Генри мысленно согласился со словами жены и думал о них все то время, которое понадобилось им, чтобы спуститься с лестницы, выйти из гостиницы и сесть на лошадей. Элис сразу же вырвалась вперед* и ее желтая амазонка стала стремительно удаляться, мелькая, как язычок пламени, на фоне удалятьсязеленых куп деревьев и зданий из серого камня. Генри знал, какое удовольствие получает его жена от быстрой верховой езды и не пытался нагнать ее, чтобы сделать строгое внушение, как это случилось однажды в поместье его дяди. Сам он пустил свою лошадь шагом и наслаждался прекрасной погодой и ощущением почти безоблачного счастья.
К Колизею он подъехал, когда Элис уже успела спешиться и привязать свою лошадь к одному из столбиков, специально вкопанных для этой цели. Он уже предвкушал тот момент, когда Элис начнет рисовать, а он отойдет в сторонку и раскурит первую за день сигару.
- Вы лихая наездница, душа моя, - улыбаясь, сказал он жене, соскакивая с лошади и подводя ее к коновязи. – Вы обгоните любого кавалериста, а уж такого тихохода, как я – и подавно. Готов следовать за вами с кистями и красками, как подмастерье за великим живописцем. Ведите меня туда, где вы хотите расположиться, чтобы порисовать.

*согласовано

Генри донес рисовальные принадлежности до раскидистого платана, под сенью которого художница решила порисовать, после чего  в обществе путеводителя отошел на несколько ярдов в сторону, чтобы наконец раскурить сигару. Блаженство, которое охватило его, как только он ощутил вкус и запах табачных листьев, было сравнимо лишь с поцелуем Элис. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается: через полчаса лейтенанту надоело курить на солнцепеке и он выбросил сигару и принялся собирать экспонаты для гербария дяди. Брал он все подряд, поскольку не знал названий этих отпрысков Флоры. В череде других он отломил веточку низкорослого кустарничка с кожистыми листьями и мелкими, довольно невзрачными цветками и собирался уже разместить ее между страниц путеводителя, как вдруг услышал мелодичный женский голос, произнесший на безупречном английском:
- Вы тоже интересуетесь ботаникой, сэр?
Генри оглянулся и увидел молодую девушку довольно приятной наружности. В руках у нее была корзинка, наполовину заполненная разнообразными травами и цветами. То, что она так смело обратилась первой к незнакомому мужчине, его удивило, но он решил, что такая вольность позволительна между путешествующими соплеменниками
- Не я, а мой дядя, сударыня, - вежливо ответил он. - Признаюсь, что я не знаю названий большей части растений, которые собрал для его гербария. Вот, например, этот кустарничек: как он называется?
- Это мышиный тёрн, сэр, - уверенно заявила девушка, внимательно рассмотрев ветку и кустарничек, с которого та была сорвана. - Обратите внимание, что ветви превращены в кладодии в виде кожистых пластинок с выпуклыми параллельными жилками, а цветки однополые с остатками редуцированного андроцея или гинецея. Околоцветники зеленоватые, шестираздельные. Пестик  окружён тычиночными нитями, столбик пестика очень короткий, рыльце головчатое*. Видите?
- Вижу: пестик, то есть столбик, действительно короткий, - ошеломленно подтвердил лейтенант, не в силах поверить, что девичья память могла удержать в себе сведения, большую часть которых не мог уразуметь его мужской ум.

