Поскольку эпоха насыщена событиями и занимает почти столетие, мы не видим смысла развивать один общий сюжет: по выбору игроков могут быть отыграны любые сюжеты, связанные с эпохой викторианства и относящиеся к любому временному отрезку долгого правления королевы Виктории на всем пространстве великой Британской империи.

Проект "Викторианское наследие" посвящен эпохе правления королевы Виктории (20 июня 1837 года - 22 января 1901).

Викторианское наследие

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Викторианское наследие » Лондонский ноктюрн » Дело о бубновом валете


Дело о бубновом валете

Сообщений 1 страница 30 из 150

1

Действующие лица: Уильям Харт, Эдвард Говардс, Элизабет Стоун, Гектор Огилви и НПС по требованию
Время: июнь 1855 года
Место: Лондон
Действие: локальная вспышка холеры в Ламбете собирает зловещую жатву, но не только она одна...

[nick]Чарли Кларк[/nick][status]Констебль Столичной полиции, L-дивизион (Ламбет)[/status][icon]https://b.radikal.ru/b20/1811/8e/87e594cf29f9.jpg[/icon]

Хронология событий

13 июня, утро - из модной лавки на Оксфорд стрит исчезает Сара Блэкберри, единственная дочь лорда Дугласа Блэкберри
15 июня, после 10 часов вечера - у моста Ватерлоо находят обезображенный женский труп, который доставляют в морг при госпитале Королевского колледжа
16 июня, утро - комиссар Столичное полиции Ричард Мейн поручает расследование исчезновения Сары Блэкберри инспектору Скотланд-Ярда Уильяму Харту и журналисту Эдварду Говардсу

16 июня, первая половина дня - Уильям Харт при помощи своего агента выходит на модистку и делает первые выводы; Эдвард Говардс встречается с семейным ювелиром лорда Дугласа, а затем обнаруживает в ломбарде след одного из ювелирных украшений, принадлежавших Саре Блэкберри и получает описание молодого мужчины, принесшего это украшение в ломбард для оценки его стоимости; Гектор Огилви производит вскрытие трупа женщины, найденного у моста Ватерлоо, и устанавливает причину смерти: удушение, после которого убийца изуродовал лицо жертвы, чтобы затруднить опознание
16 июня, вторая половина дня: в анатомическом театре госпиталя Королевского колледжа собираются Эдвард Говардс, Уильям Харт, Гектор Огилви, Лотти Лоу и Элизабет Стоун. Лотти Лоу, разыскивающая свою пропавшую подругу Лили, проводит в морге опознание трупа, найденного у моста Ватерлоо. На опознании присутствуют все перечисленные выше персонажи.

Список свидетей и подозреваемых_ пополняется по ходу дела

Рэйчел Смит - личная горничная Сары Блэкберри
Томас Кроу - кучер экипажа, доставившего леди сару и ее служанку к лавке на Оксфорд стрит
Мэделин Грейнджер - модистка, владелица модной лавки на Оксфорд-стрит
Джошуа Голдсмит - ювелир с Альбемарль стрит

Ключи к расследованию
Уильям Харт написал(а):

я побывал в лавке Мэделин Грейнджер (о Пегги он предпочел умолчать). Представьте себе стройную жгучую брюнетку не первой юности, а годам к тридцати. С пронзительным взглядом, и острым языком. На мои откровенные вопросы она не ответила ничего, против того, что уже известно. Я довольно сурово спросил, как так могло случиться, чтобы она не заметила исчезновение клиентки. Она ответила, что леди Блэкберри  срочно понадобилось отлучиться в дамскую комнату. С той поры ее никто не видел

Эдвард Говардс написал(а):

За сегодня я посетил с дюжину лавок старьевщиков и всяческих ломбардов и в тринадцатом по счету мне повезло. Это и в правду везение, так как их в городе через чур много. И вот что мне удалось узнать. Вчера вечером к некому Комансу заявился молодой человек и принес «тетушкино наследство» - номер пять, восемь и девять в списке ювелира – роскошный аметистовый гарнитур в золоте старой оправы.

Эдвард Говардс написал(а):

Молодой человек не назвался, вещи не продал, а лишь просил их оценить и вернуться не обещался. Выглядел он вполне достойно, а внешность по описанию Команса – самая заурядная. Единственное что он заметил, это темно-лиловое родимое пятно, которое выглядывало из-за воротника. Такое, знаете ли, большое, как географическая карта

Гектор Огилви написал(а):

От лица жертвы мало что осталось: даже беглый взгляд позволял удостовериться в том, что над ним потрудились не рыбы и не бродячие собаки, а чья-то безжалостная рука, вооруженная тяжелым тупым предметом, превратившим его в бесформенное месиво из осколков костей, зубов и плоти. Однако волосы, обрамлявшие эту ужасную посмертную маску, - густые и длинные, свивавшиеся в тугие  медно-рыжие спирали, оставляли возможность для опознания

Лотти Лоу написал(а):

Моя подруга исчезла без следа несколько дней назад. Её зовут Лили. Повыше меня. Рыжие волосы, зеленые глаза, нос с горбинкой.

Карты Лондона 1850 года с обозначением локаций - кликабельны

Район Вестминстер.
1. Красной прямой линией обозначена Оксфорд стрит, черным крестиком - модная лавка Мэделин Грейнджер. Фасад лавки смотрит на Джеймс стрит, зады - на Бёрд стрит (обе улицы обведены синей линией)
2. Фиолетовой линией обведено местоположение Лейтон-холла, особняка лорда дугласа на Парк-лейн. Парк-лейн - фешенебельная улица, примыкающая к Гайд-парку, на которой селилась аристократия, нувориши и крупные политики ( в том числе Бенджамин Дизраэли)
3. Красной линией обведена Амбемарль стрит - на ней располагается ювелирный дом "Голдсмит и сын"

http://s8.uploads.ru/t/3jvMl.jpg

1. Красной линией обведен мост Ватерлоо, соединяющий районы Вестминстер и Ламбет, у которого найден неопознанный женский труп
2. Голубой линией обведена Portugal street (Португальская улица), на которой располагается госпиталь Королевского колледжа, в котором трудится хирург Гектор Огилви
3. Черной линией обведена улица Уайтхолл - на ней и рядом с ней размещался Скотленд-Ярд и управление дивизиона А  Столичной полиции - место службы детектива Уильяма Харта
http://s5.uploads.ru/t/IehDm.jpg

+4

2

ПРОЛОГ

15 июня 1855 года констебль Кларк совершал свой обычный обход по территории, находившейся под надзором L-дивизиона. Заступив на пост в десять вечера, он приготовился к десятичасовому рутинному дежурству. Июнь в Лондоне выдался необычно жарким, тяжелый воздух можно было резать ножом, а вслед за жарой пришла вспышка холеры в Ламбете, унесшая за первую неделю более трехсот жизней. Смрад,  доносившийся  с Темзы и со стороны трущоб, заставлял двадцатидвухлетнего констебля тосковать по чистому воздуху Кента, откуда он был родом. Теплыми летними вечерами там пахло луговыми травами, хмелем и цветами, а не помоями, перегаром и смрадом разлагающихся трупов бродячих собак. Констебль потел в своей плотной униформе, особенно страдали голова и шея под цилиндром и высоким стоячим воротником, укрепленным широким кожаным ошейником. Хотя солнце уже зашло, прохладней не стало, и кожа констебля нестерпимо зудела от жары и пота, но облегчить зуд почесыванием не было никакой возможности: в одной руке он держал «бычий глаз», в другой – трещотку. Перед началом дежурства Кларк как следует подкрепился, выпив чашку обжигающей бурды соломенного цвета, полученной посредством соединения кипятка с высушенной спитой заваркой, и съев две дюжины устриц, купленных  у уличной разносчицы, - черноглазой и прехорошенькой двенадцатилетней девчонки, которая выглядела на все шестнадцать* и  смотрела на него так, что он заливался краской от шеи до линии волос надо лбом. Всего два месяца прослужив в Столичной полиции, но успев насмотреться всякого, молодой констебль понимал, что устрицами торговать ей осталось недолго, и когда придется выбирать между работным домом на Блэк Принс-роуд и панелью, она выберет второе. Но что он мог сделать? Только каждый раз напоминать ей о часах службы в церкви прихода святой Мэри, на что она отвечала презрительным фырканьем и дерзко задирала подол драной юбчонки до голых коленок.
Сделав полный круг, Кларк вышел на берег Темзы и увидел мост Ватерлоо – внушительное сооружение из серого гранита с девятью арками, каждая высотой в восемьдесят пять футов и длиной дуги в сто двадцать пять. Чтобы пройти по нему на другой берег, горожане платили по полпенни. Все лондонские мосты были излюбленным местом для самоубийц, и констеблям вменялось в обязанность следить за тем, чтобы никто не попытался покончить счеты с жизнью, спрыгнув в грязную воду Темзы. Шагая по бечевнику, констебль пытался думать не о самоубийцах, а о том, что всего через девять с половиной часов вернется в свою комнатушку в полицейской казарме и завалится спать. Внезапно вечерний воздух огласился женским криком – таким душераздирающим, что Кларк чуть не выронил фонарь. Крик повторился, а потом перешел в тягучий вой, постепенно затихая. Позабыв о том, что он вооружен только трещоткой и дубинкой, Кларк бросился в ту сторону, откуда донесся крик. Преодолев сотню ярдов, он увидел бедно одетую молодую девушку, бившуюся в объятиях юнца  в  поношенной одежде, и, поставив фонарь на землю, выдернул из потайного кармана полицейскую дубинку. Но взгляд, который бросил на него предполагаемый насильник, был исполнен такого ужаса, что констебль засомневался в том, правильно ли он истолковал ситуацию.
- Что происходит? – рявкнул констебль, пытаясь произвести впечатление сурового блюстителя закона, с которым шутки плохи, хотя чувствовал себя так же уверенно, как невинная девица на первом свидании. До сих пор ему приходилось сталкиваться лишь с пьяницами и проститутками, которых он без особых хлопот препровождал в участок. Здесь же явно было что-то более серьезное и страшное, к чему он не был готов. Парень не проронил ни слова: его, как и девушку, сотрясала крупная дрожь. Вытянув дрожащий палец, он указал на прибрежные заросли низкорослого ивняка и осоки и снова обхватил девушку, которая уже не выла, а жалобно поскуливала и судорожно икала. Сунув дубинку на прежнее место и снова вооружившись «бычьим глазом», Кларк двинулся в указанном направлении, сердце его бухало в груди, как кузнечный молот. Не увидев ничего подозрительного или необычного, кроме дырявого женского ботинка и пустой бутылки из-под джина, он раздвинул кусты и наклонился над водой, напрягая зрение и обшаривая взглядом все вокруг. Сначала констебль не понял, что перед ним, а когда неясные контуры предмета наконец обрели смысл, он согнулся в три погибели и исторгнул на свои новые сапоги  все то, что съел перед началом дежурства.

* Возраст сексуального согласия в викторианской Англии.
[nick]Чарли Кларк[/nick][status]Констебль Столичной полиции, L-дивизион (Ламбет)[/status][icon]https://b.radikal.ru/b20/1811/8e/87e594cf29f9.jpg[/icon]

+5

3

Ричард Мейн возглавлял Столичную полицию вот уже четверть века, со дня ее основания в 1829 году. Достигнув  почтенного возраста пятидесяти девяти лет,  барристер и сын судьи не растерял ни хватки, ни остроты ума, ни умения  балансировать на туго натянутом канате, который представляла из себя его должность, требующая одновременно соблюдения общественных интересов и удовлетворения желаний сильных мира сего. За двадцать пять лет своего пребывания на посту комиссара он ни разу не изменил своему кредо и требовал того же от каждого из четырех тысяч полицейских от констебля до суперинтенданта: закон и порядок должны идти рука об руку, чеканя шаг и не ведая жалости к преступникам. Эту максиму он усвоил от своего отца: судья Эдвард Мейн прославился бескомпромиссностью и суровостью выносимых  приговоров: однажды он вынес обвинительный вердикт конокраду, и тоту дали бесплатно прокатиться на трехногой ньюгейтской лошадке. В то же время комиссар понимал всю важность умения лавировать между Сциллой и Харибдой, а именно – между незыблемой буквой закона и изменчивыми желаниями тех, кто законы устанавливает. Сейчас перед ним поставили нелегкую задачу, и не кто-нибудь, а министр внутренних дел, водивший закадычную дружбу с потерпевшим еще с той поры как они вместе учились в Хэрроу.
Комиссар, сидевший за большим письменным столом спиной к окну, смотревшему на восток, устремил немигающий взгляд на двух мужчин, занимавших менее выгодное положение, поскольку яркое утреннее солнце слепило им глаза. Ходить вокруг да около он не собирался.
- Господа! Я пригласил вас  для того, чтобы ввести в курс чрезвычайно важного дела: исчезла  единственная дочь лорда Дугласа Блэкберри, восемнадцатилетняя Сара Блэкберри.
Комиссар замолчал, чтобы дать возможность исполнителям осмыслить бездонную глубину сообщенных им сведений. Дуглас Блэкберри был фигурой известной и влиятельной: его фамильное древо уходило корнями во времена норманнского завоевания, годовой доход составлял сто тысяч фунтов стерлингов, а в Палате лордов  был одним из самых ярых противников обсуждавшегося билля об отмене гербового сбора, приравнивавшего рассылку газет к обычному почтовому отправлению, стоившему один пенни.
Выдерживая длинную паузу, комиссар разглядывал Эдварда Говардса, - журналиста, которого по его просьбе отправил к нему  Джон Делани – редактор Таймс.  О Говардсе редактор сообщил следующее: умен, трудолюбив и надежен, лучше прочих своих собратьев по перу умеет добывать нужную информацию и умело преподносить ее читателям, участвовал в Крымской кампании. Первое впечатление комиссара было благоприятным: журналист даже внешне выгодно отличался от наглых писак, которых Ричард Мейн глубоко презирал, хотя и понимал всю важность правильной подачи информации, особенно когда дело касалось государственных интересов, а Таймс была не бульварным листком, а рупором правительства.
Детектива-инспектора Уильяма Харта, в отличие от журналиста, комиссар  знал хорошо: на каждого из детективов особого отдела Скотланд-Ярда было заведено подробное досье, о существовании которого никто из них не подозревал. Отведя взгляд от журналиста, комиссар посмотрел на Харта и снова заговорил:
- Леди Сара не вернулась домой три дня назад после того как отправилась с визитом к своей крестной - герцогине Девонширской. По дороге она приказала кучеру остановить экипаж у модной лавки на Оксфорд-стрит. Войдя в лавку, больше она из нее не вышла. Ни  ее личная горничная Рейчел Смит, ожидавшая ее в экипаже, ни кучер  Томас Кроу, ни модистка, - некая Мэделин Грейнджер, - не смогли сообщить ничего, что могло бы пролить свет на ее исчезновение. Все они сбиты с толку и порядком напуганы гневом лорда Дугласа. Личные вещи леди Сары остались в доме ее отца: с собой она взяла лишь необходимые мелочи, которые должна иметь при себе девушка, отправляющаяся на короткую прогулку или с утренним визитом к знакомым. Я получил согласие лорда Дугласа на то, чтобы вы встретились с ним сегодня. Выясните все, что необходимо для успешного исхода расследования. Попытайтесь добиться от лорда Дугласа разрешения опросить слуг, загляните под каждый камень, но так, чтобы не открыть ящик Пандоры, в противном случае полетят головы.
Комиссар перевел взгляд на журналиста:
- Мистер Делани отозвался о вас в самых хвалебных выражениях, и я надеюсь, что он вам не льстил. Как журналист, вы должны осознавать сенсационность этого дела, но одновременно -  необходимость соблюдать строжайшую конфиденциальность. Лорд Дуглас предпочел бы скрыть факт исчезновения дочери от прессы, однако он – человек разумный и понимает, что важны любые сведения, способные помочь в поисках. В вашем распоряжении наверняка есть источники, которыми не располагает полиция – воспользуйтесь ими и предоставьте полученные сведения в распоряжение инспектора Харта. Что касается ваших прямых обязанностей, как журналиста – никаких статей, кроме грамотно составленного объявления о вознаграждении в пятьдесят фунтов тому, кто сообщит полезную информацию о пропавшей девушке, обладающей приметами, о которых вам станет известно от лорда Дугласа. И никаких имен, разумеется.
Комиссар поколебался, и неохотно добавил:
- Юные  девушки, избалованные снисходительными и любящими отцами, к числу которых, вне всякого сомнения, относится лорд Дуглас,  – натуры незрелые и склонные руководствоваться велениями сердца, а не разума, и попадать под дурное влияние. Существует вероятность, что леди Сара дала себя уговорить какому-нибудь повесе, сбежала с ним и в настоящее время скрывается под чужим именем. Она не взяла с собой никаких вещей, но драгоценности, которые были на ней, когда она вышла из дома, стоят целое состояние. Продав их, она сможет, соблюдая известную экономию,  прожить с комфортом несколько лет.

