Скульптор, взглянув сей момент на детектива Харта, восхитился бы: тот представлял статую себя самого, если бы такая существовала в природе. Уильям в глубине души презирал общество, к которому принадлежал лорд Блэкберри, презирал настолько глубоко, насколько только может человек видевший кровь, смерть, человеческие страдания воочию. Знающий, как дышит в лицо разъяренный враг, когда в смертельном объятии сжимает тебя, с намерением лишить жизни; и надежда остается только на собственные мускулы и Бога.
Глядя на лорда Блэкберри, Харт отмечал, что чувства их взаимны. Таким же презрением награждал сановник своих гостей, не глядя на цель визита и на их намерения исполнить порученное дело.
Харт решил не растрачиваться. Он громко прокашлялся лишь в ту минуту, когда драгоценный листок был смят раздражительным движением все еще сильной руки, и забормотал в своей манере, в усы нечто протестующее. Вряд ли его слышал хозяин дома. Он был слишком возбужден и погружен в свои переживания, чтобы замечать.
К моменту, когда Говардсу был задан вопрос, Харт уже разогрел и мысли и чувства. До того он стоял от лорда довольно далеко, а тут оказался рядом, даже чуть впереди компаньона, умудрившись закрыть его плечом.
- Поиск Вашей дочери….ВАШЕЙ  дочери, лорд Блэкберри (он выразительно посмотрел на смятое женское лицо в кулаке) мы ведем со всей тщательностью и усердием. Не зная, как выглядит леди Сара, и имея надобность это знать, мы воспользовались некоторыми…свидетельствами, вызывающими доверие, и попросили сэра Говардса изобразить по ним леди Сару. Судя по словам Вашим, это и есть леди Сара, так?
Харт перевел дух и взглянул в глаза несчастного отца. Ответа ему было не нужно.

- Этот портрет был срисован с лица мертвой женщины, лорд Блэкберри. Тогда ее имя не было нам известно.
Он решил избавить лорда от подробностей появления наброска, оставив суть; вряд ли те его интересовали.
[nick]Уильям Харт[/nick][status]детектив[/status][icon]http://s8.uploads.ru/D2sHk.jpg[/icon]
[sign]Здесь есть только один профессиональный сыщик!©[/sign]

Отредактировано Алан Найт (2019-06-04 23:26:59)

За считанные секунды старинный особняк на Парк-Лейн наполнился могильным холодом. И когда двое мужчин покидали его, оба молчали, ведь сложно было подобрать подходящие слова, в которые должно было бы облечь сочувствие к чужому горю, даже если изначально ты не симпатизируешь человеку, который это горе переживает. Эдвард же отчего-то не сомневался, что для дома Блэкберри смерть леди Сары будет не последней трагедией. Лорд Дуглас, славившийся своим железным характером и не умением демонстрировать какие-либо человеческие слабости, все же оказался обычным человеком. И то, как отреагировал он на известие о смерти дочери, говорило, что и сердце его не было каменным.
Надев на голову шляпу только когда они оба, Харт и журналист, оказались на улице, Эдвард запрокинул голову к верху. Какой, однако, контраст – голубое небо и солнце, спешащие в разные стороны экипажи и прохожие – жизнь продолжается, в то время как там, у них за спинами она остановилась. Добравшись до угла Парк-Лейн и Пикадили, мужчины простились и разошлись в разные стороны. Эдвард взглянул на циферблат своих часов и удивился – он полагал, что прошло очень много времени, а стрелки еще и к полудню не приблизились.
Желая развеяться, а заодно и совместить приятное с полезным, он пошел пешком, по пути желая наведаться в лавку Хотчардса. Старый хозяин лично встретил раннего гостя и принялся рассказывать журналисту, который часто наведывался к нему, какие новинки ему теперь доставили. Эдвард слушал старика, рассеянно листал протянутую ему книгу, а сам раздумывал над тем, что же дальше? По сути, его пригласил комиссар Мейн лишь для того, чтобы помочь отыскать леди Сару и с обнаружением ее тела, миссия журналиста была окончена. Можно возвращаться к своим прямым обязанностям, возможно составив красивый некролог о гибели молодой дамы из общества. Но судьба этой дамы ему не давала покоя. Точнее. Сама история, в которой было слишком много еще неизвестно.
К примеру, Эдварду стало вдруг интересно, для чего все же леди покинула дом. Для встречи с любовником или же, возможно ей хотелось избавиться от ребенка, как свидетельства ее неосторожного поведения? Должен ли был ее любовник продать драгоценности, чтобы оплатить услуги повитухи или какого-нибудь коновала, согласившегося избавить леди Сару от плода? В какой-то момент он даже подумал, что изуродованное лицо девушки могло быть отвлекающим маневром от неудачно исполненной операции.
- Да, нужно об этом уточнить у доктора, - вслух продолжил свою мысль Эдвард, чем немало удивил мистера Хотчардса, который ему показывал великолепно иллюстрированную книгу Фредерика Марриета в духе готического романа о призрачном «Летучем Голландце». – А, простите старина! Да, я возьму ее и ту, что про «Крушение “Великого океана”». Сыну они понравятся, не сомневаюсь.
И уже выйдя из книжной лавки со свертком коричневой бумаги, в котором лежали две книги, Говардс быстрым шагом отправился в сторону Португальской улицы. Высокое, четырехэтажное здание больницы с ее весьма неприветливым фасадом было видно издалека. Когда вчера Говардс на прощание кинул хирургу, что зайдет к нему, они даже не условились, где им встретиться. Поэтому, оказавшись в холле больницы, оглядевшись по сторонам и понимая, что искать в этом огромном здание мистера Огливи самому – суть пустая трата времени. Он поискал глазами хоть кого-то, кто мог бы ему помочь и увидел мужчину, в одежде не первой свежести, но явно неплохо ориентирующегося в пространстве госпиталя.
- Простите, сэр, - обратился Эдвард к нему и тот уставился на журналиста с абсолютным безразличием человека, которого постоянно атакуют всевозможными вопросами, - Вы знаете доктора Огилви, хирурга?
- Ну, допустим, - столь же равнодушным тоном, как и его взгляд протянул мужчина и вновь посмотрел на Эдварда.
- Мне его нужно увидеть по срочному делу.
- Надо записываться. Приемные часы…
- Нет, вы не поняли. Я не пациент, я журналист и мы договаривались встретиться сегодня здесь, но мне сложно сориентироваться, куда нужно идти? – и извлекая из кармана блестящую монету, Говардс, словно извиняясь за собственную несообразительность, протянул ее мужчине, - Вы бы не могли меня проводить и сообщить доктору, что я его ожидаю?
На губах у мужчины появилось некое подобие улыбки и он кивнув, развернулся, и быстро пошел вперед по длинному коридору, ни разу не обернувшись, чтобы убедиться, что журналист за ним поспевает.
- Тут можете обождать. Тут собираются совет больницы, но думаю и для ваших нужд сгодится.

