- В каюте? Нет, их разместили в гамаках в кубрике, - сказал Огилви, тщательно обтирая руки мокрой тряпицей. - Каюта в вашем полном распоряжении, как и прежде. А девушкам отвели место на палубе, - там и места больше, и воздух посвежее. Что ж, мы с вами заслужили отдых и плотный ужин, поэтому, если вы не против, я присоединюсь к вам и капитану Кеннеди за столом в капитанской каюте.  Заодно расспросим его, что будет с пленными работорговцами и с невольничьим кораблем.
Огилви убрал инструменты в докторский чемоданчик, испытывая немалое облегчение от того, что  ему не пришлось  воспользоваться хирургической пилой, и распахнул дверь перед мисс Стоун.

На Сером гусе кипела работа: матросы перевозили на шлюпках съестные припасы, обнаруженные на дхоу, и раздавали их бывшим невольницам. Как сообщил капитан Кеннеди, часто команды он отправил на невольничье судно, где находились работорговцы, которых связали и поместили в вонючий трюм, чтобы они на своей шкуре ощутили все прелести заточения. Матросы, откомандированные с Серого гуся, занимались тем, что качали воду помпами, очищая невольничье судно. После этого они должны были отогнать судно в Кейптаун вместе с арестованными и передать британским властям.
- А что будет с нами? - поинтересовался Огилви. - Вы ведь должны были доставить нас к устью Замбези, а теперь, получается, возвращаетесь в Кейптаун?
- Не волнуйтесь, сэр: я выполню все условия нашего договора, - пообещал капитан. - Как только невольничье судно приведут в более-менее нормальный вид, всех невольниц переместят туда, а Серый гусь пойдет дальше, к Замбези. Давайте отметим успех нашего рейда! У меня есть бутылочка отличной мадеры, а кок дожаривает свиные отбивные.

-  К вечеру закончим, - пообещал Кеннеди. - А вы отдыхайте, сударыня: вы наверное, с ног валитесь от усталости. Огромное вам спасибо за ваши труды, и мистеру Огилви, разумеется, тоже.
Капитан выглядел очень бодрым, что не удивило Огилви: еще бы, ему удалось заполучить приз, и это наверняка должно было сказаться на его карьере. Доставив их к устью Замбези, капитан вернется в Кейптаун героем и какое-то время будет наслаждаться заслуженным отдыхом, а вот им с мисс Стоун придется еще Бог знает сколько времени жить в опасных и лишенных малейшего комфорта условиях. Но может быть, он просто устал после того, как несколько часов кряду возился с ранеными... Стаканчик мадеры, несколько часов целительного сна - и к нему снова вернется былая бодрость духа. Мисс Стоун тоже выглядела уставшей и бледной и, как показалось Огилви, даже присутствие блестящего капитана Кеннеди не доставляло ей такого удовольствия, как раньше. Это наблюдение несколько повысило градус настроения хирурга, а после того как капитан разлил по стаканам мадеру и поднял тост за королеву, и вовсе пришел в благодушное настроение. Следующий тост был за самоотверженных британских врачей и медсестер, а затем капитан вспомнил, какой сегодня день недели и, снова наполнив стаканчики, сказал:
- У британских моряков есть специальный тост для каждого дня недели. Сегодня - воскресенье, поэтому выпьем за друзей, которых сейчас нет с нами рядом.
Огилви с жаром поддержал этот тост, вспомнив о Джеральде Моррисе, а затем поинтересовался, за что пьют британские моряки в другие дни недели. Правда, к этому моменту в бутылке осталось совсем немного мадеры, но капитан вытащил из шкафа полную и принялся перечислять тосты:
- В понедельник пьют за наши корабли, во вторник - за наших моряков, - всех разом; в среду - за присутствующих моряков, ибо никто не позаботится о нас, кроме нас самих; в четверг поднимают бокалы за кровавые битвы и тяжелые болезни; в пятницу - за благородного противника и морской простор, а в субботу...
Тут капитан запнулся, бросил несколько смущенный взгляд на единственную даму, сидевшую за столом, и стал преувеличенно аккуратно разливать по стаканам мадеру из новой бутылки. В этот момент появился юнга с блюдом свиных отбивных и поставил их на стол.

