Генри не ожидал такой реакции на свои слова. Он думал, что Элис вообще не слушает его, и начинал злиться, но ужас в ее глазах и то, как она попятилась, прижимая руки к груди, его отрезвили. Он все еще продолжал приводить аргументы в пользу своего мнения, когда она споткнулась и осела на песок. Подол платья, окруживший ее розовым полукружьем, был похож на пышный пион, расцветший на бесплодной почве. Генри замолчал, как будто невидимая рука повернула рычажок на спине говорящей куклы. Он смотрел на жену, не понимая, что произошло. Он ведь не хотел ее напугать, а всего лишь объяснял, почему ей стоит прислушаться к его совету и почему надо  постараться стать разумной, практичной женщиной, а не упрямым, капризным ребенком.
- Согласны? - недоуменно переспросил он. - На что именно?
И тут же бросился к ней, протягивая руки, чтобы поддержать, защитить и успокоить, хотя было уже поздно, слишком поздно.

Вместо того, чтобы оставить жену в покое, Генри начал стягивать с нее перчатки, испачканные мокрым песком. Быстро стянув сначала одну, а потом другую, он сунул обе в карман своих армейских брюк и стал покрывать поцелуями тонкие пальчики Элис.
- Я виноват перед вами, - бормотал он. - Простите, простите!
Перецеловав ей каждый палец, он начал стряхивать с ее щек песчинки кончиками своих, но те прилипали и к её влажной от слёз коже, и к его пальцам, поэтому ему пришлось временно прекратить эту бесперспективную борьбу. Если бы у него был платок, он бы смочил его в морской воде и осторожно убрал бы крупинки песка с лица жены, но платок остался в двуколке, накинутый на клетку с канарейкой. Так же, как и оба платочка Элис. Перчатки! Генри вскочил и бросился к воде. Зайдя в воду настолько глубоко, насколько позволяли его сапоги, он как следует прополоскал тонкие дамские перчатки в волнах и так же бегом вернулся обратно и сев на песок рядом с Элис стал аккуратно убирать песчинки с ее заплаканного личика, стараясь не оцарапать ее нежную кожу.

Генри тяжело вздохнул, поцеловал жену в лоб и поднялся, постаив на ноги и ее.
- Идемте обратно к двуколке, - попросил он. - Сегодня у нас выдался непростой день: уверен, что мой дядюшка нашел бы этому объяснение в астрологии. Но надеюсь, что завтра Марс и Венера объединятся в гармоничный секстиль. Кажется, так называется благоприятная конъюнкция двух планет. Но я могу и ошибаться.
Генри посмотрел на небо, как будто искал в нем две далекие звезды, столь разные и по размерам, и по иным характеристикам, известным астрономам.
- Идемте, сударыня, - повторил он, беря Элис под руку. - Ханна наверняка уже приготовила что-то необычайно вкусное на обед. А Перкинс изнемогает от желания отведать её стряпню, но не может этого сделать, пока мы с вами не вернемся. Вы обратили внимание на то, что эти двое как будто поладили между собой? Хорошо бы и нам взять с них пример.

И снова между ними повисло тяжёлое, как свинец, молчание. За весь остаток пути ни лейтенант, ни его жена не промолвили ни слова. Когда двуколка въехала на замощенный двор, Генри также молча помог Элис выбраться из нее и вернулся к коляске, пытаясь взять сразу все, что было куплено в Рабате. Однако это было совершенно невозможно, обладая всего лишь парой рук, поэтому, поколебавшись, он попросил жену:
- Не будете ли вы так любезны отнести в мою комнату клетку с канарейкой? Остальное  заберу я и отнесу в вашу.
Клетка была небольшой по размерам и легкой, к тому же Генри счёл, что жене будет приятнее нести голосистую птичку, чем покупки, оплаченные ненавистным мужем.

Генри собрал все свертки и пошёл вслед за Элис. В ее комнате положил их на аккуратно застеленную кровать и вышел, прихватив с собой только маленький свёрток с сигарами. Он уже давно не курил и решил заодно разыскать Перкинса и взять с кухни глубокую миску с водой для купания канарейки. Перкинс уже возился с упряжью. Увидев лейтенанта, он просиял:
- Долго вы отсутствовали, сэр! Поездка удалась?
- Да, вполне, - неопределённо ответил Генри, - Завтра возьми с собой Ханну и отправляйтесь в Рабат, раз сегодня не получилось. Заодно заглянете в седельную мастерскую и купите там дамское седло для миссис Кендал.
- Будет сделано, сэр! Премного благодарен!
Генри кивнул и направился в дальний конец сада, чтобы там в тишине и покое выкурить новую сигару.