Хирург появился в зале, почти ворвавшись в нее, спустя всего лишь четверть часа ожидания. Говардс только начал осматриваться в зале, где помимо длинного дубового стола, покрытого зеленым сукном, на стенах повсюду висели портреты – начиная с монарших особ и заканчивая. Видимо, портретами попечителей и выдающихся докторов. К примеру, на одном из портретов был изображен мистер Листер. Впрочем, Эдвард не столько его узнал, сколько прочел имя на блестящей латунной табличке под рамой. И в этот самый момент прозвучал голос доктора. Его бурные приветствия и произнесенные два слова – «наше дело» несколько удивили и повеселили Говардса, который протянул хирургу руку для пожатия, прежде чем начать отвечать.
- Добрый день, мистер Огилви. Временем я располагаю вполне, - и отложив на край столешницы сверток с книгами, сел за стол и кивнул в сторону документов, которые принес с собой хирург. – Прежде чем приступить к нашему весьма деликатному делу, я хотел бы вам задать один вопрос, который может кое-что прояснить. Или же еще больше все запутать. Вчера вы сказали, что мертвая женщина была в положении. Не заметили вы следов, указывающих на то, что она пыталась избавиться от этого младенца? Возможно ли, что умерла она в результате неудачной попытки умерщвления плода и смерть ее просто столь ужасным образом решили скрыть? Ведь нет большого секрета, - только не подумайте, что я на что-то намекаю! – что ваши коллеги практикуют подобное, не страшась наказаний. И не только профессионалы, увы. Вот я и подумал, что тут может быть подобная подоплека, - и умолкнув на мгновение, словно взвешивая «за» и «против», решился закончить, - так как нам известно имя дамы, что лежит в морге и просто невозможно поверить в то, что кто-то был так сильно на нее обозлен, чтобы… Ну вы понимаете.

Как говориться, сказал «а»… Скрывать имя жертвы было глупо, уже потому, что вскоре за телом должны были явиться и Говардс, лишь мгновение раздумывавший над тем, что и как стоит сказать.
- Да, эта юная дама дочь лорда Дугласа, исчезнувшая накануне при весьма странных обстоятельствах. Так что, обыкновенной эту историю никак не назовешь, доктор. И более того, вчерашняя наша экспедиция в жилище мисс Лавгуд показала, что эта женщина, а точнее кавалер, которого упомянула владелица комнаты, возможно, связан с делом леди Сары. По этой причине, интерес к данным бумагам, - Говардс кивнул в сторону стопки на столе, - у меня вполне конкретный.

