Утро выдалось теплое, по-настоящему весеннее. Омытый вчерашним дождем сад благоухал терпкими, горьковатыми ароматами кипарисов и влажной земли. У порога дома  стояли два осёдланных низкорослых ослика, спокойно ожидавшие, когда понадобятся их услуги. Леди Ребекка потрепала одного из них по холке и  направилась к тому уголку сада, в котором радовало глаз яркое пятно жёлтых тюльпанов. Кокетливые вишенки на ее шляпке подпрыгивали при каждом ее шаге и бились о широкие поля, придавая даме, вступившей в осеннюю пору жизни, несколько комичный вид.
- Постарайтесь не промочить ноги, моя дорогая, - озабоченным тоном говорила леди Ребекка, приподнимая юбки и осторожно ступая по траве, покрытой утренней росой. - Удивительно, как быстро зима сменяется весной в этих краях: вот уже и травка зеленеет, и солнышко блестит. Наверняка скоро появятся первые ласточки и аисты: вы заметили, что на крышах многих домов есть старые аистиные гнезда?
Леди Ребекка обернулась, чтобы взглянуть на печную трубу того дома, из которого только что вышли они с Элис и вдруг вскрикнула:
- Посмотрите, душечка! Да вот же он, красавец!
В большом гнезде, прилепившемся к печной трубе дома,  стояла белая птица с длинным черным клювом, поджав под себя тонкую красную ногу. Леди Ребекка, залюбовавшаяся гордой птицей, прижала обе руки к своей пышной груди и прошептала, улыбаясь и кивая головой в такт своим словам:
- Добрая примета! Я верю, что теперь все пойдет, как надо...

*Священная птица турков — белый аист — на территории Османской империи могла свободно гнездиться не только на домах, памятниках, но и на мечетях и дворцах вельмож.

- Да, я тоже об этом слышала, - согласилась леди Ребекка. - Но мы, люди, способны создавать пары на гораздо более долгий срок: ведь у нас есть душа, которой лишены животные и птицы. Я твердо верю в то, что когда-нибудь моя душа встретится с душой сэра Роберта и мы снова будем счастливы. Разумеется, если он до того момента не встретит какую-нибудь другую душу.
Леди Ребекка слегка нахмурилась, наблюдая за тем, как ее молодая спутница срезает тюльпаны, не выбирая между крупными и мелкими бутонами, но не стала делать замечаний по этому поводу, видя, что Элис чем-то расстроена. Только сочла своим долгом добавить:
- Как хороша жизнь! Даже тогда, когда мы лишаемся чего-то или кого-то важного. Но вы поймете это, когда достигнете моих преклонных лет: в моем возрасте каждый новый день кажется случайным и бесценным подарком судьбы. Я очень долго и сильно горевала по сэру Роберту, и носила траур гораздо дольше положенного срока, но сейчас я чувствую себя иначе: остаток своих дней я решила посвятить не напрасным сожалениям о прошлом, которое нельзя изменить, и не бесплодным планам на будущее, которое мне неизвестно, а настоящему! Я уверена, что сэр Роберт взирает на меня оттуда, где он сейчас находится, с полным одобрением и не осудит меня за то, что я окажу моральную поддержку раненому герою войны. Он всегда благосклонно относился к благотворительности. Джанет! Принеси тряпицу, смоченную в холодной воде, чтобы миссис Кендал могла обернуть ею стебли тюльпанов! И найди большой кувшин с широким горлом - он понадобится в госпитале.
Откуда-то сверху раздался птичий посвист, закончившийся короткой трелью. Затем эта мелодия повторилась несколько раз. Леди Ребекка подняла голову,  пытаясь разглядеть в ветвях старого кипариса птицу, которая решила порадовать дам своим пением.

- Позвольте дать вам добрый  совет, душа моя: не пытайтесь сделать из Генри инвалида независимо от того, как он себя чувствует: он этого не потерпит. Я помню его в детстве: даже тогда он не жаловался, как бы плохо ему ни было. Проявляйте свою любовь другими способами...
Леди Ребекка не стала уточнять, какими именно.
Селим стоял рядом с осликами, проверяя подпругу и бросая быстрые взгляды на блондинку с непокрытым лицом.

