деревянного гроба. Лейтенант попытался приподнять и ее, но она так крепко держалась, что, казалось, была прибита гвоздями.
- Напрасная трата времени, душа моя, - со вздохом сказал Генри, оставив бесплодные попытки, - Но, возможно, это и к лучшему? Зачем тревожить мёртвых? Предлагаю вернуться к Перкинсу: он, верно, с ума сходит от беспокойства за нас. А впрочем, если вы не боитесь остаться здесь одна буквально на пару минут, - я выйду в первую комнату и крикну ему, что с нами все в порядке

*Лейтенант прав: ладьи фараонов, обнаруженные при раскопках много позже, в 1950-х годах, были изготовлены из древесины ливанского кедра.

Элис держалась так храбро, так непривычно спокойно для женщины, что Генри не мог на нее надивиться. Его малютка была поистине образцом жены офицера и  спутницы в опасных приключениях. Любая другая на ее месте ударилась бы в слезы, умоляя мужа ни на мгновение не оставлять ее одну в этом чертоге Смерти, пусть и раскрашенном яркими красками. Генри впервые по-настоящему понял, что означало библейское выражение "гроб повапленный": и сама пирамида, и тайная усыпальница, и саркофаг были неописуемо прекрасны снаружи, но внутри них  лежали почерневшие, ссохшиеся останки  бренного тела, готовые рассыпаться в прах от легчайшего дуновения воздуха. 
Вслед за этим он осознал, что они с Элис здесь одни, и никто за ними не наблюдает, если не считать фигур, нарисованных на стенах усыпальницы. Но даже они были повернуты к супружеской чете в профиль и смотрели не на лейтенанта и его красавицу-жену, а друг на друга. Генри привлек Элис к себе и накрыл ее губы поцелуем: разговор с Перкинсом мог подождать.

- Я скоро вернусь! - прошептал лейтенант в самое ушко жены, коснувшись губами шелковистых завитков волос, и вышел из усыпальницы в кромешную темноту пирамиды.
Он не стал рисковать, наощупь пробираясь к месту, где они оказались, свалившись из верхнего коридора, и просто несколько раз громко выкрикнул имя денщика, надеясь, что тот по-прежнему находится в коридоре, а не вернулся в первую камеру, сочтя его и Элис погибшими под завалом.
Почти сразу же он услышал ответный крик: голос Перкинса срывался и дрожал от волнения.
- Вы живы, сэр! - завопил Перкинс. - Слава Богу! А я уж думал... Так вы будете выбираться наверх или нет? 
Генри в нескольких предложениях объяснил Перкинсу, что произошло, и попросил его вернуться к выходу из пирамиды и доставить бурдюк с водой и связку свечей.
- Только не ошибись, Боб, - предупредил он. - На развилке тебе надо повернуть в правый коридор, помнишь?
- Помню, сэр! - весело откликнулся Перкинс. - Ждите меня: скоро спущу вам бурдюк.
Генри прикинул, сколько времени понадобится денщику, чтобы ползком, да еще и пятясь назад, добраться по узкому лазу до первой камеры, а потом вернуться, волоча за собой наполненный водою бурдюк, и понял, что надо предупредить Элис, ведь он обещал ей вернуться через пару минут.
- С Перкинсом все в порядке, - сообщил он жене, входя в усыпальницу и замер: огонек свечи Элис погас, а ответом его словам стала лишь полная, гнетущая тишина.
- Элис! Где вы? - снова позвал он, чувствуя, как в сердце заползает страх: если он чего-нибудь и боялся, то это была потеря любимой женщины, которая заменяла для него весь остальной мир.  Пирамида была нашпигована ловушками как свиной окорок - чесноком и салом, - неужели Элис случайно стала жертвой одной из них?

У лейтенанта отлегло от сердца, когда он услышал нежный голосок жены. Однако он так и не сумел разглядеть тусклый огонек свечи, который должен был послужить для него маяком, и поэтому ориентировался только на звук голоса. Поэтому путь к любимой оказался усеян терниями: лишенная единственного источника света усыпальница погрузилась в такой непроницаемый мрак, что Генри второпях со всего размаху налетел на стену и увидел небо в звездах. Тихо выругавшись, он потер саднивший лоб и наощупь обнаружил лаз в галерею, о которой сообщила ему Элис. Чтобы пролезть в него, ему пришлось согнуться в три погибели, но в конце концов он сумел это сделать и выпрямился во весь свой немалый рост, пребольно ударившись макушкой о низкий свод галереи.
Решив больше не испытывать судьбу и крепость своей головы, он расставил руки в стороны, и, касаясь стен кончиками пальцев, осторожно последовал дальше. Вскоре он увидел огонек, мерцавший в темноте как болотный светлячок или огонь святого Эльма на верхушке корабельной мачты, и ускорил шаг.
- Мне надо будет снова вернуться к Перкинсу, чтобы забрать у него бурдюк с водой и связку свечей, - сказал он Элис. - Поэтому давайте поторопимся. Но как вы удачливы, душа моя! Вашим находкам позавидовали бы и мистер Солт, и сеньор Бельцони!

- Это мне повезло, душа моя, - ответил Генри, позволяя Элис увлекать его за собой. - А свечи Перкинс доставит вместе с водой.
Его охватило странное, очень непривычное, но довольно приятное чувство: он не привык быть ведомым, но сейчас, когда жена держала его за руку и смело направлялась в неведомое, у него возникло чувство, что все это предначертано свыше, а значит. нужно покориться и следовать за ней, не боясь того, что они заплутают в лабиринтах коридоров и галерей и никогда не смогут вернуться обратно.
Галерея закончилась лестницей, вырубленной в камне. Дальше пришлось двигаться осторожно, нащупывая ногой каждую ступеньку.
Генри хотел было предупредить Элис, чтобы она не торопилась, но не стал этого делать: уверенность, с которой жена вела его вниз, в самое сердце пирамиды, была восхитительна, и он не хотел портить этот момент своими наставлениями.

