Широкие перила моста были украшены мраморными статуями, и первыми, кто встречал паломников, идущих из светской части Рима в сакральную, были святые апостолы Петр и Павел. Но Генри не стал задерживаться около них, и повел Элис дальше, - к первой паре ангелов, один из которых держал в руках небольшую колонну, а другой - связку бичей. Насмотря на то, что фигура ангела с бичами была сделана из чистейшего, белоснежного мрамора и дышала гармонией, свидетельствовавшей о таланте создателя, вдохновленного божьей искрой, Генри замутило: он неоднократно был свидетелем армейских наказаний и представив, какие муки пришлось перенести Иисусу, содрогнулся. Ангел стоял на мраморном облаке, в основании которого была выбита надпись на латыни.
- In flagella paratus sum, -  прочитал лейтенант вполголоса и перевел для жены, - Это означает "Я готов к кнуту". Вы наверняка помните из Евангелия, что Понтий Пилат приказал отдать Иисуса Христа на бичевание римским солдатам.  Я не раз видел, как секли плетьми солдат, - это страшное, душераздирающее зрелище, - но раны, наносимые плетьми, не идут ни в какое сравнение с теми, какие наносят бичи из веревок и ремней с острыми костяными или металлическими наконечниками. Христа бичевали воины целой когорты, а это десятая часть римского легиона, и таким образом он получил не менее четырех  сотен ударов, а возможно, и больше.
Генри прижал руку к груди: он задыхался от ужаса, впервые по-настоящему прочувствовав ту нестерпимую, нечеловеческую боль, которую испытывал Христос.
- Идемте дальше, - глухо попросил он жену, не в силах смотреть долее на пучок бичей в руке ангела.

Лейтенант благодарно сжал руку жены и проследовал с ней дальше. Следующая пара ангелов держала терновый венец и плат Вероники. Генри, прекрасно знавший Евангелие, продолжил:
- После бичевания римские солдаты продолжили насмехаться над Христом, накинув на его истерзанное тело багряный плащ и надев на голову венок, сплетенный из терниев. Когда он начал свое восшествие на Голгофу, благочестивая и милосердная еврейка Вероника протянула ему свой платок, чтобы он утер кровь и пот, струившиеся по его лицу и телу. На плате отпечаталось лицо Спасителя и впоследствии святая Вероника исцеляла при его помощи неизлечимых больных. Этот ангел, судя по надписи, держит плат Вероники.
Лейтенант внимательно всмотрелся в умиротворенное и прекрасное лицо ангела и тихо сказал:
- Святая Вероника так похожа на вас, душа моя. Глядя на ее лицо, я вспоминаю, с каким терпением вы ухаживали за мной, когда я метался в лихорадке после дуэли с вашим дядей, и потом, в Скутари.

Следующая пара выглядела на редкость безмятежно, хотя один из ангелов держал в руке гвозди, - зловещий символ распятия.
Генри окинул взглядом мраморную фигуру с идеально выверенными пропорциями и вдруг сказал:
- Это неправильно.
Он нахмурился и с силой повторил:
- Да, неправильно! С точки зрения искусства и канонов красоты и мастерства резчика по камню эти фигуры изумительны. Но разве они могут передать всю ту боль и страдания, которые претерпел Христос? Как современный человек может представить себе, что на самом деле происходило  у Голгофы, если он не видит ни пятен крови и пота на плате Вероники, ни волос и кожи, вырванных терниями с головы Христа? Я видел раны и страшные увечья солдат и офицеров под Балаклавой и Анкерманом, но англичане, знающие о войне лишь из газет, будут представлять ее по какой-нибудь статуе безымянного героя - такой же белоснежной и идеально красивой, как эти ангелы.

- Ну почему же? Разумеется, я хочу, чтобы в мире было больше красоты и милосердия, чем уродства и страданий, - ответил Генри. - Возможно, именно в этом и состояла задумка великого Бернини. Не обращайте внимания на мои слова, душа моя: на самом деле они говорят о том, что на меня эти статуи произвели очень сильное впечатление. Когда-нибудь благодарные потомки поставят такой же красивый памятник и мисс Найтингейл, и никто не узнает, с какими ужасами ей пришлось столкнуться, когда она приехала в Скутари. Но зато в этом памятнике будет отражена ее суть ангела милосердия, стремившегося сделать окружающий мир чище и лучше,  а госпитальные условия для раненых британских солдат и офицеров - терпимее.
Он остановился и устремил взгляд на ангела, державшего губку, нанизанную на длинную палку.