- Да-да, расскажите, капитан, - подхватил Огилви, глупо хихикнув. От мадеры он чувствовал себя разомлевшим и не обратил внимание на то, как напряженно держится мисс Стоун. Что же скрывал капитан? Неужели по субботам моряки сдвигали бокалы в честь кракена или огней святого Эльма? Да нет, такого не могло быть, то есть к чему капитану было смущаться подобных здравниц? Разве что кракен... но нет, о таких извращениях Огилви даже и думать не хотелось. Он взболтал в стакане мадеру и с удовольствием сделал глоток, ожидая, что капитан Кеннеди прекратит ломаться, как выпускница католического пансиона, и просветит их с мисс Стоун насчет содержания субботнего поста. Но капитан молчал, разрезая свиную отбивную, и Огилви не выдержал:
- Послушайте, сэр: если боитесь оскорбить стыдливость дамы, шепните мне тост на ухо: клянусь, я ей ничего не скажу!
Кеннеди бросил на хирурга суровый взгляд и отложил вилку и нож.
- Извольте: субботний тост звучит так: "За наших жен и любовниц, и за то, чтобы они никогда не встречались"
- О! - сказал Огилви, вытаращив глаза. - Тонко! Но знаете, капитан, лично у меня нет ни жены, ни любовницы, поэтому по субботам я всегда трезв, как стеклышко: мне попросту не за кого пить.

Огилви обиженно поджал губы:
- Таких дней бывает очень много, - слишком много, сударыня. А как иначе я бы смог делать сложнейшие операции? Вот, скажем, иссечение геморроидальной шишки или извлечение камней из мочевого пузыря - такие операции требуют собранности и полного самообладания. Но сейчас я, кажется, и правда, слегка перебрал и нуждаюсь в отдыхе. Позвольте откланяться... впрочем, напоследок я выпью за наших храбрых и самоотверженных моряков и отдельно - за нашего капитана-освободителя!
Огилви встал со стула и опрокинул в рот стаканчик с мадерой.
- А теперь ухожу...Спокойной ночи, дамы и господа... - сказал он и направился к двери.
Распахнув дверь, он немного постоял, опираясь плечом о косяк и вдыхая соленый морской воздух, а затем сделал несколько неверных шагов по направлению к люку, ведущему в трюм. Почему-то ему казалось, что именно туда ему и надо.

Ночь Огилви провел беспокойную: сначала он долго бродил по трюму, недоумевая, куда подевались гамаки и матросы, затем нашел выход и с помощью вахтенного оказался в кубрике, где и вздремнул пару часов, примостившись на сундуке. Оставшуюся часть ночи он то и дело вставал к раненым, маясь от последствий похмелья. Но тем не менее, когда над морем засияло солнце, чувствовал он себя бодрым и вполне довольным жизнью.
Хирург умылся, побрился и перевязал раненых, которым, по его наблюдениям, стало немного лучше. Распорядившись накормить их легкой пищей, он вышел на свежий воздух и окинул взглядом канонерку и морской простор. Невольниц давно переправили обратно на дхоу, более-менее избавленную от грязи и жуткой вони, и Серый гусь на всех парусах летел к Наталю. Ветер был попутный, труба не дымила и не загрязняла голубое небо, раскинувшееся над бутылочно-зеленой водой. Мисс Стоун он на палубе не увидел, и задумался, как лучше поступить: дождаться, пока она выйдет из каюты, или пойти и постучаться, пожелав ей доброго утра.

Огилви был глубоко шокирован, когла увидел, в каком виде мисс Стоун появилась на палубе. Он никогда не скрывал своего отношения к блумерсам и высказал его мисс Стоун еще в первую их встречу, когда она пришла в морг, чтобы ассистировать ему при вскрытии. Да и позже он неоднократно пытался донести до нее то, что женщина предназначена природой для ношения платьев и юбок. Став детективом, мисс Стоун наконец начала одеваться так, как и подобало даме, что пошло ей на пользу, и хирург вздохнул с облегчением. Так почему же сейчас она снова надела блумерсы? Это был бунт, бунт на корабле! И его надо было пресечь, задушить в зародыше,  чтобы избежать катастрофических последствий. Чувствуя себя капитаном мятежного судна «Баунти», Огилви решительно устремился к бунтарке и заговорил приглушенно, но твердо
- Доброе утро! Скажите, вы специально оделись таким образом, чтобы смутить честных моряков? Мы ведь не в Лондоне, сударыня!

