Обратная дорога прошла в полном молчании, но Генри был рад тому, что  перед выходом из лавки обувщика Элис дала согласие на покупку короткого мехового жакета*, без которого их намерение совершить верховую прогулку неминуемо развеялось бы как дым из печной трубы.
Вернувшись в "Папоротники", лейтенант поручил Паркеру занести в дом все свертки, а сам сразу же отправился в конюшни, попросив  жену присоединиться к нему через полчаса. Среди седел нашлась пара дамских: Бартоломью Кендал держал их для тех  случаев, когда какой-нибудь из его немногих знакомых дам, приехавшей в "Папоротники" в собственном экипаже, приходило в голову прогуляться верхом. Мальта, молодая кобылка  теплой золотистой масти, послушно дала себя оседлать после того, как приняла из рук Генри лакомство -  два кусочка колотого сахара, которые он по привычке всегда носил в кармане, оставляя свой утренний чай несладким. Седлая эту красавицу, Генри думал о том, что Элис, как не слишком опытной наезднице, гораздо больше подошел бы ирландский коб - эта малорослая и спокойная порода называлась еще цыганской, поскольку цыгане повсеместно предпочитали ее в качестве упряжной. Увы, дядя не держал кобов, а Мальта все же была хорошо объезжена и казалась покладистой.
Для себя Генри выбрал гнедого жеребца, на котором уже ездил во время своих прошлых кратковременных визитов в дом дяди. По сравнению с изящной Мальтой жеребец был мощнее и выше в холке, а также гораздо своенравнее: несмотря на то, что он должен был вспомнить и узнать Генри, он фыркал и мотал головой, выражая недовольство тем, что его собираются вывести из теплой конюшни на морозный воздух.
- Тихо, тихо...ну же.... да стой ты, дьявол!  - то уговаривал, то стращал  жеребца Генри, тщательно расправляя потник и невольно сравнивая этого чрезмерно горячего гордеца с Кумиром, которого он был вынужден оставить в полку, чтобы очередной раз не подвергать коня мучениям недельного пребывания на борту корабля, следующего в Англию.
Закончив седлать лошадей, Генри обдумал направление предстоящей прогулки. Самым живописным местом в округе были окрестности озера Токинг Тарн, находившегося в девяти милях к востоку от Карлайла и всего в шести - от "Папоротников".
Шесть миль туда и еще шесть обратно на спокойной лошади не должны были показаться Элис чрезмерно утомительными, хотя наверняка сказать было трудно. Единственное, в чем Генри был уверен - это в том, что его жена придет в восторг от вида скованного льдом и запорошенного снегом озера, берега которого окаймляли купы деревьев, чьи лишенные листвы ветки были украшены кружевом инея.

*согласовано

Услышав голос жены, Генри обернулся, чувствуя, что сердце застучало в груди паровым молотом: теперь такие приступы случались с ним все чаще и каждый раз это происходило тогда, когда он видел жену после кратковременной разлуки. Он поражался тому, как быстро женщина, о существовании которой он не знал еще три дня назад, завладела всеми его помыслами. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного и несколько непродолжительных интрижек не смогли убедить его в том, что любовь - это не выдумка поэтов. Но сейчас все было совершенно иначе.
Мелькнуло суеверное подозрение: а вдруг она и не женщина вовсе, а одна из тех коварных фэйри, о которых ему расказывала в детстве старая нянька? С ее слов Генри заключил, что все фэйри обладали голосом, похожим на звучание серебряного колокольчика, и волосы у них были длинные и неизменно светлые с золотым отливом. Совсем как у Элис... Жена стояла перед ним во всем блеске своей красоты, подчеркнутой хорошо скроенным платьем и роскошью тканей,  но при этом казалась хрупкой и слабой, какой и должна была быть настоящая леди. И это было, пожалуй, самое опасное сочетание, поскольку лейтенанту хотелось защищать ее и одновременно преклонить колена перед этой всепобеждающей красотой.
- Вы появились вовремя: я только что закончил седлать вашу лошадь. Не садитесь сразу в седло: сначала познакомьтесь с Мальтой. Только будьте осторожны: самая покладистая и смирная лошадь способна преподнести неприятный сюрприз.
Генри пошарил в карманах, но сахара больше не было и он с досадой подумал о том, что должен был предупредить жену о том, чтобы она захватила с собой с кухни какое-нибудь лакомство для лошади.