[nick]Ричард Мейн[/nick][status]Комиссар Столичной полиции[/status][icon]https://a.radikal.ru/a02/1906/a1/46f85608ae49.jpg[/icon]

+3

4

Солнце слепило глаза. Детектив Уильям Харт недобро щурился прямо перед собой, молча слушал, и потирал в задумчивости переносицу.
Дело с самого начала сулило неприятности по службе, но отказаться от чести разыскать дочь сановника было нельзя.
Дело сулило и хорошее вознаграждение, если удастся найти беглянку. Мысль эта немного смягчала суровые думы стреляного волка, каким был Харт.
- А, господин писака, - усмехнулся детектив, входя в комнату, произнеся эти слова одними губами, так, что только  Говардс мог их слышать.
Само собой, с этим пронырой из Таймс они были знакомы не первый год. Обожающий совать нос в темные дела, и расписывать свои подвиги в выражениях, от которых у читателей захватывало дух, Говардс то и дело оказывался где-то рядом.
Ловкач, успел подмазать и графа и комиссара. Харту не оставалось ничего, как сделать вид, что он всем доволен.
Уильям предпочел бы расспрашивать об этом деле приватно, но раз Говардс получил высочайшее соизволение, пользы в этом не было: тому бы рано или поздно стало известно всё.

Когда комиссар закончил свою речь, Харт неспешно кивнул в ответ, и пробормотал фразу, в которой можно было расслышать «большая честь», «некоторые вопросы» и «буду предельно откровенным». Покончив, таким образом, с вежливостью, Харт перешел к делу, и заговорил так же тихо, чуть растягивая слова, но разборчиво. Он как бы рассуждал вслух.
- Граф уверен, что его дочь желает быть найденной?
Из Вашего рассказа, господин комиссар, я понял, что молодая леди вошла в лавку без сопровождения, оставив горничную в экипаже. Леди нельзя заподозрить в недостатке воспитания, и тем не менее. Кроме того, если бы она захотела приобрести обновку, коробки пришлось бы нести ей до экипажа лично. Это весьма странно, я бы сказал.
-Мэделин Грейнджер, модистка торговала в лавке? Надо ее допросить как следует. По тротуару от лавки до экипажа не больше десяти шагов, если она вошла в лавку, вышла из нее, а модистка ничего толкового сказать не имеет, это тоже весьма странно. Получается так, что леди растворилась в воздухе, но я не верю в призраков.

Заметив, что аудиенция у лорда очень нужна, Харт продолжил:
- Слуг есть нужда допросить немедленно. Они должны что-то знать. Кучер и горничная. Другие тоже могут, знать и помалкивать, если… Если леди захотела освободиться от опеки отца, и был некто…должна быть переписка, какие-то мелочи, знаки.

Харт замолчал, и выразительно глянул в сторону Эдварда Говардса.
- Я подумал вот еще что. Лорд Дуглас известная фигура. Не связано ли происшествие с политикой, господин комиссар? И вмешивать в это дело журналиста?

Уильям был почти уверен, что ответит Ричард Мейн, но он должен был очистить свою совесть.
Пресмыкаться перед начальством Харт так и не привык. В самом худшем случае, уйдя из полиции, он нашел бы, чем заняться. Им с Мэри-Энн не так много было и нужно.
[nick]Уильям Харт[/nick][status]детектив[/status][icon]http://s8.uploads.ru/D2sHk.jpg[/icon]
[sign]Здесь есть только один профессиональный сыщик!©[/sign]

Отредактировано Алан Найт (2018-12-03 01:19:16)

+4

5

«А ведь этот день обещал быть таким хорошим!» - с досадой подумал Говардс, слушая комиссара и время от времени искоса поглядывая на детектива, и нос его едва заметно дернулся, выражая тем самым крайнюю степень неудовольствия. Сегодня утром, после завтрака с супругой, он устроился в кабинете и занялся делом, приносящим ему великое удовольствие – вернувшись с полей сражения он задумался написать книгу. Роман, если быть точными, действие которого происходит на войне, с некоторым детективным уклоном. Так сказать, по следам собственной боевой славы. И вот только он придумал достаточно меткую фразу, чтобы ею описать одного из главных персонажей, как в дверь тихо постучалась жена. А ведь Энн знает, что отвлекать его в это время нельзя и только что-то сверх важное могло заставить ее нарушить этот маленький домашний закон.
Так и оказалось. На пороге его кабинета, не слишком заботясь о чистоте замечательного персидского ковра, появился констебль и протянул ему конверт из департамента. В конверте было краткое приглашение от Ричарда Мейна и сопроводительная записка от Джона, суть которой заключалась в том, что он, Эдвард Говардс, с этой минуты поступает в полное распоряжение столичной полиции.
Вот поэтому, сейчас, выслушав суть дела, которое никакими выгодами ему, ну или – почти никакими, как журналисту, не сулило, а лишь угрожало головной болью и изжогой, что было неизбежным последствием общения с мистером Хартом, Говардс был не слишком доволен. Впрочем, показывать это он не собирался и старательно сохранял на лице заинтересованность. Тем более, что не признать таланты Уильяма Харта он тоже не мог. Полицейский был похож на настоящего бульдога. Не внешне, конечно, нет. Но про его хватку, острое чутье и быстроту реакции среди его подчиненных и разного сорта людей, с которыми Говардс общался иногда в силу своей профессии, ходили едва ли не легенды.
Дослушав до конца высказывания Харта, который не преминул отметить свое недовольство, пусть очень деликатно, присутствием в этом деле прессы, Эдвард улыбнулся и чуть подался в перед, расправляя складки на коленях, а после, глядя прямо в глаза комиссару, обратился к обоим мужчинам.
- Дело и вправду, чрезмерно деликатное. И не важно, политические или любовные здесь мотивы, - он не был сторонником Блэкберри, но дочь его хоть и являлась плоть от плоти его, была лицом нейтральным для журналиста, - Честь юной дамы поставлена под угрозу. Так что я постараюсь быть полезен в этом деле всем чем с могу. И уж раз вы, мистер Мейн, упомянули про драгоценности леди, то, имея определенные знакомства среди скупщиков и ростовщиков, я мог бы навести справки. Естественно, - тут он поднял руки, - не вдаваясь в излишние подробности. Единственно, мне нужен список этих украшений и их подробное описание. Думаю, кто-то из домашних это сможет предоставить мне?

+4

6

Комиссар устремил на инспектора пристальный взгляд:
- Если вы спросили о том, считает ли лорд Дуглас, что его дочь сбежала по доброй воле и потому не хочет, чтобы ее нашли, - он мне об этом не сообщил, но выразил недвусмысленное желание, чтобы она была найдена и возвращена под родительский кров как можно скорее, вне зависимости от ее собственных желаний. Что касается модистки – согласен, что ее замешательство представляется странным и подозрительным. Однако должен заметить, что она действительно может быть ни при чем: фасадом лавка смотрит в сторону Джеймс стрит, однако в ней, как и в любом другом доме, есть черный выход, и беглянка могла незаметно выйти через него на Бёрд стрит, пока модистка была занята в торговом зале или отлучилась в швейную мастерскую. Возьмитесь за нее как следует, - я имею в виду модистку, - и вытряхните из нее все, что можно, так же, как и из Рейчел Смит, чье поведение тоже несколько необычно. Впрочем, лорду Дугласу она сказала, что госпожа приказала ей ждать в экипаже, и она не осмелилась настаивать, тем более, что с мисс Грейнджер они были давно знакомы и приезжали в ее лавку не в первый раз.
Комиссар помолчал и продолжил:
- Если хотите знать мое мнение, господа, политика тут не при чем. Леди Сара исчезла три дня назад, однако до сих пор ее отцу никто не выставил ни требований о выкупе, ни иных, связанных с его деятельностью в Палате лордов. Так что дело скорее всего совсем в другом,  и остается лишь сожалеть о том, что леди Сара с малолетства была лишена заботы и опеки любящей матери, которая бы воспитывала ее подобающим образом, - наверняка вам известно, что лорд Дуглас стал вдовцом, когда его дочери исполнилось пять лет. Бог знает какие ложные идеи могли вложить в ее юную головку бонны и гувернантки.
Комиссар перевел взгляд на журналиста и его губы тронула тень благосклонной улыбки: с этой братией надо было держаться помягче, чем с непосредственными подчиненными.
- Вам бы в полиции служить, мистер Говардс. Если вдруг решите расстаться с журналистикой, я буду рад взять вас в Скотланд-Ярд. Идея проверить ломбарды и скупки  – весьма дельная, и я вам признателен за то, что вы готовы взять на себя эту обузу, освободив от нее моих людей, которых всегда не хватает. Узнайте у Рэйчел Смит, какие украшения были на ее госпоже в то злополучное утро, а затем наведайтесь к ювелиру Дугласов и сравните свой список с описью, чтобы оценить истинную стоимость пропавшего и получить точное описание каждой вещи: вряд ли служанка опишет их вам так, как ювелир. Основная часть фамильных драгоценностей леди Сары и их полная опись хранится в ювелирном доме «Голдсмит и сын»,  адрес – дом номер восемь по Альбемарль стрит, это напротив Королевского Темзенского яхт-клуба, - комиссар подтолкнул к краю стола сложенный вдвое листок и побарабанил пальцами по столешнице. - Этот листок послужит вам пропуском к мистеру Голдсмиту-старшему: на нем лорд Дуглас собственноручно написал разрешение на предоставление нужной информации его доверенному лицу и подателю сей записки.  Этим лицом в данном случае являетесь вы.  Инспектор, вам я предлагаю начать с модистки, а впрочем, решайте сами. Особняк лорда Дугласа, Лейтон-холл, находится на Парк-лейн, - это если вы предпочтете на пару с мистером Говардсом расспросить личную горничную пропавшей. Больше не задерживаю вас, господа, - действуйте и  не забывайте ежедневно предоставлять мне письменный отчет о том, как продвигается следствие.
Комиссар принялся неторопливо набивать табаком пенковую трубку, давая понять, что аудиенция закончена.
[nick]Ричард Мейн[/nick][status]Комиссар Столичной полиции[/status][icon]https://a.radikal.ru/a02/1906/a1/46f85608ae49.jpg[/icon]

+4

7

Детектив иронически ухмыльнулся в усы, слушая, как ласкает самолюбие Говардса Мейн.
«Служить в полиции» - это не только визиты делать. Комиссар прекрасно был осведомлен о превратностях полицейской службы, несмотря на высокий пост.
Харт, с другого боку если глянуть, был даже рад, что раскланиваться в с ювелиром придется не ему, а Говардсу. На такие случаи у детектива обыкновенно развивался приступ подагры, вкупе с косноязычием.
Раздосадованный, что мысль про черный ход, само собой имеющийся в каждом доме, сразу не пришла ему, детектив думал, как обставить дело.
Если бы в лавке имелись свидетели, модистка все одно станет упрямиться. Будь Харт на ее месте, так бы и открестился от всего. Посетители постоянные, с репутацией, терять их Грейнджер не захочет. Полицию такие высокородные чистюли не очень жалуют.
Харт вздохнул. А вот ведь, случись что, тотчас вспоминают.

Настроения…Комиссар говорил чистую правду. Бонны, гувернантки, некие странные девицы в штанах, фурии и воительницы за права, их становилось в Лондоне все больше.
Харт не понимал, куда катится мир. Если только дело в штанах, но разруха начинается с малого. Скоро женщины захотят управлять повозками и начальствовать над мужьями. Наступит и конец света, а потом скажут, что начиналось все со штанов там, где должна быть юбка.
Детектив подумал об одной женщине по имени Пегги Картер, которую он знал. Она называла себя актрисой, с тонким душевным устройством, и исправно брала от Харта деньги за труды.
Довелось ли этой маленькой верткой женщине ступать на театральные подмостки, Харт понятия не имел, но она могла изобразить собой все, что нужно полиции. От торговки рыбой, до портовой шлюхи. Или модной девицы в лавке Мэделин Грейнджер.

-  Что ж, мистер Говардс, не покривлю душой: хотел бы я вести это дело без посторонних, - начал Харт, когда они вышли прочь, - но если комиссар желает чтоб пресса помогала закону, то я рад, что это Вы. Незнакомцу я бы не смог доверять, а Вы еще человек умный.
Комиссар прав, Ваше дело – драгоценности, мое – модистка. После хорошо бы встретиться нам - зайти в паб, поговорить о делах, составить общее мнение. Так думаю я. Что скажете, мистер Говардс?

Детектив при том думал, что завернув за угол, и пройдя полквартала от этого места, найдет там Проныру Дика. Можно передать записку Пегги.
[nick]Уильям Харт[/nick][status]детектив[/status][icon]http://s8.uploads.ru/D2sHk.jpg[/icon]
[sign]Здесь есть только один профессиональный сыщик!©[/sign]

Отредактировано Алан Найт (2018-12-10 15:36:15)

+3

8

Когда оба мужчины оказались за дверью кабинета инспектора, на аудиенции которого побывать мало кто мечтает, Говардс, всё ещё державший в руках «волшебный» листок, развернул его, что бы лишь взглянуть на внушительную, без сантиментальных завитушек, подпись лорда Дугласа, которая способна была распахнуть одни двери и накрепко запереть иные,  и тут же спрятал бумагу во внутреннем кармане сюртука.
Когда же мистер Харт, на лице которого Эдвард читал озабоченность, вернулся от своих мыслей к данному моменту и сообщил Говардсу мысли об их дуэте, последнему ничего не осталось, как хохотнуть, признавая правоту невольного партнёра, и добавить:
- Из двух зол выбирай меньшее, как говорят в народе. Лично я тоже рад именно вашей компании, сэр. Ну и не теряю надежды на то, что общение наше будет непродолжительным. Уверен, что мы скоро отыщем юную беглянку. Я практически не сомневаюсь, что она завела интрижку с каким-то бездельником и поддавшись его медовым речам, улизнула из под отцовской опеки. Возможно, она уже раскаивается и только и желает вернуться домой. Впрочем, - Говардс надел на голову шляпу, когда они вышли из управления, - мои измышления никоим образом не избавляют нас от необходимости заниматься расследовании. Так что, я согласен с вашим предложением вечером обсудить наши дела где-нибудь. Что скажете о заведении старого Добса? Часов с шесть вас устроит, мистер Харт?
И прикоснувшись к полям шляпы кончиками пальцев, затянутых в тонкие лайковые перчатки, Эдвард, развернувшись, прошел несколько шагов по мостовой, поднял руку с тростью вверх, подзывая кэб, и назвав адрес особняка лорда Дугласа, отправился исполнять свой долг.
«И когда это я так успел задолжать мирозданию?!»

