- Еще как уверен! - заверил мисс Стоун хирург. - Вы же видите: я застегнут на все пуговицы!  Даже цилиндр снять не успел. Я пойду за лестницей и веревками, а вы одевайтесь, сударыня. Знаете, наверное вам лучше все-таки надеть свое платье, чтобы не возвращаться сюда еще раз.
Огилви высказал это предложение и спохватился, что мисс Стоун может понять его превратно.
- То есть я совсем не против, чтобы вернулись! - на всякий случай уточнил он. - В общем, решайте сами, сударыня. А я всегда рад видеть столь очаровательную леди в своей холостяцкой берлоге.
Хирург взглянул на портрет дяди и, поколебавшись, повернул его лицом к стене, чтобы тот не смущал своим орлиным взором мисс Стоун, которой надо было переодеться. После этого он вышел из спальни и после недолгих поисков нашел складную лестницу и моток веревки. Моток он накинул на плечо, лестницу сунул подмышку и сразу стал похож на трубочиста, собравшегося прочистить дымовую трубу. Хирург окончательно протрезвел и чувствовал, что готов на подвиги.

- Если вы не сможете или не захотите вернуться, я сам занесу вам одежду,  - пообещал Огилви. - Конечно, если вы не против. Сложу все в свой докторский чемоданчик, а вашему привратнику скажу, что принес лекарства для вашей захворавшей тетушки. Впрочем, это лишнее: я ведь зайду в ваше агентство, а не к вам в квартиру!
Хирург распахнул дверь перед леди, вышел на улицу вслед за ней и запер дверь ключом.
Чувствовал он себя, как неопытный взломщик, впервые отправлявшийся на дело. Но все в жизни случалось в первый раз, а этот опыт мог оказаться бесценным, к тому же он не мог бросить мисс Стоун на произвол судьбы.
Улица была темна и пустынна, газовые фонари горели далеко не везде, и Огилви приходилось идти впереди, показывая дорогу и заботясь о том, чтобы мисс Стоун случайно не налетела на фонарный столб или не вступила в кучу конских яблок.
Впереди мелькнуло пятно света: это был "бычий фонарь" констебля, совершающего ночной обход. Огилви быстро обернулся, схватил мисс Стоун за руку и нырнул вместе с ней в ближайшую подворотню: ему совершенно не хотелось, чтобы констебль обратил внимание на джентльмена, разгуливавшего посреди ночи с мотком веревки на плече и складной лестницей подмышкой.
- Тсс! - прошептал он на ухо своей спутнице. - Там страж порядка! Пропустим его и пойдем дальше.

Шаги констебля приближались: стук сапог по мостовой гулко разносился по пустой улице. Огилви казалось, что он уже слился с закопченной кирпичной стеной, но мисс Стоун придерживалась другого мнения и потянула его к себе. Сопротивляться он не стал, - зачем, если девушка сама проявляет инициативу? Отчего-то впомнилось, как они убегали от неприличностей, - тогда мисс Стоун, - сестра Стоун! - старалась держаться от него подальше, а теперь вон оно как!
- Бэнкрофт, проверь подворотню, - сдается мне, что наш умник туда нырнул... Дубинку наготове держи, -  вдруг у него оружие!
- Да какое там оружие!  Взломщики - не убийцы, они с собой только инструменты берут да раскладушку прихватить могут, ежели метят на квартиры в этажах повыше.
- Вот он тебя и пристукнет ломиком или фомкой...
Мужские голоса послышались буквально в нескольких шагах от подворотни, в которой прятались хирург и мисс Стоун. Огилви похолодел: стражей порядка было двое, и они искали взломщика, видимо, уже успевшего обчистить какой-то дом или квартиру. А у него при себе было все, что требовалось для проникновения в чужую собственность, если не считать ломика и фомки. Подворотня вела во внутренний двор-колодец, откуда не было выхода. Но и выскакивать на мостовую прямо перед носом констеблей было верхом глупости. Взгляд хирурга заметался по темному двору, но спрятаться было негде.