Генри наблюдал за тем, как Элис пытается наладить контакт с животным: мягкость ее голоса и разумность действий убедили его в том, что жена, руководствуясь присущей большинству женщин интуицией, чувствует, как надо себя вести в подобных случаях. Лошади и собаки всегда откликались на искренность и доброе отношение, но при этом все равно оставались существами, гораздо более повинующимися инстинктам, чем человек, и судя по всему, Элис это понимала. Мальта вела себя вполне дружелюбно и Генри, почти успокоившись, принялся снова оглядывать упряжь, раздумывая над тем, не затянуть ли потуже мундштук на уздечке, чтобы дать Элис дополнительное преимущество в управлении: ведь такая спокойная кобыла, как Мальта, вряд  встанет на дыбы от того, что железные удила слишком сильно давят на самые чувствительные места в ротовой полости.  В соседнем стойле гнедой жеребец издал очередное недовольное ржание и Генри решил, что пора выводить лошадей наружу. Замечание Элис по поводу ее опекуна всколыхнуло в нем прежнюю жгучую неприязнь к дьяволу, который так долго и безнаказанно мучил его белокурого ангела.
- И все-таки эта его предосторожность не помешала вам уехать, - сказал он, в очередной раз выравнивая стремена, хотя это было так же излишне, как и запрет баронета Уайта на поездки верхом его племянницы. - Уверен, что любые другие его предосторожности не помешают нам в самом ближайшем будущем добиться справедливого решения суда в вашу пользу. Но сейчас нам пора выводить лошадей: справитесь с Мальтой?

Генри вывел гнедого вслед за Элис, любуясь плавной походкой жены и спокойствием, с которым она вела свою золотистую кобылку под уздцы.
- Сэр, может быть, мне с вами поехать? Повариха сказала, что в округе  цыгане шастают...
Голос Перкинса оторвал лейтенанта от созерцания стройного женского стана, и он отрицательно покачал головой, передавая денщику поводья с тем, чтобы тот придержал гнедого, пока он сам помогает жене сесть в седло.
- Считаешь, они могут нас сглазить?
Генри усмехнулся, понимая, что Перкинс  может придерживаться именно такого взгляда на кочевников, к которым большинство простого люда относилось со странной смесью презрения и страха.
Поза Элис, обернувшейся к нему в тот момент, когда к ним подошел денщик, показалась ему полной скрытого призыва о помощи: он мог и ошибаться, но жена как будто была не против, чтобы он помог ей сесть на лошадь. Он бы предложил ей это и сам, но то, что она безмолвно попросила его об этой услуге, показалось ему хорошим знаком.
- Позвольте помочь вам? - на всякий случай предварил он свои действия вопросом, - в основном ради приличия, - и, подхватив жену, усадил ее боком в седло, вложив ей в руку поводья и короткий, но гибкий хлыст.
- Ну, может и не сглазят, сэр, хотя всем известно, что глаз у них дурной, - продолжать гнуть свое Перкинс, - А вот на лошадей позариться могут: руки-то у них загребущие. В ихнем таборе в каждой кибитке вор на воре сидит и разбойником погоняет!
Но лейтенант не слушал мрачные предсказания своего денщика: взлетев в седло, он тронул гнедого спокойным шагом, оглянувшись на жену и приглашая ее последовать его примеру.
- Мы с миссис Кендал едем к озеру, - бросил он на прощание Перкинсу. - Вернемся к пятичасовому чаю.

Генри рассмеялся: совершенно искренне и естественно. Беспокойство жены было ему непонятно: она находилась под охраной офицера королевской армии и при этом опасалась каких-то жалких бродяг, слухи о кровожадности которых, по его мнению, намного превосходили действительность. Возможно, причиной того, что он впервые за несколько последних дней почувствовал себя легко и уверенно, крылись в прекрасной погоде и в том, что он наконец-то снова сел на лошадь, пусть под ним и был не вышколенный Кумир, а своенравный Рамзес. Несмотря на то, а возможно именно потому, что они ехали спокойным шагом, гнедой жеребец то и дело пытался проявить свой непокорный нрав, выделывая курбеты,  и Генри приходилось сдерживать его порывы. Лейтенант даже начал подумывать о том, не спешиться ли, чтобы сильнее подтянуть мундштук и при помощи этой довольно жестокой меры призвать рысака к порядку.
- Уверен, что эти дети степей вполне безобидны, - ответил он, чтобы успокоить жену. - Самое страшное злодеяние, на которое они способны - обвести вокруг пальца доверчивую юную поселянку, наплетя ей с три короба небылиц и всучив за шиллинг якобы могущественный амулет, которому красная цена - один пенни. Я думаю о другом: после того, как мы с вами прогуляемся по берегу озера, можно проехать чуть дальше и осмотреть руины Ланеркостского монастыря. Это бывшее аббатство августинцев, от которого сохранились лишь подвалы и башня.