+3

9

В заведении старины Добса обыкновенно было чисто, в стаканах не плавали сухие мухи, а всяческих проходимцев три дюжих молодца – сыновья Добса вышвыривали за порог быстро и аккуратно. Одного из них как-то раз Харт избавил от необходимости давать показания за чужую вину. Потому на «ищейку из Ярда» тут смотрели по-свойски и по-доброму.
*
Харт пробормотал себе под нос маловразумительную фразу, означающую согласие, приподнял котелок, и, далее не тратя времени, завернул за угол.
У Проныры Дика был нюх на звонкую монету - он крутился поблизости. Не пришлось идти половину квартала.
Парень кивнул и скрылся в толпе с запиской.
Харт купил Таймс, сунув газету под мышку. Направляясь на место свидания с Пегги, он успел прочесть газету от корки до корки, выкурить хорошую порцию табаку, прогулялся среди зеленой листвы ближайшего парка. (В те места, где было пристанище этой достойной женщины Харт предпочитал лишний раз не соваться).
Когда детектив уже готов был перейти к раздражению, он увидел Пегги. Одобрительно крякнул, взял под руку. Они представили собой почтенную пару: к примеру, лавочника и его супруги на прогулке.
Картер спокойно слушала, что предстоит делать и кивала.
Только в самом конце актриса поинтересовалась лениво:
- Мистер Хаарт, ну а как же…?
Детектив протянул обычную плату за такие услуги.
- Мистер Хаарт, дело говорите, отлагааательств не терпит…Мне нужно купить кое-что из парижских аромааатов, и новые перчатки. Вы видели леди в таких перчатках?
Пегги ласково погладила ладонь «супруга» слегка изношенными на пальцах правой руки зелеными мягкими перчатками.
Харт подумал, и добавил еще. Женщина может узнать от женщины больше, тем паче такая расторопная, как Пегги.
- Побудь  там не больше четверти часа. Кажется мне, эта Грейнджер совсем не дура. Осмотрись, найди черный ход, и попробуй выйти через него незаметно. Можно ли выскользнуть так, чтоб модистка, находясь в лавке, не заметила исчезновения человека? Не заперт ли он?  Посмотри на Грейнджер, что она такое, по-твоему, болтлива ли с посетителями, и о чем. Буду тебя ждать на Бёрд-стрит.
Харт взял кэб.
- Тебе надо переодеться, однако, времени мало, Пегги. Чрезвычайно мало времени. Куда поедем?
Он доставил актрису поближе к тому волшебному местечку, где ей предстояло превратиться в настоящую леди.
Харт успел еще купить рыбы, заехать домой, и обсудить Мэри – Энн ужин, потом направился на  Бёрд-стрит.

Пегги выкатилась буквально ему под ноги с черного хода лавки Грейнджер, красная от смущения, в сбитой на бок шляпке. На руках у нее были новые перчатки в тон наряда, а сама актриса благоухала по-французски. Не обманула.

- Ох, мистер Харт, ну и штучка эта ваша Грейнджер, скажу я Вам! Черный-то ход я нашла, сумела заговорить хозяйке зубы, или она притворилась, я теперь уж и не в уверенности, откровенно скажу. Ну и штучка! Как ваши молодцы в Ярде обыскивают, так она на меня смотрела. Говорила еле-еле. Ничего путного узнать не пришлось. Я была рада, что ускользнула оттуда в целости. Такая и придушит, чего доброго, если дорогу ей перейти.

Харт в удивлении воззрился на шипящую Пегги. За все время знакомства она выказывала такое беспокойство все два раза: один раз когда уличный воришка стащил только что полученные от Харта монеты, прямо на глазах. Другой – когда по просьбе Харта пошла разведать в один дом, и нашла там труп хозяина.
На Бёрд-стрит детектив сперва оттащил ее в темную нишу неподалеку от выхода из лавки, потом они быстро пересели в кэб, а Пегги все шипела.

Харт высадил ее на людной улице, облегченно вздохнул и потер виски. Он велел ехать не спеша, круговым путем, на Джеймс стрит.
Детектив не стал более скрываться. Остановился перед входом в лавку, осмотрел улицу, убедился в своих первоначальных мыслях – исчезнуть Сара Блэкберри, выйдя из своего роскошного экипажа, могла лишь только провалившись сквозь землю, но слуги утверждали, что в дверь она, все-таки вошла.
Вошел и детектив.
Через довольно короткое время он вышел, с выражением свирепости в лице и затаенной мстительности во взгляде. Теперь-то Уильям понял на своем опыте, почему Пегги так себя вела.
Внутри детектива Уильяма Харта все кипело. Ему необходимо было поделиться с кем-то впечатлениями, да хоть с и Говардсом.
Дома ждала томленая под соусом рыба, но Харту прежде нужна была добрая порция выпивки.
Отыскал ли газетчик что-нибудь стоящее?
Харт, всегда неторопливый, на сей раз шагом довольно скорым, направился к заведению Добса.
Часы со слегка надтреснутым стеклом, на цепочке, показывали, что ко времени он успеет.
Детектив не терпел опаздывать.
[nick]Уильям Харт[/nick][status]детектив[/status][icon]http://s8.uploads.ru/D2sHk.jpg[/icon]
[sign]Здесь есть только один профессиональный сыщик!©[/sign]

Отредактировано Алан Найт (2018-12-18 19:15:26)

+3

10

Уже сидя на мягком, затянутым кожей, сиденье экипажа, Эдвард с удовольствием отметил для себя, что сегодня, несмотря ни на что, очень хороший день. Для июля было не слишком жарко, хотя солнце и светило во всю, но большие пышные облака отбрасывали приятные тени. И люди, явно привлеченные не только делами, но и хорошей погодой, высыпали на улицы. Если в деловой части города то и дело попадались навстречу кэбу то телеги с впряженными в них полуживыми ишаками, то экипажи, не слишком соблюдавшие правила передвижения по улицам, то когда возница выехал на Пикадилли движение упорядочилось, хоть и не стало менее интенсивным. По этой одной из главных магистралей города неспешно в разных направлениях катили и кареты с гербами, и модные ландо, из которых доносился веселый смех и мелькали со всех сторон яркие шляпки модных фасонов. Красные мундиры офицеров и черные костюмы деловых людей расходились в разные стороны на тротуаре, изредка обмениваясь поклонами. Впрочем, и здесь, среди этой чистой публики мелькали люди второго сорта, на которых тут не обращаешь особо внимание, если только не приглядываться, как это делал в течении этой четверти часа Говардс, пока его экипаж прокладывал дорогу в самую фешенебельную часть Лондона.
Пикадилли же, которая напрямую примыкала к Парк-Лейн, так же изобиловала шикарными зданиями. Вот стоят особняки Ротшильдов, которым здесь удалось приобрести несколько земельных участков и в простонародье это часть улицы так и называли Ротшильд-роу. Старая почтовая станция, превратившаяся в довольно приличный отель Хэтчетта, возле которого в этот момент как раз остановился почтовый дилижанс и расторопные лакеи уже начали откреплять багаж, пока пассажиры, смеясь и охая, разминали затекшие от длительного сидения члены.
А вот и показались любимые Говардсом книжные лавки Стоклейда и Хотчардса, которые всегда изобиловали литературными новинками, но при необходимости там можно было раздобыть и некие редкие манускрипты. В тот же миг Эдвард подумал не заглянуть ли к ним на обратном пути из особняка, но тотчас же отмел эту мысль – сегодня его ожидают лишь труды праведные и ни секунды удовольствия.*
Когда же кэб свернула на Парк-Лейн, этот многовековой эквивалент богатства и знатности, Говардс уже приготовился к скорому труду, продумывая что и как он станет спрашивать. Целью его визита не была встреча с самим скорбящим родителем. Он намеревался разговаривать лишь с горничной, да и то – не преступая своих полномочий, исключительно о драгоценностях ее хозяйки.
Блэкберри-хаус выделялся на этой улице своим видом, как бы подчеркивая, что древность рода значит много больше новомодных веяний, которым поддавались многие владельцы особняков на Парк-Лейн, перестраивая свои дома в угоду новым архитектурным направлениям. К примеру, Дорчестр Хаус, выстроенный два года назад, с его невероятной лестницей. Только вот дом лорда Дугласа не менял своего облика с начала XVIII столетия, когда по проекту самого Кристофера Рена** он появился на этой улице. Да, обитатели этих мест ценили свою историю и никто по своей воле не покидал их, только если в черном траурном катафалке.
Поднявшись по ступеням парадного подъезда, Эдвард потянул на себя металлическую скобу звонка и тут же с противоположной стороны двери раздался, подобный церковному набату, звук колокола. Дверь отворилась почти тотчас же и лакей в парадной ливрее сообщил, что хозяева нынче не принимают. Пришлось тогда Говардсу воспользоваться впервые своим волшебным пропускным листком, увидев который лакей и вправду изменил своё решение и впустил журналиста в холл. Вообще-то, по правде сказать, Эдварду в жизни бы не удалось, как журналисту и простому смертному, попасть в обиталище человека, подобного Дугласу Блэкберри, но иногда обстоятельства складываются в причудливый пасьянс. Оглядываясь, пока лакей удалился вызвать мисс Смит, мужчина с некоторым ехидством отметил, что как строг и величествен снаружи этот особняк, так вычурен и безвкусен он изнутри. Богатства, накопленные столетиями, уже в холле выплескивались на посетителя. С потолка угрожающей массой свисали завитки золоченой лепнины, на стенах висели восточные ковры, а по углам тускло мерцали доспехи (возможно, предков). Тут же пристроился старый комод эпохи Людовика XIV, явно вышедшей из мастерской Анри-Шарля Буля, но утративший свое значение для парадных залов и теперь выселенный в переднюю. И, наверное, единственное, что сохранилось от задумки эстета-Рена, была мраморная лестницы строгих пропорция и роскошный мраморный пол, плиты которого сейчас и топтал своими недостойными стопами мистер Говардс.
Не прошло и пары минут, как лакей вернулся в сопровождении бледной молодой женщины, которой оказалась та самая горничная – Рэйчел Смит. Она сделала неловки книксен, выдавая свое волнение, как-то слишком торопливо пробормотала приветствие и предложила Говардсу следовать за ней в маленькую чайную комнату, где разрешалось отдыхать прислуги. Там журналист провел наедине с этой девушкой не более десяти минут и вышел с весьма довольной улыбкой на лице, словно кот, успевший полакомиться сливками.
Дальше его путь лежал на Амбераль стрит, где в довольно просторном здании под вывеской с золочеными буквами находился ювелирный дом и мастерская мистера Голдсмита. В главном зале были покупатели и приказчики, занятые демонстрацией своих сокровищ какое-то время заставили Говардса ждать. Впрочем, пока он не спешил. Он разглядывал витрины, где всеми возможными цветами мерцали драгоценные камни, блестело золото и отдельно, как невероятная редкость – стояла витрина с украшениями весьма простыми, сероватого цвета, но почему-то выделенные отдельно.
- Это наша гордость, сэр. Уникальные изделия из алюминия!*** Просто сенсация, в этом году мы были представлены в Париже на Всемирной выставке с ними. Но и цена, как вы понимаете, уникальная, - чуть понизив голос, обратился к журналисту один из приказчиков, тихо материализовавшихся в это время у него за спиной, - Желаете взглянуть?
- Нет, не в этот раз. Мне нужно поговорить с мистером Голдсмито-старшим. Это чрезвычайной важности дело по поручению лорда Дугласа Блэкберри.
Служащий растворился так же тихо, как и появился до этого, а через мгновение перед Говардсом стоял мужчина средних лет, с золотым пенсне на носу и белых нарукавниках, надетых поверх отличного, тонкой шерсти костюма.
- Прошу меня простить за столь несуразный вид. Работал за верстаком. Моим подмастерьям невозможно поручить ни одного серьезного дела! Оболтусы! До сих пор не могут отличить лощатник от бобошника, а уж о конфарниках и говорить не приходиться! А уж когда я прошу подать мне тот или иной из штихелей они и вовсе принимают мои слова за ругательства! – Эдвард вежливо улыбался, хотя сейчас был вполне солидарен с учениками этого господина, - И это при живом сыне! Что и говорить, коммерсант от Бога, он получил руки от обезьяны, да простят меня эти милые животные.
И внезапно умолкнув, мистер Голдсмит уставился, выжидающе глядя, на Эдварда. Чего он от него ждал – сочувствия ли его горю или же просто хотел узнать цель визита, угадать Эдвард не мог, но предпочел перейти сразу ко второму.
Очень кратко и особо напирая на конфиденциальность информации, которую он сейчас озвучивал, Говардс пересказал историю леди Блэкберри. А затем, извлек свой блокнот и положил перед ювелиром на прилавок.
- Я бы и не стал вас беспокоить, если бы мне срочно не потребовалась помощь в расшифровке вот этих данных. Горничная леди сообщила мне, какие украшения были на хозяйке, а также выяснилось, что и из шкатулки на трюмо пропали все украшения. Но вот сложно искать их по такому описанию, - и пододвинув блокнот к ювелиру, он предложил тому в этом убедиться самому.
«Такое миленькое колечко, с тремя розовыми камушками и брошка, у которой вот так и вот эдак идут витушки по бокам с зелеными камнями, а еще три пары серег, те что леди надевала на балы к Эсмитам, Фолеттам и Томпкинсам…» - прочел первые строки ювелир и громко хмыкнул
Через час времени весьма довольный и немного, совсем немного, озадаченный Эдвард продолжил свой путь в направлении не столь фешенебельной части города.

*перечисленные здания и фамилии являются реальными и присутствуют в географии Пикадилли.
**сэр Кристофер Рен - английский архитектор и математик, который перестроил центральную часть Лондона после великого пожара.
«в своих произведениях Рен держался предпочтительно римского стиля, строго соблюдая правила Палладио, но применяя их с холодным расчетом ученого техника». Брокгауз и Ефрон.
***алюминий в 19 веке был жутко редкий и дорогой металл. В качестве ювелирного сырья его стали использовать как раз 1855 году и первые изделия из него были показаны в Париже на Международной выставке, что началась в мае 1855 года

+3

11

- Мне нужно выпить, - без обиняков заявил Харт, когда они уже сидели друг против друга с Говардсом в заведении Добса.
- Мне нужно выпить, прах побери эту фурию, - пробормотал Уильям еще раз, и, как бы утвердившись в мысли окончательно,  осушил хорошую порцию горячительного.

Детектив про себя признал, что несправедлив к газетчику, но ничего тому не сказал. Гордыня – тяжкий грех, а Говардсу и так сегодня от комиссара досталось фанфар искушающих.
И все же по сравнению с этой Грейнджер…
Харт не стал ждать особенных приглашений и начал свой рассказ, довольно неохотно, но со стремлением поскорее покончить с этим. Собственно говоря, рассказывать особенно было нечего.
Он затем намеревался послушать отчет своего компаньона.
- Итак, мистер Говардс, я побывал в лавке Мэделин Грейнджер (о Пегги он предпочел умолчать). Представьте себе стройную жгучую брюнетку не первой юности, а годам к тридцати. С пронзительным взглядом, и острым языком. На мои откровенные вопросы она не ответила ничего, против того, что уже известно. Я довольно сурово спросил, как так могло случиться, чтобы она не заметила исчезновение клиентки. Она ответила, что леди Блэкберри  срочно понадобилось отлучиться в дамскую комнату. С той поры ее никто не видел, но Грейнджер, насмешливо на меня глядя, предложила проверить комнату, нет ли там тайного подземного хода.
Далее модистка выставила меня вон, заявив, что через 10 минут здесь будут граф N-ский с супругой, и ей нужно проветрить лавку. Проветрить лавку!
Он перевел дух, и продолжил. По правде говоря, ему сейчас было не так уж важно, слушает ли его Говардс.
- У нее французский акцент. Еле заметная картавость. Грейнджер – по отцу она англичанка, или по мужу. Если и были у нее в роду французы, то…может быть мать…
Харт говорил все тише, и как будто сам с собой.
Принесли еще выпивку.
Харт, будучи уже спокойнее, и даже не без некоторой веселости, сделал глоток, и заявил:
- Эта женщина пожалеет, что связалась с Уильямом Хартом.
[nick]Уильям Харт[/nick][status]детектив[/status][icon]http://s8.uploads.ru/D2sHk.jpg[/icon]
[sign]Здесь есть только один профессиональный сыщик!©[/sign]

Отредактировано Алан Найт (2018-12-20 22:24:04)

+4

12

«А настроение этого Харта, черт побери, с утра не улучшилось!» - подумал Говардс, усаживаясь на стул напротив компаньона и вешая свою шляпу на спинку стула. Он даже невольно вынул из кармана часы, чтобы убедиться, что не его опоздание могло быть причиной недовольства детектива. Но те десять минут, на которые сдвинулась минутная стрелка от назначенного с утра времени, вряд ли могли считаться такой уж большой провинностью.
К столику подошел официант и Эдвард, который в отличии от Харта так до дома сегодня и не добрался, а следовательно – с утра ничего не ел, собрался было заказать хорошую порцию ребрышек и маринованных яиц, когда его собеседник произнес свою первую и весьма красноречивую фразу. Поэтому, изменив свое решение, он попросил принести пинту эля и приготовился выслушать все, что готов был рассказать ему детектив. По всему выходило, что день у того не слишком задался.
- Да, сдается мне, что злить вас не стоит, мистер Харт, - с ироничным смешком, Говардс сделал большой глоток эля, а после полез в карман сюртука и извлек от туда свою записную книжку, - Что же, возможно я могу вас немного взбодрить. Вот это, - и он вынул из блокнота сложенный в четыре раза двойной лист бумаги, - список украшений леди, которые я получил от ювелира. Завтра мистер Голдсмит обещал прислать исполненные со всеми деталями эскизы этих вещей, но и без этого описание оказалось исчерпывающим. Как мне сообщила горничная, которая напугана до смерти уж от того ли, что ей грозит кара за недогляд или же она что-то знает, кто знает?! Так вот, как сказала мисс Смит и потом подтвердил сам мистер Голдсмит, у леди при себе было драгоценностей больше, чем требуется для выхода в свет. Общая их стоимость чуть меньше двадцати пяти тысяч! – выдержав пазу, чтобы полицейский вполне оценил важность пропажи, он продолжил, - Мистер Голдсмит любезно предоставил мне и имена своих коллег разной степени честности, которым могли бы принести подобные украшения на продажу. За сегодня я посетил с дюжину лавок старьевщиков и всяческих ломбардов и в тринадцатом по счету мне повезло. Это и в правду везение, так как их в городе через чур много. И вот что мне удалось узнать. Вчера вечером к некому Комансу заявился молодой человек и принес «тетушкино наследство» - номер пять, восемь и девять в списке ювелира – роскошный аметистовый гарнитур в золоте старой оправы.
Эдвард откинулся на спинку стула и недовольно повел подбородком.
- На этом, в сущности, хорошие новости и кончаются. Молодой человек не назвался, вещи не продал, а лишь просил их оценить и вернуться не обещался. Выглядел он вполне достойно, а внешность по описанию Команса – самая заурядная. Единственное что он заметил, это темно-лиловое родимое пятно, которое выглядывало из-за воротника. Такое, знаете ли, большое, как географическая карта, - и помолчав несколько секунд, добавил, - Все-таки, сдается мне, девушка поддалась любовной лихорадке и сбежала с кавалером. И хорошо еще то, что они пока еще в Лондоне. Но избавившись от этих безделок можно и в Новый свет податься.

