-Вы мне льстите, причём безосновательно...- Генри не мог поверить, что Элис сказала ему такие слова.- Когда я попросил вас выйти за меня замуж, я был уверен, что смогу обеспечить вам лучшую и более безопасную жизнь, чем была у вас в доме вашего опекуна. Но на деле оказалось наоборот! А вы из-за своей доброты взвалили вину на себя и убедили себя в том, что приносите несчастья мне, в то время как я по-настоящему живу только тогда, когда нахожусь рядом с вами.
Генри подумал о том, как много ночей провела его жена, мучаясь иллюзорными страхами, когда могла бы спокойно спать в его объятьях.
- Вы тоже мне не доверяете, - решительно заявил он, - Если вам страшно спать одной, почему вы никогда меня не зовёте? Я совсем не супружескую постель имею в виду, сударыня,- я бы мог спать в кресле,- но вы боитесь, что я снова буду...короче говоря, моего присутствия в своей спальне вы страшитесь больше, чем ирландца!

- Молчите! Прошу вас: не продолжайте, иначе я снова вас напугаю своим пылом!
Значит, его прикосновения и поцелуи ей приятны! Ободренный и воодушевленный этим открытием, Генри прижал к себе жену еще теснее, хотя и чувствовал, что именно этого делать ни в коем случае нельзя.
- Вы не понимаете, мой невинный ангел, - прошептал он, склонившись к самому ее уху, чтобы случайно не услышал кто-нибудь из слуг, за какой-нибудь надобностью заглянувший в сад. - За поцелуями и нежными прикосновениями всегда следует большее... то, чего вы так отчаянно боитесь. И зная, как сильно вы этого боитесь, я принуждаю себя остановиться тогда, когда мне больше всего хочется продолжить. Когда мне необходимо продолжить, ибо мужчины отличаются от женщин, и самое неприятное и болезненное для них - прерывать свой...порыв. Нас всегда пугает то, о чем мы ничего не знаем, поэтому я думаю, что причиной ваших страхов является ваше полное неведение. Но я не знаю, как вам объяснить... Это невозможно объяснить словами - мои старания лишь отвратят вас еще больше, потому что слова огрубляют физическую любовь и страсть,  делают их более примитивными, чем они являются на самом деле.
Губы Генри почти касались уха Элис, а его дыхание заставляло трепетать легкую прядь ее белокурых волос. Генри вдыхал запах фиалок, - упоительный, дразнящий и заставлявший его самого трепетать от вновь пробудившегося желания.

Генри сомневался в том, что мать Элис, даже если бы она и была еще жива, рассказала бы дочери обо всем, что той предстоит испытать в первую брачную ночь и в последующие ночи супружеской жизни. Леди, насколько ему было известно, никогда не затрагивали столь неприятную для них тему. Почему она была для них столь неприятной, оставалось для него загадкой, - ведь он сам несколько раз встречал на своем пути замужних женщин, которые очень охотно и с большим удовольствием.... Впрочем, он тут же оборвал эти пагубные мысли и стал думать о другом: о том, что для него предстоящий опыт, если он когда-нибудь случится, будет в некотором смысле таким же непредсказуемым и пугающим, как и для его невинной жены. Как правильно вести себя с девственницами, он не знал, и оттого сам себе казался конкистадором, впервые вступающим на заповедную terra incognita.  Но спросить было некого, поэтому он принял, хотя и с неохотой, мудрое решение не торопить события, чтобы не спугнуть жену, которая неожиданно проявила необыкновенную смелость.
- Разумеется, попробовать необходимо! - сказал он. - Иначе вы так никогда ни о чем и не узнаете. Но не волнуйтесь: это процесс постепенный, не быстрый. Я думаю, что надо начать с простого: вам нужно привыкнуть к тому, что я нахожусь рядом с вами хотя бы короткое время в течение ночи, и при этом на мне нет мундира, а на вас - корсета.

Генри вздохнул, думая, как бы помягче объяснить суть дела, которое и вправду грозило затянуться на срок более долгий, чем бракоразводный процесс.
- Конечно, душа моя: большую часть ночи я проведу в кресле, - сказал он, снимая с Элис шляпку и начиная перебирать ее золотистые локоны. - Но наверное, вы слышали от кого-нибудь, возможно, - от леди Ребекки, - что муж и жена иногда спят в одной постели? Именно это и приводит к большему. Но я не хочу чрезмерно вас отягощать: если вы позволите, я буду оставаться вместе с вами в вашей постели не более получаса, - это для начала. Чтобы вы, как я уже сказал, привыкли к моему присутствию. Ну а дальше посмотрим.