- Отвлеките их! - прошипел он на ухо мисс Стоун. - Вы - женщина, они вас ни в чем не заподозрят кроме того, что вы  -  проститутка!
Сказав это, хирург был готов откусить себе язык, но было поздно: в арке подворотни показалась высокая плечистая фигура, увенчанная цилиндром на стальном каркасе. Огилви развернул мисс Стоун к себе и впился ей в губы поцелуем, выпустив из рук "раскладушку" - со стороны могло  показаться, что в подворотне целуется влюбленная парочка. Для убедительности хирург негромко замычал, но надо сказать, что целовать мисс Стоун оказалось намного приятнее, чем он мог себе вообразить.

Мысли Огилви метались, как летучие мыши: целуя мисс Стоун, он впервые задал себе вопрос, зачем ему лезть в чужой дом с риском быть арестованным, когда он может позволить себе купить хоть пять мальтийских болонок, уж одна из них точно подойдет на замену украденной! Для него все мальтийские болонки были на одно лицо, - глуповатые и чрезмерно лохматые псины с неизменным бантиком на макушке. А вот такой девушки, как мисс Стоун, он раньше точно не встречал, и сомневался, что встретит в будущем. Целовалась она робко, но это ему даже нравилось: было бы удивительно, если бы она впилась в него, как делали некоторые опытные дамы,  будто желавшие проглотить его целиком, вместе с цилиндром, часами и докторским чемоданчиком.
- Тут парочка какая-то целуется... - услышал он голос одного из констеблей. - Пойдем отсюда, Гаррис, чего людям мешать.
- Другого места, что ли, не нашли... - проворчал второй констебль, и Огилви почувствовал, что на них с мисс Стоун уставился светящийся "бычий глаз". Он немного напрягся, но не прервал поцелуй, а лишь крепче прижал к себе девушку.
- Ладно, пойдем, - неохотно согласился второй констебль и луч света исчез, а вслед за этим раздался стук удалявшихся шагов.
Огилви на всякий случай еще немного подождал и только когда звуки затихли, отпустил мисс Стоун. Он хотел извиниться за поцелуй, о котором его не просили, но вовремя сообразил, что делать этого не следует.
- Спасибо, вы... вы очень храбрая леди, - сказал он, - Теперь, когда путь свободен, мы можем идти дальше.
Огилви наклонился и поднял "раскладушку", но с плеча у него соскользнул моток веревки, и пришлось снова наклоняться, чтобы его поднять, и во время второго наклона с головы свалился цилиндр. Пока хирург был занят наклонами, он немного пришел в себя. Поцелуй непонятно почему его взбудоражил так, как будто он пробежал не одну милю с полным солдатским ранцем за спиной: сердце колотилось, руки слегка дрожали.

Огилви почувствовал, что его сердце вдруг сжал ледяной кулак. Поскорее! Мисс Стоун хотела закончить это дело поскорее для того, чтобы  поскорее отвязаться от него! Ну ясно, он же сам навязался, а теперь еще и это... А с другой стороны, чего он еще ожидал? К тому же утром ему надо идти в госпиталь и оперировать больных, так что в любом случае они расстанутся.
- Да, вы правы: времени в обрез, - пробормотал хирург,  нахлобучил цилиндр на голову и решительным шагом вышел из подворотни. Пока они шли к мосту, за которым находился дом мамаши Рассел, он молчал и думал, растравляя свои сердечные раны. На улочке, где стоял нужный им дом, было еще темнее, потому что кто-то разбил единственный газовый фонарь. "Якорь" тоже был погружен в сон, а на улице не было ни  души. Темные дома с рядами грязных окон, выглядели, как близнецы. Огилви уставился на фасад дома мамаши Рассел, вспоминая, какое из окон принадлежит комнате, из которой  выбежала болонка. Кажется, то, что посередине, и по счастью, оно приоткрыто!
- Стойте здесь и ждите меня, - шепнул он мисс Стоун, снова преисполняясь боевого духа и передавая ей моток веревки. - Я быстро!
