Вице-губернатор преобразился на глазах, - у Генри даже дыхание перехватило, настолько он не ожидал от чиновника Ост-Индской компании такого умения перевоплощаться. Глаза Фредерика Джеймса Халлидея засверкали, плечи расправились и он стал как будто выше ростом, а лысина, окруженная нимбом тщательно завитых волос*, стала казаться не недостатком, а украшением, делающим его и без того высокий лоб еще выше.
- Да будут с нею ваши голоса, - звучно произнес Халлидей, простирая руку к зрителям, как Моисей, показывающий скрижали евреям.
Свидетель небо, не затем прошу я,
Чтобы мое утешить сластолюбье
Иль утолить мой пыл - младые страсти
Во мне угасли
Тут Отелло неожиданно сделал паузу и поник головой, всем своим видом выражая смирение перед неумолимыми законами Природы, которые заставили угаснуть огонь, некогда пылавший в его чреслах. Генри бы поверил, что так оно и есть, если бы не знал, какое прозвище дали сорокадевятилетнему вице-губернатору калькуттские острословы. Ходили упорные слухи, что Большой смычок заслужил свое имя совсем не потому, что виртуозно играл на контрабасе, хотя и это ему удавалось недурно.
Выдержав драматическую паузу, Отелло закончил свой монолог и многозначительно посмотрел на Генри, которому полагалось подавать реплики за дожа.
- Решите сами, оставаться ей иль ехать, - спохватившись, прочитал лейтенант скороговоркой, не подобающей венецианскому вельможе. - Дело призывает к спешке! Ответьте быстротой, отплыв до света.
*См. портрет маслом в дневнике лейтенанта