Генри тут же поднялся на ноги.
- Я чувствую себя превосходно, просто решил дождаться, пока приготовят чай. А вы как себя чувствуете, душа моя? Не слишком устали?
Лейтенанту было приятно, что жена наконец вспомнила о его существовании, но при этом он чувствовал, что между ними повисла отчужденность, вызванная присутствием чужих людей и в особенности - неослабевающим вниманием, которое оказывал Эдис лорд Карнарвон.

Генри хотел пойти вслед за Элис и даже сделал шаг, но видя, как решительно она направляется к шатру, у которого стоял лорд Карнарвон, передумал и снова уселся на песок. Разумеется, она подошла к нему поинтересоваться его самочувствием исключительно ради приличия, и, исполнив свой долг заботливой жены, вернулась к тому, кто интересовал ее гораздо больше скучного мужа. Чтобы не растравлять свои раны, лейтенант отвернулся и начал чертить на песке какие-то абстрактные фигуры. Он не сердился на Элис, а ревность уже перестала жечь его сердце каленым железом, но ему было грустно, а мыслями он постоянно  возвращался к безоблачным дням, которые предшествовали встрече с лордом Карнарвоном. Лейтенанту страшно не хватало ободряющего присутствия Перкинса, а Мубаррак, с которым можно было поговорить об обитателях пустыни и обычаях местных племен, все еще был занят приготовлением чая.
Генри вытащил из седельной сумки, которую по привычке захватил с собой, хотя лошади у него и не было, тонкую тетрадь, в которую он огрызком карандаша записывал арабские слова в английской транскрипции, то есть так, как он слышал  из уст Мубаррака, и стал повторять их про себя, закрыв ладонью колонку с переводом. Это занятие отвлекало его от тяжелых мыслей и помогало скоротать время в пути.
"Хаджин - одногорбый непородистый верблюд, - шептал лейтенант. - Хиджан - одногорбый породистый. Бухти - двугорбый верблюд. Рахила - верховая верблюдица.  Бахар ал-вахш - дикий бык, но также может обозначать оленя, антилопу, муфлона. Даман - баран, дабу или даба - гиена."

Генри подошел к костру только тогда, когда закипела вода и можно было приступать к скромной трапезе, состоявшей из фиников, длинных полосок вяленого мяса и тонких лепешек, обильно намазанных мармеладом. Особого голода он не чувствовал, единственное, чего ему хотелось- выпить чашку крепкого индийского чая, однако оказалось, что лорд Карнарвон предпочитает китайский, - напиток, цветом напоминавший отвар соломы и имевший неприятный металлический привкус.
- Жаль, что у нас нет молока, - вздохнул лорд, с удовольствием потягивая чай. - Кочевники готовят чай с солью, бараньим жиром и молоком, - и это самое лучшее из того, что можно пить в пустыне, за исключением верблюжьего молока, которое заменяет им и хлеб, и воду. Увы, в нашем распоряжении нет дойной верблюдицы, иначе я настоял бы на том, чтобы вы насладились  и верблюжьим молоком, и вкусом настоящего чая.
Генри сомневался в том, что получил бы большое удовольствие, - он все еще помнил, как в Скутари ему приходилось выпивать галлоны кобыльего молока, чтобы вылечить пневмонию, но не стал говорить об этом лорду и лишь молча кивнул, сделав очередной осторожный глоток из своей чашки.

- Осталось не более пяти дней пути, сударыня, - ответил лорд Карнарвон. - Три - до Акабы, и еще  два - от Акабы до Петры. Верблюды у нас сильные, воды довольно, поэтому я не вижу никаких препятствий для того, чтобы попасть туда в рассчитанные мною сроки. В Акабе мы запасемся дополнительным провиантом, поскольку вам понадобится еда на обратном пути из Петры, а мне - на пути на юг.
Лорд Карнарвон как будто и не замечал, что лейтенант не принимает участия в разговоре, но Генри это полностью устраивало. Он медленно и без удовольствия потягивал горячий зеленый чай, закусывая его сладкими финиками и думая о том, что Перкинс , наверное, уже  приближается на корабле к Адену, и что не согласись он на предложение лорда Карнарвона, тоже плыл бы с Элис и Ханной на корабле по Красному морю, а не изнывал от жары в песках пустыни. Однако он не мог отрицать того, что узнавал благодаря этому короткому путешествию много нового и интересного, да и знакомство с Мубарраком можно было считать подарком судьбы.
- Я заметил, что вы рисовали, сударыня, - возобновил умолкший было разговор лорд Карнарвон, благожелательно поглядывая на Элис. - Разрешите взглянуть на ваши наброски?