Огилви разложил складную лесницу и приставил ее к фасаду. Взбираться по ней было непросто из-за отсутствия сноровки, но хирург справился и пошире распахнул окно. Перемахнув через подоконник, он оказался внутри и хотел было зажечь спичку, как вдруг раздался громкий храп, а вслед за ним - женский голос, который прошептал:
- Это ты, Джек? Зачем ты полез в окно? Я входную дверь не заперла, как и договаривались! Спускайся вниз и жди меня...
Не проронив ни звука, хирург вышел из комнаты и скатился вниз по лестнице, понимая, что ошибся и домом, и окном, и забрался в супружескую спальню, в которой неверная жена ждала любовника. Входная дверь действительно оказалась не запертой, он выскочил за порог, и пулей метнулся на улицу, где его ждала мисс Стоун.
- Это не тот дом! - прошептал он, задыхаясь. - А где тот?

Огилви схватил лестницу и потащился с ней за мисс Стоун, ругая себя на чем свет стоит. Как он мог так грубо ошибиться! Ведь дом мамаши Рассел стоял прямо напротив "Якоря" и он сам посылал в паб "мистера Стоуна" за джином для мамаши Рассел. Добравшись до нужного дома, хирург снова приставил лестницу к фасаду и начал карабкаться по ней, как жук по стене, цепляясь за все, что попадалось под руку: глубокие трещины в штукатурке и выбоины в растрескавшейся кирпичной кладке. Дом находился не в лучшем состоянии, но это было как раз на руку неопытному скалолазу. Забравшись в комнату, он прислушалсяи убедившись, что в комнате царит мертвая тишина, вытащил из кармана коробок со спичками и зажег одну из них. Огонек был слабый и давал мало света, но в его  круг попало белое пятно собачьей шерсти. Болонка спала на коврике, лежа на спине и подергивая во сне всеми четырьмя лапами. Хирург осторожно двинулся к ней, чтобы не разбудить, но внезапно его нога наткнулась на что-то мягкое, и он остановился и наклонился, чтобы посмотреть, что это такое, а когда увидел, желудок у него сжался в тугой узел, а  к горлу прилила желчь.
Посреди комнаты лежала мамаша Рассел, и рядом с ее головой темнела лужа. Голова старухи была разбита вдребезги каким-то тупым оружием, - даже в полумраке хирург видел, что это не огнестрельная рана. Осколки черепной кости и брызги мозгового вещества свидетельствовали о том, что удар был нанесен с яростью и беспощадностью, и, скорее всего, не один раз. Хирург похолодел, предчувствуя серьезные неприятности, в которые влип сам и, что хуже всего, ввязал мисс Стоун, которая ждала его внизу, ничего не подозревая. Но медлить было нельзя, еще оставался шанс вывести мисс Стоун из этого рокового круга. Хирург взялся за концы коврика, на котором спала болонка, поднял его с пола и понес собаку в этой импровизированной колыбели. Спустился по лестнице на первый этаж и вышел на улицу.
- Вот, возьмите. Положите ее в корзинку и тотчас уходите отсюда. Быстро, не мешкая, слышите меня? И ни в коем случае не говорите никому, что обнаружили собаку в этом доме, - ни единой живой душе!

Огилви молчал, понимая, что это катастрофа. Любая их встреча заканчивалась плачевно, и эта не была исключением. Он не должен был отпускать мисс Стоун одну, но  в доме лежал изуродованный труп, а их уже видели вместе, когда они пришли к мамаше Рассел в первый раз. Хорошо еще, что мисс Стоун тогда была одета мужчиной, но его-то точно запомнил мальчишка, с которым он завел долгую беседу. И если сейчас их кто-то увидит вместе неподалеку от дома жертвы убийства и сообщит об этом полиции, оба события будут связаны, и мисс Стоун тоже окажется в поле зрения детективов. Он сунул руку в карман, вытащил свой армейский револьвер и положил его в корзинку рядом с болонкой, которая по-прежнему мирно спала.
- Он на предохранителе, сам собой не выстрелит, но испугать им можно кого угодно. Извините, Элизабет, но я вынужден остаться здесь. Не спрашивайте, почему, просто идите домой. Если удастся - поймаете по дороге кэб.