- Почему же я должен сердиться? - удивлённо спросил лейтенант, беря руки жены в свои, чтобы остановить нервные движения ее пальцев, выдававшие испуг и волнение. - Ваше мнение для меня очень важно, и вы только что высказали очень здравую мысль, а я, по-видимому, слишком увлёкся и зашёл чрезмерно далеко в своих рассуждениях. Возможно, на меня повлиял контраст между красотой этих фигур и мрачной историей самого моста. В путеводителе я прочитал, что в 1450 году здесь погибло около двухсот паломников, - в давке, случившейся, когда толпа пыталась спастись от взбесившихся лошадей. А в следующем столетии на этом мосту казнили преступников и затем вывешивали их тела для всеобщего обозрения - так же, как трупы пиратов в лондонских доках. Справедливости ради добавлю, что тогда этих ангелов здесь ещё не было, однако статуи апостолов уже были.
Мраморные вестники скорби остались позади и пара вышла к замку Святого Ангела, над которым парил архангел Михаил с мечом в руках.
- Ещё одно свидетельство того, что в Риме ничто не исчезает бесследно, - заметил лейтенант, указывая на кирпичный полукруг зловещего красноватого оттенка. - Римский император Адриан построил этот мавзолей для себя и своей семьи. Посмотрите на эти изъеденные временем камни, на следы от ядер...как мало осталось от некогда внушительного здания! И однако оно не исчезло совсем...Адриан правил Римом в золотом веке и был очень мудрым и решительным правителем, неустанно расширявшим и укреплявшим рубежи своей империи. В Северной Англии он приказал своим солдатам построить оборонительный вал, чтобы предотвратить набеги пиктов и бригантов. Вы знаете, кто такие пикты и бриганты, душа моя?
Генри взглянул на простодушное личико жены и добродушно рассмеялся:
- Надеюсь, что не знаете: я считаю, что женщинам ни к чему забивать свои хорошенькие головки ненужными знаниями.
Ему в который уже раз захотелось послать к черту римские руины и достопримечательности и вернуться с Элис в гостиницу, где они могли бы заняться тем, чем и должна заниматься молодая супружеская пара, вместо того, чтобы бродить по пыльным лабиринтам Рима, изучая истлевшие страницы истории.

Генри уже успел прочитать в путеводителе все, что касалось истории бывшей гробницы Адриана, но ему до смерти надоели собственные монотонные объяснения. Он поискал глазами скамью, и, увидев оную, подвел к ней жену и торжественно вручил ей путеводитель, одна из страниц которого была загнута, - именно та, на которой было изложено все, что интересовало Элис.
- Дорогая, мне стыдно признавать свое поражение, но я устал сражаться с французскими глаголами. Не будете ли вы так любезны самостоятельно прочитать об истории замка? Тем более, что ваш французский на порядок лучше моего. А я куплю еще лимонада.
Тут Генри вспомнил, что отдал кошелек жене, и, смутившись, попросил:
- Дайте мне несколько монеток, чтобы было чем расплатиться с продавщицей прохладительного.
Ситуация складывалась страшно неловкая, попросту дикая: муж просил денег на лимонад у жены! Но благодаря ей Генри впервые понял, что чуствовала Элис, никогда не имевшая при себе наличных денег и вынужденная полагаться на его щедрость, и решил, что начиная с этого дня он всегда будет снабжать жену некоторой суммой денег, чтобы она могла ею распоряжаться по своему усмотрению, не испрашивая его разрешения и согласия.