Генри поперхнулся очередным глотком обжигающего чая и на мгновение крепко прижал ладонь ко рту и задержал дыхание, сдерживая приступ кашля. Элис вела себя так нарочито скромно, пытаясь произвести впечатление на лорда Карнарвона, что ему было невыносимо это видеть.
- Моя жена - превосходная рисовальщица, - громко сказал он, адресуясь к лорду. - У нее верный глаз, твердая рука и, когда дело касается акварели или пастели, - необычайно тонкое чувство цвета.
Лорд, перелистывавший страницы альбома, бросил на лейтенанта косой взгляд и кивнул.
- О да, у миссис Кендал несомненный талант. И я вижу, что вы успели побывать во многих местах. Вот это, несомненно, Константинополь, а это - один из средиземноморских островов. Какой именно? Я сам был на Мальте, Крите и Родосе, но кажется, рисунок, о котором я веду речь, не относится ни к одному из них.

Лорд Карнарвон быстро просмотрел романтические, дышавшие покоем и радостью, пейзажи Гозо и лечебные источники Искьи и, перевернув очередную страницу альбома, замер, разглядывая изображение огнедышащего Везувия.
- Великолепно! - прошептал он, не отрывая взгляда от рисунка. - Какая мощь таится в окружающей нас природе! Сколько неистовых, неподвластных человеку сил, способных в одно мгновение уничтожить целый город со всеми его обитателями!
Генри не мог взять в толк, отчего лорд так восхищается разрушительными силами природы, но более всего ему было неприятно, что Элис показала Карнарвону рисунки, большинство которых не показывала ему, своему мужу. Ему не хотелось, чтобы чужой взгляд  рассматривал нарисованные ею пейзажи Гозо, - места, связанного для него со столь сильными и интимными переживаниями и судьбоносными событиями, что он до сих пор не мог вспоминать о них без волнения.
- Это ваша фантазия, основанная на чужих рассказах, или вы действительно видели извержение вулкана своими глазами? - поинтересовался лорд Карнарвон, все еще рассматривая рисунок и поглаживая края альбомного листа кончиками пальцев, как будто хотел ощутить жар извергающейся лавы.

- У вас очень хорошо получилось! - заверил Элис лорд. - Настолько хорошо, что я осмелюсь попросить у вас этот рисунок на память о нашем совместном путешествии, или же сделать для меня его копию. Я был в Неаполе очень давно, и в тот момент Везувий отдыхал. Но я также был на Сицилии и видел Этну, из жерла которой каждые два-три месяца извергается лава. Этна больше Везувия и надо сказать, гораздо опаснее, - последнее крупное извержение произошло в 1669 году. Летописи сообщают, что в результате этого извержения  замок Урсино, стоявший у самого моря, оказался в полутора милях от воды, а огненный поток испепелил дотла  селение Катания, уничтожив почти тридцать тысяч жителей.

Лорд сверкнул своей неотразимой улыбкой:
- Мне действительно пришлось много путешествовать и честно сказать, я уже смутно помню Англию и Уэльс. В этом году я поднялся на лодке до четвертого порога Нила, остановившись по пути в Луксоре и Абу-Симбеле, а потом вернулся в Каир через Нубийскую пустыню. Пустыня, на мой взгляд, такое место, которое Господь создал для того, чтобы человек мог проверить пределы своих возможностей и научиться ценить то, на что обычно не обращает внимания, например - каждую каплю воды. Мне повезло: однажды я был застигнут ливнем, которые случаются в пустынях, подобных Сахаре и Нубийской, один раз в пятнадцать лет. В течение нескольких часов с небес на песок извергались такие потоки воды, что казалось, - я стою внизу гигантского водопада. И после того, как дождь закончился, все вокруг покрылось зеленью, которой, увы, было суждено прожить всего несколько дней и быть испепеленной солнцем. Но эти несколько дней были самыми прекрасными в моей жизни. А у вас, сударыня, были подобные дни?