Пока лейтенант приходил в себя от обрушившегося на него потока научных сведений, юная леди попрощалась и ушла. Решив, что на сегодня ботаники с него достаточно, лейтенант вернулся  к жене, трудившейся над акварелью. Элис  успела продвинуться достаточно далеко: один рисунок был уже готов, и она принялась за второй.
- Как верно вы ухватили самую суть! И композиция мне очень нравится, - искренне похвалил способную и старательную художницу Генри и уселся прямо на траву рядом с ней, прислонившись спиной к толстому стволу платана и с любопытством следя за тем, как на бумаге проявляются зыбкие очертания окружающего мира. - А я тем временем выслушал короткую, но насыщенную лекцию о ботанике, но, к сожалению, пересказать вам ее не могу, поскольку в памяти не удержалось ни единого слова, кроме пестика, столбика  и рыльца. Представляю, как был бы счастлив мой дядя, если бы встретил эту юную леди, прочитавшую мне только что такую содержательную лекцию. Он наверняка нашел бы с ней общий язык, а вот я, признаюсь, не знал, что ей ответить. Как прекрасно, моя дорогая, что вы не увлекаетесь ни ботаникой, ни минералогией, ни другими сухими науками! И я счастлив, что при этом мы питаем одинаковую любовь к рисованию и верховым прогулкам.
С того места, где они сидели, была видна дорога и всадники. Лейтенанта кавалерии больше интересовали сами скакуны, нежели их владельцы, и он стал рассматривать лошадей, отмечая достоинства и недостатки каждой.
- Вам понравилась ваша лошадь? - спросил он Элис, прерывая свои наблюдения. - Не слишком ли она горяча для вас? Или, напротив, чересчур медлительна?

- Уверяю вас, душа моя: наличие ненужных знаний в голове - отнюдь не признак большого ума и уж точно не имеет никакого практического смысла, -  ответил лейтенант. - Эта юная леди знает, сколько пестиков и тычинок в каждом цветке, - но зачем это ей и ее близким? Цветы радуют нас своей красотой и сладким ароматом, и задумываться об их строении должны лишь единицы. Я знаю все о строении лошади, но мне это нужно, поскольку я - кавалерист, и от того, какая подо мной лошадь, порой зависит моя жизнь. Скорее всего, это может понадобиться и вам, поскольку вы ездите верхом. Но знать, как устроен цветок, нужно лишь садовнику или ученому-ботанику.
Лейтенант зевнул, прикрыв рот ладонью, и продолжил:
- Как только вы закончите рисовать, мы снова сядем на лошадей и отправимся на прогулку в Кампанью.

-Зачем же нам уходить так рано?- воскликнул Генри. - Солнце зайдёт не скоро, и у нас уйма времени и для того, чтобы вы смогли  завершить рисунок, и для верховой прогулки. Пока вы рисуете, я подожду, любуясь вами и наслаждаясь прохладной тенью этого старого платана. В гостинице мы можем начать другой рисунок: я буду художником, а вы - моей натурщицей.
Он понизил голос и добавил:
- Я мечтаю нарисовать вас в костюме Евы: я уже как-то говорил вам об этом.
Лейтенант сорвал стебелёк травы и принялся щекотать им затылок жены.

- Да, дорогая? - эхом откликнулся лейтенант на свое имя, произнесенное женой. - "Генри" в данном случае означает, что вы против или что вы согласны? Этот портрет я буду хранить под замком в потайном ящике бюро, и никто, кроме нас с вами, никогда его не увидит.
Лейтенант подумал о том, что предпочел бы всегда иметь такой рисунок при себе, особенно во время долгих отлучек из дома, которых требовала от него военная служба, однако надо было подумать об осторожности: как и любой солдат, он мог погибнуть в любой момент, и тогда портрет его жены неминуемо попался бы на глаза людям, которые не имели никакого права его видеть.
Подавив вздох, он продолжил щекотать кожу Элис травинкой, ласково проводя ее кончиком то за одним, то за другим розовым ушком.

Травинка замерла и выскользнула из пальцев лейтенанта.
- В костюме Адама? - шепотом перспросил он, придвигая губы к самому уху Элис, отчего белокурые завитки ее волос, обрамлявшие ушную раковину, зашевелились. - Вы хотите ответить мне любезностью на любезность и нарисовать меня в костюме Адама?
Он отодвинулся немного и сделал вид. что серьезно обдумывает предложение, которое, по сути, сам же и высказал.
- Что ж, я не против, - спустя несколько мгновений заявил он. - Готов стать вашим натурщиком сегодня же вечером. Самое время продолжить мои ботанические исследования и отыскать фиговый листок, - кажется, я видел неподалеку большое фиговое дерево, которое в Библии называется смоковницей.

