С момента злополучного посещения больницы святого Фомы минуло три дня, страсти улеглись, и в семье Кендалов воцарились мир и покой*. Казалось, что чья-то невидимая, но милосердная рука пролила масло на бушующие волны и теперь обстановка в уютных апартаментах гостиницы "Лондон", которые занимали лейтенант и его жена, напоминала лазурную гладь моря, не тревожимого ветрами и бурями. Как и ожидал лейтенант, укус на его пальце, который он заработал, сунув руку в Уста Истины, зажил бесследно, не оставив и следа, да и в остальном лейтенант чувствовал себя превосходно, в первую очередь потому, что его возлюбленная все это время напоминала ему Психею, портрет которой написал своим золотым стилосом Апулей. Ночи, которые лейтенант проводил в ее объятиях, были подобны ночам ассасинов, попавших в рай, населенный прекрасными гуриями. Днем же супруги рука об руку гуляли по садам Боргезе и цветущие апельсиновые деревья роняли на их головы лепестки благоухающих цветов. Лейтенант все-таки отвел жену в галерею во дворце Боргезе, где они увидели "Времена года" Франческо Альбани,  затем отправились к Пантеону, а потом - к термам Каракаллы, чтобы посмотреть на сохранившиеся фрагменты мозаики. Лейтенанту было все равно, куда идти и что смотреть, ведь большую часть времени он смотрел на свою прекрасную возлюбленную, любуясь ее идеальным профилем и разрумянившимися от восторга щеками и радуясь ее исследовательскому энтузиазму.
В это солнечное утро лейтенант снова встал с постели бодрым и освеженным после сна и всего, что ему предшествовало, и, умывшись и одевшись, ненадолго оставил спящую Психею, чтобы спуститься вниз и выкурить перед завтраком сигару. В холле он встретил хозяина гостиницы, маэстро Абруцци, который с торжественным видом вручил ему запечатанный конверт и сообщил, что его принес посыльный из палаццо Барберини**. Название палаццо он произнес с благоговейным придыханием, как будто имел в виду папскую резиденцию. Лейтенанту же это название ни о чем не говорило, поскольку до сих пор имя Барберини не встречалось ему на страницах путеводителя.
- Где находится это палаццо? - небрежным тоном спросил он, недоумевая, кто мог прислать ему письмо, хотя на конверте было разборчиво написано его имя и имя его жены.
Маэстро Абруцци со свойственной итальянцам экзальтацией схватился за сердце, пораженный таким вопиющим невежеством:
- Вы еще не видели палаццо Барберини? - воскликнул он и его толстые бульдожьи щеки заколыхались от возмущения. - Это же жемчужина Рима и совсем недалеко отсюда: всего в нескольких кварталах, на улице Четырех фонтанов!
Вслед за тем на толстом лице хозяина гостиницы отразилось глубокое разочарование: он, по-видимому решил, что раз его постоялец получает письма из палаццо Барберини, он и сам важная птица, но оказалось, что это не так.
Поблагодарив маэстро Абруцци, лейтенант вышел на залитую солнцем улицу и раскурил сигару. Нетерпеливо сорвав с конверта печать, он вынул сложенный вдвое листок бумаги  и начал читать. По мере чтения его брови все больше сходились на переносице, выдавая недоумение и растущее беспокойство. Дочитав, он сунул листок в карман и стал расхаживать перед входом в гостиницу, продолжая курить и размышляя о новостях, содержавшихся в письме. Когда от сигары остался лишь окурок в полдюйма длиной, он выбросил его, подозвал цветочницу и купил у нее корзину свежих фиалок, разбавленных ландышами и анемонами, после чего вернулся в свои апартаменты.
Элис все еще спала и он залюбовался ею, испытывая сильнейшее желание снова раздеться и забраться к ней под одеяло. Но вместо этого вытащил из козины букетик ландышей и, присев на край кровати, поднес этот благоухающий вестник весны к лицу Элис.