Имя лорда Дугласа ни о чем не говорило Огилви, но известие, что жертва принадлежала к кругу лондонской знати,  было чревато тем, что ее отец устроит скандал, узнав, что над его дочерью  надругался какой-то безвестный хирург, - только так аристократ способен отреагировать на факт посмертного вскрытия её тела, и плевать ему будет на то, что это тело было найдено в прибрежных кустах, числилось в списках неопознанных жертв, да и опознанию практически не поддавалось.
Лицо хирурга омрачилось и он впервые пожалел, что ввязался в это темное дело, но что-либо изменить он уже не мог, - разве что отдать Говардсу, напрямую связанному с детективом из Скотланд-Ярда, все находки, и откланяться, чтобы не навлекать на себя гнев власть имущих. Зачем ему рисковать своим и без того шатким положением наполовину хирурга, наполовину патологоанатома? На его место метят десятки молодых и не слишком врачей...Мавр сделал свое дело – мавр может уходить.* Хиругу нравилась эта фраза, с которой его познакомил дядя, знавший немецкий язык и ставивший Шиллера выше Шекспира и Марло.  И кстати, он даже не знал, по-прежнему ли тело находится в морге или его уже забрали безутешные родственники.  Тем не менее, на языке у него вертелось множество других вопросов, но пока он решал, какой из них будет уместным задать в первую очередь, и нужно ли это делать, чистый и звонкий голосок Элизабет Стоун разнесся по просторной и пустой зале, эхом отозвавшись от высоких потолков и стен, сложенных из портлендского камня. Огилви вскинул голову, глядя на стройную фигурку в неизменных блумерсах и чувствуя, что уже не испытывает радости от ее появления. Элизабет Стоун принадлежала к той же прослойке общества, что и он сам, то есть стояла на общественной лестнице неизмеримо ниже, чем лорд Дуглас, и тоже могла стать мишенью его праведного или неправедного гнева. 
- Не такой уж он и добрый, мисс Стоун, - произнес он, вставая со стула, но без тени улыбки на лице, не дав Говардсу поздороваться и ответить первым, – Выяснилось действительно нечто очень интересное, о чем мне только что сообщил мистер Говардс. Жертва убийства, которую вы видели в морге,  оказалась дочерью человека с большими деньгами, полезными связями и высоким положением в обществе, - человека, который может превратить наши жизни в ад, если увидит в наших действиях хотя бы намек на оскорбление ее памяти и репутации.
Огилви смотрел прямо в глаза Элизабет, намекая ей на  возможные неблагоприятные последствия  её участия в их любительском расследовании, не санкционированном властями и родственниками жертвы. В конце концов, он был мужчиной и сам нес ответственость за свои решения и поступки, а она была всего лишь женщиной, и, кажется, не имела никого, кто взял бы на себя роль ее защитника и наставника**

*Фраза из пьесы Иоганна Фридриха Шиллера «Заговор Фиеско в Генуе» (1783).
**Мисс Стоун, если  вас это не раззадорит и не сподвигнет на дальнейшее участие в расследовании, я готов съесть котелок детектива Харта

Все сомнения и подозрения, невысказанные вслух, но вполне явно обозначенные во взгляде хирурга, Эдварду были понятны. И тем не менее, а может даже и вопреки здравому смыслу, ему было важно узнать, что же все-таки произошло с дочерью лорда Дугласа, прекрасно при этом осознавая, что ни написать, ни даже просто рассказать кому-то, он эту историю не сможет. Скорее всего – не сможет. Но кто знает?!
Мисс Стоун еще вчера привлекла его внимание своей неординарной внешностью, смелостью, когда доктор втянул ее так внезапно в авантюру с обыском. И теперь эта юная леди, вид которой приведет в ужас любую респектабельную матрону, а у мужчин вызовет, дай боже, всего лишь добродушную усмешку, у самого Эдварда невольно вызывала симпатию и уважение.
- А мисс Стоун права. Дважды права, доктор. Во-первых, дело леди Сары в надежных руках полиции и наше участие, хотя я частично в этом замешан, им не требуется. Они и сами все должным образом разберут. Но вот мисс Лавгуд – другое дело. Кто знает, что с ней приключилось? Как верно вы подметили, мисс Стоун, обе дамы похожи друг на друга, а как я говорил вам, доктор, есть кое-кто, связывающий обе эти истории. Если мы сможем помочь мисс Лавгуд, а параллельно еще и узнаем что-то про дело леди Сары, думаю, осудить нас никто не возьмется. Мы ведь не станем порочить имя леди, напротив – желаем восстановить справедливость? Так почему бы этим нам сейчас и не заняться?

[nick]Уильям Харт[/nick][status]детектив[/status][icon]http://s8.uploads.ru/D2sHk.jpg[/icon]
[sign]Здесь есть только один профессиональный сыщик!©[/sign]
Покидая до крайности гостеприимный дом лорда Блэкберри, старый вояка Харт припомнил, что мерзавцем его называли не раз, но впервые получил он это звание из уст лорда. Получил за то, что нашел дочь этого уважаемого человека. Что ж, думалось Харту, не так и плохо прошел день.
Можно было идти с докладом к Мейну, но Харт не спешил. Усевшись на скамью в ближайшем парке, он достал свою потертую записную книжку, аккуратно подсчитал расходы по делу и подвел итог.
Затем детектив открыл следующую страницу, и поставил поочередно над каждым из имен, обозначенных там, жирную точку, отмечая их в своей голове особыми метками.
Мэделин Грейнджер, модистка,
джентльмен с приметным пятном на шее,
некая Лоу, известного ремесла девица, исчезнувшая у них из-под  носа.

Девица не захотела почтить их общество своим присутствием. Сама и виновата: теперь будет думать, что погибла ее товарка, а умершая-то была кровей голубых.
Харт горько усмехнулся.
Кровь у них у всех одинаковая, вытекает как водица, назад не вернешь. Что проститутка, что леди, смерть всех выравнивает в званиях и титулах.
Грейнджер. Детектив не собирался спускать демонице в женском обличье выходку в лавке, будь хоть она модисткой самой королевы, но пока не знал, как наказать дерзкую фурию. Он отложил эти мысли в дальний угол, и подумал о мужчине.
Приметный весьма молодой человек, таскает за пазухой драгоценности юных дев, вот уж кого следовало найти, да допросить пристрастно. Горничная, не желая того сама, дала определенное указание на связь леди Сары с неким мужчиной, последствия этой связи раскрыл доктор Огилви. О случайном несчастье речи не шло, тут была именно связь.
Харт вовсе не был уверен, что ему дадут благословение на дальнейшие поиски. Задета честь дочери лорда, в таких случаях правды доискиваться – значит, репутацию семейства ставить на кон. Не решит ли лорд прискорбное падение своей дочери в Темзу приписать несчастному случаю?
Размышляя так, он пошел на службу, чтобы составить отчет и идти с ним к Мейну. На службе он узнал, что тот ждет подчиненного с докладом немедля, и досадливо крякнул.
Харт любил работать без спешки.
Детектив взял кэб. Работа на сей момент была закончена, женщина найдена, но, удовлетворения он не испытывал.
Перед глазами явилась недавняя сцена в особняке на Парк-Лейн. Харт подумал узнать каким-либо способом, как здоровье хозяина, а кроме прочего решил, что Говардсу больше не следовало копаться в этом деле. Даже если Харту позволят продолжить расследование, или…он сам себе его позволит.