Генри заметил, что Элис заставила свою кобылку перейти на легкую рысь и позволил Рамзесу то же самое. Легкий морозец бодрил, а копыта лошадей глухо постукивали по насту. На небе не было ни облачка, вокруг царило полное безветрие и далекие столбы дыма из печных труб неподвижно замерли в ясном воздухе.
- Аббатство было разрушено во времена правления Генриха VIII, как и большинство других католических монастырей, - ответил он, поскольку это было сделать легче всего, в то время как вопрос о соседях поставил его в тупик. Во время своих коротких визитов в "Папоротники" он, как правило, ни с кем из них не встречался, и за годы отсутствия, посвященные сначала обучению, а затем армейской службе, успел подзабыть их имена и лица. Ближайшим соседом был викарий, живший в доме у церкви, отстоявшей буквально на сотню футов от дома дяди. Но о нем и о его юной дочери Генри уже упоминал в недавнем разговоре с женой.
- Большинство соседей - фермеры, арендующие землю у местных лендлордов, коих всего трое. Одного сквайра зовут Трелони, а имена двух других надо уточнить у дяди: я покинул "Папоротники" лет девять назад и с тех пор бывал здесь только наездами и многих попросту позабыл. Но вы обязательно познакомитесь со всеми тремя: дядя Бартоломью не реже раза в месяц приглашает своих друзей, чтобы сыграть с ними в вист и поговорить о лисьей охоте и видах на урожай. У сквайра Трелони трое сыновей: старший служит где-то неподалеку от Шрирангапатнама, средний - мичман на одном из фрегатов Ее величества, а младший учится в Тринити- колледже*. Да, кажется так... Кроме того дядя водит дружбу с одной почтенной и родовитой дамой примерно одного с ним возраста: леди  Ребекка тоже увлекается астрологией, хотя в остальном в высшей степени разумная и здравомыслящая женщина и превосходно играет в вист.

* один из колледжей в составе Кембриджа

Жена снова задала ему каверзный вопрос, сама того не желая. К стыду своему Генри очень смутно представлял, где именно находится его друг: кажется, Томас упоминал, что направлялся к родственникам, жившим милях в тридцати к западу от Карлайла, или же в этом направлении находился его собственный дом*. С домом же баронета Уайта все было более-менее ясно.
- Дом вашего опекуна находится приблизительно в двадцати милях к югу от Карлайла, в то время как сейчас мы с вами направляемся на восток. А лейтенант Томас ехал к своим родственникам, живущим западнее, и наша встреча в доме баронета Уайта - всего лишь результат превратностей судьбы и прихотей погоды. Если бы не сильный буран, заставший нас обоих в пути, мы наверняка разминулись бы. К счастью, этого не произошло.
Полный обожания и восхищения взгляд, которым Генри посмотрел на жену при последних словах, мог бы подсказать ей, какую глубокую благодарность он испытывает к капризной английской погоде, подарившей ему встречу с ней, а не с лейтенантом Томасом. Но в этот момент Рамзес, почувствовавший, что поводья ослабли, взвился на дыбы и сразу же после этого пустился в бешеный галоп.

