- Молока? Благодарю, но наверное, это лишнее...
Генри сунул руки в карманы халата, чтобы Элис не заметила, как дрожат его пальцы. И тут ему пришла в голову счастливая мысль:
- Не хотите ли выпить немного подогретого вина со специями? Я спущусь на кухню и принесу сюда все необходимое: мы сможем согреть его прямо в камине.
Ему требовалось как-то успокоиться, в то время как Элис вино обычно бодрило. Насколько он помнил, кухонный шкаф с припасами был набит мешочками и баночками с разнообразными специями: запахи аниса, гвоздики, высушенной и мелко истолченной лимонной и апельсиновой цедры и мускатного ореха с палочками корицы смешивались в один одуряющий букет и накатывали мощной волной на того, кто открывал дверцу. Кажется, он видел там и горшочек с медом...

Обрадовавшись, что Элис согласилась, Генри схватил обе ее руки в свои и с не меньшим пылом воскликнул:
- Я не хочу вас ничем утруждать! К тому же Ханна перед уходом наверняка потушила огонь в печи, и на кухне холодно. Я вернусь так быстро, что вы не успеете прочитать свою вечернюю молитву!
Его охватило такое радостное возбуждение, что он на мгновение забыл о своих недавних страхах и неловко поцеловал Элис в щеку, после чего быстрым шагом вышел из комнаты и почти бегом спустился по лестнице.
На кухне оказалось не так холодно, как он предполагал: печь, уже не горевшая, все еще сохраняла тепло. Тем не менее он предпочитал сделать все сам. Вывалив из шкафчика с пряностями целую груду разнокалиберных мешочков, он проинспектировал каждый и насыпал по щепотке гвоздики и апельсиновой цедры в большой кофейник. Джайлз в "Папоротниках" и Джанет в их арендованном доме в Скутари всегда натирали мускатный орех на терке, наверняка точно так же поступала и Ханна, но Генри некогда было тратить время на это неблагодарное и длительное занятие, и он просто бросил в кофейник один орех целиком вместе с палочкой корицы и горстью изюма. Туда же отправились две ложки меда - золотистая капля попала Генри на руку и он слизнул ее, представив, как бы это сделала Элис. Откупорив одну из оставшихся бутылок красного вина, он наполнил кофейник доверху, заглянул в столовую и прихватил из буфета две нарядные чайные чашки и поднос, после чего  отправился обратно наверх, в спальню жены.
- Вот и я! - сообщил он, открывая дверь и входя в комнату.

Генри поставил поднос на столик, чуть не расплескав вино из кофейника, поскольку его взгляд не отрывался от разрумянившегося личика жены. Он не понимал, что вызвало этот румянец, но счел это добрым знаком.
- Вы выглядите так свежо и очаровательно, как будто только что вернулись с зимней верховой прогулки, - сказал он, пододвигая кресла поближе к пылавшему в камине пламени. - Сейчас я поставлю вино на огонь и мы вместе будем следить за тем, что оно не закипело: ни в коем случае нельзя позволить ему закипеть!
С этими словами он пристроил кофейник на кучке углей, окружил его поленьями, чтобы не дать ему опрокинуться, и подал Элис руку, чтобы помочь ей сесть в кресло, а затем уже сесть и самому.
- Вы не находите, что в отсутствии слуг есть что-то по-настоящему интимное? - спросил он жену, подводя ее к креслу. - Честное слово, надо почаще давать им выходные!

- Да, я вас очень хорошо понимаю...- Генри перегнулся через подлокотник кресла и взял руку Элис в свои. - Сегодня во время купания вам было так же весело, как и тогда, когда вы обогнали меня верхом на своей золотистой кобылке по дороге к озеру, помните? Мне на голову свалилась с ветки огромная шапка снега и запорошила глаза...
Он попытался привести еще несколько примеров, и понял, что почти никогда не видел Элис довольной и оживленной. И виной этому был он сам.
- Простите меня, - добавил он, оставив попытки вспомнить другие случаи. - Я не знаю, как так получается, что я всегда огорчаю и обижаю вас. Даже здесь, на этом райском острове, где нет ни войны, ни других бед и несчастий, я умудрился несколько раз заставить вас плакать.
Генри поцеловал руку жены и встал с кресла, чтобы откинуть крышку кофейника и посмотреть, не начинает ли закипать вино.