Отредактировано Алан Найт (2019-06-07 10:00:50)

В приемной Мейна Харт не пробыл долго: очевидно, его ждали. Расторопный помощник с любопытством сверкнул в его сторону глазами, и позвал.
Харт, кривясь,  повел левым плечом – он нервничал, а в такое время старая рана давала о себе знать.
Детектив понимал, что может выехать из этой двери победителем на колеснице триумфа, а может – полностью разжалованным, обруганным и без возможности вернуться на должность. Все зависело от его красноречия,  умения преподнести мрачные новости, не забыв о своих заслугах; да от начальственных настроений.
Попасться под горячую руку Мейну было хуже всего. У Харта имелись мысли насчет этого дела, и он рассчитывал на возможность поделиться, если бы его захотели слушать. Мысленно помянув Создателя в помощь, детектив вошел.

Приветствуя Мейна, Харт хотел понять, что кроется на сей раз за его невозмутимым видом, однако преуспел мало.
Чтобы не усиливать свою досаду бесполезными догадками, он начал сразу излагать дело.
- Господин Мейн, господину Говардсу и мне удалось разыскать пропавшую леди Сару Блэкберри. Я не могу употребить выражение «посчастливилось» - леди мертва. Ее тело найдено в Темзе. Умершая опознана ее отцом и горничной.
Харт перевел дух, и сразу же продолжил, глядя прямо перед собой. Он не хотел, чтобы прерывали и задавили вопросы раньше, чем дадут высказаться.
Говорил детектив медленно, но внятно, в противоречие обычной манере бормотать себе под нос или молчать.
- Теперь, господин Мейн, обязан сказать, что по ходу расследования я столкнулся…мы столкнулись с некоторыми весьма странными обстоятельствами, требующими дальнейшего тщательного разбирательства. Говоря попросту, господин Мейн, дело грязное и темное. Отбросив щепетильность, скажу лишь одно: почившая особа носила дитя под сердцем, и очень сомнительно, что рассталась с жизнью по своей воле.
- Лорду Блэкберри при известии, что его дочь может быть мертва, сделалось дурно, и нас с Говардсом выставили из дома. Расспросить меня он не успел.

Харт вздохнул. Вдруг подумал, что у него нет детей, и хорошо. При теперешних жестоких нравах оно к лучшему.
- На сей момент я вижу свою работу законченной. Вы приказали найти леди Блэкберри, и теперь она найдена.
- Принимая во внимание…из уважения к семье лорда Блэкберри…член Палаты… (Харт вновь сбился на невнятное бормотание). Словом, господин Мейн, будут ли распоряжения насчет продолжения расследования?
[nick]Уильям Харт[/nick][status]детектив[/status][icon]http://s8.uploads.ru/D2sHk.jpg[/icon]
[sign]Здесь есть только один профессиональный сыщик!©[/sign]

Отредактировано Алан Найт (2019-06-14 21:57:44)

Привычно помянув про себя адские сковородки при слове «отчет», Харт поспешил в Скотланд-Ярд.
Отчеты Уильям считал неизбежным злом, и будучи приученным к воинской дисциплине, и дисциплине вообще, смирился с их существованием, даже полюбил. Составлял отчет, выстраивал мысли в строй, видел ясно каждую.
Он ругался на бумажную работу всегда привычно и не зло, следуя заведенному в Ярде ритуалу – так делали все детективы.
Но не теперь.
Это дело действовало на него с силой, которой он не хотел. Липло к коже как африканская мошкара. Проникало в глубины души, чего он никогда не позволял на службе, ибо если бы детективы переживали за всех несчастных, с которыми приходилось иметь дело, им пришлось бы уйти в молитвенники. Через два часа его ждут отчетом! Что за спешка, господин Мейн, мертвые-то все равно мертвы, а живым нет никакого резона носиться туда-сюда, словно зайцы на охоте!
Харт, впрочем, не будучи глупцом, все понимал. Умершая была из семьи родовитой, упокой Господи ее грешную душу, и оттого теперь всем придется бегать много больше, чем обыкновенно это принято.
В Ярде у него лежали черновые записи этого дела, так что когда мистер Харт, продолжая ворчать на погоду, кэбмена и самого Мейна, явился на службу, оставалось малое – переписать и кое-что добавить для ясности.