Леди Ребекка с помощью Селима взобралась на ослика, но не успела ответить на вопрос. Селим вмешался в беседу двух англичанок и высказал свое мнение.
- Биби-ханым* так красива, что один взгляд ее ясных глаз способен исцелить любую болезнь, - сказал он, глядя на Элис, хотя его смуглые щеки и залил румянец смущения, которое он тщетно пытался побороть. - Один персидский поэт сказал так: "Если б скорбного вагифа полюбила, дорогая, То болезнь его мгновенно исцелила, дорогая"
От удивления леди Ребекка покачнулась в седле и воскликнула:
- Вот так так! Селим-бой, оказывается, ты красноречивее, чем наш корабельный капеллан! А я -то думала, что ты можешь говорить только "да", "нет" и "будет исполнено"
Юноша неохотно оторвал взгляд от светловолосой красавицы и перевел его на леди Ребекку:
- Я учусь в медресе, ханым. А ваш язык выучить гораздо проще, чем арабский. Правда, я не умею писать на английском, но говорю и читаю свободно. И пожалуйста, не называйте меня "бой": мне уже  почти шестнадцать лет и я мужчина, а не мальчик!
Леди Ребекка смутилась и что-то пробормотала себе под нос.

*Старшая, зачастую - любимая жена султана

Селим, видя, что ослик заупрямился, ловко перехватил поводья и заговорил с животным на турецком: не видя его, а лишь слушая интонации, можно было бы подумать, что юноша разговаривает с любимой женщиной или ребенком, так ласково звучал его голос. Осел внимательно слушал, изредка шевеля длинными ушами, а большие печальные глаза, казалось, смотрели на Селима с пониманием.
Леди Ребекка, уже успевшая проехать несколько ярдов, обернулась:
- Кнутом его, кнутом! - резко, по-сорочьи крикнула она, раздраженная заминкой, но в этот момент упрямец наконец внял уговорам Селима и двинулся вперед.
- Это ослица, биби-ханым, - объяснил Селим белокурой всаднице, не отпуская поводьев. - Зовут ее Лейла, и она, как все красивые женщины, понимает лишь ласковое обращение. А тот, на котором едет ваша родственница, - ее родной брат по имени Меджнун. Эта пара не моя - я одолжил ее на время у своего дяди, который торгует сладостями на базаре Кадыкёй. Впрочем, за них придется заплатить - не очень много, всего по три шиллинга в день. Если вам скучно, госпожа, я могу рассказать вам историю любви настоящих Лейлы и Меджнуна - у нас говорят, что песня, спетая в дороге, сокращает путь наполовину.

- Лейла означает "ночь", - объяснил Селим, -  А Меджнун - "безумец, потерявший разум от любви". На самом деле юношу звали Каис ибн аль-Мулаввах ибн Музахим и был он бедуином из племени  Бану-Амир. Он полюбил девушку из своего племени, которую звали Лейлой: она была так же красива, как темная ночь с луной и звездами, и ответила ему взаимностью. Но отец Лейлы выдал дочь замуж за другого и безутешный Меджнун отправился скитаться по пустыне, сочиняя стихи в честь своей возлюбленной. Так скитался он три года, а Лейла страдала вдалеке от него и наконец умерла с его именем на устах. Узнав об этом, Каис сошел с ума от горя и стал rружиться, как дервиш: за это его и прозвали "влюбленным безумцем". В краткий миг озарения он отыскал могилу Лейлы и умер на могильной плите, но перед смертью успел высечь на камне последние три строфы из своей поэмы, посвященной их великой любви.Их любовь, биби-ханым, была духовной и чистой, как слеза святой Амины, матери Пророка: ни разу их руки не соединились в объятии, а губы - в поцелуе. За это молодых людей так высоко чтят во всех землях, где слагают стихи на арабском и персидском языках и поклоняются великому Пророку.
Пока Селим пересказывал печальную историю любви, Лейла обогнала Меджнуна и прибавила шагу. Селим, увлеченный собственным рассказом, не заметил, что вторая дама осталась далеко позади и что с ней приключилась та же история, что незадолго до того с ее юной спутницей: Меджнун встал, как вкопанный, и не желал идти дальше, несмотря на то, что леди Ребекка что есть мочи понукала его словами и неистово била пятками по бокам.