*Согласовано с Элис Кендал
**Согласовано с баронетом Уайтом

Генри положил букетик на подушку рядом с золотоволосой головкой Элис и прижался к ее губам, - теплым, мягким и сладким, как булочка в сахарной глазури, которую он попробовал у замка Святого Ангела.
- Доброе утро, любовь моя, - сказал он, улыбаясь, когда поцелуй закончился. – В этом утреннем убранстве и в окружении первоцветов вы похожи на Весну, какой ее обычно запечатлевали на своих полотнах великие флорентийцы.
Он хотел добавить, что Элис также напомнила ему об Офелии в венке живых цветов, но это сравнение показалось ему слишком мрачным, и он не стал ничего говорить, а вытащил из кармана письмо, которое вручил ему маэстро Абруцци, и протянул его жене.
- У меня для вас хорошая новость: ваш дядя находится в Риме и приглашает нас на бал-маскарад, который состоится ровно через пять дней считая с нынешнего в палаццо Барберини, где он арендует бельэтаж.*
Генри произнес эти слова спокойным и даже легкомысленным тоном, хотя сердце у него тревожно ёкнуло: обычно Элис менялась в лице и бледнела, когда речь заходила о баронете Уайте. Но в Неаполе все переменилось к лучшему: баронет выказал столько внимания и участия к племяннице, а также желания восстановить порвавшиеся родственные узы, что Элис, казалось, успокоилась. Да и бал-маскарад должен был развлечь его жену, любившую танцевать столь же страстно, как  все молодые девушки. И не только сам бал, а и хлопоты, с ним связанные: выбор маскарадного костюма, визиты к модистке, обувщику и ювелиру, и все прочее, что, как он подозревал, составляло для большинства замужних дам самую приятную часть супружеской жизни. Генри подавил вздох: для него все эти увеселения ровным счетом ничего не значили,  казались неизбывно скучными и вызывали непрекращающуюся зевоту. Насколько лучше было бы вместо бала отправиться на долгую верховую прогулку по живописной равнине Кампаньи или  провести весь день в постели, наслаждаясь обществом друг друга. Но поскольку он уже привык к тому, что женские вкусы отличаются от мужских, то не стал мысленно сетовать на то, что ему предстоит целый вечер простоять у стены в каком-нибудь нелепом наряде, наблюдая за тем, как его красавица-жена купается во всеобщем восхищении, а самое страшное – видя, как какой-нибудь разорившийся, но все еще уверенный в своем превосходстве над другими римский князёк кладет свою руку ей на талию, и привлекает к себе, чтобы закружить в танце, нашептывая в ее маленькое розовое ушко нескромные комплименты, от которых бледные щеки Элис окрасятся волнующим нежным румянцем смущения и одновременно удовольствия. Лейтенант и сам покраснел, представив эту картину – но причиной тому, что краска бросилась ему в лицо, было не смущение, а жгучая ярость: он заранее готов был растерзать неизвестного (а возможно и несуществующего) князя, который посмеет щекотать кончиками своих щегольских усов нежную щеку его жены.

*Согласовано с баронетом Уайтом.

Голубые глаза Элис так мечтательно заблестели, что лейтенант понял: она предвкушает участие в маскараде! Он отбросил мысли о нищих итальянских князьях, по слухам, существовавших исключительно благодаря помощи состоятельных иностранцев, арендовавших их некогда роскошные, а ныне обветшалые палаццо и бросавших им крошки с барского стола, и нежно пожал ручку жены, поскольку поцеловать ее не мог: алые губы скрылись за белыми соцветиями ландышей.
- Разумеется, нам надо принять приглашение вашего дяди! - с жаром воскликнул он. - Во-первых, я знаю, насколько вы любите танцы, во-вторых, нельзя отвергать столь изысканно поданный предлог для родственного примирения. Баронет поступил, как настоящий джентльмен: я не удивлюсь, если узнаю, что он организовал бал-маскарад исключительно с этой целью, поскольку сезон балов давно закончился, а  карнавал был в феврале. По-видимому, он стремится загладить свою вину перед вами, душа моя, и мы должны этому радоваться и идти ему навстречу.
Генри был так рад, что жена спокойно восприняла очередную весть о баронете Уайте, что готов был подпирать стену бальной залы сутки напролет, лишь бы видеть, как улыбается Элис, наслаждаясь звуками музыки и вихрем танца.
- В нашем распоряжении пять дней, - решительно продолжил он. - Всего пять, а сделать нужно очень много! Я тотчас отправлю Перкинса на поиски модистки для вас и портного для меня. Пусть приведет их сюда, чтобы они могли обсудить с нами маскарадные костюмы и снять мерки. Затем нам необходимо пройтись по ювелирным лавкам, чтобы вы выбрали себе гарнитур для бала. Пожалуй, сегодня придется обойтись без осмотра достопримечательностей, но зато завтра мы будем свободны, как птицы, и удвоим усилия в поисках новых интересных мест! Любовь моя, не ленитесь: хотя для меня нет большего удовольствия, чем видеть вас лежащей в постели в окружении цветов, вам надо написать ответ баронету Уайту и сообщить ему, что мы с благодарностью принимаем его приглашение. Перкинс послужит посыльным и доставит вашу записку в палаццо Барберини. И можно я уберу эти ландыши, чтобы иметь возможность еще раз вас поцеловать?