Огилви снова порылся в карманах и добавил к револьверу несколько монет, которых хватило бы, чтобы доехать до городской окраины.
- Идите, - повторил он. - На улицах полно констеблей, если что - зовите на помощь.
Он развернулся и быстро прошел к входной двери лачуги мамаши Рассел. Эта старая пьяница была емуникем, но ее убили, и возможно, потому, что они с "мистером Стоуном" задавали вопросы в пабе и на улице. Кроме того, он побывал на войне и знал, что иногда люди выживают после самых страшных ранений. Что, если мамаша Рассел жива, - ведь он не успел как следует осмотреть ее раны? И какой же он врач, если бросит ее умирать в этом темном доме?
Огилви отыскал в захламленной кухне масляную лампу, зажег ее и взбежал вверх по лестнице.

Надежды Огилви не оправдались, - мамаша Рассел была такой же мертвой, холодной и белой, как дуврская  скала, и помочь ей он уже ничем не мог. Однако при свете масляной лампы выяснилось, что в комнате что-то искали: все было перевернуто вверх дном и Огилви удивился, что сперва наткнулся на труп, а не на опрокинутый комод с выдвинутыми ящиками или сломанный табурет. Заодно он обнаружил и орудие убийства: им оказался тот самый табурет, угол которого был измазан кровью. Стараясь не наступить в лужу крови, Огилви отошел к растерзанной кровати с распоротым матрасом, сел на нее и задумался. Чудовищная жестокость преступления не укладывалась у него в голове. Кому могла перейти дорогу спившаяся содержательница приюта для собак? Судя по количеству пустых бутылок, которыми был завален дом, у нее могли быть долги в "Якоре", но за долги не убивают таким жестоким способом. К тому же убийца был явно вне себя от ярости.
Пока он думал, что предпринять, все решилось само собой: за окном раздался громкий крик "Убийство! Убийство!", а вслед за ним послышались звуки открываемых ставен и оконных рам. Это была подстава в чистом виде: Огилви мог поклясться, что убийца мамаши Рассел вышел из дома за несколько мгновений до того, как к дому подошел он с мисс Стоун, а возможно, прятался в доме, когда он туда вошел, и решил воспользоваться подвернувшимся шансом и свалить вину на другого. Огилви вспомнил, что раскладная лестница до сих пор прислонена к фасаду, и теперь ему уже не отвертеться. Но можно было попытаться спастись бегством благо за окном было темно. Он затушил лампу и почти кубарем скатился по лестнице, но отворив дверь столкнулся лицом к лицу с констеблем, за которым маячили еще две мужские фигуры, - по-видимому, соседи, разбуженные криками на улице и поспешившие на помощь.
- Послушайте, я тут ни при чем, - попытался объяснить хирург, понимая, что никто ему не поверит.
На лице констебля было написано такое отвращение, что он попятился и чуть не упал, наткнувшись на пустую бутылку, валявшуюся на полу. Двое добровольных помощников констебля заломили ему руки и держали так, пока констебль осматривал дом, а когда он вернулся и объявил, что наверху лежит хладный женский труп, один из охранников заехал Огилви в скулу, и пока второй держал, выбил из него всю пыль, которую он успел собрать в доме мамаши Рассел. Констебль (надо отдать ему должное) пытался остановить самосуд, но в дом ввалилась толпа разъяренных мужчин и только прибытие второго стража закона спасло Огилви от увечий, несовместимых с жизнью.

Остаток ночи Огилви провел в полицейском участке, осаждаемый вопросами, на которые у него не было ответов. Но все свидетельствовало против него, и прежде всего то, что его застали на месте преступления, а на подошвах его ботинок и рукаве сюртука обнаружили пятна крови. Последним гвоздем, забитым в его гроб, стала лестница, которой пользовались только взломщики, прислоненная к фасаду. Мальчишку, с которым он разговаривал, стоя у дома мамаши Рассел, еще не нашли, вернее, он сам еще не заявился в участок, чтобы поведать полицейским о странном незнакомце, торчавшем у дома жертвы. Но это было только вопросом времени, - Огилви знал уличных сорванцов, которые были готовы продать душу дьяволу, лишь бы прославиться, став важными свидетелями или участниками  скандального происшествия. Убийства в Лондоне происходили не так уж и часто, а такое кровавое убийство, да еще с непонятным мотивом, должно было стать громким делом и притчей во языцех всех соседей жертвы.