Из отчета* Уильяма Харта, детектива Столичной полиции:
«…Мэделин Грейнджер, модистка, по всем приметам, лжет. Покойная леди Сара была у нее в день исчезновения, и уйти незамеченной не могла. Однако, хозяйка модной лавки отказалась давать сведения о клиентке под надуманным предлогом».
Харт задумался на этом месте отчета.
«Приглядывать за Говардсом». В словах начальства почудилось ему пренебрежение к компаньону. Журналист, конечно, был пронырой, себе на уме, но помощь его Харт, будучи поборником справедливости, видел неоценимой.
«…Также считаю долгом своим отметить помощь, которую оказал мне господин Говардс …»
Далее Харт со всей тщательностью написал о трудах журналиста в связи с драгоценностями леди Блэкберри, о посмертном портрете леди, который набросал журналист, и о решающей роли этого портрета в опознании.
Настал момент говорить о проходимце, имеющем, по-видимому, сильное влияние на умершую женщину, и бывшем предполагаемым отцом ее ребенка.
Уильям в осторожных, но недвусмысленных фразах изложил свои  соображения, по какой причине пришел к заключению об их связи с леди Блэкберри.
Был в отчете посвящен целый абзац и главной примете мужчины – винному пятну, по которому, считал Харт, найти его будет можно, не додумайся этот проходимец раньше покинуть Англию.
«… Мужчина с винным пятном, приносивший на оценку драгоценности покойной, с вероятностью, может быть тем злодеем, который погубил леди, или его подельником.  Мэделин Грейнджер предполагаю определенно виновной, и состоящей в связи с означенным мужчиной. Природу связи предполагаю установить в дальнейшем.  Из сих предположений  следует: допросить модистку, со всей строгостью, дабы пресечь ее ухищрения, а далее заняться поисками человека с винным пятном на шее».

Для этого, писал далее Харт, необходимо призвать к ответу хозяина лавки Команса, который видел означенного молодого человека, принесшего на оценку аметистовый гарнитур леди Сары Блэкберри, и получить описание пятна, а также и физиономических особенностей этого типа, если такое возможно.

Со слов Говардса, насколько помнил детектив, лавочник назвал его «заурядным», зато пятно «как географическая карта» не спрячешь под одеждой, а даже если и станет носить чрезмерно закрытые у горла одежды, не подозрительно ли это?
Он внес соображения в отчет, не забыв упомянуть снова имя компаньона. 
Посчитав долг перед законом, начальником, и компаньоном почти исполненным, он добавил еще расходы, понесенные во время расследования.
На фразе «французские перчатки» Харт споткнулся – он не любил говорить о своих людях в отчетах, но продолжал писать – сумма, потраченная на Пегги, оказалась значительной. Еще и парижский аромат.
***
За четверть часа до истечения данного ему срока детектив Уильям Харт снова явился в приемную Мейна с готовым отчетом, и стал ждать вызова.
[nick]Уильям Харт[/nick][status]детектив[/status][icon]http://s8.uploads.ru/D2sHk.jpg[/icon]
[sign]Здесь есть только один профессиональный сыщик!©[/sign]
*

Отредактировано Алан Найт (2019-10-22 00:01:33)

Когда все трое расположились на своих местах и погрузились в изучение – каждый своего – артефактов, для Говардса, так часто мечтавшего прежде найти достойный сюжет для своего романа, теперь, кажется предоставился неплохой шанс. Даже если этому делу никогда не дадут шанса появиться на газетных страницах, ему лично никто не запретит изложить эту историю в книге, приправив ее достаточной долей художественного вымысла и переиграв основных персонажей. Впрочем, до этого было еще далеко и неизвестно еще какой финал может их всех поджидать.
Журналист открыл свой блокнот, положил рядом карандаш и взялся изучать содержимое дневника Лили Лавгуд. Судя по подчерку и невероятному количеству ошибок, особенно в сложных словах, можно было судить, что эта дама получила весьма поверхностное образование. Впрочем, ей нельзя было отказать в определенном стиле, который, скорее всего, она позаимствовала у кого-то из литераторов. И судя по всему, предпочитала мисс Лавгуд литературу не высокого жанра, но понятные ей бульварные романы.
Записи в дневнике были не регулярными. Первая из них датировалась аж февралем 1953 года. И интервал между записями, а также их объем был совершенно разным.
А уж содержание! От простой пометки, что в такой-то день Лили стала обладательницей новой шляпки, до пространных размышлений про непостоянство человеческой натуры. И конечно же, не обходилось без некоторых пикантных подробностей и пристрастий определенных клиентов, имена которых, впрочем, на страницах не фигурировали. А заменялись либо инициалами, либо прозвищами, не всегда ласковыми.
Аполлон, судя по описанию, данному дамой, больше походил на силена, а Мотолек – боже, и придет же в голову такое – отличался судя по всему специфическими вкусами на предоставляемые ему ласки.
Эдвард старался быстрее проглядывать подобные записи, которые вызывали у него весьма двоякое ощущение – мерзости и безудержного веселья. Коли бы сейчас они в Огилви были в вдвоем, да и не в больнице, а более комфортном месте, подобное можно было бы даже перевести в шуточный разговор. Но сейчас это все было совершенно бесполезно и не имело отношения к их делу.
Если бы Говардсу пришла мысль вывести Лили на страницах книги, то она оказалась бы весьма интересным персонажем, разносторонним, так как сочетала в себе наивность юной особы, мечтающей вырваться из рутины той жизни, на которую была обречена волей злой судьбы, но при этом не лишенной здравого смысла и некоторой практичности.
Но долистав дневник до записей этого года, Эдвард стал внимательнее вчитываться в каракули мисс Лавгуд. Да, с годами ее подчерк не слишком улучшился. Судя по всему, мисс Лавгуд стала любительницей заведений на вроде Кентербери-холла, который посещала часто и каждый раз не только указывала это, но и бережно прикрепляла билетики к страницам, даты которых совпадали с датами записей. И вот среди прочих записей, Эдварда вдруг привлекла одна. На одной странице появилось знакомое имя – мисс Грэйнджер, про которую Лили писала «моя модистка». Вот так совпадение. В своем блокноте Говардс пометил запись за май, где упомянуто имя сей дамы и стал вчитываться внимательнее. И не зря, еще через пару страниц имя этой дамы фигурировало в записи под очередным билетом из мюзик-холла в связи с событием, которое не могло не заинтересовать журналиста. Мисс Грейнджер познакомила мисс Лавгуд со своим кузеном, неким Ф., которого Лили поспешила тут же описать. Пропуская все эпитеты, восхвалявшие его красоту, взгляд журналиста зацепился за главную деталь – родимое пятно.
- Вот оно как, - пробормотал себе под нос журналист и начал листать записи дальше. Мистер Ф. фигурировал теперь почти в каждой из них – то как реальный объект, то как объект для фантазий на подобии той, где барышня мечтает стать его супругой и выйти в свет респектабельной дамой.