Несмотря на то, что лейтенант только что призывал Элис не лениться и немедленно встать с постели, после ее слов он почувствовал непреодолимое желание отсрочить начало полного хлопот дня. Сбросив сапоги и мундир, он нырнул под одеяло и  обнял жену.
- Какой маскарадный костюм вы закажете? - спросил он, примеряясь, куда бы ее поцеловать:  в алые губы, розовую раковину ушка или в восхитительную ложбинку между двумя белоснежными холмиками, выступавшими из пены кружев ночной сорочки. Ложбинка притягивала его взгляд, и наконец, не в силах противиться соблазну, он, как всякий разумный человек, ему поддался.
- Если бы я устраивал бал-маскарад для нас двоих, - задыхаясь, промолвил он, на мгновение прервав поцелуй, - Я бы предпочел, чтобы мы появились в костюмах Адама и Евы.
После этого смелого заявления лейтенант снова вернулся к своему упоительному занятию, сдвигая вверх подол ночной сорочки, чтобы ощутить шелковистость бедра своей возлюбленной.

Время, проведенное в объятиях любимой женщины, летит незаметно, и когда солнечный луч, - единственный свидетель любовной сцены, - заскользил по супружеской постели, напоминая о том, что утро постепенно уступает место дню, Генри опомнился и бросил взгляд на настольные часы, стрелки которых показывали без четверти одиннадцать.
- Душа моя,  - сказал он жене,  улыбаясь и пропуская пальцы сквозь густые пряди ее разметавшихся по подушке золотых волос, -  Если каждое наше утро будет начинаться так же, как сегодня, это станет поводом для меня серьезно задуматься об отставке и в итоге покинуть кавалерию, чтобы полностью посвятить себя семейной жизни и уподобиться птицам небесным, что не сеют и не жнут. Какое счастье, что в нашем распоряжении еще почти целый месяц, который мы можем провести, ни о чем задумываясь и делая то, что нам нравится больше всего.
Генри поцеловал жену и, отбросив в сторону покрывало, сел на кровати и начал одеваться, давая возможность Элис надеть сорочку, не смущаясь его взглядов. Служба в армии научила его одеваться быстро, и не прошло и пары минут, как последняя пуговица на его мундире была застегнута и перед Элис вновь предстал не библейский Адам, а лейтенант легкой кавалерии Её Величества.
- Чего вам хотелось бы на завтрак, любовь моя? – спросил сей доблестный рыцарь, желая непременно порадовать жену и угодить ее вкусам. – Я попрошу сеньору Абруцци приготовить для вас именно то блюдо, какое вы пожелаете. Или же, пока Ханна занимается вашим утренним туалетом, займусь поисками флорентийского крема*

*Мороженое Буонталенти, ведущее свою историю с 16 столетия.