***

Генри провел на удивление спокойную ночь: лихорадка отступила и, проснувшись, он чувствовал лишь некоторую слабость и сильную жажду. По-видимому, радость от неожиданной встречи с женой и предвкушение  новой встречи повлияли на него лучше всякого лекарства. Пока он размышлял, как бы уговорить кого-нибудь из санитаров отыскать для него чистую рубашку и сбрить неопрятную растительность на лице, дверь палаты отворилась настежь и Генри чуть было не онемел от изумления: на пороге стоял его денщик собственной персоной, и  это был совершенно точно не призрак, поскольку его громко поприветствовали  сразу двое раненых, явно знакомых с ним раньше. Перкинс ответил на приветствия и сразу же направился к постели, на которой лежал лейтенант.
- Ну и видок у вас, сэр, прошу прощения! Я так и сказал лейтенанту Томасу: ежели меня не отпустят к лейтенанту Кендалу, зарастет он, как некошенная лужайка в "Папоротниках". Но я с собой  прихватил и бритву, и мыло...
Перкинс извлек из кармана упомянутые предметы и показал их лейтенанту. С соседней кровати раздался бас майора Фицпатрика:
- Вы и меня заодно побрейте, капрал. Даю два шиллинга - хорошая плата за такую услугу.
- С превеликим удовольствием, сэр! - Перкинс прищёлкнул каблуками сапог.
- Погоди, Боб! Как же тебя отпустили и надолго ли? - спросил Генри, приподнимаясь на подушках.
Перкинс уселся на край кровати, положив на одеяло бритву и завернутый в бумажку брусочек мыла.
- Так это лейтенанту Томасу надо спасибо сказать: он после вашей вылазки заслужил расположение лорда Кардигана: ходят слухи, что его вот-вот произведут в капитаны! Правда, лорд Кардиган на днях вернулся в Англию*, но это не беда: распоряжение -то он наверняка оставил. В общем, сэр, лейтенант Томас лично обратился к лорду и замолвил за меня словечко. А вам просил передать душистого мыла и дюжину сигар, которые он привез из Камьеша, а также пожелание скорейшего выздоровления. Сигары у меня в походном ранце, я вам их позже отдам, ежели доктор разрешил вам курить.
Генри был рад услышать о том, что его друг вскоре будет повышен в звании, минуя обычную практику покупки оного.
- А письмо он мне не передал? - с надеждой спросил он.
- Нет, сэр, - покачал головой Перкинс. - Да о чем писать-то? Мы как охраняли дорогу, так и охраняем. Ладно, чего понапрасну время терять: где в этой богадельне можно раздобыть горячей воды для бритья?
Генри пожал плечами:
- Боюсь, что это сложно, Боб. Принеси холодной или давай подождем леди Ребекку...
Услышав имя леди Ребекки, Перкинс позеленел и вскочил с кровати:
- Она здесь? - сдавленным шёпотом вопросил он. - Эх, кабы я знал...
- И она, и миссис Кендал, - безжалостно подтвердил Генри, которого насмешил испуганный вид денщика. - Неси воду, Боб и принимайся за бритье: тем более, что к тебе уже очередь.
Генри бросил взгляд на майора Фицпатрика и оба офицера от души расхохотались.

Действия лейтенанта Томаса согласованы с соигроком
*На самом деле Кардиган отбыл на своей яхте в Англию в конце января 1855 года, в лорд Лукан - 15  февраля того же года, но мы выше отыграли иначе.

Селим склонил голову в знак согласия:
- Хорошо, биби-ханым: езжайте прямо до конца этой улочки, а потом сверните направо.
Передав поводья Элис, он направился к леди Ребекке, продолжавшей бесполезную войну с ослом, превратившимся в каменное изваяние.
- Госпожа! - крикнул Селим, приблизившись к леди Ребекке. - Неужели вы не знаете, что женщина должна относиться к мужчине с почтением? Меджнун теперь с места не сдвинется. Слезайте: дальше вам придется идти пешком.