- Прошу прощения, душа моя: иногда я и правда бываю до неприличия откровенен, - извинился Генри. - Но раз вы согласны с моим предложением, а я - с вашим, самое время для меня немного размять ноги и поискать ту смоковницу, о которой я вам говорил. А вы пока заканчивайте акварели. И, если не ошибаюсь, им еще надо дать немного просохнуть.

Генри поднялся на ноги и огляделся в поисках смоковницы. Разумеется, он не собирался прикрываться фиговым листочком во время позирования для портрета, однако решил, что дядя будет рад заполучить в свою коллекцию лист фигового дерева. Последнее обнаружилось в нескольких ярдах от платана, под которым он сейчас стоял: это было старое , но все еще здоровое и крепкое дерево с раскидистыми ветвями и огромными листьями каждое больше его ладони величиной. Генри в который раз поразился, сколько фантазии проявила Природа, создавая все живое, и мысленно согласился с дядей, который не раз говорил ему, что его интерес к ботанике вызван прежде всего огромным количеством представителей царства Флоры.

Генри сорвал с дерева широкопалый лист, напоминающий раскрытую человеческую кисть с раздвинутыми пальцами, и вернулся к Элис. Шутливый разговор об Адаме и Еве и листьях смоковницы, из которых они сделали себе первую одежду, а затем и вид самого дерева навели его на размышления отнюдь не легковесные. Подойдя к жене, Генри показал ей сорванный лист и сказал:

- Помните евангельскую притчу о  человеке, который имел в своем винограднике смоковницу, три года не дававшую плодов, и оттого приказавшему виноградарю срубить ее, чтобы понапрасну не занимала землю виноградника? Но виноградарь ответил так: "Господин! Оставь ее и на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом, чтобы посмотреть, не принесет ли плода" От одного священника я слышал, что эта притча на самом деле говорит верующим о Христе, который, подобно виноградарю, терпеливо удобряет, окапывает и возделывает очерствевшие человеческие сердца, ожидая, что это даст плоды. И я сейчас подумал о том, что точно так же должны и мы поступать с нашей любовью даже тогда, когда у нас случаются ссоры и недопонимания, и кажется, что она не дает тех сладких и сочных плодов, которых мы так нетерпеливо ждем.

*Евангелие от Луки, глава 13, стихи 6-9.

Генри поцеловал жене руку, - это было позволительно на публике, - и подхватил собранные ею рисовальные принадлежности.
- Едем в Кампанью, - весело объявил он, подождав, пока Элис возьмет парасоль и будет готова идти к лошадям, мирно щипавшим травку у коновязи.
По дороге он коротко рассказал жене о том, что узнал от всеведущего маэстро Абруцци и французского путеводителя по Риму:
- Когда-то эта равнина, на севере граничащая с Тольфой и горами Сабатини, на юго-востоке - с Альбанскими горами и на юго-западе омываемая Тирренским морем, была густо заселена, но во времена Средневековья опустела из-за малярии и нехватки воды, поскольку реки Тибр и Аньене, протекающие через нее, сильно  пересыхают во время летнего зноя. Правда и сейчас можно увидеть несколько сохранившихся вилл или обветшалый домик крестьянина, особенно по сторонам Аппиевой дороги, по которой мы и поедем.

Генри хотел было сказать, что не голоден, поскольку завтракали они в этот день поздно, однако передумал: неизвестно, сколько времени они проведут на равнине Кампаньи. Может статься, что оба проголодаются, а там вряд ли будет возможность что-то купить для легкого перекуса.
Генри огляделся и увидел торговку, рядом с которой стояли две большие корзины: одна с пирожками, другая с плетеными бутылками.
-  Кофе я не хочу, но будет разумно взять с собой в дорогу что-нибудь съестное. Подождите немного, душа моя: я куплю пирожков и пару бутылок лимонада.
Лейтенант остановил лошадь рядом с торговкой и на пальцах объяснил ей, что и в каком количестве ему требуется. Заплатив несколько мелких монет, он положил в седельную сумку дюжину пышных и все еще горячих пирожков и две плетеных бутыли, в одной из которых, как ему показалось, был свежий лимонад, а в другой – домашнее вино.
- А теперь в путь! – бодро заявил он, будучи уверенным, что смерть от голода им с женой не грозит даже в том случае, если какая-нибудь непредвиденная случайность заставит их задержаться в Кампанье дотемна.