На все вопросы усталого и невыспавшегося детектива, присланного из Скотланд-Ярда, Огилви твердил одну фразу: он попал в дом мамаши Рассел совершенно случайно, поскольку накануне крепко выпил в пабе "Старый Чеширский сыр" и заблудился в хитросплетении лондонских улиц, а дверь ее дома оказалась открытой. Имени своего он так и не назвал, потому что не знал, чем кончится эта ночь и хотел потянуть время, чтобы понимать, как ему оградить мисс Стоун от возможных неприятных последствий и обвинения в соучастии. А вдруг его просто отпустят с миром, когда выяснится, что его действительно видели в "Старом Чеширском сыре" и он там прилично наклюкался? Огилви упирал именно на это обстоятельство, но по какой-то не ясной ему причине детектив не торопился отправить в "Старый Чеширский сыр" констебля, чтобы тот опросил слуг и подтвердил показания подозреваемого.
Фамилия полицейского  из Скотланд-Ярда была Шоу*, и он был в звании детектива-сержанта.
Этот детектив ему был не знаком, хотя он не раз помогал полиции, делая вскрытия. Но обычно все эти вскрытия происходили в анатомическом театре госпиталя Королевского колледжа, где он служил, и он знал только тех полицейских (а они, в свою очередь, знали его), которые служили в дивизионе, осуществлявшем надзор за районом, в котором находился госпиталь.
Допрос был прерван появлением репортера из Полицейской газеты, и Огилви получил небольшую передышку, поскольку Шоу встал и вышел из камеры, чтобы переговорить с репортером.

*реальное историческое лицо Фредерик Шоу

Камеру отделяла от коридора решетка из закаленных стальных прутьев, поэтому Огилви было слышно все, о чем переговаривались детектив-сержант Шоу и репортер, которого детектив-сержант называл  Деспардом. Огилви читал Полицейскую газету и ему было знакомо имя репортера: в отличие от многих своих собратьев по перу, Деспард старался не гоняться за дешевыми сенсациями, столь любимыми лондонской читающей публикой, а придерживался хорошо проверенных фактов. Кроме этого он соблюдал своебразную этику, никогда не выдавая настоящих имен героев своих репортажей, - по крайней мере до того момента, пока они не будут осуждены английским судом. Подозреваемых в преступлениях, даже не очень значительных, он называл одним и тем же именем - Доу, - как мужчин, так и женщин, и не сообщал ни их адресов, ни мест, где они работали, разве что мог упомянуть профессию. То, что к информации об убийстве мамаши Рассел подпустили именно Деспарда, обрадовало Огилви: теперь он мог быть уверен, что его имя не окажется в газетах. Надо было как-то сообщить в госпиталь о том, что он не придет на службу пару дней (за это время, как надеялся хирург, все выяснится и с него снимут все подозрения)
- Так что случилось, Шоу? - услышал он голос Деспарда, а вслед за тем почувствовал ароматный запах трубочного табака. - Я правильно понимаю, что убийца уже пойман и улики против него неопровержимые?
- Правильно понимаете, Деспард. Констебль Клифтон схватил мерзавца на месте преступления, - руки по локоть в крови, а труп его жертвы еще не успел остыть.
Огилви не удержался от того, чтобы хмыкнуть, и посмотрел на рукава своего сюртука. На правом действительно было едва заметное бурое пятнышко, но в остальном сюртук был так же чист, как когда он вошел в дом мамаши Рассел.
- Вздернут голубчика, не сомневайтесь, - продолжал тем временем детектив-сержант, нисколько не беспокоясь о том, что "голубчик" находится в нескольких футах от него и все слышит.