- Благодарю... - искренне сказал Генри, целуя руку жены. - Вы очень добры.
Он бросил взгляд на солнце, медленно клонившееся к горизонту: до наступления ночи оставалось еще много часов, и ему казалось, что они будут тянуться вечность.
- Давайте не будем торопиться, - попросил он Элис, поскольку был не в состоянии объяснить ей подробности того, о чем она спрашивала. - Уверяю вас: большее между нами произойдет не скоро, а кроме того, вы сами почувствуете приближение этого события, как чувствуют все леди.
Его вдруг прошиб холодный пот: он вспомнил кое-какие намеки, которые слышал из уст слуг еще когда был мальчишкой: непонятные, сдобренные грубоватым юмором простонародья и в тоже время волнующие, поскольку он уже тогда чувствовал, что за ними скрывается какая-то тайна - постыдная и притягательная одновременно. Джайлз как-то  обмолвилась в его присутствии, болтая с другой служанкой, что "бедняжка Грейс в первую ночь после свадьбы так кричала и звала на помощь, что перебудила всех домашних"  на что та ухмыльнулась и заметила, как показалось Генри, с завистью в голосе: "Немудрено! У Тома орудие величиной с водонапорную башню"... Но тут Джайлз шикнула на нее, заметив присутствие барчука, и та замолчала, так и не объяснив, каким орудием Том нанес ущерб бедняжке Грейс. Много позже Генри понял, в чем была соль шутки, но вот причины, по которой Грейс так мучалась, понять так и не смог. Холостые офицеры в казармах обсуждали отнюдь не девственниц, а ночных бабочек с Пикадилли или своих и чужих замужних любовниц, не называя, конечно, их имен, и из их рассказов следовало, что дамы своими аппетитами и сноровкой в постели ничем не отличались от тех, которых описывал месье Брантом. Его собственные любовницы если когда-нибудь и кричали, то отнюдь не от страха или боли, а подбадривая его и стараясь показать или действительно показывая, какой удовольствие им доставляет то, что происходит. По словам же Джайлз выходило так, что сам факт потери девственности был чем-то страшным и болезненным.  Генри совсем не хотелось, чтобы Элис страдала и перебудила своими криками весь дом. Энтузиазм его несколько поугас, но отступать было некуда и он стал убеждать себя в том, что далеко не все девушки настолько пугливы и чувствительны, как бедняжка Грейс. Сравнить свое орудие с тем, что было у Тома, он, разумеется, не мог, но опасался, что они могут оказаться близкими по размеру. Все эти мысли привели лейтенанта в такое неописуемое волнение, что он перестал перебирать локоны жены и стал думать о том, чем занять несколько часов, оставшиеся до наступления ночи.

- Мне показалось, что вам не хочется позировать для портрета, - сказал Генри, глядя как Элис надевает шляпку и завязывает ленты. - Но раз вы согласны, я именно этим и займусь. А также попрошу Ханну накрыть для нас чай здесь, в саду: пока  я буду разводить краски и рисовать вас, вы насладитесь чаем на свежем воздухе. Ах да, вы же просили кликнуть Ханну, чтобы она показала мне, где лежат кисти и краски? В общем, помощь Ханны в любом случае мне понадобится. Посидите здесь: я схожу в дом и найду ее.
Генри поцеловал жену в щеку и направился к дому, теряясь в догадках, почему она не захотела, чтобы он сам забрал из ее комнаты рисовальные принадлежности. Ханну он нашел на кухне и объяснил ей, что требуется сделать, заметив, что сам вынесет в сад небольшой  столик, на котором можно разложить бумагу, кисти и краски, а также захватит и один стул для себя.
Спустя несколько минут он уже был в саду и устраивал столик на гладкой, как бильярдный стол, лужайке неподалеку от того места, где сидела его прекрасная натурщица.
- Вы будете позировать в шляпке? - спросил он Элис, невольно представляя себе совсем другую картину:  утомленную любовью Афродиту, возлежавшую на шелковых простынях лицом к художнику, или пугливую нимфу, выглядывавшую из  тростника, растущего на берегу озера, в водной глади которого она отражалась,  как в большом венецианском зеркале.