***

Перкинс, немного оправившись от потрясения, вызванного известием о присутствии в Скутари грозной леди Ребекки, ушел на поиски горячей воды и чистой рубашки, и через недолгое время вернулся с искомым.
- Как тебе это удалось, Боб? - удивление Генри было неподдельным.
Перкинс пожал плечами:
- Сэр, вы ж меня знаете: бабы ко мне так и льнут... Тут во дворе сушка для белья  есть: я сначала туда направился, а там прачка...
Перкинс закатил глаза и прищёлкнул языком.
- Ну слово за слово, то сё, и она мне выдала рубашку, а потом отвела на кухню, где сестрички себе воды нагрели для чая.
Генри покосился на майора Фицпатрика, внимательно прислушивавшегося к разговору. По лицу майора блуждала двусмысленная улыбка, говорившая о том, что он нисколько не осуждает действия денщика.
- Молодец, Боб! - скрепя сердце, похвалил Генри проныру. - Только смотри, не нарвись на неприятности: стиркой тут занимаются солдатские жёны.
Перкинс присвистнул и принялся взбивать в тазу с горячей водой мыльную пену.
Спустя некоторое время Генри провел рукой по гладко выбритому лицу, думая о том, что из его денщика вышел бы отличный цирюльник. Свежая рубашка льнула к телу как вторая кожа и единственное, о чем ему оставалось мечтать - о поцелуе жены, который, конечно же, был неуместен в присутствии  многочисленных свидетелей.
Закончив брить лейтенанта, Перкинс перешел к майору Фицпатрику.
- Я дико извиняюсь, сэр, - промолвил он, протирая бритву куском ткани. - Но можно вас попросить о великом  одолжении? Скажите леди Чатсуорт, когда она тут появится, что я человек, заслуживающий доверия. Иначе она меня мигом отправит обратно в лагерь, а лейтенанту Кендалу без меня ну никак не обойтись.
Майор поскрёб по заросшему щетиной подбородку:
- Ты меня сначала побрей как следует, капрал, а уж после я решу, что сказать леди

- Привезли мужу цветы, миссис Кендал? Странный выбор для подарка любимому супругу: ведь тюльпаны лишены главного - того дивного аромата, что делает цветы непревзойденными созданиями природы.
Доктор О'Флаерти отделился от стены, которую до того подпирал, держа в руке зажженную пенковую трубку.
- Вам наверняка неизвестна местная легенда о том, что первые красные тюльпаны выросли на том месте, где пролилась кровь какого-то персидского принца, влюбленного в луноликую красавицу? Впрочем, у турок все красавицы луноликие, так же как у вас, англичан, они непременно должны быть похожи на едва распустившиеся майские розы. Я случайно услышал ваш разговор с мисс Хилл: боюсь, она не сможет выполнить вашу просьбу. В этом здании около двух тысяч раненых и всего девяносто санитаров, из которых лишь треть способна удержать носилки: остальные едва держатся на ногах. Пьянство, миссис Кендал - бич не только ирландцев, но и всего британского экспедиционного корпуса, если говорить о младших чинах. А санитаров набирают из солдат и сержантов и доплачивают им по четыре пенса в день к их воинскому жалованью за работу, которую не пожелаешь и врагу. Должен также признаться, что мне уже не хочется отпускать лейтенанта Кендала, ведь это означает, что я буду лишен счастья видеть вас, мэм.
О'Флаерти невозмутимо  затянулся трубкой и выпустил изо рта несколько колечек сизого дыма: на фоне прозрачного весеннего неба они казались стайкой маленьких серых птиц.

По губам О'Флаерти скользнула неопределённая улыбка. Он тщательно выбил трубку о стену и сунул ее в карман.
- Миссис Кендал, я - хирург, и знаю, что никакой внутренней красоты не существует: все, что скрыто у нас внутри - это переплетение кишок, мышц и сухожилий. Поэтому я предпочитаю любоваться на красоту внешнюю, и вам могу лишь посоветовать придерживаться такого же здравого взгляда на природу вещей и человеческую в том числе. Вчера вечером мы с доктором МакГригором по очереди выслушали легкие вашего мужа и пришли к мнению, что ему пока нельзя оставаться без врачебного надзора. Вы ведь не хотите остаться молодой вдовой? Или хотите?
Высказав такое возмутительное предположение, хирург откланялся и вернулся в госпиталь, сделав вид, что не заметил приближающуюся леди Чатсуорт, которая пыхтела как паровоз Северо-западной железной дороги, а цветом лица сравнялась с вишенками на своей кокетливой шляпе.
- Уф! Я переменила свое благоприятное мнение об ослах на неблагоприятное, - сказала она Элис, обмахивая вспотевшее лицо перчаткой, - Мне пришлось всю дорогу пройти пешком, можете себе такое представить, душа моя? О чем вы разговаривали с ирландским эскулапом? Надеюсь, Генри не стало хуже?