- Признание уже получено? - осведомился Деспард и что-то черкнул в блокноте.
- Нет, молчит, как рыба, даже имени своего не назвал, только в этом и загвоздка: надо же сообщить судье, кого он приговорит к смертной казни.
Деспарт оторвал взгляд от блокнота и чуть сдвинулся, чтобы посмотреть на подозреваемого, в одиночестве сидевшего в камере.
- Хм... выглядит, как джентльмен. Зачем ему было убивать старуху-процентщицу?
Шоу расхохотался:
- Проныра вы, Деспард, ох проныра! Откуда узнали, что Рассел давала деньги под процент?
Деспард пожал плечами:
- У меня свои источники, детектив-сержант, и вы знаете, что я их никогда не выдаю.
- Ну вот в том-то и дело, что этот субчик  взял денег в долг, а отдавать не собирался, - вот и нашел выход, тюкнул старушку по голове молотком.
Огилви не выдержал.
- Не молотком! Жертву убили, ударив по голове табуретом! Неужели полицейский врач насколько туп, что не смог отличить рану, нанесенную острым углом табурета от круглой раны, нанесенной молотком? Черт возьми,  там должны были остаться мелкие щепки, - с такой силой наносились удары!
- Вот и признался, голубчик! - Шоу довольно потер руки. - Так и запишем: преступник признал свою вину и то, что ударил жертву по голове табуретом.
- Погодите, Шоу...- Деспард подошел к решетке и уставился на Огилви холодным взглядом серых глаз, - Вы врач? Послушайте, я - журналист, и моя цель - не посадить вас за решетку, а выяснить факты. Что вам известно об убийстве Рассел?
Огилви отвернулся и сел на узкую лежанку, застеленную тощим тюфяком.
- Я ни в чем не виноват, - глухо промолвил он, не глядя на Деспарда. - То, что я оказался на месте убийства - роковое стечение обстоятельств. Пусть полиция ищет тех, кому жертва давала деньги под процент, но уверяю вас, меня в этом списке не окажется.

Огилви выпустили в тот же день после полудня, сняв с него все подозрения. Его невольным спасителем оказался тот самый мальчишка, с которым он разговаривал накануне. Мальчишка пришел в полицию и сообщил, что видел беглого мужа мамаши Рассел "шнырявшего неподалеку, а сюртук-то у него весь в крови, как будто с бойни вышел!" Полиция сработала быстро и арестовала Рассела буквально по горячим следам, и он почти сразу признался в том, что пришел к бывшей, чтобы попросить у нее денег и во время возникшей ссоры рассвирепел и ударил ее по голове первым, что подвернулось под руку. "Очень уж меня разозлила эта старая пьяная корова, сэр" - объяснил он детективу-сержанту. В "Полицейской газете" появилась короткая заметка, подписанная Деспардом, в которой на все лады расхваливались "энергичные и целеустремленные действия детектива-сержанта Шоу" и упоминался "случайный свидетель, благодаря которому полиция вышла на след преступника". Имя хирурга, к счастью, не упоминалось вовсе, а лестницу-раскладушку забрала полиция, чему, он, в сущности, был только рад.
Огилви вернулся домой и написал записку главному хирургу госпиталя, сообщив, что заболел ангиной и вернется на службу как только спадет жар.
Отмыв с себя грязь и кровь, полученые во время избиения в доме мамаши Рассел, хирург обнаружил, что на скуле у него красуется приличный синяк, остальные были скрыты под одеждой. Но и синяк слегка прикрывала отросшая щетина, которую он не стал сбривать. Немного придя в себя, он решил наведаться к мисс Стоун, чтобы вернуть ей мужскую одежду и забрать свой револьвер и корзинку, с которой его приходящая служанка ходила за покупками.