Огилви положил перед собой измятый и обугленный листок, не слишком надеясь на то, что извлечет из него хотя бы крупицу полезной информации, и чувствуя, как его охватывает нежелание вдумываться в смысл строчек, не тронутых огнем. Однако, бросив косой взгляд на Говардса и мисс Стоун и увидев, как внимательно они изучают доверенные им бумаги, он почувствовал угрызения совести, устыдился своей лености и решил хотя бы попытаться что-либо обнаружить.
Первым делом он исследовал саму бумагу, как следует прощупав ее и поискав водяные знаки, тиснение или монограммы. Но ничего подобного не обнаружил: бумага была того сорта, который задешево можно было приобрести в любой мелочной лавочке. На такой бумаге мелкие клерки и их жены записывали свои ежедневные расходы, строчили короткие записки и рисовали карикатуры на друзей и случайных знакомых, когда больше нечем было заняться. Поняв, что с этой стороны к письму не подступиться, он сосредоточился на особенностях почерка и сразу же понял, что тот принадлежит твердой мужской руке. Округлость букв выдавала пол автора так же ясно, как если бы он подписался полным именем, чего в письме не было. Женщина написала бы письмо иначе, с обилием росчерков, характерных для итальянского заостренного шрифта* Вдохновленный своей находкой, Огилви перешел к изучению текста письма.
Никаких имен в нем не было: письмо было полностью анонимным, что указывало на интимное знакомство его автора с адресатом. Лили Лавгуд явно не нуждалась в том, чтобы понять, кто написал ей это послание, а его отправитель так же явно это понимал и потому не счел необходимым поставить подпись. Огилви прикинул возможности: автором письма мог быть родственник, близкий друг либо любовник. Родственник и друг скорее всего все же указали бы свои имена, поскольку скрывать им было нечего. Оставался тайный любовник, опасавшийся того, что письмо случайно попадет в чужие руки, погубив репутацию дамы, которой оно было адресовано (это допущение заставило Огилви усмехнуться, поскольку ему уже было известно, чем мисс Лавгуд зарабатывала себе на хлеб насущный)  и одновременно выдав его самого.  Огилви пришел к неизбежному выводу о том, что  автор письма ничуть не заботился о сохранении доброго имени дамы, но был крайне озабочен тем, чтобы не поставить под угрозу своё собственное!
Пробежав глазами первые строчки, содержавшие в себе ничего не значащую романтическую белиберду о вечной любви, Огилви задержался на последних фразах письма, частично уничтоженных огнем: «...ать вас с нетерпением в харчевне «Белый олень» на пересечении Олд...»
Огилви поискал дату письма, но единственным, что от нее уцелело, был текущий месяц. Он откинулся на спинку стула, выпустил воздух сквозь сжатые зубы и вернулся к концу письма.
В Лондоне было несколько заведений, носивших название «Белый олень», - их точное количество было неизвестно хирургу, который чаще всего посещал «Красного льва» и «Голову королевы», - оных голов и львов в столице было тоже предостаточно. Он попытался вспомнить названия улиц, начинавшихся с «олд», и первое, что пришло ему в голову, была Олдфорд-лейн – артерия, пронизывавшая северо-восточную часть Лондона и примыкавшая к водопроводной станции**. Более того: она под прямым углом пересекалась с Олдфорд-роуд, и это вряд ли могло быть случайным совпадением с той информацией, которая содержалась в письме. Лили Лавгуд пропала примерно в тоже время, что и Сара Блэкберри, - по крайней мере, в пределах одного и того же календарного месяца, и Огилви не мог не принимать во внимание этот  факт. Изуродованный и не поддающийся опознанию труп Сары Блэкберри обнаружили на берегу Темзы, у самой кромки воды, а оставшийся неизвестным автор письма пригласил Лили Лавгуд на встречу в харчевню, располагавшуюся в непосредственной близости от крупнейшего лондонского резервуара, - то есть туда, где можно было спрятать концы в воду в буквальном смысле этого слова.