- Пикник на обочине Аппиевой дороги - почему бы и нет? - улыбнулся лейтенант, направляя своего коня за лошадью жены, которой не терпелось вырваться на свободу.
Элис снова его опередила, но он не досадовал на ее порыв. Держась в нескольких ярдах позади и сдерживая своего скакуна, лейтенант любовался амазонкой, облаченной в желтое платье, а его конь выстукивал звонкую дробь на мощеной булыжником дороге.
По сторонам дороги высились останки древнеримских гробниц, но лейтенант не обращал на них внимания: его взор был устремлен на силуэт всадницы, летевшей вперед так, как будто  ее лошадью был крылатый Пегас.
Скромная по натуре и стесненная общественными предрассудками и требованиями этикета, Элис оживлялась лишь тогда, когда садилась на лошадь. И Генри со жгучим вниманием следил за изменениями, которые вызывала в его нежной фиалке верховая езда. Она была так прекрасна, так неистова и свободна в эти моменты, что у него сжималось сердце от жгучей любви к ней. Последнее время она стала проявлять те же качества и в супружеской постели, что одновременно радовало и пугало лейтенанта. Что, если он не соответствует ее потаеннным и невысказанным желаниям? Что, если она станет искать ему замену?

Генри перестал сдерживать своего коня и нагнал Элис. Некоторое время лошади шли бок о бок, выдерживая одинаковый ритм, - что называется, ноздря в ноздрю. Затем Генри заметил, что лошадь Элис поумерила свой пыл, повинуясь желанию всадницы, и тоже поехал чуть медленнее.
Впереди заблестела и заискрилась под солнцем широкая лента реки, - Генри не знал, Тибр ли это или Аньене, но решил, что скорее всего - Тибр. По берегу бродили буйволы, в стороне от них паслись овцы и слышался нестройный лай пастушьих собак. Самого пастуха видно не было: возможно, прилег в тени  одинокого дерева и задремал.
- Какая идиллия! - воскликнул Генри, обращаясь к жене. - Не удивительно, что сюда стекаются толпы художников, желающих запечатлеть на бумаге столь красивый и мирный пейзаж. Не хотите нарисовать еще одну акварель на память об окрестностях Рима?
Впрочем, поблизости не было ни одного художника, не говоря уже о толпе, но Генри прекрасно помнил итальянские пейзажи, виденные им в Лондоне, - кто-то ведь их нарисовал?
Протяжный рев буйвола несколько поумерил его восторги. Это были сильные и опасные животные, и не дай Бог было чем-то разозлить одного из них. Лошадь под лейтенантом беспокойно запрядала ушами и всхрапнула, явно испуганная этим звуком.

Генри послушно последовал вслед за женой, тоже озираясь в поисках живописного уголка, который Элис могла бы зарисовать.
- Смотрите! - воскликнул он, указывая рукоятью кнутика на невысокий скалистый холм, невесть оnкуда взявшийся на равнинной местности, - вероятно, это был остаток древнего ландшафта.*
Из расщелин, змеившихся по скале, росли вековые деревья и кусты алоэ с мясистыми, утыканными колючками листьями, а к одному из склонов прилепилась каменная постройка, - явно необитаемая и давным-давно покинутая хозяевами. Стекол в окнах не было, как и входной двери, но к дому вела вырубленная в камне лестница в несколько широких ступеней, а на плоской крыше торчала печная труба, на верхушке которой свил гнездо аист.
Лейтенант направил лошадь к дому, радуясь, что сумел оказать посильную помощь своей драгоценной спутнице.