Огилви упаковал маскарадный наряд мисс Стоун в коричневую бумагу, перевязал бечевкой и вышел из дома. Идя по пыльным лондонским улицам, он удивлялся, каким красивым кажется ему город и как ярко светит солнце: обретенная свобода раскрасила жизнь новыми красками. По дороге он завернул в цветочные ряды Ковент-Гардена и купил огромный букет осенних роз, а затем - в кондитерскую, где приобрел дюжину пирожных из заварного теста Пантерелли, начиненных кремом и щедро покрытых помадкой. Французы называли эти пирожные "молниями", потому что съедались они невероятно быстро, а немцы - "любовными косточками". Нагруженный покупками хирург вынужден был взять кэб, потому что огромный букет мешал ему как следует видеть дорогу и он то и дело натыкался на встречных прохожих. Разместив все покупки в кэбе, хирург попросил извозчика заехать еще в одно место, где купил две бутылки шампанского "Дом Периньон", чтобы отпраздновать с мисс Стоун удачное завершение поисков пропавшей собаки. Выгрузившись из кэба у дома мисс Стоун, он с помощью с помощью извозчика перенес все, что привез с собой, в агентство и уселся на диванчик, чтобы встретить леди-детектива, когда она появится.
Вездесущий привратник предложил ему принести ведро с водой, чтобы поставить в него розы, и Огилви согласился. Но на вопрос, видел ли он мисс Стоун, привратник не смог ответить ничего определенного, потому что, по его словам, все утро провел у дантиста, который занимался его больным зубом. Щека у бедняги действительно распухла и слова он произносил с большим трудом. Огилви дал ему пару дельных советов насчет того, как побыстрее избавиться от последствий флюса и пристроил розы в ведро с водой. Коробка с "любовными косточками" заняла место рядом со стопкой газет и журналов, а  две ледяные, но уже начавшие отпотевать бутылки с шампанским дразнили его взгляд круглыми боками, на которых собирались капли воды. Хирург запасся терпением и начал ждать.

Огилви вскочил с диванчика, задев ведро с цветами и едва его не опрокинув, но в последний момент успев подхватить и поставить на место. Мисс Стоун была в черном, а на ее лице застыло мрачное выражение скорбящего, - это изумило хирурга и заставило его подумать о том, что скончался ее любимый дядюшка. Но поскольку он знал, что дядюшек у нее не было, эту мысль сменило подозрение, что приключилось что-то страшное с мальтийской болонкой, которую они вместе спасли из лап похитителей. Иначе почему мисс Стоун с порога упомянула револьвер? Неужто он забыл поставить оружие на предохранитель и оно случайно выстрелило, убив несчастную псину наповал? Видимо, так оно и случилось, иначе мисс Стоун сначала радостно бы поздоровалась с ним, сказав то, что обычно говорят люди, встретившие старого друга: "Доброе утро, мистер Огилви! Как я рада снова вас видеть". Но мисс Стоун явно была не рада, даже на розы не обратила внимания, не говоря уже о шампанском и коробке с эклерами. Но ее можно было понять: награда за проделанную работу уплыла из рук, да и собаку было жаль. Огилви хотел выразить сочувствие, но понял, что слова в данном случае бессильны, и поэтому ограничился тем, что объяснил цель своего визита:
- Здравствуйте, Элизабет. Да, я пришел, чтобы забрать револьвер, но не только поэтому. Хотел также узнать, благополучно ли закончилась ваша встреча с клиенткой и вернуть вам мужской костюм, который вы давеча оставили в моей квартире. Мне жаль, что все так неудачно сложилось, а я-то собирался отпраздновать с вами завершение расследования при помощи шампанского и пирожных с заварным кремом. Но если я не вовремя, то не тратьте на меня время. Я заберу револьвер и пойду домой, а шампанское и эклеры...- Огилви бросил тоскливый взгляд на бутылки, которые ему не терпелось откупорить, и коробку с "любовными косточками", которые ему хотелось вкусить с того момента как он увидел их в кондитерской лавке, но иногда надо было обуздывать свои желания, и он их обуздал, что случалось в последнее время все чаще и чаще.