*В викторианскую эпоху девочек и мальчиков учили писать по-разному. Указание на это есть  у Диккенса в «Тайне Эдвина Друда»: «Если  под  видом   Дэчери скрывалась женщина, она, конечно, ничего не могла писать от руки. Ее  тотчас узнали бы  по  почерку»
**Здесь http://london1850.com/cross07.htm

Выйдя на улицу, Огилви наконец-то вздохнул полной грудью, хотя лондонский воздух нельзя было назвать эталоном чистоты и свежести. Но ни малоаппетитные ароматы, доносившиеся со стороны реки, ни острый запах конских яблок, которыми была усеяна проезжая часть, ни вездесущая угольная пыль не шли ни в какое сравнение с тяжелым смрадом гниющей плоти и смерти, которым сверху донизу был пропитан госпиталь. Огилви так обрадовался этой перемене, что некоторое время шел, ни о чем особенно не думая и насвистывая  весёленький мотивчик легкомысленной ариетки, слышанной им как-то в мюзик-холле в исполнении аппетитной гастролёрши-француженки, которую восторженные слушатели вынесли из зала на руках и на руках же обнесли вокруг Кентерберри-холла под радостное улюлюканье и свист уличной толпы. Впрочем, свистел он недолго: спохватился, что вызывает недоумение у своих сдержанных спутников, и оборвал свой музыкальный экзерсис на середине, чуть было не дав петуха. Через некоторое время он сердечно попрощался с мисс Стоун, выразив ей признательность за помощь, а также надежду на скорую встречу.
Оставшись наедине с журналистом, в обществе которого он чувствовал себя на удивление легко и свободно, хирург выслушал его предположения и, подумав, сказал:
- Сравнение этого дела с клубком ниток на удивление удачно, мистер Говардс. В нем действительно много свободных концов, а мы с вами – всего лишь любители, ввязавшиеся в расследование по воле случая. Не могу ничего утверждать наверняка, однако тот факт, что подруга мисс Лавгуд  сбежала, как только речь зашла о даче показаний на коронерском слушании, подсказывает, что мисс Лавгуд отнюдь не такая невинная овечка, какой ее хотела выставить мисс Лоу. Впрочем, из ее дневника, насколько я понял из ваших объяснений, не следует, что она знала о существовании леди Сары, тем более, что оказывала пособничество в ее убийстве. Но кто знает, кто знает... Возможно, она была не настолько наивна, чтобы записывать свои преступления в дневник или вести им учет в записной книжке. Очень жаль, что мы потеряли след мисс Лоу – она могла бы вытянуть из клубка пару нужных нитей. А сейчас я волнуюсь за нашу очаровательную знакомую, - мисс Стоун. Вам не кажется, что она чересчур решительна для молодой леди и может копнуть слишком глубоко там, где не надо, и оказаться следующей жертвой убийцы? Что вы думаете о модистке, мистер Говардс? Ее тесная связь с таинственным Ф. наводит на размышления. Может быть, мы зря отпустили к ней мисс Стоун одну, без прикрытия? Скажите, если бы вы были сестрой  убийцы, оказали бы вы ему содействие в его преступных замыслах или, может быть, стали бы главной движущей силой преступления, оставив на долю мужчины лишь ту его часть, которая требовала физической силы и ловкости? Женщины, даже самые красивые и слабые на вид, могут быть коварны и опасны, как ядовитые змеи, - я мог бы рассказать вам пару-тройку случаев...
Хирург осекся, сообразив, что увлекся и наговорил лишнего, и журналист может принять его за женоненавистника, которым он, по его собственному мнению, не являлся. Чтобы скрыть свое смущение и замешательство, Огилви огляделся по сторонам и подал знак кэбмену, скучавшему в ожидании пассажиров: до Олд Форда, куда они направлялись, было не рукой подать.

Огилви с неподдельным интересом выслушал Говардса, но вынужден был признать свое невежество в том, что касалось упомянутого им преступления:
-  Увы! – сказал он, - Этот случай я пропустил, хотя стараюсь следить за криминальными новостями. То, что вы рассказали, подтверждает мое мнение: очень часто именно в прелестной женской головке рождаются самые кровожадные планы. У нас в наличии две кандидатуры: модистка и проститутка. Надеюсь, мы выясним, замешаны ли они в убийстве леди Сары. Меня также волнует вопрос о том, почему таинственный  Ф.  назначил мисс Лавгуд встречу на окраине Лондона, причем по соседству с парком и станцией, снабжающей город водой. Кроме того, неподалеку проложена железнодорожная ветка, связывающая столицу с восточными графствами. Обширный парк и резервуары с водой –  места, в которых можно легко спрятать труп. Но в то же время  его можно отправить багажом, по железной дороге, - большой сундук без наклеек с именем и адресом затеряется среди вещей других пассажиров, и пройдет довольно много времени, пока труп начнет разлагаться и источать нестерпимый запах, по которому его и обнаружат. По зрелому рассуждению все это вселяет в меня серьезные сомнения в том, что мисс Лавгуд жива.