Лейтенант поцеловал жене руку и с лёгким сердцем отправился на поиски флорентийского крема. Остерия, в котором готовили это лакомство, обнаружилась в двух кварталах от гостиницы "Лондон", поэтому, когда лейтенант вернулся, репетир на его часах уже вызванивал полдень. Распорядившись насчет кофейника с горячим и крепким кофе, лейтенант отыскал своего денщика и приказал ему отправиться на поиски наилучшей римской модистки, имя и адрес которой ему должна была сообщить сеньора Абруцци, а также найти и привести мужского портного. Насчет приглашения на бал-маскарад, полученного от баронета Уайта, он Перкинсу  ничего не сказал, решив , что сообщит эту сенсационную новость после того, как Элис напишет ответ баронету.
Перкинс ушел выполнять поручение, а лейтенант постучал в дверь их с Элис апартаментов, чтобы возвестить о своем возвращении и вручить жене вазочку с флорентийским кремом. Он надеялся, что отсутствовал достаточно долго для того, чтобы Ханна успела одеть свою госпожу и уложить ей волосы в замысловатую прическу.

Генри окинул жену восхищенным взглядом:
- Вы прекрасны, как майская королева! Невозможно взгляд отвести...
Он поставил вазочку с флорентийским кремом на сто, рядом с чашкой, из которой пила Элис, и осторожно обнял жену, опасаясь повредить прическу, которая, благодаря усилиям Ханны, представляла из себя чудо куаферского искусства.
- Уверен, что вы написали вашему дяде именно те слова, которые полагаются в подобных случаях, - сказал он, - Я уже отправил Перкинса на поиски модистки, а когда он вернется, отдам записку, чтобы он доставил ее в палаццо Барберини. А пока мы с вами можем насладиться неторопливым завтраком.
Генри поцеловал жену и уселся рядом с ней у кофейного столика, наполняя свою чашку крепким горячим кофе.
- Вы уже решили, какой наряд закажете модистке? - поинтересовался он, сделав глоток. - Мне бы хотелось знать об этом заранее, поскольку я хочу заказать себе костюм в пару к вашему.
Генри не стал добавлять, что в основе его пожелания лежало другое: надев маскарадный костюм, представлявший собой пару к костюму жены, он таким образом заявлял свои права на нее в глазах других участников маскарада. Впрочем, могла возникнуть и путаница, поскольку  чаще всего участники подобных увеселений предпочитали наряжаться в костюмы персонажей комедии дель-арте, и Бог знает сколько Арлекинов и Коломбин будут кружиться по бальной зале, практически ничем не отличаясь друг от друга. Это соображение заставило его сделать еще одно добавление к сказанному, пока Элис была занята дегустацией флорентийского крема*:
- Умоляю: давайте избежим банальностей в виде арлекинов и других персонажей итальянского театра, душа моя: я уверен, что в таких костюмах будет не не менее половины приглашенных.

* Прошу прощения, если это было не так 

Генри молчал, обдумывая варианты, предложенные Элис. Идея появиться на балу-маскараде вместе с Элис в костюмах средневекового рыцаря и его Прекрасной Дамы ему определенно пришлась по душе.
- Тристан и Изольда? - уточнил он, беря ложечку с мороженым, протянутую ему женой, - Что ж, мне нравится эта мысль. Впрочем, ради вас я согласен вымазаться с ног до головы жженой пробкой или ваксой и предстать в роли ревнивого венецианского мавра. Кажется, я даже помню наизусть некоторые ремарки Отелло...
Лейтенант возвел глаза к потолку, припоминая особенно яркие цитаты из этой пьесы Шекспира, и продекламировал с экзальтацией, которая была присуща актерам минувшего столетия, о которых ему много рассказывал дядя:
- Она меня за муки полюбила,
А я её — за состраданье к ним.*
Внезапно слова ревнивого мавра показались ему очень соответствующими отношениям, которые сложились между ним и Элис. Ее доброта и сострадание стали преддверием любви, а он ревновал ее чуть ли не к каждому верстовому столбу. У Генри перехватило горло от волнения, он откашлялся и произнес нарочито спокойным тоном:
- Мой дядя видел в роли Отелло великого Эдмунда Кина, когда тот выступал на подмостках Ковент-Гарден**. Он рассказывал мне, что когда мавр заколол Дездемону кинжалом,*** в зале воцарилась мёртвая тишина, а затем зрители словно обезумели. Мужчины бешено аплодировали и вскакивали со своих мест, дамы рыдали и падали в обморок: некоторых из них пришлось выносить из зала на руках, чтобы привести в чувство... Знаете, я переменил свое мнение: давайте действительно отдадим предпочтение этой паре.