Генри курил сигару, глядя на окно комнаты Элис и гадая, развернула ли жена покупки или выбросила их в мусорную корзину. Впрочем, он сомневался, что она осмелится на такой шаг, но вот спрятать их в самый дальний и темный угол гардероба  вполне могла. Это означало, что на люди она с ним не выйдет, пока ей не доставят из лавки модистки заказанный корсет, и им придется сидеть в четырех стенах еще несколько дней. Такое положение дел его совершенно не устраивало, но как его изменить, он не знал.
Наконец он решил, что завтра рано утром соберет в саду букет роз и отнесет его в комнату жены, пока она спит. Вряд ли она запрет дверь на ночь, ведь утром к ней должна была зайти Ханна с водой для умывания.
Докурив сигару, Генри вернулся в дом, отыскал на кухне глиняную мисочку, налил в нее воды и поднялся к себе, чтобы обрадовать канарейку. На кровати одиноко лежала желтая роза, которую он видел утром в комнате Элис. Её лепестки начали увядать и цветок выглядел поникшим и печальным, как и его собственный брак. Генри поставил в клетку миску с водой и сел на кровать, взяв в руки цветок. Жена выбрала для него жёлтую розу потому, что в саду не было жёлтых глициний, а он просил именно жёлтую. Но ведь в саду, помимо жёлтых, цвели красные и белые розы. Ещё более важным вопросом, который он задавал себе, был о том, почему он попросил сорвать для него цветок жёлтого, а не какого-нбудь другого цвета. Ведь в средние века это был цвет одежд иудеев, что наводило на мысли об Иуде и изменниках. Вряд ли Элис знала об этом, но он-то знал! Не был ли его выбор обусловлен ревностью к лейтенанту Лекуэнту? Как глупо! Даже в такой малости он сумел оскорбить жену подозрением, пусть даже она и не поняла намёка.
Генри положил розу на кровать и уставился на жёлтую канарейку, которую приобрел неожиданно для самого себя, повинуясь внезапному импульсу. Птичка весело плескалась в миске с водой, не ведая о том, какие мрачные мысли обуревали её нового хозяина.

От предметов возвышенных и грустных мысли Генри плавно перетекли к хлебу насущному: он проголодался сам и подозревал, что канарейка тоже не прочь подкрепить силы. Но что ей предложить, он не знал. Какие-нибудь зернышки, семечки или, может быть, кусочки фруктов? Не хватало еще по своему невежеству заморить птичку голодом! Генри посидел еще немного, пытаясь сообразить, чем питаются канарейки, но так и не пришел к какому-нибудь определенному выводу. Он мог бы спросить у Ханны, но не знал, где ее искать, в то время как жена наверняка находилась в своей комнате, отдыхая после поездки. Вопрос о кормлении канарейки, - вполне безопасный и отвечавший насущной потребности всех женщин заботиться о сирых и слабых, - представился ему хорошим предлогом для того, чтобы заглянуть к жене. Поэтому он встал и пошел к ней.
Элис спала в кресле, положив раскрытую книгу на колени. В проеме открытого окна за ее спиной виднелось синее небо, зеленые кроны деревьев и ярко-алые гроздья соцветий бугенвиллеи, облепивших каменную ограду. Генри заколебался, не зная, как лучше поступить: разбудить жену или убраться восвояси. И пока он размышлял на эту тему, в памяти вспыхнуло воспоминание о том, как два или три года назад он стоял перед полотном, выставленным для публики в Королевской академии художеств, и смотрел на женское лицо в ореоле волос, лежавших  на глади воды как заснувшие водяные змеи. Он не понимал, почему вспомнил об этом именно сейчас: в облике  Элис не было ровным счетом ничего общего с рыжеволосой Офелией на картине. Имя художника, написавшего картину, крутилось на кончике языка, и когда Генри его вспомнил, предметы, казалось бы, никак не связанные друг с другом, соединились в одно целое: Джон Эверетт Милле, скандальный развод, жена-девственница и возлюбленная жестокого принца, утонувшая в реке. И надо всем этим, как огненная надпись на стене валтасарова дворца, пылало страшное слово - "самоубийство", которое он в приливе раздражения и язвительной иронии обронил в разговоре с женой этим утром.

Генри наклонился и поднял упавшую книгу, бросив беглый взгляд на название, которое ни о чем ему не говорило.
- Мне тоже стоит это почитать? - осведомился он, закрывая книгу и откладывая ее на туалетный столик жены. - Но я разбудил вас, прошу прощения. Мне кажется, что моя пернатая подопечная проголодалась, а я не знаю, чем ее накормить. Я и сам не прочь перекусить, но только при том условии, что вы ко мне присоединитесь.
Ему казалось, что за последние недели Элис сильно исхудала, а ее бледность стала уже и вовсе какой-то пугающей: жена все больше и больше напоминала призрака, встретившегося ему в темной галерее особняка баронета Уайта.