Генри, успевший вытащить  из  необъятного кармана халата носовой платок и взяться с его помощью за горячую ручку кофейника, вздрогнул:  вино выплеснулось на раскалённые угли и зашипело. Доверчивое прикосновение Элис пустило по его жилам гальванический ток. Как же он любил её! Как страстно желал и боялся оскорбить или причинить ей боль своей необузданной страстью.
Казалось, что её щека прожигала ткань его халата насквозь - так, как будто она ставила на его спине тавро со своим именем. Именем владелицы, навечно завладевшей его телом и душой.
- Вино готово, - чужим, незнакомым ему самому голосом, промолвил он, и снял кофейник с огня.

Генри разлил вино по чашкам и подал одну Элис:
- Попробуйте: оно должно вас согреть. Но будьте осторожны, не обожгитесь!
Он сделал глоток и слегка поморщился: вино действительно было слишком горячим. И в то же время оно благоухало пряностями и заставляло думать о не менее горячих вещах: скомканных и запятнанных потом и любовной влагой простынях, сплетенных воедино телах и бесконечной, но упоительной агонии, которая заканчивалась взрывом наслаждения, которому не было равных.
Генри маленькими глотками потягивал вино и  наблюдал за Элис. Его взгляд начал затуманиваться - не столько от винных паров, сколько от вида ее порозовевших щёк, полуопущенных ресниц и тонкой ткани ночной рубашки, под которой вырисовывались очертания ее тела.

Генри отодвинул свое кресло и устроился у ног Элис, положив голову ей на колени и поставив чашку на пол. Из-под длинной сорочки Элис высунулся мысок нарядно расшитой и мягкой домашней туфельки. Генри снял ее и, обхватив босую ступню жены ладонями, стал ее поглаживать, пробегая кончиками пальцев то по подъему, то по стопе  - от основания маленьких пальчиков до пятки и обратно. Он уже в который раз вспоминал обувную лавку в Карлайле и то, как помогал жене шнуровать высокий сапожок. Как много изменилось с тех пор! Он стал терпеливее, а Элис - податливее и одновременно смелее. Разве могли они раньше сидеть вот так, - полуодетыми, - тесно прижавшись друг другу и молча глядя на языки пламени, пляшущие в камине? Генри нащупал вторую туфельку, снял ее с ножки Элис и завладел обеими ее ступнями - такими крохотными, что они свободно умещались в его ладонях.

Пламя в камине понемногу стало затухать, свеча, стоявшая на столе, тоже почти догорела, и в комнате воцарился полумрак, разгоняемый лишь красноватыми облесками углей. Генри взял руку Элис, гладившую его волосы, и поднес ее к губам, целуя пальцы.
- Помните, как я в Скутари рассказывал вам о том, откуда, по представлениям индусов, появились драгоценные камни*? – негромко спросил он. – Эти мерцающие угли в камине напоминают мне о рубинах, в которые превратились капли крови демона, восставшего против царя богов. Нет, вы не можете помнить: вы заснули тогда, не дослушав эту восточную легенду. Наверное, вам и сейчас хочется спать? День был долгий, вы много времени провели на воздухе, а купание хотя и развеселило вас, но наверняка и утомило.

*Страстная неделя, пост 105

Генри тоже поднялся на ноги. Что имела в виду Элис под новыми гранями мира? Неужели то, что произошло в гроте Калипсо? Он хотел в это верить, но что-то подсказывало ему, что рыбалка и попытка научиться плавать были для нее более важным и волнующим опытом. Но он был рад и этому, поскольку помнил счастливую улыбку, сиявшую на её лице, когда она вытаскивала из воды очередную сардинку или, выбравшись на берег после купания, удивлялась тому, что смогла некоторое время самостоятельно держаться на воде.
- Надеюсь, что завтрашний день будет таким же насыщенным и интересным, каким стал для вас сегодняшний, - сказал он. Перкинс по моей просьбе купил вам в Рабате дамское седло для верховых прогулок и завтра утром, если вы не против, мы запряжем  Фиалку, съездим в деревню и подберем там лошадь для меня, а потом вместе отправимся верхом на поиски такого места, где я смогу показать вам, как обращаться с револьвером. Вам ведь хочется научится стрелять?