*согласовано с автором лейтенанта Томаса

Генри пытался переупрямить норовистого гнедого, одновременно ощущая жгучую тревогу за Элис. Оглянувшись, он увидел, что до сих пор спокойная и казавшаяся такой безмятежной Мальта  понеслась вслед за его жеребцом, взметая копытами снежную пыль, но ему и в голову не могло прийти, что его робкая жена сама пустила кобылу в галоп. Кое-как обуздав Рамзеса, он принудил его перейти на облегченную рысь, давая возможность Мальте поравняться с ними, чтобы самому перехватить поводья. Но когда это произошло, он увидел лицо Элис: обычно печальное и полное смирения, сейчас оно сияло восторгом. Генри оторопел: вместо пугливой козочки перед ним была смелая кобылица. Мальта опередила гнедого на полкорпуса и быстро вырвалась вперед, а Генри все еще сдерживал быструю поступь жеребца. Наконец он стряхнул с себя оцепенение и взял коня в шенкеля, снова принуждая его перейти в галоп. Расстояние между ним и Элис стало сокращаться, но он не хотел ее опережать, руководствуясь правилом, что леди всегда нужно пропускать вперед. Если бы на месте Элис был Джеймс, он конечно же поступил бы ровно напротив, но сейчас все, чего ему хотелось - любоваться стремительным полетом золотистой кобылки и уверенной посадкой всадницы в изумрудной амазонке, глядя на то, как вуаль на ее шляпке вьется и трепещет в воздухе подобно сияющему облачку, окружавшему волшебных фэйри.

Снег, обрушившийся с потревоженной ветки на непокрытую голову лейтенанта, вывел его из состояния благодушного любования женой: он мог бы поклясться, что Элис не случайно задела ветку, иначе не обернулась бы, чтобы посмотреть на то, как драгун превращается в снеговика. Генри показалось даже, что на лице Элис промелькнула лукавая и насмешливая улыбка, и он пришпорил коня, решив, что достаточно долго пребывал в роли рыцаря, во всем уступавшего прекрасной даме.
Рамзес повел себя на удивление образцово: возможно, вид округлого золотистого крупа и пышного белого хвоста кобылки заставил его слушаться всадника, чтобы поскорее добраться до дерзкой проказницы, осмелившейся его опередить.
Оказавшись на берегу, жеребец, повинуясь и поводьям, и собственному желанию, согнул затылок и ровно остановился на всех четырех ногах, кося большим карим глазом в сторону кобылки и пофыркивая. Генри спешился, накинул повод на крепкий ольховый сук и направился к жене, все еще сидевшей в своем дамском седле и старательно  делавшей вид, что любуется замерзшим озером. На его взгляд, на льду не было ничего, чем можно было бы любоваться: лишь несколько уток, вперевалку ковылявших в сторону противоположного берега.
- Я впечатлен,  - сказал он, кладя руку на холку Мальты. - Вы не настолько неопытная наездница, какой сказались. Но вы сильно рисковали и за это я похвалить вас не могу.

- Вы не огорчили меня, скорее - удивили и...порадовали своим азартом. Но поймите, что я не могу не беспокоиться о вас... о вашем благополучии и безопасности.
Генри посмотрел на озеро: вид был без сомнения живописный, но по-зимнему безжизненный, оживляемый лишь стаей уток и  струйкой дыма, поднимавшейся из за поросшего деревьями небольшого пригорка на противоположном берегу. Возможно, там кто-то жег костер. Не там ли располагался табор, о котором толковал ему Перкинс? Впрочем, даже если это было и так, лейтенанта это ничуть не взволновало, но он не стал делиться с женой своими предположениями, чтобы не разволновать ее.
- Давайте привяжем лошадей здесь и немного пройдемся вдоль берега? Может быть, нам повезет и мы увидим пару лебедей: иногда эти птицы остаются зимовать на озере, - предложил он и, обхватив жену за талию, снял ее с лошади.
Ту часть берега, на которой они с Элис стояли, окаймляли  высокие и густые заросли кустарника, и Генри показалось, что за ними промелькнуло что-то пестрое, но он не придал этому значения, решив, что это лиса или какая-нибудь крупная птица. С голых ветвей ольхи, к которой он привязал Рамзеса, взлетела пара ворон и с громким карканьем унеслась прочь.