Генри улыбнулся жене:
- Прекрасно! Интересно, какой вкусный сюрприз приготовила нам Ханна...
Он еще раз обежал взглядом комнату , но не увидел никаких следов покупок, которые были сделаны им в Рабате. Судя по всему, Элис не собиралась ни надевать новый корсет, ни рисовать акварели. И если отсутствие на виду интимной детали женского туалета он еще мог объяснить, то рисовальных принадлежностей - нет. Видимо, жена даже не распаковала сверток с кистями и красками, а просто убрала его с глаз подальше. Такое явное пренебрежение и равнодушие жены к тому, что он делал ради нее, вызвало в Генри жгучую обиду, но он не подал виду. Протянул Элис руку, чтобы она могла опереться на нее, вставая с кресла, и добавил:
- Если у вас нет других планов, я бы пригласил вас после обеда в сад, чтобы посидеть на скамье в тени смоковницы. На вид этому дереву лет сто, не меньше, и крона у него раскидистая и густая.

- Кормление канарейки не займет много времени, - сказал Генри. - А то, что Ханна освобождена от кулинарных забот, меня радует: вы очень мудро поступили, переложив эту обузу на плечи приходящей служанки. Я дал Перкинсу выходной на завтра и разрешил ему отвезти Ханну в Рабат. Но сначала он съездит в деревню и найдет для меня лошадь. А в Рабате купит для вас дамское седло, чтобы вы могли выезжать на Фиалке.
Генри открыл дверь и вывел жену из комнаты.

Генри довел жену до столовой, отодвинул стул, давая ей сесть, и занял место напротив нее, как и всегда.
Ему хотелось не воды, а вина - не важно, какого, белого или красного. Напряжение, скопившееся за день, давило на него, как каменный мельничный жернов, не давая ни дышать полной грудью, ни воспринимать все происходящее таким, каким оно было.
- Чем вы собираетесь заняться завтра? - спросил он, разворачивая льняную салфетку. - Есть какие-нибудь определенные планы?
Он уже предлагал жене заняться изучением револьвера, но не был уверен, что ей хочется делать то, что предложил он, если вообще хочется заниматься чем-то вместе с ним. Пришла в голову мысль о рыбалке, но пока он не стал ничего предлагать, ожидая ответа Элис.
Ваза с фруктами, оставшимися после завтрака, все еще стояла на столе. Генри достал из нее точно такой же тепличный персик, который ел за завтраком, и отложил в сторону - для канарейки.

- Прекрасно! В таком случае я, наверное, отправлюсь порыбачить, - сказал Генри, нетерпеливо поглядывая на блюдо с картофелем и мясом. - Ханна, вы присоединитесь завтра к Перкинсу, когда он отправится в Рабат, куда я посылаю его с поручением? Миссис Кендал, как я понял из нашего с ней разговора, не против вашего отсутствия.
Ожидая, пока служанка положит на его тарелку мясо с картошкой, он извлек из персика косточку и принялся нарезать мякоть на мелкие кусочки, чтобы потом отнести  канарейке.

В отличие от жены Генри ел с аппетитом, но ему было больно смотреть на то, как она отказывается от пищи. Ей определённо надо было съедать двойную порцию, чтобы немного прибавить в весе. Расправившись с едой, Генри поискал глазами что-нибудь покрепче воды, но ничего подобного не обнаружил.
- Не хотите выпить стаканчик вина? - спросил он. - Виноградное вино в малых дозах излечивает от анемии, - так утверждал наш полковой врач. Я принесу с кухни бутылку....
Генри встал из-за стола и поспешно покинул столовую, захватив с собой тарелочку с угощением для канарейки. Ему анемия не угрожала, но Элис выглядела такой бледной и изможденной, что небольшое количество  вина ей точно бы не повредило. По крайней мере вернуло бы на ее щеки здоровый румянец.
Прежде чем пойти на кухню за вином, он поднялся к себе и поставил в клетку тарелку с мелко нарезанным персиком. Канарейка тут же принялась клевать сочные кусочки, а он спустился вниз и, взяв початую бутылку с вином, вернулся в столовую.
- Всего один глоточек, душа моя: за здоровье леди Ребекки и майора Фицпатрика и за победу славной британской армии, - попросил лейтенант, разливая вино по двум винным бокалам, которые он нашёл в буфете.

Генри осушил свой бокал одним глотком и налил себе еще, наблюдая за тем, как жена колеблется, прежде чем поднести вино к губам. У него было чувство, что причина ее вялости и полного равнодушия к еде заключена в нём, и что осталось совсем немного времени до того момента, когда она и вовсе перестанет есть. Перспектива невольно уморить жену голодом его ужаснула. Но он не знал, что ему делать и как себя вести, потому что любое его слово или поступок вызывали в ней либо слезы, либо покорное смирение, которое было много хуже откровенного противодействия, которое она демонстрировала минувшим утром.
Элис все-таки пригубила вино и сразу же закашлялась - ее кашель уже стал для него сигналом, что все идет не так. Он дождался, пока приступ пройдет, и сказал:
- Канарейке понравилось угощение. А вы съели немногим более, чем эта крохотная птичка. Вам не понравилась стряпня новой кухарки? Хотите чего-нибудь другого? Давайте я очищу вам персик...
Впрочем, кроме тепличных персиков, в вазе ничего больше и не было: сезон сбора фруктов еще не начался.