В моде хирург действительно разбирался слабо, тем более в женской, но упоминание Франции распалило его еще сильнее. Несмотря на то, что французы были союзниками Британии в ходе недавней войны, он их недолюбливал, и удивлялся, что англичанка ссылается на них, как на экспертов в чем бы то ни было.
- Забыли о Наполеоне?- язвительно поинтересовался он, хотя Наполеон уж точно не имел никакого отношения к их дискуссии. - Где вы потеряли ваш патриотизм, сударыня? Даже я, шотландец, испытываю смутное недоверие к этой нации, а вам и подавно не следует брать пример с ее представителей. А если француженки снимут блумерсы и станут разгуливать по Парижу в панталонах, вы тоже так поступите?
- Доброе утро, мисс Стоун. Доброе утро, сэр. Что-то случилось? - капитан Кеннеди появился как черт из табакерки и по-видимому заметил, что его пассажиры о чем-то спорят.
- Доброе утро, капитан,- буркнул Огилви. - Все в порядке. Я лишь спросил мисс Стоун, не холодно ли ей стоять на ветру.
- Прекрасно выглядите, сударыня!- капитан окинул стройную фигурку мисс Стоун восхищенным взглядом. - И какой удобный наряд! Очень подходит для путешествий.

Капитан Кеннеди нахмурился, явно недоумевая.
- Эпидемия неприличностей? Боюсь, что я ничего об этом не знаю. Я не был Англии с тех пор, как поступил на службу мичманом, а это было почти десять лет назад. Вы меня заинтриговали, сударыня: расскажите об этой эпидемии и о том, как вам удалось спастись.
- Это было чудовищно, капитан,- встрял Огилви. - Хуже холеры, хуже чумы! Но боюсь, вы не поверите, если мы вам расскажем. Я бы и сам не поверил, если бы мне кто-нибудь такое рассказал,- решил бы, что бедняга сбежал из Бедлама. Мы с мисс Стоун находились в морге, когда все это началось, и чуть не стали первыми жертвами. Но пусть мисс Стоун расскажет своими словами,- она гораздо красноречивее меня.
И Огилви скрестил руки на груди и устремил взор на волны. Мысленно он вернулся в тот день, когда впервые увидел мисс Стоун. Тогда она тоже была в блумерсах! Но не дерзила, как сейчас, а послушно выполняла его указания: записывала данные в журнал, подавала инструменты... Хирурга охватила такая жгучая ностальгия по утерянному раю, который он тогда был не в состоянии оценить,  что захотелось снова вернуться в тот день, хотя все остальные события, сопровождавшие его, были поистине ужасны.

- Господь Всемогущий! - ахнул капитан Кеннеди. - А я-то думал, что уже видел все самое худшее, включая невольничьи корабли и многочисленных жертв работорговцев. Значит, вы говорите, что шотландская волынка спасал город от верной гибели? И кто же играл на сем ужа... прекрасном инструменте? Кто стал воплощением Спасителя на грешной лондонской земле?
Огилви, затаивший дыхание и ловивший каждое слово мисс Стоун, заново переживавший все, что выпало на их долю в охваченном эпидемией Лондоне, недовольно нахмурился, когда услышал, как она чуть было не назвала волынку "ужасной", и эхо, воспоследовавшее из уст капитана Кеннеди. Но что было взять с англичанки и ирландца! Разве могли они ощутить красоту тонких струн шотландской души и напевные звуки волынки, которые, впрочем, в старину заставляли врагов обращаться в бегство.
- На волынке играл я, сэр. - сдержанно сказал хирург. - Я - шотландец, как вам известно, и музыка гор и вересковых пустошей у меня в крови.

Капитан Кеннеди покачал головой:
- Чего только не бывает на свете. Здесь, в Африке, до сих пор творятся страшные вещи. Многие племена практикуют кровавые ритуалы и жертвоприношения, а местные колдуны используют человеческие кости для изготовления амулетов, которые в этой части континента называются мути. Мы, белые люди, часто свысока относимся к суевериям, а зря: вся наша наука не в состоянии объяснить то, что происходит в Африке или на островах Карибского моря. То, что вы мне рассказали, напомнило мне о живых мертвецах, которые время от времени появляются на Гаити. Правда, там они совершенно безобидны и используются в качестве рабов. Возможно, что один из таких мертвецов был завезен в Англию на торговом корабле и заразил своим трупным ядом живых. Но как такое могло произойти? Не понимаю...
- Трупный яд убивает, - сказал Огилви. - Но он не способен воскресить из мертвых. Да, это история, покрытая мраком, и я счастлив, что мы с мисс Стоун выбрались из нее живыми и здоровыми. Правда, побегать пришлось... Долго ли еще до Наталя, капитан?
Кеннеди посмотрел на доску, на которой вахтенные записывали географическое положение корабля, и сказал, что осталось всего пару часов пути.