* "Отелло", Акт I, сцена 3
**1833 год
*** В ранних постановках Отелло сцена убийства Дездемоны отыгрывалась именно так

Лейтенант не сразу ответил, поскольку был поглощен созерцанием того, как его жена слизывает с ложечки флорентийский крем. В этот момент она походила на шаловливого котенка, розовым язычком вылизывавшего остатки сметаны с ободка мисочки. От такой картины у лейтенанта голова шла кругом, и он пожалел, что не купил две порции крема вместо одной.
- Что вы сказали? - переспросил он, с трудом отвлекаясь от этого в высшей степени соблазнительного зрелища, - Образины? Но почему?! Ах да, вы упомянули о масках... С удовольствием надену маску вместо того, чтобы пачкать лицо жженой пробкой. Правда, ума не приложу, где мы сможем купить маски, ведь карнавал давно закончился. Надеюсь, маэстро Абруцци подскажет нужный адрес.
Лейтенант хотел порасспросить жену о том, что она решила насчет украшений, однако в этот момент вернулся Перкинс и объявил, что модистка появится через полчаса, а портной принимает заказы в доме напротив. Генри поблагодарил денщика, вручил ему записку Элис, адресованную баронету Уайту, и снова отправил в паломничество по лабиринту римских улиц.
- Вы не против, душа моя, если я сейчас наведаюсь к портному, а вы дождетесь модистку и объясните ей, что от нее требуется? А потом мы вместе отправимся к ювелиру.

- Нарисуйте!, - с воодушевлением в голосе воскликнул лейтенант, прижимая ручку жены к своей гладко выбритой щеке и не давая ей отнять ее. Прикосновение нежных прохладных пальчиков Элис к коже было таким же приятным и освежающим, как легкое дуновение весеннего ветерка. Генри совершенно не хотелось идти к портному, но надо было дать Элис возможность без помех поговорить с модисткой, поэтому он лишь молча поцеловал ее в щеку и встал, собираясь выйти.
- Сколько вам понадобится времени, чтобы обсудить с модисткой все детали?- спросил он напоследок. - Уверен, что освобожусь раньше вас, но могу прогуляться неподалёку, чтобы вам не мешать.
Он откинул крышку своих часов, сверяясь со временем:
- Наверное, мне не стоит возвращаться ранее двух часов пополудни, так?

У портного лейтенант, вопреки своим ожиданиям и планам,  задержался надолго: когда он пришел, тот был занят с другим заказчиком, и лейтенанту ничего не оставалось делать, как ждать в специально отведенной для этого комнате, курить сигару и перелистывать газеты, сложенные на небольшом столике для  того, чтобы скучающие клиенты могли с их помощью скоротать время. Среди оных он нашел несколько марсельских выпусков недельной давности, из который, разумеется, не узнал ничего нового об извержении в Неаполе, но зато увидел небольшое сообщение о том, что англо-французский флот подошел к Керчи, и ее взятие - вопрос нескольких дней* Некоторое время он сидел, чувствуя себя раздавленным угрызениями совести: в то время, как его товарищи воевали, он сам наслаждался миром, покоем и купался в любви самой прекрасной женщины на свете. Эти тягостные раздумья прервало появление портного, -  маэстро Джентиле, свободно  изъяснявшегося на французском, и лейтенант даже заподозрил, что имя это не настоящее, а взято в качестве профессионального псевдонима, настолько оно соответствовало  любезной и обходительной манере владельца**
Объяснив сеньору Джентиле, что ему нужно, и выслушав его соображения, лейтенант позволил снять с себя мерки и удалился, ободренный горячими заверениями портного в том, что маскарадный костюм будет готов не позднее чем через три дня.
На часах было всего половина второго и летенант решил немного прогуляться, а заодно найти ювелирную лавку.