+4

13

В ведении Гектора Огилви находились две палаты в госпитале Королевского колледжа, общее количество больных в которых порой достигало полусотни. Сейчас ситуация осложнялась тем, что в Ламбете вспыхнула локальная эпидемия холеры, и хотя холерных больных в госпиталь не принимали, - это было бессмысленно, учитывая скоротечность болезни, - риск, что эпидемия начнется и в стенах больницы, оставался по-прежнему высоким. Впрочем, госпиталь был рассадником других  смертельно опасных болезней, стремительно уносивших пациентов в могилу: гангрена, рожа, сепсис и пиемия пожирали прооперированных больных столь жадно и в таких невообразимых количествах, что порой Огилви казалось, что он и его коллеги – мясники, разделывающие туши на бойне, чтобы отправить их на пиршественный стол Смерти. Нынешним утром во время обхода он с унынием обнаружил, что за минувшую ночь от гангрены скончались двое его пациентов, - пятидесятилетний камещик, которого он оперировал после того, как бедняга попал под колеса кэба и был доставлен в больницу с раздробленным бедром, и работница спичечной фабрики, которой отсекло кисть руки машиной, распиливавшей древесину на тонкие щепы. Состояние еще полудюжины пациентов также не вселяло надежды на благополучный исход. Осмотрев больных и дав указания младшему персоналу насчет перевязок и прочих манипуляций, хирург в самом скверном состоянии духа отправился в операционную, чтобы провести мастэктомию – операцию, увидев которую, некоторые студенты-медики отказывались продолжать обучение. К счастью,  он уговорил пациентку на использование эфира, или янки-доджа, как называли этот анестетик британские хирурги, посему не боялся оглохнуть от ее истошных криков и мог позволить себе роскошь не слишком торопиться. После операции, не сняв заляпанного кровью фартука и наспех обтерев руки тряпкой, он  спустился вниз, в анатомический  театр, соседствовавший с моргом, все еще размышляя о превратностях хирургии и пытаясь утешить себя тем, что у его коллег показатели послеоперационной смертности были еще выше.
Задолго до того, как он достиг двери, ведущей в царство Аида, нос его почувствовал запах, который на жаргоне медиков назывался «старой доброй больничной вонью». В сущности, в палатах пахло ненамного лучше, но здесь запах  разложения и смерти был настолько густым и тяжелым, что забивал собой каждую складочку его больничного сюртука и проникал в кожные поры. Перед дверью морга Огилви остановился и вытащил из кармана крошечную баночку с мазью, изготовленной аптекарем по его собственному рецепту. Он всегда держал ее при себе вовсе не для собственных нужд, а для того, чтобы поделиться спасительным составом с теми, кого нелегкая занесла в морг в качестве свидетелей или праздных зевак.
- Что новенького, господа? – поприветствовал он двух мужчин, стоявших по обе стороны продолговатого каменного стола, по бокам которого были проделаны  желобки для стока крови.
Один из мужчин был его ассистентом, второй, в форме констебля Столичной полиции, был ему не знаком, и, судя по зеленоватому оттенку лица, приближался к тому, чтобы  хлопнуться в обморок. Огилви открыл баночку и протянул ее констеблю:
- Помажьте над верхней губой: иногда помогает.
Констебль послушно выполнил указание и вернул баночку Огилви:
- Спасибо, доктор. Честно говоря, у меня завтрак так и просится наружу. Меня с той самой минуты, как я ее нашел, мутит не переставая. Я ее во время ночного дежурства из Темзы вытащил и сюда доставил вместе с констеблем Симпсоном, а с утра, значит, суперинтендант приказал мне снова сюда явиться...
- Обращайтесь ко мне просто: «мистер Огилви», - поправил констебля хирург, жестом приказывая ему на время прервать рассказ и с любопытством поглядывая на тело, чьи очертания выступали из-под грязной простыни, которой оно было накрыто. Ошибка констебля его позабавила: по отношению к хирургам не использовали обращение «доктор», поскольку они считались всего одной ступенькой выше аптекарей, и многие не имели универститетского образования, главным образом  перенимая нелегкое ремесло у опытных наставников в учебных госпиталях, одним из которых являлся госпиталь Королевского колледжа.

Подойдя к диссекционному столу, хирург откинул простыню, услышав за спиной сдавленный всхлип констебля. От лица жертвы мало что осталось: даже беглый взгляд позволял удостовериться в том, что над ним потрудились не рыбы и не бродячие собаки, а чья-то безжалостная рука, вооруженная тяжелым тупым предметом, превратившим его в бесформенное месиво из осколков костей, зубов и плоти. Однако волосы, обрамлявшие эту ужасную посмертную маску, - густые и длинные, свивавшиеся в тугие  медно-рыжие спирали, оставляли возможность для опознания, хотя и были испачканы запекшейся кровью и грязью, в которой Огилви распознал речной ил, перемешанный с береговым песком. Таким же ярким  был и треугольник волос внизу живота. Кожные покровы молодой женщины были того молочного  оттенка, который свойственен рыжеволосым. Огилви подал знак ассистенту, и они вдвоем приподняли уже полностью окоченевшее тело и повернули его на бок и увидели жуткий узор из трупных пятен, указывавший на то, что сразу после смерти жертва какое-то время лежала на спине.
- Вы сказали, что вытащили ее из Темзы, констебль? – обратился Огилви к стражу порядка, едва державшемуся на ногах от вони, пропитавшей каждый уголок морга, и отталкивающего вида трупа. – Эта дама не похожа на утопленницу, хотя, разумеется, я окончательно смогу в этом убедиться, произведя вскрытие. Когда вы ее нашли, она лежала на берегу лицом вверх, так?
Констебль  расширившимися глазами смотрел на обнаженное женское тело, из чего Огилви заключил, что до этого момента он видел его лишь полностью одетым. Натянув простыню на труп, он в свою очередь воззрился на констебля, ожидая ответа.
- Точно так, сэр, - промямлил констебль. – Она в зарослях лежала, только ноги в воде. И рядом еще женский ботинок валялся, я его сюда принес, хотя не знаю, её это обувка или нет. А второй так и не нашли: видно, волной смыло. Она еще теплая была, когда я на нее наткнулся, - упавшим голосом заключил он. – Приди я раньше, - может успел бы того душегуба схватить...
Огилви положил руку на плечо рослого констебля больше для того, чтобы физически поддержать, если тому  вдруг откажут последние силы.
- Вы выполнили свой долг, не укоряйте себя напрасно. В котором часу вы обнаружили тело?
- В половине одиннадцатого вечера... примерно.
Огилви кивнул, размышляя и уже начиная строить некоторые гитотезы, касавшиеся времени смерти и прочих сопутствующих ей обстоятельств, но ничего не высказал вслух.
- Думаю, что вы можете вернуться к своим прямым обязанностям, констебль. Все выводы, к которым я приду в результате вскрытия, будут изложены в письменном отчете. Кстати, а где одежда дамы?
- Одежду я сложил на стуле,- всю до последней ниточки, - вмешался ассистент. – Правда, платье и корсет разрезать пришлось: к тому времени, как я за нее взялся, она уж окоченела.
- Что ж, прекрасно! Подайте мне пилу, и приступим.
Услышав слово «пила», констебль ринулся к двери, забыв попрощаться
Огилви и его ассистент переглянулись, пряча улыбки, но быстро обрели подобающую случаю серьезность как только ассистент снова откинул простыню с объекта их исследования.

+4

14

- Что вы, мисс! У меня денег на доктора совсем нет, - вздохнула миссис Вуд. – Я ведь и говорю вам о том, что мистер Вуд совсем нас без денег оставил. А сам опять ушел…
Голос прачки дрогнул, в нем явно слышались слезы и отчаянье. Но храбрая женщина сдержала свои эмоции, стерпела и только глубоко, порывисто вздохнула, с силой стискивая шаль руками с загрубевшей кожей.
Элизабет сидела и смотрела на эту шаль: старую, застиранную, но все же очень аккуратную. Было видно, что о шаль берегут, заботятся. Ну а как иначе, если несчастная миссис Вуд не знает на что детей кормить: какие уж тут обновки! Одна шаль на всю жизнь. И платье на миссис Вуд было уже давно не ново, но зато – чистое, заштопанное.
Элизабет вздохнула и перевела взгляд на чашку, стоящую перед ней. Простая чашка, с отколотым краешком и тонкой трещинкой, пробежавшей по боку. По идее в чашке был налит чай, но на самом деле этот напиток едва ли имел право претендовать на подобное название: просто горячая вода с листьями, которые уже заваривали много-много раз. И после каждой заварки их собирали, тщательно высушивали и трепетно хранили в небольшой банке, которую открывали лишь когда приходили гости.
Это был праздничный напиток.
Праздничный.
От таких мыслей у Элизабет начинала болеть голова, а в душе рождалась грусть. Впрочем, настроение ее всегда портилось, когда она посещала миссис Вуд – знакомую и, по совместительству, прачку, которая стирала ее белье. Ведь это была несчастная, забитая жизнью и мужем женщина с пятью ребятишками. Она старалась, трудилась изо всех сил, но едва могла прокормиться своих детей. Еще и муж, пьяница, денег больше пропивал, чем приносил в дом. И миссис Вуд вынуждена была крутиться днем и ночью, выполняя заказы. Лицо ее покраснело от пара, а кожа рук была покрыта цыпками из-за постоянного контакта с щелочью. Но она была доброй, хорошей женщиной.
Но очень несчастной.
А вчера ее еще и мистер Вуд избил, поэтому теперь чуть ли не половина лица прачки была синей – так сильной приложил ее супруг. Она же даже не могла позвать доктора, чтобы он осмотрел ее.
- Я вам вперед за стирку заплачу, - сообщила Элизабет, допивая чай и поднимаясь. – А на днях зайду проведать вас. Но если вам худо станет, то вы ко мне Джейсона присылайте, он мальчик смышленый и знает где я живу. 
Девушка оставила на столе деньги и с тяжелым сердцем вышла из комнаты, где жила семья. Это был не очень старый, но крайне запущенный дом, но Элизабет, спускаясь по скрипучей лестнице, которая ходила под ней ходуном, будто не замечала этого. Все мысли ее были обращены к несчастной миссис Вуд.
Вот зачем, зачем выходить замуж?! Ради чего сочетаться браком, а потом страдать! Нет, определенно: все мужчины, едва только обзаведутся женами, начинают вести себя просто отвратительно! Уж лучше до самой смерти оставаться старой девой, но зато быть счастливой и быть самой себе хозяйкой.
Элизабет так задумалась, что, выйдя на улицу, не достаточно внимательно смотрела по сторонам. Зато на нее глазели все вокруг. Мужчины при этом неодобрительно покачивали головами, а женщины, пусть и не все, брезгливо поджимали губы. А как иначе: ведь девушка носила блумерсы – этот смелый, яркий и прогрессивный наряд! И как носила: гордо подняв голову, будучи полностью уверена в себе и своих поступках!
Она прошла мимо домов, где жила беднота, где над головами висело сохнущее белье, а на улице бегали ребятишки в обносках, повернула в небольшой переулок, прошла еще немного и вышла на улицу уже чуть более благополучную. Но, впрочем, благополучие ее было не так уж идеально, потому что не прошло и минуты, как на одежду Элизабет полетели брызги: какая-то женщина, выйдя на крыльцо, выплеснула из ведра грязную воду, оставшуюся после уборки. 
- Осторожнее! – воскликнула Элизабет, будто одним махом проснувшись. Быть может голос ее при этом прозвучал не слишком приветливо, но тяжелые мысли никак не давали ей покоя. – Вы же испортите мне одежду.
Женщина, отставив ведро в сторону, горделиво выпрямилась и чуть откинула голову назад. Руки она уперла в боки и с презрением окинула Элизабет взглядом.
- Ну-ка, ну-ка, поговори мне тут! Ишь, вырядилась! Стыдоба! Панталоны одни нацепила и щеголяет, ууу! – женщина презрительно скривилась и деловито отдернула передник. – У юбки-то подол так короток, что даже колен не закрывает! Да тебя целиком окатить надо! Иди ты отсюда, у нас тут улица приличная и всяким таким вот всяким…
Здесь последовала выразительная пауза и не менее выразительный взгляд.
- … не место!! Ваша сестра в других местах собирается!
И тут Элизабет вспыхнула: ее наряд многим не был по душе, но чтобы сравнить ее с дамами, не обременными моральными принципами? Вынужденными торговать последним, что у них осталось? Нет уж,!
-  Прошу прощения, но вы не имеете никакого права так говорить, - жарко возразила девушка. – Вы сейчас при всех клевещете на меня и порочите мое доброе имя!
- Да какое у тебя имя-то?! – еще пуще взвилась женщина и спустилась с крыльца. – Ты на себя-то посмотри: и мать и отца опозорила! Постыдилась бы!
- Мне стыдиться нечего! – тут же ответила Элизабет. – Но даже если вам не нравится мой наряд, то это совершенно не повод…
-  Эээ! Да ты лучше рот-то свой не открывай!..
Вокруг уже начала собираться любопытствующая толпа, слышались смешки и едкие комментарии.