Из слов мисс Стоун хирург уяснил, что собака жива, а сама мисс Стоун все-таки получила заслуженный гонорар, что радовало, но вид у нее при этом был усталый и какой-то обреченный. Может быть, не выспалась? На шампанское она едва взглянула и сразу же ушла в кабинет, предложив Огилви выпить его в одиночестве, как будто он какой-то горький пьяница наподобие мамаши Рассел! Хирург подхватил обе бутылки и коробку с эклерами и поспешил вслед за ней.
- Мисс Стоун! Шампанское в одиночку не пьют - это напиток, который надобно делить с друзьями по радостным поводам! Давайте отпразднуем вместе завершение дела, а потом я вам расскажу о более печальных событиях, хотя наверное, вы прочитали о них в газетах. Но в газетах написали не обо всем, а я был непосредственным участником оных, можно сказать, пострадавшим!
Находясь в Крыму, Огилви не раз становился свидетелем того, как офицеры ( преимущественно французские, поскольку англичане тогда уже начали страдать от нехватки продовольствия) лихо срезали горлышко бутылок одним ударом кавалерийской сабли. Р-раз! - и горлышко вместе с пробкой отлетало в сторону, а из бутылки начинала бить пенная струя.
Хирург поставил бутылки на письменный стол в кабинете леди-детектива, открыл коробку с эклерами и воззрился на мисс Стоун:
- Есть у вас большой нож? Я покажу вам, как надо открывать Дом Периньон.
- У меня есть, сей момент принесу! - в кабинет сунул нос любопытный привратник и тут же спрятал его обратно, а спустя несколько мгновений появился с огромным мясным тесаком в руке. - Вот, держите, сэр! Вчера вечером наточил: острый, как та французская гильотина!
Огилви взял тесак, взвесил его в руке и одним ударом снес горлышко бутылке с шампанским. Срез был чистый, как будто сделанный скальпелем, - ни мелких осколков, ни щербин, лишь ровная линия.
- Стаканы, стаканы тащите! -засуетился привратник, и поскольку стаканов поблизости не оказалось, упал на колени и стал жадно ловить ртом струю, вытекавшую из бутылки. Ну чисто лабрадор, истомившийся от жажды!
Струя быстро иссякла и в бутылке осталось примерно половина того, что было. Хирург поставил ее обратно на стол, радуясь, что в запасе осталась еще одна и строго приказал привратнику покинуть помещение, выдав ему в качестве морального возмещения один из эклеров.
- Ну-с, мисс Стоун, будем проводить дегустацию или дадим этому прохвосту вылакать драгоценную амброзию?

Определенно, мисс Стоун была не в духе, но Огилви успел хлебнуть шампанского, и его собственное настроение сразу же поднялось на несколько градусов. Пока мисс Стоун ходила за бокалами, он перенес ведро с розами из приемной в кабинет и поставил его на пол у окна.
- Это не мои розы, а ваши, - сообщил он, когда мисс Стоун вернулась. - И эклеры я тоже принес вам. Один уже исчез в клюве привратника, поэтому давайте наляжем  на оставшиеся.
Огилви разлил шампанское по двум бокалам и поднял свой в приветственном жесте:
- Выпьем за мое счастливое избавление от петли! Насколько я понимаю, газет вы не читали, и не знаете, что со мной приключилось. А приключилось страшное...
И Огилви стал в красках рассказывать мисс Стоун, как он обнаружил в доме хладный труп мамаши Рассел, и только по этой причине, чтобы не впутывать ее в дело об убийстве, где она неминуемо стала бы одной из подозреваемых, отправил ее домой. Хирург расхаживал по кабинету с бокалом в руке, живописуя мисс Стоун драматический момент своего ареста и последовавшую за ним расправу.
- Вот, взгляните, на этот синяк! - воскликнул он, указывая пальцем на свою скулу. - И это еще цветочки! Под одеждой гораздо более серьезные следы самосуда, коему я подвергся, чуть было не став жертвой разъяренной толпы. Не верите? Я могу показать!
Огилви отхлебнул из бокала и обнаружил, что тот пуст. Пришлось открыть вторую бутылку и наполнить его вновь. Шампанское было превосходным, и хирург уже жалел, что купил только две бутылки.