*Союзники заняли Керчь 12 мая 1855 года,  после того, как из нее вышел русский гарнизон.
** Джентиле (Gentile) - вежливый (итал.)

Генри вернулся в свои апартаменты в гостинице "Лондон", когда мостовые Вечного города уже раскалились от горячих лучей послеполуденного солнца. Коротко переговорив с маэстро Абруцци, он узнал от того две важные новости: что его денщик еще не вернулся, и что извержение Везувия по-прежнему продолжается, о чем ежедневно сообщают все римские газеты. Попросив и впредь держать его в курсе последних событий в Неаполе, лейтенант поднялся наверх и, постучав и назвав себя, открыл дверь, нащупывая в кармане плоскую длинную коробочку. Элис выглядела довольной и счастливой, и он тоже заулыбался, видя жену в таком благоприятном для него расположении духа.
- Я вижу, что встреча с модисткой прошла успешно, - сказал он, подходя к Элис и склоняясь над ее маленькой ручкой, еще не затянутой в перчатку, чтобы поцеловать ее пальчики один за другим. Когда эта галантная церемония подошла к концу, он выпрямился и добавил:
- То же самое могу сказать и о своей встрече с портным: мой маскарадный костюм будет готов через три дня. Кроме этого, у меня состоялась еще одна встреча, с результатами коей я хочу вас ознакомить. Но для этого вы должны встать, подойти к зеркалу и ненадолго закрыть глаза.
О новостях из Неаполя он предпочел пока умолчать, чтобы не отвлекать жену от главного.

Как только Элис выполнила его просьбу, Генри вытащил из кармана футляр и раскрыл его: на бархате лежала брошь изумительной работы, усыпанная сердоликами, жемчугом и изумрудами и представлявшая из себя колчан со стрелами, горящий факел и пару золотых голубей, а кроме них, - два сердоликовых яблока, подвешенных к колчану. Приколов брошь к корсажу платья жены. лейтенант отступил на шаг, чтобы не мешать ей видеть отражение в зеркале:
- Теперь взгляните, душа, моя, - тихо сказал он. - Эта брошь называется "Трофеем любви" , и я купил ее у лучшего римского ювелира, маэстро Кастеллани*, чья мастерская находится неподалеку от фонтана Треви, где мы с вами побывали в первый день нашего пребывания в Риме. Предлагаю вам снова отправиться туда, чтобы выбрать украшения для бала-маскарада, а эту вещицу я преподнес вам в знак моей неугасимой любви к вам.

*Фортунато Пио Кастеллани (1794 – 1865) - знаменитейший ювелир, первым начавший изготавливать копии золотых античных (особенно - этрусских) украшений, найденных при археологических раскопках. В 1850-е годы еще не отошел от дел, хотя большую часть работы выполняли его сыновья Алессандро и Аугусто. Однако брошь, которую лейтенант подарил жене, - работа неизвестного французского ювелира первой половины 19 века

Лейтенант бросил взгляд на дверь, пытаясь вспомнить, запер ли он ее на ключ. Кажется, нет. Надо было бы это сделать, ведь в любой момент могла войти Ханна, или, что ещё хуже, вернуться его денщик. Но поцелуи, которыми осыпала его жена, заставили его отбросить всякую осторожность, к тому же ощущение опасности быть застигнутыми слугами в разгар любовного соития странным образом ещё больше разжигало его страсть. Он готов был на любой риск лишь бы не упустить возможность заняться любовью с Элис при свете дня, отбросив соображения о нарушении приличий.
Обняв жену за тонкую талию, Генри увлёк ее к постели, но не добрался до неё, обнаружив препятствие в виде стола с разбросанными на нем листами писчей бумаги и принадлежностями для письма. Смахнув эти ненужные детали на пол, он усадил Элис на стол, задирая кверху ее пышные юбки и раздвигая ей ножки, обтянутые шелковыми чулками.  Прикосновение к нежной и влажной плоти в разрезе ее панталон полностью помутило его разум, заставив позабыть и об осторожности, и о галантности, - качествах, присущих джентльмену
- Маэстро Кастеллани подождёт, - хрипло пробормотал он, сгорая от желания - А я не могу...