Лейтенант некоторое время постоял рядом со скамьей, растерянно разглядывая кошелек: он не собирался забирать его у жены, он только попросил у нее несколько мелких монеток! Но Элис, с присущей ей тревожностью и неуверенностью в себе, поняла все по-своему. Он бы вернул ей кошель тотчас, но жена так углубилась в чтение путеводителя, что казалось, не замечала, что муж так и стоит рядом с ней с кошельком, который жег ему руки. В конце концов лейтенант смирился с очередным фиаско и направился к торговке лимонадом и сладостями, которая громогласно расхваливала свой товар. Расплатившись с торговкой, лейтенант сунул кошелек в карман сюртука и, нагруженный стаканами с лимонадом, сдобренными свежими листиками мяты, и бумажным кульком, в который торговка положила две сдобных булочки, разрезанные вдоль и нашпигованные орешками и апельсиновыми цукатами, и покрытые сверху сахарной глазурью. Из ее бурного объяснения, сопровождаемого экспрессивными жестами (дородная матрона прижимала пухлые руки к своей объемистой груди и воздевала их к небу, в восторге закатывая глаза), лейтенант понял только то, что булочки эти очень сладкие и носят название maritozzi. Призвав на помощь знание латыни, он сообразил, что означает слово maritozzo и подивился неукротимой фантазии римских кухарок и пекарей.
Вернувшись к Элис, он поставил на каменную скамью рядом с ней стаканы с лимонадом и булочки и хотел вернуть ей кошелек, но, опустив руку в карман,  с ужасом обнаружил, что карман пуст. Не веря такому несчастью, он лихорадочно обшарил все свои карманы, но кошелька не обнаружил.
Побледнев, он застыл с плотно сомкнутыми губами, не зная, как поступить и что сказать: признаться жене в том, что у него украли кошелек, или же под каким-то предлогом уговорить ее вернуться в гостиницу, чтобы взять денег, скрыв от нее факт пропажи. Зная Элис, он  опасался, что она заподозрит самое худшее: решит, что он солгал ей о краже, чтобы больше не давать ей денег. Кроме того, его мучало чувство стыда: как он мог допустить, чтобы его обокрал средь бела дня какой-то мелкий карманник, - скорее всего, малолетний воришка, каких и в Лондоне было пруд пруди! Наконец он принял решение и сказал, нацепив на лицо лучезарную улыбку:
- Дорогая! Отвлекитесь ненадолго от этого неисчерпаемого источника знаний и попробуйте сладкую булочку, которую неистощимые на выдумки римляне называют "муженек"

Лейтенант сел на край скамьи, наблюдая за тем, как Элис лакомится булочкой.
-  Почему она так называется, я понятия не имею. Но наверняка у этих булочек такая же длинная история, как и у всего в Риме.
В пакете лежала еще одна булочка, но Генри хотелось, чтобы жена поделилась с ним лакомством и покормила его из своих прелестных ручек, поэтому он переспросил:
- Она действительно очень сладкая? Тогда правильнее было бы назвать ее "жёнушкой". Можно и мне откусить крохотный кусочек, чтобы убедиться, что эта сдоба такая же восхитительно сладкая, как ваши поцелуи?
Краем глаза он заметил, что к скамье подбираются голуби, нацелившиеся на вторую булочку.

Генри потянулся к протянутой ему сдобе, как будто действительно хотел откусить от нее небольшой кусочек, но не сделал этого, а лишь обхватил губами один из тонких пальчиков жены, затянутый в тонкую летнюю перчатку, и слегка сжал его кончик, имитируя поцелуй.
- Удивительно сладкая! - сказал он, отпустив и пальчик Элис, и булочку, которую она ему протянула, и глядя на жену горящими глазами. - Даже не знаю, с чем сравнить этот восхитительный вкус! Так вы считаете, что подобными кулинарными изысками итальянские женщины задабривают своих вспыльчивых мужей? Что ж, я не против получать такой завтрак каждое утро. А если покрыть эту сдобу сверху взбитыми сливками, будет еще вкуснее*
Один из голубей вспорхнул на скамью и вонзил свой жадный клюв в булочку, лежавшую поверх бемаги, в которую она до того была завернута. Генри, не отрывая взгляда от Элис, спихнул нахальную птицу на землю и взял булочку двумя пальцами.
- М-мм....- сказал он, на сей раз откусив кусок и смакуя его вкус. - Обещайте мне, что постараетесь как можно скорее разыскать рецепт таких женушек, то есть прошу прощения - муженьков.

*На самом деле так и есть: разрез maritozzi  всегда заполняют взбитыми сливками.

- Не переживайте так, любовь моя, - сказал Генри, заметив, что Элис торопливо оглянулась по сторонам. - Поблизости нет ни папы Римского, ни суровых кардиналов католической церкви. А остальным нет до нас никакого дела: все, что они видели - это то, как молодая и красивая женщина угостила своего спутника (скорее всего - мужа) сладкой булочкой.
Голубь подошел к ноге лейтенанта и смотрел на него черными бусинками глаз, надеясь на угощение, но лейтенант, не обращая на него ровно никакого внимания, доел булочку, запивая ее лимонадом, и посмеиваясь встал со скамьи.
- Идемте к собору святого Петра? - предложил он. - Говорят, что он превосходит лондонский собор святого Павла и в красоте, и в величии, но я не поверю в это, пока не увижу собственными глазами.