+4

15

Во время вскрытия Огилви монотонным и лишенным всяких эмоций голосом сообщал ассистенту о своих наблюдениях, которые тот прилежно записывал, чтобы затем составить на их основании полный отчет для полиции. Утопление как причину смерти Огилви сразу же отмел, однако то, что казалось очевидным – смерть от множественных ударов тяжелым предметом по голове и лицу, - стало далеко не столь очевидным, когда он обнаружил небольшую серповидную отметину на шее жертвы. Кроме того, сгустки крови в гортани и трахее, перелом подъязычной кости и эмфиматозность легких указывали на истиную причину смерти – удушение. Огилви задумался о том, для чего убийце понадобилось так жестоко уродовать лицо уже мертвой женщины и почему он попросту не утопил труп, набив карманы камнями? Огилви попытался представить себе картину происшедшего: в сгущающихся сумерках по бечевнику медленно идет парочка. Женщина явно не подозревает о том, что задумал ее спутник, она расслаблена, возможно, даже счастлива от этой вечерней прогулки, - хирург мог это предполагать, поскольку не обнаружил под ногтями жертвы никаких следов того, что она сопротивлялась убийце, а значит, нападение было молниеносным и абсолютно неожиданным. Отсутствие ярко выраженной странгуляционной борозды на шее жертвы указывало на то, что убийца не мудрствовал лукаво и задушил жертву голыми руками, не воспользовавшись удавкой, после чего раздробил и изуродовал ей лицо каким-то тяжелым предметом – возможно, найденным в зарослях камнем, - чтобы затруднить или сделать невозможным опознание. В желудке жертвы хирург обнаружил остатки ужина, который, если отвлечься от отталкивающих обстоятельств, мог показаться роскошным – и методично перечислил ассистенту наименования блюд, которые жертва употребила незадолго до смерти. Но самое страшное открытие поджидало его в конце. Услышав о нем, ассистент поднял голову от своих записей и пробормотал, с состраданием глядя на женское тело, над которым надругались дважды – сначала убийца, затем вынужденный делать вскрытие хирург:
- Бедняжка! Ну, теперь хотя бы ясен мотив, - полицейские будут рады...
- Радости мало, - мрачно ответил Огилви, опуская обе руки в большую чашу с водой, сдобренной лимонными корками, чтобы вымыть руки и избавиться от запаха смерти. – Мистер Коллинз, я закончил и ненадолго вас покину. Подготовьте все в анатомическом театре для предстоящего шоу. Начало в четыре часа пополудни.
Сняв хирургический фартук и сменив больничный сюртук на тот, в котором он пришел в госпиталь, Огилви покинул чертоги смерти и направился в сторону гораздо более оживленной Клементс-лейн, в надежде где-нибудь наскоро перекусить и заодно проведать бедную швею, пятилетний сын которой медленно, но верно  выздоравливал от кори под его наблюдением, за которое он не брал ни пенни, поскольку швея была сестрой сержанта, которого он не сумел спасти от последствий тяжелого ранения в то время, когда был в Крыму. Но жестокое убийство никак не хотело покидать его мысли. Почему убийца не избавился от трупа, а оставил его в зарослях, прекрасно зная, что берег реки днем и ночью патрулируют констебли, а кроме них гуляют влюбленные парочки? И опять же: опознать жертву, лицо которой он так зверски изуродовал, можно было по цвету волос и одежде, - неужели убийца не подумал об этой возможности? Разумеется, его мог кто-то спугнуть, и он сбежал, оставив труп на берегу, однако это казалось Огилви маловероятным: детали говорили о том, что убийство было хладнокровно спланировано и лишь замаскировано под приступ неконтролируемой ярости или безумия.
Подходя к дому, в котором жил его маленький пациент, Огилви увидел толпу и несколько умерил шаг, поскольку от лондонской толпы ничего хорошего ждать не приходилось. Впрочем, пока что он слышал лишь визгливые женские крики и решил, что стал свидетелем очередной ссоры, которая, впрочем, неизменно переходила в мордобой. «Ни минуты покоя!» - мысленно посетовал хирург, приготовившись к тому, что придется разнимать двух сцепившихся кухарок или прачек, не поделивших любовника или говяжью ногу, а затем и накладывать швы на их боевые раны. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что мишенью народного гнева стала молодая и довольно миловидная дама, одетая не так, как полагалось одеваться женщине. Если бы хирурга спросили, что он думает о блумерсах, он бы честно ответил, что считает эту одежду в высшей степени удобной, гигиеничной и практичной, - в таких же шароварах, правда полностью закрытых длинным темным бурнусом, ходили восточные женщины, которых он встречал в Турции. Однако носить их в Лондоне было опасно, что и доказывало происходящее на Клементс-стрит. Огилви огляделся и в нескольких ярдах от толпы увидел констебля, который спешил к месту перебранки, чтобы восстановить порядок на улице. Появление стража порядка осложняло дело: Огилви был уверен, что тот арестует молодую даму в штанах за то, что она публично оскорбляет и подрывает моральные устои общества. Если бы обладательница блумерсов была немолодой и некрасивой, хирург оставил бы ее на милость констебля, однако дама была достаточно юной и привлекательной, чтобы он счел уместным вмешаться. Пробившись сквозь преграду из  потных тел, закутанных в дырявые шали, Огилви оказался в эпицентре событий.
- Мэри! – сказал он, беря девушку за руку. – Я с ног сбился, тебя разыскивая. Дядя ненадолго пришел в себя и приказал всем родственникам собраться у его постели, чтобы объявить свою последнюю волю. Ты же не хочешь лишиться своей части наследства?
Вовремя подоспевший констебль внимательно выслушал его тираду, оценил внешний вид, обратив особое внимание на докторский чемоданчик, и громко произнес:
- Всем разойтись! Ишь, расшумелись! Мое почтение, сэр. Не будете ли вы так любезны увести леди,  а то эти сороки весь Вестминстер переполошат.

+5

16

С тех пор как Элизабет одела блумерсы в первый раз, она постоянно сталкивалась с неодобрением со стороны окружающих. И, признаться честно, в первое время это было очень тяжело.
Девушка до сих пор помнила как бешено стучало сердце в ее груди, когда она одевала собственноручно сшитые блумерсы (обращаться с таким заказом к шее было просто стыдно) и крепко накрепко затягивала тесемки на талии и шнурки на лодыжках. Как одевала сверху юбку до колен и как долго стояла перед зеркалом, разглядывая собственное отражение. Ей очень нравилось то, что она видела. Так смело, современно, модно – и так похоже на Амелию! Но Элизабет еще не менее получаса расхаживала по комнате, набираясь решимости сделать шаг за порог и предстать на суд общественности. Она мысленно приводила себе множество доводов «за», но внутри все равно жили нерешительность и страх. В итоге девушка поняла: или она, без долгих размышлений, выйдет на улицу, или ей придется спрятать блумерсы в самый темный угол бельевого шкафа и забыть об этом навсегда. Но как тогда она сможет писать Амелии? Ведь это будет самое настоящее предательство их общего дела!
И тогда Элизабет, не чувствуя ног, просто пошла вперед.
Первые дни были тяжелее всего. Она ловила на себе недоуменные и недовольные взгляды и ей хотелось как можно скорее спрятаться под надежную защиту длинной юбки. Но Элизабет поднимала голову и заставляла себя как можно чаще бывать среди людей. Постепенно душа ее успокоилась. Она привыкла к взглядам и ворчанию, что иногда неслось ей вслед. Привыкла, что ее могут арестовать и препроводить в участок. Главное всегда оставаться леди, всегда быть уверенной в себе, спокойной и вежливой. Нужно вести себя достойно, чтобы окружающие уважали тебя. 
Лишь к оскорблениям, подобным тем, что высказала только что шумная и скандальная женщина, оскорблениям столь явным и неприкрытым, Элизабет никак не могла привыкнуть. Это было ужасно несправедливо! В чем здесь неприличное поведение? Откуда в этом смелом наряде распутство? Девушка понимала, что следует просто проигнорировать скандал, молча развернуться и уйти прочь, но слова так и рвались с губ и сдержаться было очень сложно. 
Элизабет нахмурилась, собираясь вежливо и тактично объяснить свою позицию окружающим, как вдруг ее кто-то схватил за руку. Девушка дернулась и повернулась к наглецу, сурово глядя на него.
Какая еще Мэри? Какой дядюшка?
Но Элизабет вовремя прикусила язычок: признаться сейчас в том, что она незнакома с этим мужчиной, означало привлечь к себе внимание констебеля, который, конечно, отведет ее в участок. Пожалуй что следовало воспользоваться ситуацией и попытаться выкрутиться с минимальными потерями. Но что значит – увести? Будто она вещь или животное какое, что не способно мыслить самостоятельно. Впрочем, разве не так думают о женщинах мужчины? Разве не из-за этого она носит блумерсы?
- Я и сама могу уйти! – ответила Элизабет констебелю, в который раз с гордостью вскидывая голову. – Вы что не слышали: меня ждет дядя!
Недовольство понемногу сходило на нет, как и волнение. И толпа вокруг, осознав, что самое интересное уже закончилось, начала рабредаться, громко обсуждая произошедшее и посмеиваясь. Скандальная женщина, громыхая ведром, ушла в дом, с шумом хлопнув дверью. Ушел и констебель, бросив на возмутительницу спокойствия еще один недовольный взгляд.
- А вас я прошу немедленно меня отпустить, - строго произнесла Элизабет, едва они остались с незнакомцем вдвоем. – Как вы смеете столь бесцеремонно хватать меня за руки!

+4

17

Толпа так быстро разошлась, что Огилви мысленно поздравил Столичную полицию с тем, какое благотворное влияние ее констебли оказывали на горожан. Он также отметил, что возмутительница спокойствия, из-за которой и начался весь этот сыр-бор, все-таки приняла его руку помощи, хотя вслух и возмутилась присутствием таковой на ее предплечье. В жизни Огилви не было ничего особенно веселого и приятного, кроме пары кружек пива, выпитых в пабе, и морального удовлетворения, которое посещало его всякий раз, когда какой-нибудь из его  пациентов неожиданно выздоравливал, поэтому неожиданно завязавшееся знакомство с хорошенькой девушкой, обладавшей к тому же независимым характером, очень его взбодрило и настроило  на решительный лад. Хирург посмотрел на закопченные окна дома, куда лежал его собственный путь, но решил, что поскольку его маленький пациент уже идет на поправку, не будет большого греха в том, если он проведает его позже.
- Прошу прощения, это вынужденная мера, - извинился хирург, но руку незнакомки не отпустил, увлекая ее в сторону от места злополучного столкновения с кровожадными поборницами морали. –  Гектор Огилви, хирург госпиталя Королевского колледжа к вашим услугам. Позвольте выразить восхищение вашей смелостью: разгуливать по Лондону в таком наряде и без сопровождения небезопасно. Моя совесть будет чиста только в том случае, если я доведу вас до цели вашей прогулки, избавив вас от очередных оскорблений и от пристального внимания полиции. Провести ночь в участке в обществе закоренелых пьяниц и дам известного поведения – не самый лучший выбор для юной леди.
Хирург наконец разжал пальцы, железной хваткой сжимавшие локоток девушки и произнес с таким видом, как будто его только что осенила замечательная идея:
- Впрочем, если вы никуда не торопитесь, у вас есть возможность расширить свой кругозор и получить новые, незабывамые впечатления. В четыре пополудни я буду проводить показательную операцию в анатомическом театре госпиталя. Вход – два шиллинга, но дамы в сопровождении джентльменов допускаются бесплатно.
Огилви лгал: входной билет на анатомическое шоу дамам обходился столько же, сколько и джентльменам, но ему очень не хотелось отпускать девушку, а взгляды у нее, вне всякого сомнения, были самые прогрессивные, и он надеялся, что они вкупе с естественным женским любопытством заставят её принять его предложение.
Мимо них продефилировали  две дамы, платья которых лишь создавали видимость принадлежности к среднему классу: нарядные и довольно чистые, но явно сшитые по готовой мерке. Наметанным глазом Огилви сразу же распознал в них проституток – еще достаточно свежих и не потрепанных образом жизни, который они для себя избрали. Любопытные сорочьи взгляды, которыми служительницы Венеры окинули его спутницу, были сопровождены громким фырканьем и смешками. Внезапно одна из девушек остановилась и воскликнула, обращаясь к Огилви:
- Ну надо же! Доктор Огилви! Давненько мы вас не видели у мадам Обри. Я- Нэнси Голд, помните меня?
Огилви сообразил, что девушка, назвавшая себя Нэнси, - одна из его пациенток, которых он пользовал, проводя регулярные медицинские осмотры в заведении мадам Обри на Чёрч-стрит в Сохо. Но поскольку главным объектом его врачебного внимания были отнюдь не лица, он с большим трудом вспомнил эту полногрудую и розовощекую шатенку.
- Передавайте поклон мадам Обри, - улыбнулся хирург, не страдавший избытком ханжества и испытывавший вполне понятную благодарность к мадам, которая оплачивала его профессиональные услуги гораздо более щедро, чем госпиталь Королевского колледжа.
- Всенепременно, док! – хихикнула Нэнси, фамильярно толкнув в бок свою товарку, призывая ее присоединиться к веселью. – Хорошенькая у вас подружка! Вот только надо бы ей костюмчик сменить. Или она из тех, кто мальчиков в театре играет?
- Всего хорошего, мисс Голд, - сказал Огилви, торопясь избавить свою спутницу от навязчивого внимания Нэнси. – И будьте осторожны: неподалеку находится констебль.
- А мы просто погулять вышли! – с вызовом откликнулась Нэнси. – Погулять и зайти во французскую кондитерскую, - правда, Молли?
- Пойдем, Нэн, не то все пирожные раскупят, - потянула ее за руку Молли, и обе девицы удалились, не преминув на прощание одарить спутницу Огилви высокомерными и насмешливыми взглядами.
Хирург обернулся к спутнице, которая, к его удивлению, не сбежала*, воспользовавшись тем, что его на несколько мгновений отвлек разговор со случайной встречной:
- Клятва Гиппократа священна, и связанный ею врач лечит всех без разбора, неважно, кто его пациентка: герцогиня или проститутка. Уверен, что вы, благодаря широте ваших взглядов, испытываете к этим заблудшим созданиям такое же сострадание, как и я.

технический офф

*Надеюсь, что не сбежала, но если все-таки сбежала, я отредактирую пост )

+6

18

- Да отпустите же меня! – приказала Элизабет, которой совсем не нравилось, что незнакомый мужчина столь нагло хватает ее за руки да еще и тащит куда-то за собой. – И больше никогда не смейте так поступать! Вы слышите?!
Возможно, следовало поблагодарить незнакомца, но он вел себя довольно нагло и благодарности явно не заслуживал. К тому же девушка еще слишком хорошо помнила как выглядят синяки на лице миссис Вуд и в душе винила в этом все мужское общество, не делая никаких скидок на статус. Пусть рядом будет хоть лорд, хоть обыкновенный доктор, но все мужчины одинаковы, в каждом из них заложено желание обладать женщиной, в которой они видят лишь добычу.
Элизабет показательно смахнула невидимую пыль с рукавов, когда мистер Огилви все же соизволил отпустить ее.
- Вы преувеличиваете: мне никто и ничто не угрожает, поскольку я не делаю ничего дурного, - девушка не знала как еще отвязаться от столь навязчивого внимания мужчины, но следующие слова хирурга заставили ее вспыхнуть от негодования.
Значит женщина – это лишь приложение к мужчине? Поэтому, значит, в его присутствии она может войти в анатомический театр бесплатно? Как грубо, как бесцеремонно, как унизительно!
Впрочем, говоря откровенно, Элизабет давно хотела посетить анатомический театр и посмотреть на «представление». Ведь прежде чем выбрать стезю писателя, она серьезно думала о том, чтобы стать медицинской сестрой и помогать людям. Но больной отец, за которым требовался уход и рядом с которым нужно было постоянно находиться, лишил ее такой возможности. И гораздо проще было заниматься переводами и написанием небольших статей сидя в соседней с больным комнате. Элизабет никогда не жалела о упущенной возможности, никогда не роптала на судьбу, и она искреннее восторгалась мисс Найтингейл и ее сестрами милосердия. И в душе у нее еще жил интерес к этой увлекательной профессии.
Но все это перекрывала наглость мистера Огилви!
- Благодарю вас, но я вполне могу сама за себя заплатить, - голос Элизабет звучал чуть более высокомерно, чем она сама хотела. Пришлось немного смягчиться, напомнив самой себе, что этот господин все же только что спас ее от ареста – вещь не смертельная, но, что тут говорить, совсем неприятная.
Сказать еще что либо не представилось возможности: появились две знакомые мистера Огилви, что буквально обжигали Элизабет своими насмешливыми взглядами и высокомерными высказываниями. Девушка, чуть откинув голову назад, смотрела на них спокойно и решительно, быть может чуть скептически. А вот пусть не думают, что их мнение волнует Элизабет! Мало ли кто насмехался над ней! Тем более дамы подобной профессии.
Конечно, девушка старалась никого не осуждать. Но все же дамы легкого поведения – не самая достойная компания для незамужней девушки из приличной семьи. Разумеется, Элизабет не чуралась несчастных женщин, вынужденных зарабатывать подобным образом себе на кусок хлеба, но очень уж высокомерно вели себя именно эти две особы. Смотрели на нее так, будто она сделала нечто неподобающее.
Нет, ну подумать только!
- Мистер… Огилви, я смотрю вы испытываете к этим дамам отнюдь не только сострадание. Но это, конечно, не мое дело с кем и где вы проводите время, - отчеканила Элизабет, расставляя все по своим местам. Она отлично знала, что даже респектабельные мужчины любят проводить время в компании женщин, не обремененных моральными принципами. Знала и про обязательные медицинские осмотры. Но ей было совершенно все равно какова степень знакомства хирурга и дам, спешащих за пирожными.
И – «подружка»? «Мальчиков играет»? Это, определенно, было нечто новое! Элизабет поджала губы и покачала головой.
- И, возвращаясь к вашему вопросу: если вы не передумали, я могла бы составить вам компанию и прогуляться до анатомического театра. Далеко ли отсюда он расположен?
И только сейчас девушка вспомнила, что так и не представилась и это было довольно невежливо.
- Элизабет Стоун, - она чуть склонила голову, но взгляд не опустила, а продолжала прямо и открыто смотреть на хирурга.