- Что вы! Я не художник, но все-таки попробую свои силы в акварельном портрете, - сказал Генри, понимавший ограниченность своих возможностей.- Я много рисовал акварелью в детстве и отрочестве под неусыпным надзором своего наставника, но потом перешёл к графике, предпочтя кисти уголь и карандаш. Мой наставник обучал меня двум техникам акварели: итальянской, - по-сухому,- и английской, - той, что французы называют travailler dans l’eau: «работать по воде». Предполагаю, что и вы рисуете так же, предварительно увлажняя лист водой?
Генри обильно смочил плотный, зернистый лист бумаги и разгладил его, а затем принялся промокать сухой тряпицей, принесенной Ханной, чтобы удалить излишки влаги.
- Если вам не трудно, снимите шляпку и положите ее рядом с собой на скамью так, чтобы ленты свисали вниз и касались травы, а сами сядьте ко мне вполоборота, - попросил он свою прекрасную натурщицу.

Генри знал, что акварель не позволяла делать ошибок, но давала одно преимущество: при наличии определённых навыков она позволяла художнику создавать рисунок очень быстро. А сейчас им руководило вдохновение, подстегиваемое и разжигаемое любовью. Поэтому его кисть так и летала по бумаге, сначала накладывая более светлые тона, затем - более тёмные. Он видел, что Элис напряжена и не хотел заставлять ее позировать слишком долго. Работал он молча, не отвлекая ни себя, ни натурщицу от процесса, требовавшего полной концентрации. И только когда закончил рисунок, сказал:
- Ну вот и все, сударыня! Вы - ангел, и ваше терпение неистощимо. Уверен, что самые знаменитые художники были бы счастливы работать с вами! Но давайте немного обождём, прежде чем я покажу вам результат: вы же знаете, что акварельный рисунок, высыхая, меняется и порой радикально...

Вслед за Ханной появился и Перкинс:
- Сэр! Разрешите мне вечером отлучиться? Я удочку смастерил и хотел на закате чуток порыбачить с лодки.
Генри ничего не имел против того, чтобы дать денщику возможность заняться любимым развлечением, о чем ему и сообщил, добавив при этом:
- Только сначала помоги мне отнести все рисовальные принадлежности в дом.  А завтра, когда вы с Ханной вернётесь из Рабата, мы с тобой займёмся качелями: надо их перевесить на другую ветку вместо сломанной.
Стол в любом случае надо было освободить от лишних предметов, чтобы Элис могла расставить на нем все, что нужно для чаепития.
Перкинс горячо поблагодарил за разрешение поудить рыбу и взял коробочку с красками и стаканчик с кистями, а Генри последовал за ним, бережно держа непросохший рисунок за уголки кончиками пальцев.
В своей комнате он положил его на стол и оставил сохнуть, рядом расположились кисти и краски, принесённые Перкинсом.
Пожелав денщику удачи в рыбной ловле, Генри вернулся в сад, где Элис занималась сервировкой стола к чаю. Перемирие, заключённое с женой, радовало его, и он со стеснением в сердце думал о том, каким счастьем было бы, если  Элис последовала с ним в Индию и каждый день накрывала бы стол к пятичасовому чаю.
- Как у вас все ловко и грациозно выходит! - не удержавшись, воскликнул он, глядя на то, как тонкие пальчики жены обхватывают  ручку чашки из костяного фарфора и расставляют тарелочки с угощением.

- Канарейка? Кажется, она спит... - ответил Генри, зачарованный наблюдением за тем, как жена сосредоточенно и серьезно расставляет фарфоровые чашки и тарелочки: точь-в-точь маленькая девочка, занятая приготовлением чая для кукол. Она и сама была, как куколка, - изысканное творение безымянного, но гениального мастера, сумевшего создать такой идеальный образ.
Генри сел на стул, налил себе чаю из чайника и потянулся за бутербродом и чашкой с дымящимся чаем:
- Обожаю чай! - поведал он жене. - Кофе, на мой вкус, слишком горек. А вы знаете, что китайцы гадают на плавающих чайных листьях? Интересно, что они видят в этих маленьких лодочках?
Он бросил взгляд на жидкость, налитую в чашку, но она была прозрачной, поскольку заварка осталась в серебряном ситечке.
- Впрочем, турецкие дамы гадают на кофейной гуще, и вы тоже можете это сделать во время или после завтрака.