Генри страстно хотелось узнать, какие дни своей жизни, их совместной жизни, Элис считала самыми счастливыми и важными для себя, но, конечно, услышать об этом он хотел не в присутствии лорда Карнарвона. Он сидел, опустив голову и разглядывая узор из чайных листьев, которые плавали на дне чашки, и поэтому не заметил короткого взгляда, который бросила на него жена. А может быть, самыми счастливыми были те дни, когда ее опекун еще не превратился в бессердечного тюремщика, может быть, они были связаны с тем мужчиной, в которого она была влюблена до него и с которым рассталась по настоянию своего дяди?
Лейтенант поставил чашку на песок и встал.
- Пойду прогуляюсь, - сказал он и пошел в сторону бархана, оставив позади клонившееся к горизонту солнце, чтобы оно не слепило ему глаза.
- Не заблудитесь, лейтенант! - крикнул ему вслед лорд Карнарвон. - Пустыня  коварна, и в барханах так же легко сбиться с пути, как и в самом густом лесу.
Генри проигнорировал это предупреждение и продолжил идти, как будто не слышал ни слова.

Генри поднялся на вершину песчаной дюны и окинул взглядом окружающий пейзаж. Бесконечное пространство песка, изрезанное хребтами барханов, казалось бескрайним морем, внезапно застывшим в разгар шторма. Куда бы он ни кинул взгляд, - везде был только неподвижный песок, а над ним - такое же неподвижное небо, на котором уже зажглись первые яркие звезды.  Два шатра и лежавшие неподалеку от них верблюды казались отсюда рождественскими игрушками, забытыми  ребенком, которому наскучило в них играть. Генри прищурился и понял, что у догоравшего костра осталась сидеть всего одна фигура, - лорд Карнарвон. Элис ушла, и это наполнило его радостью, - значит, общество лорда было для нее не настолько приятным, как он успел себя убедить. Рядом с его сапогом раздался  едва уловимый шорох: он  посмотрел вниз и успел заметить извивающееся тело змеи, стремительно прочертившей на песке легкий след. Проследив за ней взглядом, лейтенант решил, что пора возвращаться назад: надо было выспаться перед ранним подъемом. Спуск вниз напоминал скольжение на коньках с ледяной горы: он не шел, а скользил по крутому песчаному склону, стараясь сохранять равновесие. Когда он вернулся в лагерь, костер уже потух, а лорд Карнарвон успел удалиться в свой шатер. Генри задержался у входа в шатер, где ночевали Элис и Ханна, не решаясь откинуть полог, чтобы пожелать жене доброй ночи. Единственный светильник, горевший внутри, отбрасывал на стенки шатра колеблющиеся тени, и Генри понял, что женщины совершают последние приготовления ко сну. Не желая смущать Ханну своим внезапным появлением, он постоял еще несколько мгновений и пошел к месту своего ночлега, которое находилось в нескольких ярдах от шатра. Мубаррак еще не спал: сидя на песке, он тихо наигрывал на ребабе какую-то восточную мелодию, - протяжную и печальную,  удивительно гармонировавшую с настроением, которое владело лейтенантом. Под ее звуки лейтенант и уснул, ощущая рядом с собой теплый, мерно вздымающийся и опускающийся бок верблюда.

Лейтенант проснулся как по армейской побудке, когда солнце еще не взошло, но проводники уже оборотились лицами к священной Каабе и совершали утренний намаз - фаджр*. От Мубаррака он знал, что утренняя молитва особенно угодна Аллаху и считается равноценной молитве, которую правоверный мусульманин читал бы всю ночь напролет. Сам он тоже быстро помолился, прочитав Отче Наш и поблагодарив Всевышнего за то, что тот не лишает его своего благословения, и подошел к верблюдицам, на которых должны были ехать Элис и Ханна, чтобы подготовить их к предстоящему переходу, который должен был продлиться до полудня. Седлать верблюда научил его Мубаррак, - этот процесс, как и сама сбруя верблюда, несколько отличался от того, к которому он привык, седлая лошадь, но не вызывал особых трудностей. При помощи деревянных рогатин, являвшихся луками, лейтенант прижал к бокам верблюда кожаные подушки, набитые верблюжьей шерстью. Переднюю и заднюю луки он соединил между собой палками и таким образом получил  крепкий и устойчивый каркас, на который положил еще одну подушку. Оставалось дождаться появления дам и приторочить к их седлам сумки, в которых они держали предметы первой необходимости.  Что именно в них было, Генри мог только догадываться, но знал, что Мубаррак всегда имел при себе в своей седельной сумке несколько горстей сушеных фиников и просяной муки,  бурдючок с маслом величиной с кулачок ребенка, несколько плиток прессованного китайского чая и немного жевательного табака.
У лорда Карнарвона было другое седло: мавританское, которое  проводники назвали рахла. У этого седла имелись боковые крылья, доска для того, чтобы опираться на нее спиной, и высокая передняя лука в виде птичьей лапы. Все деревянные детали были выкрашены в яично-желтый цвет, а подушка, на которой восседал лорд, была не кожаной, а из красного бархата и украшена золотым шитьем.
Мубаррак закончил молитву и подошел к лейтенанту, чтобы помочь ему укрепить над дамскими седлами легкие навесы от солнца.
- Сабах аль хайр! - поприветствовал он лейтенанта,
- Мархаба, - ответил проводнику Генри, втайне испытывая гордость за успехи, которые он делал в изучении арабского языка. Впрочем, приветствие "Мархаба" он неоднократно слышал и в Турции,  и давно выучил его наизусть