Лебединая верность... Генри, затягивавший узел из повода на крепком молодом дубке, посмотрел на жену. К чему она это сказала? В памяти всплыло воспоминание: мрачная холодная комната и тихий, срывающийся голос девушки, рассказывавшей двум незнакомцам о достойном мужчине, желавшем взять ее в жены, которому ее опекун дал от ворот поворот. Неужели Элис хотела дать ему понять, что по-прежнему любит своего несостоявшегося жениха и будет любить его всегда, а потому ее состоявшемуся мужу надеяться не на что? Да, именно так: как иначе объяснить ее постоянную печаль и неспособность радоваться тому, что она освободилась от власти жестокого родственника  и получила в мужья человека, который готов исполнять и даже предвосхищать ее малейшие желания? А если это не так, отчего же самое невинное и случайное его прикосновение заставляет ее вздрагивать от отвращения? От мысли о том, что его жена думает о другом, у Генри потемнело в глазах и он резко хлестнул кнутом ни в чем не повинное дерево, чтобы хоть на чем-то выместить свое ожесточение и жгучую ревность к человеку, которого он никогда в глаза не видел. Тем не менее этот бессмысленный поступок помог ему немного успокоиться и когда он подошел к жене, на его губах играла приветливая улыбка.
- Вы считаете такую жертвенную любовь прекрасной, душа моя?  Мой дядя, много лет проведший в Индии,  рассказывал мне об одном из местных обычаев: когда умирает муж, его вдова добровольно всходит на погребальный костер. Британские власти все еще безуспешно борются с этим чудовищным ритуалом, мало чем отличающимся от верности, о которой вы только что упомянули. Возможно, для лебедей она и оправданна, но мы не лебеди и потому неправильно и даже преступно убивать себя унынием и отчаянием, какая бы беда нас не постигла.
Генри хотел было добавить, что если его убьют на войне, его жена не должна носить траур дольше положенного срока, но учитывая ее полное равнодушие к нему, давать подобное разрешение не было никакого смысла.

Элис с ним согласилась! Этого он никак не ожидал: скорее, был готов услышать из этих алых губ гневную тираду на тему того, как бессердечны и равнодушны мужчины. Впрочем, жена так часто с ним соглашалась по любому поводу, что он уже начал подумывать о том, не является ли и это знаком ее безразличия к нему. Но сейчас ее согласие выглядело по-другому: она внимательно выслушала его, подумала и только потом ответила, спокойно и разумно, задав хороший вопрос. Да и на что ему жаловаться, право слово? Разве было бы лучше, если бы на месте Элис оказалась какая-нибудь сварливая и вздорная девица, пытающаяся всегда оставить за собой последнее слово в разговорах с мужем? О нет! Но с другой стороны, такую он бы и не выбрал, а Элис сразу же пленила его своим спокойствием, утонченностью  и тихим мелодичным голосом, который проникал ему в самую душу независимо от того, что именно она говорила. 
Перепады собственного настроения уже начали изрядно пугать лейтенанта: он  всегда считал себя на редкость сдержанным и здравомыслящим человеком, способным сохранять хладнокровие в любых обстоятельствах. Но теперь он перестал себя узнавать: две минуты назад он вышел из себя и выместил гнев на куске дерева только из-за того, что приревновал жену к неизвестному мужчине, который остался для нее в далеком прошлом. А сейчас она усмирила его двумя-тремя спокойно сказанными фразами и он снова готов был любить весь мир, даже нелепых уток, по-прежнему что-то искавших на льду.
- Обопритесь на мою руку, иначе вы можете поскользнуться, - предложил он, но вместо этого сам крепко сжал локоть жены, не давая ей возможности отвергнуть его поддержку.  - Я не знаю, как лебедь выбирает себе возлюбленную на всю жизнь, могу лишь предположить, что вступают в силу неведомые нам, людям, древние и могучие инстинкты. Видите вон те заросли рогоза и осоки? В прошлый мой приезд сюда,  еще до начала Крымской кампании,  я видел там пару белых лебедей с тремя птенцами. Должен заметить, что птенцы выглядели преуродливо: глядя на них, я был не в силах поверить в то, что когда-нибудь они станут похожими на своих прекрасных родителей!
Генри оглянулся на лошадей, привязанных к деревьям: и гнедой, и золотистая кобылка стояли смирно, не выказывая никакого беспокойства или недовольства тем, что их оставили одних, и даже сумели найти себе занятие: выщипывали жухлую траву, видневшуюся из-под снега.