Лейтенант повел жену через хитросплетения узких, плотно застроенных улочек, обходя встречных пешеходов и стараясь не угодить под экипажи, которых, к счастью, было немного.
- Конечно, помню, - отвечал он жене, - Мистер Эсмонд был очень красноречив и все его рассказы запечатлелись в моей памяти. Где-то здесь, по его словам, должен находиться дом, в котором располагалась мастерская Рафаэля, а вот, взгляните! - об этом здании наши друзья-французы наверняка забыли, составляя путеводитель.
Генри указал на небольшое здание с красивым крыльцом и восьмигранной башней, окна которого смотрели на Тибр.
- Это больница святого Фомы. На ее месте был приют, построенный королями англосаксов в те времена, когда их подданые еще были католиками. Прочитайте надпись на табличке с названием улицы: Лунготевере-де-Сассия. Оно прямо указывает на то, что некогда здесь был квартал, населенный саксами, и этот квартал (как любезно сообщил мне мистер Эсмонд в тот момент, когда вы распоряжались насчет чая) простирался до самых ступеней собора Святого Петра. Таким образом, мы сейчас находимся на территории бывшей саксонской колонии, практически в старой доброй Англии!
Прохожие, наводнявшие улочку Лунготевере-де-Сассия, внезапно бросились врассыпную, прижимаясь к стенам домов, чтобы пропустить экипаж, запряженный парой великолепных гнедых лошадей. Генри прижал жену к себе, чтобы она случайно не попала под колеса, и успел заметить, как сдвинулась занавеска, закрывавшая окно экипажа, и в окошко выглянула прехорошеньекая головка блондинки. Генри показалось, что он видит двойника Элис - настолько схожи были цвет волос и нежный овал лица, бледным пятном промелькнувший перед его взором.

Лейтенант хотел было отказаться, но как только слова отказа готовы были сорваться у него с языка, укушенный палец так сильно заныл, что он решил последовать совету жены.
- Да, это хорошая мысль, тем более что там наверняка говорят по-английски, - согласился он и  повел жену к больнице святого Фомы, где по-прежнему принимали протестантских паломников, прибывших в Вечный город, чтобы осмотреть его достопримечательности.
Внутри их встретила монахиня, что Генри немного удивило, поскольку больница была не католической. Однако его недоумение быстро рассеялось: сестра Мэри, как представилась монахиня, оказалась ирландкой.
- Вас примет доктор Хопкинс, подождите пока здесь, - попросила монахиня и удалилась на поиски доктора.
Генри охватило мрачное предчувствие, хотя больница святого Фомы ничем не напоминала грязный и завшивленный лазарет под Балаклавой, и  скорее походила на светлые палаты госпиталя в Скутари, о которых денно и нощно пеклась мисс Найтингейл.
- Какой странный запах! - поделился он своими ощущениями с женой. - Вы чувствуете? Резкий и...
- Это карболовая кислота, сэр, - раздался мужской голос, и Генри увидел невысокого, гладко выбритого джентльмена, худощавого и тонкого в кости. - Мы используем пары карболовой кислоты дабы обеззараживать операционную и палаты. Это новое веяние, против которого резко восстают мои коллеги в Лондоне, однако смертность от послеоперационного нагноения столь же резко пошла на убыль. Мой ассистент также моет хирургические инструменты после каждой операции - можете представить себе такую ересь? К счастью, оперировать приходится редко: гораздо чаще пациенты приходят совсем с другими жалобами.
Доктор тонко улыбнулся и у него дернулось левое веко, как будто он пытался ободряюще подмигнуть другому джентльмену, поделившись с ним тайной, не предназначенной для ушей дамы.
- Итак, что у вас болит? - спросил он, внимательно глядя на лейтенанта. - Впрочем, давайте пройдем в мой кабинет, а леди подождет здесь, пока я вас осмотрю.
- Нет-нет! - поспешно возразил лейтенант, хватая за руку Элис, - Моя жена вполне может присутствовать при осмотре. На самом деле это она настояла, чтобы я показался врачу, когда я обратил ее внимание на архитектуру этого здания. Сегодня утром меня укусила то ли крыса, то ли паук.
Лейтенант протянул доктору перевязанную руку и тот начал неторопливо разматывать повязку, чтобы осмотреть палец.