+5

19

Услышав фамилию, Огилви подумал о том, насколько она подходит к характеру ее носительницы*
Мисс Стоун явно была не робкого десятка и умела постоять за себя. И взгляд у нее был открытый и прямой, пронзающий собеседника точно так же, как хорошо закаленные наконечники стрел восставших йоменов когда-то пронзали  кожаные нагрудники королевских солдат.
- Рад нашему знакомству, мисс, - искренне ответил хирург, поскольку девушка заинтересовала его, хотя это был и не тот интерес, какой он испытывал к хорошенькой дочке аптекаря Барлоу или фланирующим по Хеймаркету красоткам. - Неужели вы не знаете, где находится госпиталь Королевского колледжа? Это же буквально на соседней улице! Раньше там был работный дом, где бедняки умирали без надлежащей медицинской  помощи, а теперь  на его месте стоит больница, в которой точно такие же бедняки умирают под присмотром врачей. Медицина и благотворительность идут рука об руку, сударыня: чтобы попасть на лечение в госпиталь, если дело не касается острого случая или травмы, больной должен заручиться поддержкой одного из попечителей больницы, который напишет ему рекомендательное письмо и впоследствии оплатит лечение, а добиться этого труднее, чем достать луну с неба. Так что мой вам совет: никогда не болейте! Впрочем, вид у вас цветущий, если вы не сочтете мои слова за дерзость. И единственное, чего я опасаюсь - это того, что ваши розовые щечки побледнеют от вида окровавленных хирургических ножей и разверстой раны. Но операция продлится недолго:  без ложной скромности скажу, что меня называют самым быстрым ножом в Лондоне после мистера Листона, а он, к вашему сведению, способен ампутировать ногу всего за тридцать секунд.
Огилви трещал, как попугай, и разливался соловьем, пытаясь разбудить в мисс Стоун интерес к хирургии в целом и к себе, как ее верному слуге, в частности. Он даже забыл о том, что собирался наскоро перекусить в каком-нибудь заведении и пребывал в полной уверенности, что в его распоряжении пропасть времени до начала анатомического шоу, поскольку несколько раз бросал взгляд на часы, вытаскивая их из жилетного кармана.  Громкий удар церковного колокола оповестил о наступлении очередной половины часа и заставил его замолчать и свериться со своим репетиром, стрелки которого показывали ровно три пополудни, и Огилви с ужасом понял, что его часы остановились, а до того момента, как ему надобно было появиться на анатомической сцене и поразить зрителей блеском своего таланта, осталось не более получаса, а ему еще надо было дойти до госпиталя, устроить мисс Стоун поудобнее и поближе к сцене где-нибудь в третьем ряду, сразу за спинами больничных служащих, которые должны были оказывать ему помощь во время операции, но перед рядами, оккупированными студентами-медиками и праздными зеваками, которые имели дурную привычку шумно переговариваться, курить и отпускать громкие шуточки в адрес пациента, распростертого на длинном деревянном столе и привязанного к нему за руки и за ноги кожаными ремнями. А еще надо было переодеться в больничный сюртук , снова надеть фартук в кровавых пятнах и разводах и проверить остроту хирургических ножей.
- Давайте поторопимся, мисс Стоун, - иначе опоздаем к началу операции. Мой старый репетир впервые меня подвел. Вам опоздать можно, а мне нет, поэтому позвольте мне снова взять вас под руку.
Огилви сжал локоть девушки и быстро зашагал в сторону Португальской улицы, вынуждая ее ускорить шаг, чтобы поспевать за ним.

*Стоун (англ) - камень.

+6

20

- Конечно, мистер Огилви, я знаю где он расположен, - фыркнула Элизабет. - Но надо же мне было как-то поддерживать разговор с вами. Видите сколько вы сразу наговорили, мне и слово вставить было некуда! И, главное, не забыли упомянуть собственные заслуги.
Девушка насмешливо прищурилась. Даже если ее слова прозвучали дерзко, то мистер Огилви, определенно, заслужил их. Как и любой другой мужчина, что смеет сомневаться в силе духа, присущем всем женщинам.
О, каждая женщина, если не сильнее мужчины морально, то и не слабее – уж точно. Но мужчины не позволяют своим женам, дочерям и матерям развиваться, узнавать нечто новое, заниматься полезными делами, что способны укрепить и тело и ум. Мужчины заставляют женщин чувствовать себя слабыми и никчемными, заставляют их считать себя глупыми и неспособными ни на что более сложное, чем составление нового рецепта праздничного пирога.
И уж тем более женщина может выдержать вид крови и облик болезненного человека. Ей самой приходилось переживать скорбные времена.
- Не переживайте за меня, я справлюсь с тем, что мне предстоит увидеть.
Мисс Стоун хотела было добавить еще пару фраз про скорость, с которой будет проведена ампутация, но тут мистер Огилви совершил ужасный поступок: схватил ее за локоть и потащил вперед. Растерявшись, Элизабет сделала несколько шагов вперед, но тут же упрямо вонзила каблучки туфель в зазоры между камнями и отклонилась назад, останавливая своего незваного кавалера.
- Не позволю! Немедленно отпустите меня! – прошипела девушка, размахиваясь и ударяя наглеца сумочкой. – Что за дерзость! Если я ношу блумерсы, то это не значит, что я – одна из этих ваших знакомых и что вы можете обращаться со мной так же!
Элизабет, не чувствуя ни капли вины, еще раз ударила хирурга сумочкой. Выходило, конечно, не очень красиво, но и район, в котором они находились, был не самым презентабельным, поэтому тыкать в них пальцами и глазеть удивленно никто не будет. Здесь скандалы посочнее да повкуснее подавай. Хотя, женщина в блумерсах и события, что ее окружают, везде вызывают нездоровый интерес.
Но, и в самом деле, каково это: хватать приличную девушку за локти в людном месте! Конечно, если бы место было безлюдное, то этот поступок был бы так же неприемлем. Но очень не хотелось, чтобы одна из вездесущих любопытных соседок, оказавшаяся здесь случайно по какому-нибудь делу, заметила ее с незнакомцем в столь неоднозначной ситуации, а потом начала сплетни разносить. Достаточно и того, что про ее наряды говорят.
Элизабет наконец освободила свою руку, чувствуя себя при этом как генерал, что одержал победу в значимой битве.
- Если вы, без моего на то позволения, еще раз посмеете коснуться меня, то я тут же уйду! – сообщила девушка. Впрочем, в ее планы не входило мешать мистеру Огилви или как-то вредить ему, поэтому мисс Стоун тут же сделала несколько торопливых шагов вперед. При этом она чуть приподняла верхнюю губу и сморщила нос, глядя на хирурга решительно, но с легкой насмешкой. – А теперь скорее: я не хочу, чтобы вы опоздали и недовольная публика освистала вас!
Элизабет, как ни в чем не бывало, торопливо, чуть ли не переходя на бег, зашагала в указанную раньше сторону. Вот еще одно неоспоримое преимущество блумерсов: они не мешают делать такой шаг, какой удобно, в отличие от юбок, которые так и норовят запутаться в ногах в самых неподходящий момент. 

Оффтоп: мистер Огилви, если вы меня все же не отпустили, то концовку я перепишу:)

Отредактировано Элизабет Стоун (2019-01-04 21:40:04)

+4

21

Случалось, что Гектора Огилви били: в детстве его порол отец-аптекарь, в юности, уже получая первые профессиональные навыки под крылом дяди-хирурга, он частенько встревал в драки  в пабах по причине своего взрывного характера, а однажды его подстерег в темном переулке на задах госпиталя муж одной из госпитальных сиделок, - пропойца-каменщик, которому под влиянием винных паров пришла в голову блестящая мысль, что его толстую, неопрятную и склонную к выпивке жену обхаживает молодой и подающий надежды хирург.  Таким образом Огилви был знаком с розгами, кулаками и пустыми бутылками из-под джина (оружием большинства лондонских бузотеров), но впервые его избили дамской сумочкой. Ошеломленный вспышкой негодования юной леди, он некоторое время простоял столбом, потирая запястье, оцарапанное металлическим замочком сумки, и глядя вслед разгневанной валькирии, - одновременно возмущаясь и восхищаясь ее поступком. Наконец он спохватился и поспешил следом за ней, пытаясь попасть в такт перестуку ее каблучков. Ко входу, ведущему в анатомический театр они подошли одновременно, но Огилви первым взялся за ручку массивной двери и потянул ее на себя.
- Леди – моя гостья, - сухо и решительно оповестил он служителя, собиравшего дань со зрителей, пришедших полюбоваться на то, как их несчастных собратьев будет кромсать безжалостный нож хирурга.
Служитель склонил седую голову в знак понимания:
- Зал сегодня битком, сэр: яблоку некуда упасть, а таких денежных сборов не было со Сретенья, но  я сейчас принесу из морга дополнительный стул для леди.
- Принесите, Мерри. - согласился Огилви и повернулся к своей спутнице:
- Мисс Стоун, прошу меня извинить: времени в обрез. Препоручаю вас заботам мистера Мерри, который усадит вас в самом удобном месте. А я должен переодеться и приcтупить к операции. Пожалуйста, не уходите, когда все закончится: мне хотелось бы узнать ваше мнение об увиденном.
Поклонившись, он устремился по боковому коридору в служебную каморку, успев мельком увидеть скамьи и ряды дополнительных стульев, занятых  зрителями и окутанных табачным дымом, а также услышать гул голосов, свидетельствовавших о нетерпении аудитории. Скидывая с себя уличное платье и поспешно натягивая заскорузлый от крови больничный сюртук, а поверх него – еще более устрашающий хирургический фартук, Огилви слышал громкий голос своего ассистента, призывавший зрителей к порядку и анонсировавший предстоящее шоу:
- Леди и джентльмены! Прошу тишины! - Засим последовало громкое постукивание по деревянному хирургическому столу, после которого в зале установилась относительная тишина. – Сегодня вы станете свидетелями триумфа современной хирургии: мистер Огилви, которого  многие из вас прекрасно знают,  удалит два зуба мудрости...
Зал взорвался возмущенными криками: зрители негодовали, что им за их кровные предлагают такое незамысловатое зрелище. Ассистент снова постучал по столу и продолжил:
- Это не все, леди и джентльмены: кроме удаления зубов вам предстоит увидеть  ампутацию ноги и  новейший способ удаления мочевого камня без помощи скальпеля! Кроме того, вы сможете сравнить три вида наркоза и сделать собственные выводы об эффективности каждого. Поприветствуйте мистера Огилви – хирурга, которым гордится госпиталь Королевского колледжа, и который произвел тысячи операций на полях Крымской кампании, спасая жизни наших доблестных солдат!
Огилви вытащил из кармана сюртука фляжку, отвинтил крышку и сделал добрый глоток бренди, после чего спрятал фляжку обратно и вышел в зал, освещенный тускловатым дневным светом, лившимся из большого люка в потолке. Его выход ознаменовался жидкими аплодисментами и улюлюканьем завсегдатаев анатомического театра: многих из них он знал и в лицо, и по именам. Молча поклонившись публике, Огилви встал у хирургического стола, на котором уже лежал доставленный ассистентами пациент со сломанной ногой, и открыл ящик с хирургическими инструментами, стоявший на приставном столике. Вытащив из него хирургический нож, он проверил его остроту на ногте большого пальца, удовлетворенно кивнул и  обратился к зрителям:
- Мистер Хилл получил закрытый перелом ноги, упав с лестницы в собственном доме. Обычные методы лечения не дали результатов и у больного началась гангрена. В таких случаях ампутация неизбежна. Чтобы удалить конечность, мне придется произвести серию надрезов дабы получить доступ к бедренной кости, а затем отпилить ее на два дюйма выше колена, после чего мои ассистенты наложат лигатуры на  одиннадцать рассеченных кровеносных сосудов. Роберт Листон в лучшие свои времена проводил такую операцию за тридцать секунд, сегодня я надеюсь превзойти его достижение. Джентльмены, у которых при себе часы, могут засечь время!
По его знаку два дюжих санитара дали пациенту выпить полный стакан бренди, а затем перевернули его на бок, обнажив ягодицы, и один из них медленно ввел в задний проход страдальца толстую сигару.** Манипуляция сопровождалась объяснениями ассистента хирурга:
- Никотин расслабляет мышцы, успокаивает и частично обезболивает пациента. Но я перестал курить сигары, джентльмены: никогда не знаешь, где они побывали, прежде чем оказаться у тебя во рту.
Несколько курильщиков из числа зрителей поспешно бросили свои тлеющие сигары на пол и затоптали их каблуками. Курильщики трубок разразились злорадным смехом.
Огилви сжал ногу пациента выше предполагаемого разреза стальными пальцами (этот способ он позаимствовал у великого Листона, обладавшего недюжинной силой и использовавшего свою мускульную силу вместо жгута) и взмахнул ампутационным ножом. Санитары дружно навалились на Хилла, удерживая его от конвульсивных движений. Когда пришла  очередь хирургической пилы, от  напряжения на лбу Огилви вздулись жилы, он обливался холодным потом, но ни один мускул на его лице не дрогнул: казалось, он не слышал ни душераздирающих воплей Хилла, ни аплодисментов, которыми взорвался зал, когда ампутированная конечность упала в ящик с опилками.
- Сорок пять секунд, док! – крикнул кто-то из зевак. – Придется вам еще набить руку, чтобы натянуть нос мистеру Листону**!
Несмотря на постигшее его разочарование, Огилви ничем его не выдал. Пока его ассистенты промокали губками струившуюся кровь и накладывали лигатуры, он оглядывал зал. Элизабет Стоун сидела в первом ряду***, но он лишь скользнул по ней мимолетным взглядом, не желая подвергать свои нервы очередному испытанию, которое могло бы обрушиться на него, если бы он увидел на лице девушки отвращение, адресованное его мясницким ухваткам.
- Леди и джентльмены! – снова раздался голос его главного ассистента. – Следующая манипуляция ставит своей целью раздробление и удаление камня из мочевого пузыря пациента! На этот раз в качестве наркоза будет использована настойка опиума в количестве ста капель.
Очередная жертва заняла место мистера Хилла. Ассистент поднес ко рту больного чашку с раствором опиума и дал ему выпить. Огилви приступил к разъяснениям:
- Мочекаменная болезнь – одна из самых мучительных. До сих пор удаление камней было связано с рассечением прямой кишки и промежности, - исключительно болезненными и опасными для жизни манипуляциями, к которым были вынуждены прибегать хирурги, чтобы добраться до камня в мочевом пузыре. Но благодаря усилиям наших французских коллег в лице барона Эртелупа и месье Сивиаля, теперь больные могут быть избавлены от  кровотечения и внутренних травм. Камни можно дробить, господа, а затем извлекать их обломки наружу через мочеиспускательный канал! И однако, большинство хирургов по-прежнему избегают проводить подобную манипуляцию, полагаясь на скальпель и живучесть пациента. Я лично наблюдал несколько операций дробления, проведенных месье Сивиалем в Париже, а после возвращения в Лондон сам провел две дюжины подобных, которые закончились полным выздоровлением пациентов!
Огилви намеренно затягивал свою речь, чтобы дать опиуму подействовать.
- При помощи катетера и зонда я осмотрел мистера Троллопа и обнаружил в его мочевом пузыре крупный камень, причинявший ему невыразимые мучения, который я и раздроблю вот этим инструментом, называемым перкутером. Но прежде мне придется наполнить его мочевой пузырь водой.
Огилви продемонстрировал затаившей дыхание публике гениальное изобретение барона Эртелупа, усовершенствованное Жаном Сивиалем, и приступил к делу. Опиум, несомненно, оказал свое благотворное воздействие на пациента, однако тот несколько раз громко вскрикивал и протяжно стонал в то время как хирург дробил перкутероv камень, а затем извлекал его осколки наружи при помощи большого катетера.
Когда очередной акт медицинского спектакля подошел к концу, Огилви ненадолго присел на стул, поскольку силы его были на исходе: духота и неумолчный шум, царившие в зале, выводили его из себя. К счастью, оставалась самая простая часть шоу: удаление зубов. Двух пациентов усадили в кресла боком к публике и ассистент объявил, что одному из них будет удален зуб обычным способом, а другому при помощи предварительной эфиризации. Эфир был открыт уже лет десять назад, но консервативные медики и пугливые пациенты все еще неохотно прибегали к его помощи, поскольку его прием сопровождался крайне неприятными побочными эффектами. Огилви встал со своего стула и взял в руки щипцы. Удаление  зуба мудрости прошло без сучка без задоринки, если не считать того, что руки пациента пришлось привязать к подлокотникам кресла, и он кричал так же, как и мистер Хилл, которому ампутировали ногу. Второму дали подышать эфиром  через стеклянную маску, резиновой трубкой прикрепленную к похожему на кальян аппарату, и когда он потерял сознание, Огилви наложил щипцы и в полной тишине извлек гнилой зуб. Пациент даже не пошевелился, а когда спустя некоторое время открыл глаза, посмотрел на хирурга и сварливо поинтересовался, долго ли ему еще ждать, когда его избавят от гнилушки во рту.
- Джентльмены! – возопил ассистент, воздев руки к потолку, -  Вы видели удивительное действие эфира! В следующий раз мистер Огилви продемонстрирует вам еще более удивительное действие хлороформа! А сейчас, когда вы прозрели, приглашаю добровольцев воспользоваться плодами науки и избавиться от гнилых зубов без боли и за символическую плату!