Генри сделал глоток, наслаждаясь тонким ароматом китайского чая.
- М-мм... Селим объяснил мне, что обычно допивают кофе и переворачивают чашку вверх дном, дожидаясь, пока гуща медленно стечёт вниз по стенкам. Затем берут чашку и рассматривают рисунки, которые образовала гуща. Каждая провидица видит своё, разумеется: то, что подсказывает ей воображение. Селим утверждал, что предсказания всегда сбываются, хотя я скептически отношусь к подобным заявлениям. Но мы можем попробовать вместе: я к вам присоединюсь. Хотите испытать судьбу и воображение прямо сейчас, не дожидаясь завтрашнего дня? Я попрошу Ханну сварить две чашки кофе...

Генри нисколько не устал - да и с чего бы? - но забота жены была ему приятна. Элис была на редкость домашней - настоящим воплощением домашнего ангела, о котором мог мечтать любой мужчина в здравом уме и твёрдой памяти. Иногда ее одолевали необъяснимые капризы, как например было с подарками,  но видимо таковы были все женщины, разве что другие, по его наблюдениям, обычно требовали подарков, а не отвергали их. Допив чай и расправившись с бутербродом - крошечным, как и полагалось,- Генри налил себе ещё, хотя ему предстояло выпить чашку кофе.
Из дома вышел Перкинс с длинным удилищем и ведром для рыбы в руках. Генри приветственно махнул денщику рукой, мысленно пожелав поймать большого тунца или испанскую макрель, хотя для этого Перкинсу надо было сначала наловить мелкой рыбешки для приманки, да Генри и сомневался, что денщик в одиночку, да ещё и находясь в неустойчивой лодке, справится с крупной особью - слишком сильными, быстрыми и увертливыми были эти рыбины.

Генри был бы не против отправиться с Перкинсом на рыбалку, если бы напротив него не сидела самая очаровательная женщина в мире, которую Фортуна сделала его женой, пусть брак их до сих пор оставался не более, чем формальностью, и грозил вот-вот закончиться разводом.
- Вы нисколько меня не задерживаете, а ваше общество для меня  гораздо привлекательнее компании Перкинса, несмотря на те теплые чувства, которые я питаю к нему сызмальства, - ответил он самым любезным тоном, хотя и подозревал, что своим беспокойством Элис скорее всего пытается замаскировать тот факт, что  присутствие мужа и светские разговоры с ним успели ей наскучить.
- А вы когда-нибудь ловили рыбу? Наверняка там, где вы провели детство, были река, пруд или какой-нибудь ручей, в котором водилась форель? Если не ловили, то, возможно, наблюдали за тем, как ловят другие? Я знавал дам, которые с превеликим удовольствием сопровождали мужей на рыбалку и сами стояли с удочкой на берегу.
Генри не стал уточнять, что единственной дамой, замеченной в страсти к рыболовству, была леди Ребекка, да и то она сопровождала сэра Роберта совсем не потому, что  желала разделить с ним радость от богатого улова, а чтобы не давать ему возможности проводить на берегу ручья сутки напролет. Сам он был слишком мал, чтобы знать об их совместных вылазках на природу: об этом гораздо позднее, уже после того, как сэр Роберт покинул сей бренный мир, сообщил ему дядя.

Генри не смог сдержать улыбки: Элис упомянула юность так, как будто сейчас пребывала в почтенном возрасте леди Ребекки. Ему также до смерти хотелось поподробнее разузнать о «любезном юноше», но он не стал уточнять, а вместо этого последовал примеру жены и взял второй крохотный сандвич, которого хватило на один зубок, как и первого. Но то, что у жены проснулся аппетит, его порадовало: это говорило о том, что и настроение у неё улучшилось.
- Конечно, я люблю рыбалку: это та же охота, только гораздо более спокойная. Хотя, если вспомнить американских китобоев, охота на лис покажется детской забавой. Впрочем, кит - это не рыба, а животное, и крайне опасное, поэтому сравнение неправильное. Признаюсь, что у меня порой не хватает терпения для того, чтобы дождаться поклёвки, но в целом рыбалку я люблю, хотя последние годы мне редко выпадал шанс ею заняться. А вот и наш кофе! Давайте выпьем его и узнаем, что готовит нам грядущий день.
Генри гораздо более волновала грядущая ночь, и хотя в гадания он не верил и предложил Элис погадать на кофейной гуще только для того, чтобы развлечь жену, все же первый глоток из чашки он сделал с некоторым волнением в душе.
- Ханна готовит кофе так, как будто всю жизнь провела в Турции! - заметил он, отдавая дань мастерству  служанки.