Доктор развязал повязку и внимательно осмотрел палец лейтенанта.
- Увы, мадам, - сокрушенно покачав головой, сказал он. - Это не порез, это укус: посмотрите, здесь отметины от зубов, и я думаю, что ваш муж был прав, когда сказал, что его укусила крыса или другой острозубый зверек. М-да... конечно, последняя вспышка чумы случилась лет триста назад, но все же, но все же... вы сказали, что это случилось утром? Надо было сразу же идти сюда, я бы обрызгал ранки парами карболовой кислоты, а теперь, боюсь, драгоценное время упущено и остается полагаться лишь на удачу. Я обязан предупредить вас о первых симптомах гнилостной лихорадки: сильный жар, повышенная раздражительность и бред. На самом деле я обязан поместить вашего мужа в карантин, чтобы в случае, если симптомы болезни проявятся, он не стал источником заражения для окружающих. Думаю, что вы понимаете всю важность этого шага.
Лейтенант оторопело смотрел на палец, который не проявлял никаких признаков воспаления или заражения, и не верил своим ушам.
- Но я не могу отпустить жену одну! - с жаром возразил он. - А если она заблудится в незнакомом городе или случится еще что-нибудь из ряда вон? Разрешите мне хотя бы проводить ее до гостиницы, и я обещаю, что тотчас вернусь в больницу.
- Не будьте столь эгоистичны, сэр! - сурово отпарировал доктор. - Неужели вы хотите подвергнуть смертельной опасности вашу супругу и других ни  в чем не повинных людей? Если вы будете и дальше препятствовать помещению вас под карантин, я буду вынужден позвать папскую гвардию!
Он повернулся к подоспевшей сестре Мэри и протянул ей платок, послуживший перевязкой:
- Немедленно сожгите это, сестра! И протрите руки раствором карболовой кислоты.

* На самом деле доктор не так уж и переоценивает опасность: третья пандемия чумы зародилась в Китае в 1855 году.

Сестра Мэри сунула приговоренный к сожжению платок в складки своего монашеского одеяния и присела рядом с безутешной англичанкой, шепча ей на ухо слова утешения.
Лейтенант же, напротив, решительно встал и обратился к доктору:
- Можно вас на пару слов, доктор Хопкинс?
И, не дожидаясь согласия, схватил эскулапа за локоть и отвел на несколько шагов от женщин.
- Все это полная чепуха, сэр! – свистящим шепотом сообщил он доктору, закипая от гнева. – Какая чума? Откуда? Я тотчас уйду отсюда вместе со своей супругой. Полчаса назад  у меня украли кошелек, и вам не кажется, что после такого вопиющего случая я никак не могу позволить даме гулять в одиночестве по римким закоулкам? А если ее похитят? Кто будет вести поиски – папская гвардия?
Видя, как недовольно поджал бледные губы доктор, он немного поумерил пыл и сказал уже более спокойно:
- Может быть мы договоримся полюбовно? Позвольте мне внести пожертвование на нужды больницы святого Фомы: как англичанин, я чувствую себя обязанным оказывать помощь соотечественникам, оказавшимся вдалеке от родной страны. Если сестра Мэри отправится вместе с нами в гостиницу,  она вернется к вам  с суммой, достаточной для закупки внушительных запасов карболовой кислоты и французского бренди, которое, я уверен, входит в ежедневный рацион больных. 
- Вы предлагаете мне тридцать серебреников, сэр? – надменно спросил доктор.
- Гораздо больше, сэр. Гораздо больше! – заверил его лейтенант и добавил. – Клянусь, что при первых признаках лихорадки я сразу же примчусь к вам.
Доктор поправил шейный платок и сумрачно кивнул, сохраняя достоинство:
- Сестра Мэри поедет с вами, сэр. Можете не тратиться на извозчика: в распоряжении больницы есть небольшой экипаж, в котором я обычно выезжаю на осмотры состоятельных пациентов.
Генри благодарно потряс руку врача и вернулся к жене, чтобы сообщить ей радостную новость о своем освобождении и попытаться ее успокоить.