Генри стоял, как громом пораженный, чувствуя себя графом Монте-Кристо, нашедшим сокровища аббата Фариа. Оценить стоимость  находки с первого взгляда было решительно невозможно, однако знал, что любой из этих предметов с руками оторвут частные коллекционеры, а если не они, так Лувр и Британский музей. Он вспомнил, что Генри Солт продал три свои египетские коллекции соответственно за две, десять и семь тысяч фунтов, и одна из них стала украшением Лувра.
На ватных ногах он подошел к одному из сундуков и опустился перед ним на колени. На сундуке не было замка: египетские жрецы, подготовившие эту сокровищницу с той целью, чтобы их мертвый правитель ни в чем не нуждался после смерти, были уверены, что ни одна живая душа сюда не проникнет во веки веков. Откинув крышку, он погрузил обе руки в груду золотых монет, чувствуя, что близок к помешательству. И все же разум взял вверх. Эти сокровища по праву принадлежали его жене, - это она их нашла. Генри поднялся с колен и обернулся к Элис:
- Дорогая, - сказал он. - Это судьба! Ваш опекун злонамеренно лишил вас денег, но Всевышний решил исправить эту вопиющую несправедливость и указал вам путь сюда. Все, что вы видите, теперь принадлежит вам, - и как только удастся превратить эти предметы в деньги, я сделаю так, что вся сумма будет записана на ваше имя и вы станете одной из самый богатых женщин Калькутты, располагающей собственными средствами, не зависящими от посягательств  любого мужчины, в том числе и моих.
Генри говорил со всей искренностью: решение, пришедшее ему в голову, было правильным. У него отлегло от сердца: даже если он и не найдет способа поправить свои финансовые дела, он будет уверен, что Элис не останется без гроша, случись с ним что-нибудь. Его кредиторы ( если дойдет до такого позора), не смогут наложить лапу на деньги, принадлежащие ей. Только надо обставить все с умом, так, чтобы никто не подкопался. Впрочем, до банкротства было еще далеко, а капитанский чин... что ж, придется на некоторое время отложить покупку патента.

Генри решил не настаивать прямо сейчас, - момент был слишком не подходящий, - но был преисполнен уверенности, что выполнит свое намерение.
- Конечно, удастся, - заверил он Элис. - Желающих купить наши находки будет предостаточно и среди англичан, и среди французов. Проблема состоит лишь в том, как незаметно вынести отсюда все, что мы решим забрать. А потом на нас с вами ляжет ответственная задача: за оставшиеся до отъезда в Индию дни каталогизировать абсолютно все предметы, включая каждую монету, а кое-что и зарисовать! Этот каталог я отошлю дяде Бартоломью в Англию, и он займется поисками коллекционеров и антикваров. А сейчас, любовь моя, начинайте осматривать каждый предмет и отбирать наиболее ценные или понравившиеся вам. А я пока вернусь к Перкинсу за водой и свечами.
Перкинс уже ждал его там, где они недавно расстались. Выслушав новость о находке сокровищницы, денщик пришел в такое возбуждение, что от его воплей могли рухнуть каменные своды гробницы. Немного успокоившись, он спустил вниз бурдюк с водой и связку свечей и сообщил лейтенанту, что пыльная буря начинает стихать.
- Возвращайся сюда через час, Боб! - попросил лейтенант. - Мы с миссис Кендал перетащим сюда все, что будет возможно унести в первый раз, и ты поднимешь наверх сначала ее, а потом и меня.
Вернувшись к Элис, Генри первым делом зажег несколько свечей, расставив их по периметру сокровищницы, а затем предложил жене утолить жажду. Судя по уровню воды в бурдюке, Перкинс уже успел напиться вдоволь, поэтому можно было не беречь осташееся.

- Драгоценности вы оставите себе! - не допускающим возражений тоном заявил лейтенант и поцеловал Элис с нежностью, смягчившей тон его голоса. - В Калькутте они произведут фурор: уверен, что даже у жены генерал-губернатора нет ничего подобного!
Лейтенант собирался произвести смотр артефактам, которые отобрала Элис - не ради того, чтобы отвергнуть какие-либо из них, а просто из любопытства, но ему пришла в голову другая идея.
- Примерьте это, душа моя, - попросил он, беря в руки золотую диадему с изображением королевской кобры с раздувшимся капюшоном и несколько массивных широких браслетов, украшенных смальтой и эмалью. - Я хочу полюбоваться на вас в украшениях, которые носила жена или любимая наложница фараона.
Он снял с Элис мужскую шляпу, водрузил на ее белокурую головку диадему и замер, над чем-то раздумывая. Затем, не промолвив ни слова, он начал избавлять жену от сюртука, рубашки и брюк, сопровождая свои действия легкими дразнящими поцелуями, пробегая губами от нежного местечка за ухом до тонкой ключицы и ложбинки между грудями. Один за другим  на инкрустированный пол сокровищницы падали предметы, составлявшие  костюм "мистера Эллиота", и наконец Элис предстала перед лейтенантом нагой и прекрасной, снова обретя волнующий и соблазнительный женский облик, который он так любил.