Лейтенант подумал о том, что по-видимому, его собственная красота скрыта так глубоко, что его жене никак не удается ее разглядеть, но по сути он был согласен с Элис и снова удивился тому, что юная и наивная девушка способна высказывать такие верные и глубокие мысли. И то, что она сказала о любви, тоже вызвало в его душе отклик: для нее действительно еще не наступило время создать пару, хотя внешне она и была похожа на прекрасного белого лебедя, а не на едва оперившегося гадкого утенка.
- Я согласен с вами: любовь лишает покоя, - невпопад ответил он, потому что в этот момент думал о том, что его скоропалительный на первый взгляд брак на самом деле не был случайностью: его собственное время пришло. Иначе он не влюбился бы с первого взгляда в незнакомку, блуждавшую в одной ночной рубашке по темным коридорам заброшенного дома. 
Лейтенант стал выглядывать лебедей в прибрежных зарослях, к которым они с женой медленно приближались, и не заметил появление небольшой живописной группы: из-за лесистого пригорка вышел ослик, навьюченный вязанками хвороста. Его вела под уздцы молоденькая девушка, за спиной у которой в плетеной ивовой корзине сидел ребенок, закутанный в рваное одеяло. Сама девушка была одета в коричневую заплатанную юбку и столь же ветхую накидку красного цвета с капюшоном, из-под которого выбивались пряди черных волос с вплетенными в них мелкими серебряными монетками. Увидев роскошно одетую молодую даму в сопровождении господина в длиннополой охотничей куртке, девушка остановила ослика и проговорила низким бархатным голосом, в котором звучал своеобразный акцент, свойственный цыганам:
- Добрая леди, помогите бедным скитальцам, чем можете, а я взамен предскажу вам вашу судьбу.

- Да... то есть нет, не против. Надеюсь, предсказание будет благоприятным.
Лейтенант с любопытством разглядывал хорошенькую попрошайку, думая о том, каких небылиц она наплетет его доверчивой жене за шиллинг-другой. Чековая книжка осталась в кармане его плаща, который он отдал Перкинсу, но в любом случае вряд ли цыганка приняла бы от него чек в качестве оплаты за свои сомнительные услуги. Поискав в карманах охотничьей куртки, он обнаружил два серебряных шиллинга и протянул их юной Кассандре, которая схватила их с ловкостью ярмарочного фокусника и тут же спрятала добычу за потрепанный корсаж своей полотняной блузы.
Взяв нежную ручку Элис своей худой и смуглой рукой, цыганка перевернула ее ладонью вверх и стала пристально вглядываться в хитросплетение линий и черточек, одновременно водя пальцем другой руки по этому таинственному узору.
- Ах, какая у леди белая и мягкая кожа! - воскликнула она с восхищением, которое показалось Генри не наигранным, поскольку он и сам испытывал точно такой же восторг, когда касался руки жены без перчатки.
- И  ладошка розовая, как у младенчика, и  ноготки гладкие и блестящие как жемчужины! - продолжила цыганка, поглаживая ладонь Элис. Но тут она наткнулась на кольцо, украшавшее безымянный палец, и быстро перевернула руку Элис тыльной стороной вверх, чтобы как следует рассмотреть камень. Ее черные глаза вспыхнули и широко раскрылись и Генри показалось, что в них промелькнула алчная искра.
- Линии вашей руки, добрая леди, говорят мне о том, что жить вы будете долго и счастливо, ни в чем не нуждаясь, потому что рядом с вами всегда будет ваш ангел-хранитель. До исхода этого года вас ждет дальняя дорога в казенный дом, а потом другая, еще дальше. Этому будет предшествовать разлука с вашим ангелом-хранителем, но она не продлится слишком долго.
Цыганка  метнула на взгляд на Генри и снова вернула ладонь Элис в прежнее положение. Наклонив голову, она поднесла ее ближе к глазам и стала поворачивать ладонь то так, то эдак, чтобы получше разглядеть начертанные на ней знаки судьбы. Внезапно ее смуглое личико нахмурилось и она покачала головой и с досадой прищелкнула языком.
- О нет! - драматическим шепотом прошептала она, поднимая на Элис свои выразительные глаза, в которых плескались сочувствие и страх. - На вашем пути стоит дьявол, и он силен, очень силен! Чтобы победить такого опасного врага, нужны силы более могущественные, чем те, которыми вы обладаете. Но я знаю, как помочь!
Цыганка отпустила руку Элис, порылась в складках своей красной накидки  и вытащила небольшую швейную булавку, - дюжину таких же, по мнению Генри , можно было приобрести у любого бродячего торговца за пенни.
- Возьмите этот амулет, - недорого, всего за один шиллинг, - и он защитит вас от происков дьявола, который, как подсказывает мне бугорок под пальцем Сатурна, связан с вами узами крови! Воткните эту булавку в подол вашего платья, леди,  и всегда носите при себе!