«Белый олень», к которому доставил их извозчик, оказался  вовсе не харчевней, как говорилось в письме, а самым настоящим постоялым двором, - одним из тех, которые предлагали путешественникам, следовавшим через Лондон,  свежую смену лошадей, комнаты, а также выпивку и сытный закусон. Огилви чуть не застонал от разочарования: он надеялся сразу же подкатить к завсегдатаям, которых всегда было можно найти в пабе или харчевне, и порасспросить их о рыжеволосой красотке и молодом мужчине с винным пятном на шее. Но о каких завсегдатаях могла идти речь на постоялом дворе, в котором постояльцы задерживались максимум на одну ночь? А с того момента, как Лили Лавгуд покинула свое уютное гнездышко, никому ничего не сказав,  прошло уже несколько дней. Огилви же делал ставку именно на завсегдатаев, а не на слуг гостиницы, которые могли отказаться отвечать на вопросы, опасаясь увольнения: какому содержателю гостиницы понравится, если о его постояльцах будут трепать языком его же слуги? Однако как только они с Говардсом вошли в прокуренный зал, стены которого были обшиты деревянными панелями, надежды Огилви снова воскресли. В «Белом олене» был бильярд, а это значило, что и завсегдатаи тоже в нем были. И сейчас двое мужчин в атласных жилетах и рубашках с закатанными до локтей рукавами стояли у внушительных размеров бильярдного стола и задумчиво рассматривали красный «ничейный» шар, на некотором расстоянии от которого расположились два битка: белый и жёлтый.
Огилви, сам будучи человеком чрезвычайно азартным, понял, что им с Говардсом улыбнулась удача: поклонники карамболя, - не те люди, которые берут в руки кий раз в год или даже раз в неделю. Наверняка и эти двое захаживали в «Белый олень»  почти каждый день: их одежда и свисавшие из жилетных карманов золотые цепочки от часов прозрачно намекали на праздный образ жизни и наличие независимого дохода, который давал возможность всей душой отдаться любимому хобби вместо того, чтобы  день деньской корпеть над газетными передовицами  или кромсать трупы в морге госпиталя Королевского колледжа. Возможно, что денежный ручеек тёк в их карманы прямиком с бильярдного стола.
Один из игроков обошел стол, занял удобную позицию, наклонился, почти улегшись грудью на зеленое сукно, как следует прицелился и ударил по желтому шару. По выражению лиц зрителей Огилви понял, что здесь делались ставки на итог игры: кручёный удар, мастерски выполненный игроком в полосатом жилете, вызвал на нескольких лицах широкие улыбки, чего нельзя было сказать о лицах остальных присутствовавших, по-видимому, поставивших свои кровные на его противника.

- А не пропустить ли нам по кружечке-другой пива, мистер Говардс? Я угощаю! – предложил Огилви, намереваясь надолго задержаться в «Белом олене», чтобы сначала понаблюдать за игроками, а затем завязать с ними непринужденную беседу.

В непосредственной близости от бильярда обнаружился свободный столик с двумя деревянными полукреслами. Огилви поспешил занять его и сделал знак слуге, скучавшему неподалеку.

Огилви отхлебнул пива и вытер пену с верхней губы. Пиво было отменное, что немало порадовало его сердце: если уж тратить деньги, заработанные непосильным трудом, так на что-то стоящее! Да и журналист не решит, что его угостили каким-то дешевым пойлом. А расположение и одобрение Говардса было для него важным. Огилви, в общем-то, не был скупердяем, но иногда его, как и любого шотландца, настигало необоримое желание потратить как можно меньше, получив за это как можно больше.
Хирург одобрительно кивнул: кружке с пивом и пробному шару, который закинул журналист, завязав беседу с завсегдатаями «Белого оленя». При этом он не переставал обдумывать то, что Говардс сказал о железной дороге и возможной попытке бегства убийцы.
- Вы правы, - сказал он, сделав еще пару глотков из кружки и с сожалением отметив, что уровень пива в ней существенно понизился. – Преступник действительно мог покинуть Лондон сразу же после убийства леди Сары, прихватив с собой ее драгоценности. Но мне приходилось по роду деятельности присутствовать на судебных слушаниях и давать показания в делах об убийствах, объясняя присяжным особенно тонкие места в медицинских заключениях. Я видел осужденных преступников и сделал вывод, что многие из них чрезмерно самоуверенны и, планируя и осуществляя убийство, убеждены в том, что продумали все детали и им ничто не грозит. Возможно, и тот джентльмен, которого мы подозреваем, относится к этому разряду. Думает, что ловко замел следы и может и дальше наслаждаться жизнью в столице и подыскивать себе новую жертву. И кроме того, как вы выяснили из дневника мисс Лавгуд, у него здесь сестра-модистка, которая, как мы с вами предположили, может являться соучастницей. Но ей непросто бросить насиженное место и клиентуру и отправиться к черту на рога. Я бы на их месте выждал какое-то время, пока все не успокоится, а потом уже тихо исчез. *
Слова слуги тоже не пропали втуне: шотландец, хотя и скрепя сердце и сожалея о новых непредвиденных тратах, воспользовался этим случайным намеком, чтобы закинуть наживку.
- Любезный! – окликнул он слугу, - Принесите две кружки пива для мистера Перкинса и мистера Гаррисона: их высочайшее мастерство вызывает в нас чувство глубочайшего восторга! Редко где встретишь такое владение кием.
Хирург сказал все это очень громко, чтобы его слова не миновали ушей бильярдистов, и его грубая лесть была услышана. Перкинс, ожидавший своей очереди нанести удар по битку, оперся на кий и важно сказал:
- Благодарю, сэр! Но мы с мистером Гаррисоном никогда не пьем пива во время игры.
Огилви перевел было дух, обрадовавшись, что его шиллинги и пенсы останутся там же, где и были, но Перкинс продолжил, вдребезги разбив его надежды:
- Здесь подают отменный виски с винокурни братьев Маклаудов, - она находится неподалеку от Глазго.
Намек был так прозрачен, что Огилви взглянул на слугу, сохранявшего на лице непроницаемую мину, и пробормотал:
- Пару стаканчиков виски для джентльменов, - от нашего стола к их ...кхм...столу.
Перкинс улыбнулся краешком рта и снова впился взглядом в кончик кия соперника.