* Задокументированная практика обезболивания, можете прочитать о ней в книге Юргена Торвальда «Век хирургии»
** На самом деле Листон умер в 1847 году, но зритель мог этого и не знать
*** Согласовано с мисс Стоун

+6

22

Элизабет все же не испытывала никаких угрызений совести из-за того, что ударила мистер Огилви. Он позволил себе вольность, несмотря на ее просьбы избежать этого, за что и поплатился. И так должно быть с каждым мужчиной, что имеет наглость пренебрегать мнением добропорядочной женщины! Обиделся ли хирург? Что ж, если он решит пренебречь их дальнейшим знакомством, то мисс Стоун плакать не станет и все равно посетит анатомический театр, раз уж оказалась рядом так вовремя.
Но мужчина, хотя голос его был довольно сух, позаботился о том, чтобы ей нашли место в зале. Судя по всему, выходило так, что ее случайный знакомый действительно был тем, за кого себя выдавал. А ведь Элизабет отчасти сомневалась в этом. Ну, мало ли кто может представиться хирургом, лелея свои черные планы в отношении молоденькой и хорошенькой (уж как есть!) леди. Обманет, а потом заманит под видом "посетить представление" в какую-нибудь подворотню! Что поделать: были и такие случаи, приходилось Элизабет утешать несчастных. А полиции и дела нет!
Но мистер Огилви прошел все проверки: несмотря на то, что схватил ее за руку, и несмотря на свои знакомства с дамами не обремененными моральными принципами, он был вежлив и учтив. Он помог ей и точно указал где расположен анатомический театр, когда мисс Стоун сделала вид, что не знает этого. А теперь и служитель его признал.
Девушка улыбнулась своим мыслям, чувствуя, что доверие к знакомому чуть возросло.
- Хорошо. И… мистер Огилви! - крикнула Элизабет на прощание, хотя хирург уже спешил прочь. - Если вы не сердитесь на меня, то и я прощаю вас!
Вернулся служитель со стулом, который повел девушку через аудиторию. Несмотря на то, что все с явным нетерпением ждали представления, женщина в блумерсах, да еще и одна, вызвала среди мужчин шепоток и смешки. Элизабет сделала вид, будто ничего не замечает, а своих соседей одарила вежливой и спокойной улыбкой.
- Благодарю вас, мистер Мерри, - сказала она, когда служитель поставил стул в первом ряду. - И я бы хотела заплатить сколько положено за вход.
Мисс Стоун уже достала маленький кошелек, расшитый ей самой цветами, и вопросительно посмотрела на служителя.
- Что вы, мисс, - неторопливо и обстоятельно покачал тот головой. - Мистер Огилви сказал, что вы - его гостья.
Элизабет с досадой вздохнула и все же сунула небольшое вознаграждение в ладонь мистера Мерри.
- Тогда это вам за хлопоты. Вы нашли мне самое удобное место.
Началось представление, за ходом которого Элизабет наблюдала ни разу не отвернувшись и не покраснев от смущения. Ей не было страшно и не было противно, и не потребовались нюхательные соли, которых, впрочем, у нее с собой и не было. И она сидела так близко, что могла видеть все подробности.
Мистер Огилви был, судя по всему, местной знаменитостью. Вот как! А она его сумочкой отлупила. Но сейчас хирург действовал воистину виртуозно. Нож в его руках словно ожил. Это была песня, но без слов, это была музыка, но без нот. Это было одно из тех действий, что способно завораживать своей суровой и бескомпромиссной красотой, своей необходимой, целительной жестокостью.
В помещении было душно, пахло сигарами, кровью и болезнью, но мисс Стоун не обращала на это внимания. Подобные представления были не только поучительны для студентов, но они заставляли взглянуть на жизнь немного под другим углом, почувствовать себя живой, здоровой. Хотя процесс выдергивания зубов, неожиданно, заставил поежиться - зубная боль была более насущна обычным людям, чем отрезание ног. А вот действие эфира впечатлило Элизабет, которая подумала о том, что это ведь просто замечательно: уснуть и не терпеть мучительную боль и не испытывать жуткого страха. Замечательное изобретение!

+4

23

- Вот! Я у стены, а вы станьте так! - Жаркое, не слишком свежее дыхание мистера Калхоуна обожгло Лотти щеку и девушка торопливо отступила в сторону: туда, куда направила её мужская рука. Место было знакомым: Шарлотта побывала здесь уже дважды и каждый раз все с тем же спутником. Вряд ли кто-то из друзей мистера Калхоуна мог бы догадаться о том, какой именно интерес заставлял его посещать анатомический театр. Вряд ли кто-то мог представить, какие странные желания и потребности гнездились в уме и сердце этого представительного и солидного мужчины, едва перешагнувшего сорокалетний рубеж. А Лотти знала. Но даже она, повидавшая на своем веку много причуд и прихотей была удивлена, когда однажды возникший на пороге её жилища мистер Калхоун, краснея и запинаясь, поведал ей о своей сокровенной фантазии. "Видите ли, душечка, ради Бога, не подумайте ничего плохого... Но это зрелище... Животная ипостась... Зверь, что таится в каждом из нас... Зов крови, крик жертвы... В сущности, это же такой пустяк... Все, что мне требуется, это всего лишь ваше присутствие. Я заплачу. Я очень хорошо заплачу. "
Последняя фраза решила для Лотти все. Да и в самом деле, кто бы на её месте отказался от настолько легких денег? Постоять рядом с мужчиной, наблюдая за тем, как он сам доводит себя до пика, возбужденный стенаниями очередной жертвы коновала и за это получить столько, сколько иным её товаркам не заработать и за неделю? Нет, такой шанс упускать было нельзя. Вот и теперь, заняв место в последнем ряду, отгородив мистера Калхоуна от прочей публики своими пышными юбками, Лотти напоминала себе о том, что ради достойной оплаты можно и перетерпеть несколько минут в этой душной юдоли человеческих страданий.
Раздался зычный мужской голос, анонсируя грядущее действо и Лотти, привстав на носки, вытянула шею, пытаясь рассмотреть из-за спин впереди стоящих, говорившего. Увидела она немного: небольшой рост, да плотный ряд спин позволил заметить ей только край операционного стола и шляпы тех, кто сидел на передних рядах - им, не обременённым подобно мистеру Калхоуну, постыдными желаниями, не было нужды таиться сзади. Впрочем, Лотти им не завидовала. Девушка не понимала, как можно добровольно согласиться созерцать чьи-то мучения. И хотя она знала, что здесь совершаются благие дела, но наблюдать за чужими страданиями было тяжело.
В зале появился хирург, через минуту - его несчастный пациент. Лотти опустила взгляд, позволяя своим мыслям унести её куда-нибудь подальше от этого места, вот только мысли девушки тоже были далеки от приятных. Вновь, уже в который раз за прошедшие несколько дней, она подумала о Лили - единственной своей подруге, с которой было пережито столь многое, что рассказов об этом многом точно хватило бы на тысячу и одну ночь. Лили и Лотти - две пташки в золоченой клетке мадам Бошан. Вот только первая упорхнула, оставив вторую в полной неизвестности. Шарлотта слишком хорошо знала и Лондон и его обитателей, чтобы понимать: с подругой случилось что-то плохое. Иначе Лили непременно дала бы о себе знать. Но что же именно с ней произошло? Неужели самое страшное? Неужто её Лили лежит сейчас где-нибудь на дне Темзы с перерезанным горлом?! Думать о таком было мучительно страшно. Но что же делать? Где и как искать пропавшую подругу?
Дикий вопль заставил Лотти очнуться. Она вздрогнула, сжалась, желая о том, что довольное гиканье толпы не может заглушить криков и визгов оперируемого. Рядом, на ухо, натужно запыхтел мистер Калхоун. Лотти покосилась на мужчину: его бледное еще минуту назад лицо стремительно краснело, на лбу проступили бисерины пота, желтые, по крысиному крупные зубы, прикусили нижнюю губу.
- Лихо он! Видел, а? Вжик - и нету! - Стоявший впереди парень хлопнул своего соседа по плечу.
- А то! Еще бы! Небось набил руку на покойничках. Их сюда со всего Лондона свозят. Успевай только пилить.
Лотти замерла на месте. Вот он - ответ! Если самые страшные из её опасений верны, то где же ещё искать Лили, как не  в морге? Девушка снова привстала на носки,  стараясь рассмотреть хирурга, уже занятого другим, стенающим от боли пациентом, но тут её дернули за рукав.
- На меня! Смотрите на меня! - Надсадный, отданный хриплым шепотом приказ Калхоуна вынудил Лотти опомниться. Она тут же улыбнулась, распахнула глаза, поворачиваясь к своему кавалеру, внутренне кляня его по чём зря. К счастью, разрядка наступила быстро. Калхоун, добившись того, чего хотел, тут уже утратил интерес и к происходящему, и к самой Лотти. Торопливо, почти пренебрежительно, он сунул ей в руку монеты, оперся на стену, прикрыл глаза, дожидаясь момента, когда можно будет уйти. Шарлотта ждала того же. Нервно перебирая оборки платья, она переживала о том, как бы не упустить  мистера Огилви, решала, как лучше обратиться к нему со своей просьбой и старалась не думать о том, что будет, если её страхи окажутся оправданными.
Наконец представление закончилось. Толпа зрителей потянулась к выходу, грозясь увлечь за собой и Лотти. Девушка решительно двинулась вперед, пробиваясь к первым рядам. Она добралась до деревянной перегородки, опоясывающей зал, на мгновение остановилась, потом, заметив хирурга, прошла через дверцы.
- Мистер Огилви! - Опасаясь, что хирург не услышит её за общим шумом и уйдет, Лотти подошла к нему вплотную. - Мистер Огилви! Простите, не могли бы вы мне помочь? Это касается моей подруги.
[icon]http://funkyimg.com/i/2PVic.png[/icon]

Отредактировано Лотти Лоу (2019-01-13 14:54:27)

+6

24

Сделав свой последний глоток, Говард вытащил часы, открыл крышку и после короткого взгляда на циферблат, на лице его вдруг появилась досада, как у человека, вспомнившего о важном деле, которое выполнить, видимо, не удастся. А все дело в том, что ему через четверть часа нужно было быть в Королевском госпитале, но теперь он навряд ли успеет, а если даже и поторопиться, то попадет лишь на самый конец анатомического шоу. Вздохнув и скривив губы от недовольства, он мысленно послал проклятие леди Блэкберри и ее родителю, потому как только из-за них двоих весь его день сегодня пошел кувырком.
И даже то, что его собственный редактор передал его – будто вещь, честное слово, какую-то – в полное распоряжение полиции, вовсе не освобождало его от задания, которое тот же мистер Делани дал ему неделю назад. Английское общество до сих пор было слишком предубеждено против новых мер, что использую врачи. Старые доктора-консерваторы, которые пользуют господ из высшего общества или имеют обширную частную практику, часто осуждают молодых и чрезмерно ретивых докторишек за их вечные поиски чего-то нового. Зачем открывать новые лекарства и выдумывать сложные аппараты, когда клистир может вылечить как запор, так и меланхолию, которая, как известно, и является следствием первого?! И вот уже несколько лет в ученом сообществе не утихают споры о том, что есть анестезия – вред или польза. После того, как доктор Сноу применил эфир при родах у Её Королевского Величества, эта мера стала распространяться в медицинской практике, но все же, разные слухи и предубеждения господствовали как среди потенциальных пациентов, так и среди врачей.
И вот, берясь писать эту статью, Эдвард всесторонне изучил вопрос и даже получил согласия доктора Сноу о короткой встрече в конце будущей недели. Но главной его целью было описать воочию виденный эффект от анестезии, а для этого он хотел побывать сегодня на шоу доктора Огилви и, возможно, даже порасспрашивать того о его собственных достижениях и малых открытиях, а так же, если доктор позволит, узнать ощущения его пациентов.
И вот все это летело теперь в Тартар благодаря женской глупости и недальновидности ее родителя. Сжав посильнее губы, чтобы не выругаться вслух, он вернул часы в карман и взглянул на Харта, который, похоже, был сейчас полностью поглощен мыслями о деле.
- Слушайте, детектив, если я вам больше не нужен, я пойду? Дело в том, что мне позарез надо попасть к четырем в Королевский госпиталь. Конечно, скорее всего я опоздаю, но ведь могу и успеть. Там сегодня превеселенькое шоу даются – использование анестезии. А может вы хотите взглянуть тоже, приглашаю!

+6

25

Выпустив пар, и пропустив хорошую порцию горячительного разом, Уильям Харт пришел в себя. Он уже не так мрачно смотрел на произошедшее сегодня. Мстительная мысль поквитаться с Грейнджер грела его душу.
Человеком он был набожным, но как-то по-своему. Уильям верил, что справедливость небесная настигает негодяев всех мастей руками человеческими. Для того и пошел он в Скотланд-Ярд, что чувствовал в себе призвание искоренять зло, не боясь замарать руки. Служба приучила его смотреть на вещи просто и без затей, а природная сообразительность пришлась как нельзя в пору на том месте, что он занимал теперь. Как костюм от дорогого лондонского портного. К костюмам он испытывал равнодушие, а местом своим и репутацией, что ни говори, дорожил, сколь ни убеждал себя порою в обратном.
Харт был хорошей ищейкой, и не стыдился этого.

Услышав о Королевском госпитале, Харт внутренне весь вскинулся. О представлениях на манер театра, где несчастным отпиливали временами то одну, то другую конечность, он знал, но сейчас думал совсем о другом.
«Использование анестезии» не впечатлило мистера Харта, он лишь с сочувствием помыслил, что очередному страдальцу придется расстаться сегодня с чем-то, что, по мнению докторов, больше ему не пригодится.
Уильям с брезгливостью смотрел на подобные увеселения. Кровь человеческую лить перед публикой, эх, господа.

Думал Уильям о делах скорбных, а именно – свозимых в морг госпиталя трупах. Если дочь лорда Дугласа Блэкберри сбежала с проходимцем, имея на себе состояние, или была насильно увезена, дело вполне могло кончиться трупом. Подозрительный тип приносил на оценку часть драгоценностей Блэкберри, тип, при том, приметной наружности, опознать его по пятну легко. Не подсадная ли утка этот незнакомец, отвлекающий внимание от истинных виновников? Если так, то и он может найтись в морге Королевского госпиталя, по несчастливой случайности оступившись на мосту, и будучи выловленным из вод Темзы.