- Позавтракать мы точно успеем, - заверил мисс Стоун капитан. - Хотите вернуться в каюту или выпить кофе на свежем воздухе? Я прикажу накрыть столик прямо здесь, на шканцах. Кок обещал пожарить оладьи из батата и полить их сиропом.
Огилви признался сам себе, что предпочел бы каюту, потому что его раздражали чайки, летавшие над кораблем и резавшие слух своими пронзительными криками. К тому же он не хотел, чтобы в его чашке оказалось птичье гуано, а такой вариант был более чем возможен. Но он не стал упоминать подобные низменные материи в присутствии дамы и просто ждал, что она ответит капитану.
Одновременно он сделал себе зарубку в памяти, чтобы принять перед выходом на берег лошадиную дозу хинного экстракта - не менее пяти гран сразу, и напомнить мисс Стоун, чтобы она тоже так поступила. В этих местах, окруженных мангровыми болотами, наверняка свирепствовали все разновидности малярийной лихорадки, и надо было позаботиться о своей безопасности заблаговременно. Потом он решил, что надо сделать это прямо сейчас, не откладывая, так как горький вкус кофе замаскировал бы горечь хинного порошка.
- Извините меня, - сказал он. - Я должен взять кое-что из своего саквояжа. Я вас найду, где бы вы не решили позавтракать.
И хирург поспешил в кубрик, чтобы взять лекарство для себя и мисс Стоун.

Капитан задумчиво покачал головой:
- Я так давно не был на родине, что уже не представляю, как бы я снова смог привыкнуть к той жизни. Жизнь в колониях сильно отличается от английской, да вы и сами могли в этом убедиться. Другой климат, другая пища, другой жизненный уклад, и люди совсем другие. Я ирландец, но родился и вырос в Лондоне и покинул его, когда мне было шестнадцать, - в этом возрасте я поступил на службу в королевский флот и стал мичманом на "Неутомимом". Прослужил на нем два года, затем сдал экзамен на лейтенанта и был переведен на  другой корабль. Был на Карибах, в Океании и Австралии, потом оказался в Кейптауне, женился, но, увы, овдовел спустя три года. Это горестное событие совпало с получением чина капитан-лейтенанта... А сейчас мне тридцать лет и я - капитан канонерки...Нет, я не стремлюсь вернуться в Англию, я успел полюбить Кейптаун и Африку, хотя вам это может показаться странным. Ну а вы почему решили сменить налаженный, спокойный быт на тяготы путешествия по дикому и опасному континенту? Да, я знаю, что вы ищете мистера Морриса, но ведь это только предлог, не так ли? Ведь вы могли и не браться за эту опасную миссию и не покидать Лондона.

- Я вас понимаю, - подхватил капитан. - Мир действительно огромен, удивителен и разнообразен. Начав путешествовать, уже не можешь отказаться от этой привычки, она становится неотъемлемой частью тебя. И уже невозможно представить себя в четырех стенах уютного маленького коттеджа где-нибудь посередине Англии. Я согласен с утверждением, что мир - это устрица, которую каждому из нас предстоит открыть. Но некоторые люди боятся порезаться об острые створки его раковины и всю жизнь сидят взаперти. Моя жена была очень храброй женщиной: чтобы не скучать, когда я отсутствовал , - а я отсутствовал слишком часто и подолгу, - она начала заниматься благотворительной деятельностью. Учила чернокожих детей, помогала в госпитале. Там она и заразилась скарлатиной и через неделю умерла. А я тогда был в море, а когда вернулся, увидел могильный камень...
Капитан потянулся за чашкой с кофе, но его рука замерла на полдороге.
- Я считаю, - сказал он, - Что брак - это большая ответственность, и людям, которые выбрали для себя жизнь путешественников, не надо жениться и выходить замуж.