Генри обхватил ладонями лицо Элис, приподнимая его, заглядывая ей в глаза:
- Конечно, я останусь: я и сам хотел предложить вам это. Но сначала мне надо спуститься вниз и проверить, заперта ли входная дверь.
Острое ощущение собственной наготы под накинутым халатом пронзило его, как лезвие сабли Уилкинсона, но он решил оставить все, как есть.
- Ложитесь в постель, дорогая, я скоро вернусь.
Генри спустился вниз и запер дверь - не на засов, а на замок, поскольку не знал, когда вернутся Перкинс с Ханной, а предусмотрительный денщик наверняка прихватил с собой запасной ключ. Затем он с горящей свечой в руке обошел весь первый этаж, хотя и понимал, что там, где они жили, не было никакой опасности стать жертвой взломщиков или иных злодеев. Пока он поднимался по лестнице на второй этаж, у него промелькнула мысль зайти к себе в комнату и взять заряженный револьвер, но от тут же ее отмел, устыдившись собственной минутной слабости. Генри вошел в спальню Элис и закрыл за собой дверь, повернув ключ в замке: он помнил, как смутилась Элис, когда Перкинс застал ее наутро в его спальне.
Поставив свечу на стол, он тут же задул ее слабый огонёк. В гроте Калипсо царила полная тьма, и именно это, насколько он понимал, позволило Элис расслабиться.

Лейтенант начал вытаскивать из карманов халата все, что там было, методично и аккуратно выкладывая на стол по одному предмету. Делал он это не потому, что собирался ложиться спать в халате, а затем, чтобы потянуть время и успокоить бешено бьющееся сердце. Коробок с фосфорными спичками, ножичек для обрезания сигар, ключ от входной двери и сложенный вчетверо носовой платок выстроились на краю столешницы, как уцелевшие после боя рядовые, а он был генералом, производившим смотр. Похлопав себя по карманам, лейтенант понял, что они пусты, и взялся за пояс халата. В то время, как он развязывал пояс, все его сомнения таяли, пока наконец не исчезли совсем, и, сняв халат и бросив его на спинку одного из кресел, он почувствовал себя Александром, разрубившим Гордиев узел. Нырнув под одеяло, Генри обнял жену и прошептал ей на ухо, хотя не только рядом с ними, но и в радиусе нескольких миль вокруг дома не было ни единой живой души, которая могла бы подслушать их разговор:
- Любовь моя, я хочу, чтобы вы знали: я никогда не сделаю ничего, чего не хочется вам...
Единственным, что  разделяло их тела, была тонкая ткань ночной сорочки, и этот покров невинности и добродетели делал Элис в его глазах еще более уязвимой, чем обычно.

Пальцы Элис исследовали его руку планомерно, тщательно и осторожно, подобно  картографу, чьей задачей было определить границы неизведанной и оттого опасной территории. От ее лёгких, но настойчивых прикосновений, которые не были похожи на обычные поглаживания, по телу Генри пробежал трепет, и он, ничего не ответив на ее слова,  прижал жену еще теснее к себе, потому что главное, что ей предстояло изучить, находилось совсем не там, где была её рука. Темнота в комнате была такой же непроницаемой, как и тогда, когда он усадил Элис на каменную скамью в гроте Калипсо и положил ладони на ее колени, чтобы не дать им сомкнуться. И тем не менее он закрыл глаза, ожидая, что последует дальше, и не желая ни направлять руку Элис, ни как-либо еще влиять на ее действия.  Он так долго и упорно преследовал ее, что теперь ему оставалось только ждать и, как обычно, надеяться.

Генри задержал дыхание: он надеялся, что Элис поцеловала его сознательно, но этот  поцелуй мог быть и случайным, ведь всё, что она могла видеть в окружающей их кромешной темноте - смутные очертания его тела.  Он провел кончиками пальцев по ее спине, ощущая сквозь тонкую ткань  вытянутый в ровную линию архипелаг позвонков, и положил ладонь на ее бедро, не решаясь продвинуться дальше. Другая ладонь легла ей на шею, скрывшись под волной густых волос, рассыпавшихся по ее плечам, – только этот светлый ореол вокруг головы жены он и мог различить.
Молчание, повисшее между ними, казалось ему исполненным глубокого смысла. Одно-единственное неверное слово могло разрушить хрупкий мост, который они вместе начали возводить  между своими телами над пропастью обоюдных страхов.

Пальчики жены, без смущения изучившие его грудь и живот, вызвали в лейтенанте закономерную реакцию,  и как он ни старался ее сдержать, тщётно призывая на помощь силу воли и самоконтроль, неизбежное все же произошло, а смелость, с которой Элис прижалась губами к его губам, лишь усугубила положение и разожгла в нем ответную решимость. Отвечая на поцелуй жены, Генри обнял ее и повернулся так, что их тела оказались тесно прижатыми друг к другу, - бедра к бедрам, уста к устам, - и тонкий покров добродетели, сотканный руками голландских мастериц, больше не мог  служить надежной защитой ее невинности и неосведомленности  и помешать ей почувствовать прикосновение чего-то твердого и горячего к ее бедру