Детектив поднялся с места, расплатился, и быстро направился к выходу, на ходу бросив Говардсу:
- Вы правы, я как раз думал о пользе анестезии. Еду с Вами, господин журналист.
[nick]Уильям Харт[/nick][status]детектив[/status][icon]http://s8.uploads.ru/D2sHk.jpg[/icon]
[sign]Здесь есть только один профессиональный сыщик!©[/sign]

Отредактировано Алан Найт (2019-01-09 20:30:07)

+4

26

Все анатомические театры схожи друг с другом и поэтому даже находясь на галёрке зрителю достаточно удобно следить за манипуляциями хирурга. Пробираясь наверх между рядами, Говардс сожалел лишь об одном – он со своим невольным компаньоном прибыл слишком поздно и первое действие уже было окончено. А по мнению репортера оно должно было быть самым интересным. Как раз, едва он вошел в зал, ассистенты хирурга принялись зашивать кровавое месиво на обрубке, который минуту назад еще был ногой. Вокруг шумно переговаривались зрители, кто-то из них обсуждал только что увиденное, одобряя или осуждая те или иные действия хирурга, но большая часть говорила совершенно о посторонних вещах.
- Ты только глянь-ка! Как орудует иглой! Моей бы Дженни у него поучиться, а то вона, поставила мне заплату на портки, - с этими словами грузный мужчина поднялся со своего места и повернулся своей кормой в лицо не ожидавшего такого подвоха соседа, - Стыдоба, да и только! – подытожил он и плюхнулся на свое место.
Говардс усмехнулся в усы, но продолжил пробираться наверх и нашел себе вполне удобное место у самой стены, откуда и вправду был неплохой вид. Пока подготавливали второго пациента, журналист успел оглядеться – публика на представлении присутствовала самая пестрая. Даже представительницы прекрасного пола не брезговали быть свидетельницами столь неприятных зрелищ. Эдвард насчитал со своего места с полдюжины дам, с трудом представляя что могло их сюда привести. Нет, ну вот та, в темном шерстяном платье, чепце и очках могла быть сестрой при госпитале и возможно таким образом повышала свои знания, хотя навряд ли кто-нибудь когда-нибудь додумается вручить женщине в руки скальпель! Это будет самый глупый поступок и мир перевернется с ног на голову.
Но что здесь забыли другие? К примеру, вон та миловидная особа, которая как раз стояла напротив него с противоположной стороны амфитеатра? Или почтенная матрона парой рядов ниже, которая активно обмахивалась веером, но не из-за духоты, а из-за азарта, которым сейчас горели ее глаза. Вообще, жажда кровавых зрелищ видно в крови у людей. Недаром же в Средневековье люди с таким удовольствием ходили смотреть казни? А чем спокойнее мир в котором живет человек, тем более эта жажда его наполняет и однажды вырывается в самых странных желаниях и поступках? А это была интересная мысль, и Говардс подумал, что нужно было бы ее развить, возможно, в каком-нибудь его литературном произведении.
Однако, пока он размышлял таким образом, он не забывал делать в блокноте пометки о происходившем на «сцене». А манипуляция по извлечению камня из мочевого пузыря впечатлила его столь сильно, что он даже решил после уточнить у доктора, есть ли способ избежать его появления в организме, чтобы однажды не очутиться на месте страдальца. Что же до действия анестезии, то  Попутно к заметкам, скорее автоматически по привычке, Говардс делал наброски зрителей, этакие шаржи, отражавшие их настроения и характеры, в центре которых было лицо Огилви.
Спустя четверть часа, представление было окончено. Стараясь не потерять из виду доктора, Говардс стал спускаться вниз и вышел на импровизированную арену в тот самый миг, когда хирурга перехватила та самая миловидная барышня, которую он заприметил еще в самом начале.

+6

27

Анатомию Харт невзлюбил еще на службе. Точнее сказать, насмотревшись на анатомические изыски военных компаний, в которых участвовал, смотреть больше не хотел.
Однако, мысль о свозимых под начало доктора Огилви трупах была дельной. Присмотревшись к доктору, по ходу «представления» он также увидел в нем человека дельного и хладнокровного, то есть, близкого по образу мыслей ему самому.
Уильям подумал, что этот господин на прямые вопросы даст прямые ответы, не станет юлить, и всплескивать руками, подобно негодному актеришке или чувствительной даме. Того и надо было детективу. Оставалось только, набравшись терпения, дождаться окончания действа.

Когда они с мистером Говардсом вошли, Харт обратил внимание, что больной, лишившийся, по-видимому, только что собственной ноги, если и был ознакомлен с анестезией, то в очень малых теоретических количествах. У него было лицо мертвеца, а помощники доктора дружно шили образовавшуюся огромную рану.
Перед глазами Уильяма мелькнула пара-тройка картин из прошлого, но он отогнал их усилием воли.

Говардс искал себе место, Харт занялся тем же самым, и вскоре пристроился в глухом углу, как обычно с намерением не попадаться на глаза, и больше наблюдать. Тут не было особой цели, только привычка.
Харт разглядел привлекательной наружности даму, обратил внимание на господина, прикрытого ее пышным нарядом, и, усмехнувшись, отвернулся.
Люди ныне и ранее, и потом, все те же.
Справедливости ради сказать, Харт и себя не считал ангелом, потому смотрел и не судил без надобности.
Дальнейшее происходящее на сцене вызвало в нем живое любопытство. Эти бы чудеса анестезии да в руки полевых эскулапов, думал отставной капитан.
Что касается извлечения камней, то Харт, глядя на происходящее, благодарил судьбу, что, дожив до своих лет, был избавлен от необходимости об этом думать.

Погруженный больше в свои мысли, нежели в происходящее на сцене, он ожил, когда все закончилось. Сонная фигура Харта превратилась в фигуру подвижную. Умело работая локтями и торсом, умудрившись при том никого не покалечить, пару раз пробормотав извинения, детектив оказался рядом с доктором, почти одновременно с журналистом. Он хотел было обратить на себя внимание, но заметил ту самую миловидную даму, уже в одиночестве, и решил сперва послушать, о чем она скажет.

Харту показался странным ее настойчивый интерес.
[nick]Уильям Харт[/nick][status]детектив[/status][icon]http://s8.uploads.ru/D2sHk.jpg[/icon]
[sign]Здесь есть только один профессиональный сыщик!©[/sign]

Отредактировано Алан Найт (2019-01-15 08:40:05)

+4

28

Утомленный хирургическими манипуляциями, шумом и духотой, Огилви чувствовал себя выжатым лимоном и одновременно триумфатором. Лондонская публика, столь же охочая до зрелищ и столь же безжалостная, как и древнеримская чернь, тысячами стекавшаяся на кровавые бои гладиаторов, сегодня была к нему благосклонна. Ни оскорбительных прозвищ, ни тухлых яиц и гнилых помидоров, которые (он в этом ни капли не сомневался) были припасены у самых рьяных посетителей его шоу, он не услышал и не увидел. А это означало, что руководство госпиталя и дальше будет использовать его скромные таланты, чтобы пополнять скудные госпитальные фонды и привлекать новых попечителей. Еще несколько таких же удачных представлений, - и возможно, ему  повысят годовое жалованье на пару фунтов. Разгоряченный и взбудораженный своим успехом или, правильнее сказать, отсутствием поражения, Огилви поискал глазами мисс Стоун, собираясь подойти к ней и поинтересоваться ее мнением о том, что она видела. Но выполнить это намерение ему не удалось: приятный женский голос, назвавший его по имени, заставил Огилви обратить внимание на обладательницу оного.  По укоренившейся врачебной привычке он произвел беглый визуальный осмотр незнакомки, оценивая ее антропометрические данные, состояние  зубов, волос и кожных покровов, на основании чего можно было составить первоначальную гипотезу о ее возможных телесных хворях. Впрочем, никаких признаков, свидетельствовавших о развитии скрытых недугов, он не заметил: девушка могла бы послужить живой аллегорий здоровья, которое, как известно, выражается в крепости тела и духа. Однако отсутствие сопровождающего как мужского, так и женского  пола у леди, платье которой отличалось и добротностью, и элегантностью, сразу же его насторожило, а вопрос, который она задала, заставил хирурга нервно оглядеться по сторонам. С подобными вопросами, таящими под собой отчаянную мольбу о помощи, к нему обращались не раз, и неизменно речь шла о «подруге», которая, на поверку, оказывалась фантомом. Огилви мысленно освежил в памяти основные пункты Поправки от 1837 года к парламентскому Акту о причинении злонамеренных огнестрельных и ножевых ранений от 1803 года, - в ней смертная казнь за проведение аборта, повлекшего за собой смерть матери, заменялась ссылкой в колонии на срок от четырнадцати лет. И однако, даже с риском оказаться среди антиподов, он нередко шел навстречу попавшим в беду леди, учитывая, что хирургическая манипуляция, о которой они его умоляли, стоила от десяти до пятидесяти гиней. Но задавать подобный вопрос в присутствии свидетелей было со стороны дамы крайне неосмотрительным поступком. Огилви посмотрел ей в глаза долгим взглядом, давая понять, что услышал ее, и сказал небрежным тоном, стараясь замаскировать истинный смысл своих слов от случайных свидетелей:
- Мое почтение, сударыня. Буду рад проконсультировать вашу подругу завтра, с пяти до семи пополудни. Я даю частные консультации в своем кабинете на Харли-роуд в доме номер десять.
Харли-роуд находилась в Южном Ламбете, и Огилви выбрал ее в качестве места для своей частной практики лишь потому, что своим названием, созвучным с Харли стрит, на которой обосновался сам Уильям Дженнер*, она вводила в заблуждение многих его пациентов, хотя и на очень недолгое время. Хирург окинул еще одним испытующим взглядом наряд незнакомки и добавил:
- Я беру за первичную консультацию две гинеи,  - можете сообщить об этом вашей подруге.
Вообще-то он брал за консультацию от двух до пяти  шиллингов, но покрой и ткань платья дамы подсказали ему, что «подруга» может позволить себе раскошелиться на большее, учитывая пикантность ее недуга, скрытого пышными юбками и корсетом.

*Уильям Дженнер открыл практику на Харли стрит в 1852 году.  В 1853 году на этой улице открылась одна из первых больниц Establishment for sick Gentlewomen (Госпиталь для благородных леди) под управлением Флоренс Найтингейл. По данным 1860 года на Харли-стрит насчитывалось лишь 20 врачей, но из числа самых востребованных и популярных

+5

29

[icon]http://funkyimg.com/i/2PVic.png[/icon]
Анатом остановился и повернулся к Лотти. Обнадеженная уже и такой малой удачей, она собралась продолжить говорить, едва ли обратив внимание на цепкий, изучающий взгляд, которым мужчина окинул её с головы до ног. К подобным взглядам девушка привыкла давно. Десятки раз на день приходилось ей служить целью для чужих взоров, порой осуждающих, порой жаждущих, но всегда оценивающих. В людском мире все имело свою цену и девушка, понимая, что не ей сражаться с установленными кем-то свыше (или, напротив, снизу, ведь известно же, кто принуждает поклоняться золотому тельцу) порядками не боролась с ними, но лишь старалась продать себя подороже.
Продолжить объяснения девушке так и не дали. Мистер Огилви, едва дослушав её, тут же назначил время и место для консультации. Лотти на мгновение опешила, пытаясь понять, с чего вдруг анатом заговорил о своём кабинете, да еще и назначил за приём цену, когда всё, что ей было нужно, так это только проведать, не находились ли в местном морге тело несчастной Лили. Но догадка пришла быстро. Действительно, о чём еще мог подумать хирург, услышав подобное к нему обращение из уст молодой дамы? Сколько раз случалось ему вот так вот «приходить на помощь» неудачливым, попавшим в беду девицам, чьи горести заключались в хворях, о которых не принято говорить или в искрах жизни, которым предстояло быть потушенными твердой рукой хирурга? Судя по той скорости, с которой Огилви выдал ей адрес и цену, подобное для него было точно не впервой. Иная невинная душа на месте девушки, пожалуй бы, залилась стыдливым румянцем, виновная - оскорбилась бы: мало что так сильно задевает женщину как брошенная ей в лицо неприятная правда о ней самой, но Лоу было не до театральных представлений.
- Нет, вы не так меня поняли. – Лотти шагнула к мужчине и коснулась его плеча, возвращая к себе внимание анатома. – Ей не нужна ваша врачебная консультация. Мне тоже. По крайней мере не того рода, которую можно дать в вашем кабинете. Я полагаю, что с моей подругой случилось непоправимое, страшное несчастье, а вы работаете здесь и…
Лотти, которой никогда ещё не приходилось объясняться на подобные темы, чувствовала: она говорит не то и не так. Еще немного и Огилви, потеряв к ней всякий интерес, развернётся, чтобы уйти прочь. Нужно было торопиться.
- Послушайте. Моя подруга исчезла без следа несколько дней назад. Её зовут Лили. Повыше меня. Рыжие волосы, зеленые глаза, нос с горбинкой. А вы работаете в морге. Может быть, вы видели её среди… - Лотти запнулась. От мысли, что её подруга действительно погибла и теперь её холодное и искалеченное тело лежит в страшной, тёмной комнате-склепе, которую рисовало девушке её воображение, стало не по себе. - … у себя в морге?

+4

30

Вопреки уверениям незнакомки Огилви остался при своем мнении. Единственное, в чем он ошибся – в том, что заподозрил саму леди в том, что это она нуждается в его профессиональных услугах. Но если мёртвая молодая женщина, все еще лежавшая в стылом безлюдье морга, при жизни действительно была той, которую она разыскивала, все становилось на свои места. Его ассистент уже внес в отчет тот факт, что жертва в момент убийства находилась на раннем сроке беременности, а это значило, что ее подруга могла знать или  подозревать о том, что ей требуется врач. И поскольку подобного рода операции часто оканчивались плачевно, могла и заволноваться, потеряв ее из виду на несколько дней... На этом соображении Огилви споткнулся. Несколько дней? Но ведь труп доставили только вчера, поздно ночью... А впрочем, жертва могла исчезнуть и за несколько дней до  убийства. В любом случае, это не его дело, а полицейских.*
- Ах вот оно что... Прошу прощения, сударыня: очень устал и потому неправильно вас понял.
Мысленно он воспроизвел внешность  неопознанной жертвы. Волосы у нее были рыжие, а вот точно определить цвет радужки не представлялось возможным, и не потому, что после смерти она тускнела, а потому, что оба глазных яблока были расплющены от чудовищных ударов и вытекли. Нос, вдребезги разбитый убийцей, тоже не поддавался опознанию. Рост жертвы составлял пять футов и четыре дюйма**, в то время как ее подруга была существенно ниже, как и мисс Стоун, и большинство дам, которых он знал или которых встречал на улице
Огилви с трудом верил в такую удачу: в первый же день появилась свидетельница, желавшая опознать труп! Он уже предвкушал, как включит в свой отчет ее слова и с чистой совестью передаст его в руки полиции. Но сможет ли дама выдержать страшную картину, которая ее ожидает? Жаль, что она явилась одна, не взяв с собой спутницу с крепкими нервами, лично не знакомую с жертвой. Впрочем, он ничего не знал об этой даме, и то, что она казалась ему взволнованной, еще не являлось свидетельством того, что она обязательно упадет в обморок, увидя изуродованный труп.
- Могу я попросить вас пройти со мной, мэм? – спросил Огилви, - Вчера вечером к морг действительно привезли тело убитой молодой женщины, чьи приметы более или менее соответствуют приметам вашей знакомой. Вы окажете неоценимую услугу нашей доблестной полиции, если посмотрите на жертву. Однако предупреждаю:  это может оказать на вас чрезмерно сильное воздействие. Даже я, человек ко всему привычный, в первый момент остолбенел.
Огилви сделал паузу, чтобы дать незнакомке осмыслить его слова и собраться с силами перед испытанием, которое ей предстояло, и в этот момент увидел мисс Стоун, стоявшую  неподалеку*** и, видимо, не решавшуюся прервать его беседу с другой дамой. В голове у него мелькнула мысль, показавшаяся ему выходом из положения, и он воскликнул, обращаясь к своей новой знакомой:
- Мисс Стоун! Какая удача, что вы еще не ушли! Не могли бы вы оказать моральную поддержку леди, сопроводив ее в морг, где ей придется опознать жертву убийства?
Толпа к этому времени уже рассеялась: в зале остались лишь ассистенты, посыпавшие пол свежими опилками. Кроме них были еще двое джентльменов, по виду которых хирург заподозрил, что они тоже явились по его душу. Именно поэтому Огилви не пытался ни понижать голос, ни как-то иначе пытаться скрыть от случайных ушей тот факт, что в морге находится жертва убийства. В присутствии же духа у мисс Стоун он был более чем уверен: девушка, спокойно разгуливавшая по Лондону в блумерсах, наверняка не спасовала бы при виде трупа.

*Дамы и господа, кажущаяся нестыковка во времени объяснится позднее.
**Примерно 163 см, в то время как рост среднестатистического мужчины-англичанина в то время составлял всего 166 см.
*** Согласовано с Элизабет Стоун, следующий ход её.

+4


Вы здесь » Викторианское наследие » Лондонский ноктюрн » Дело о бубновом валете