*Совершается примерно за полчаса до восхода солнца.

Элис вышла из шатра, закутанная с головы до ног в белые одежды, - так, что видны были лишь глаза, смотревшие на лейтенанта холодно и безразлично. А то, что за помощью она обратилась к проводнику, а не к нему, еще больше убедило Генри в правильности его подозрений: жена ни капли по нему не скучала и наверняка с нетерпением ждала, когда лорд Карнарвон снова поедет рядом с ней, чтобы развлекать ее рассказами о своих путешествиях и осыпать комплиментами.
Мубаррак, вопреки ожиданию Генри, не бросился исполнять просьбу Элис:  взгляд его черных глаз остался таким же спокойным и непроницаемым, как и всегда, а выражения лица, скрытого под шарфом цвета индиго, было не видно, но Генри был более чем уверен, что ни один мускул на нем не дрогнул: в умении скрывать свои истинные чувства сын пустыни превосходил даже английского джентльмена. Мубаррак будто ожидал, что скажет лейтенант, стоявший гораздо ближе к своей жене, чем он, и совершенно явно имевший право решать, кто и что будет делать.
- Помогите миссис Дейвис, прошу вас, - сказал Генри, - А я займусь вещами своей супруги.
С этими словами он забрал у Ханны саквояж Элис из мягкой телячьей кожи, предоставив Мубарраку возможность оказать услугу служанке, чем тот сразу же и занялся.
- Как вам спалось, сударыня? - вполголоса спросил жену лейтенант, приторачивая ее саквояж к боку белой верблюдицы. - Надеюсь, ничто вас не тревожило? Незадолго до полуночи я слышал хохот гиен и признаюсь, этот звук пробрал меня до самых печенок. Впрочем, гиены не представляют особой опасности для людей, но все же слышать эти жуткие вопли, напоминающие вой банши, крайне неприятно.

В черных глазах Мубаррака не отразилось ничего, но он последовал за Ханной, как будто задался целью во чтобы то ни стало выполнить просьбу лейтенанта.
Генри проводил служанку и проводника взглядом и обернулся к Элис
- Зачем вы это сделали, сударыня? – тихо спросил он жену, до глубины души пораженный ее поступком, - настолько, что не стал отвечать на заданный ею вопрос. – Зачем заставили Ханну тащить тяжелый саквояж обратно к шатру, когда она могла просто принести оттуда ваш гребень? Если вашей целью было нанести оскорбление проводнику, -  это еще более серьезная оплошность. Ни один мужчина не стерпит такого обращения от женщины, а мужчина-мусульманин – тем более. Неужели вы не понимаете, что здесь, в пустыне, от проводников зависит не только наш комфорт, но и наша жизнь? Знайте же: я не одобряю ваш поступок. В Индии, где нам предстоит прожить девять лет, много сторонников ислама: их  изрядно и среди сипаев, которые будут подчиняться мне, и будет немало среди ваших слуг, и вам надлежит обращаться с ними так, чтобы  они не обратили ваши слова и поступки против нас. Если вы не доверяете моему суждению, спросите лорда Карнарвона.
- О чем хочет спросить меня красивейшая из английских роз? – раздался позади лейтенанта  голос лорда Карнарвона. – Я с радостью отвечу на любой вопрос леди.
Лейтенант, не ожидавший, что Карнарвон застанет их врасплох, вздрогнул и обернулся. Лорд, облаченный по обычаю бедуинов во все белое, в отличие от него был чисто выбрит и весь лучился бодростью и хорошим настроением. Генри впервые бросилось в глаза, что Карнарвон так же мало походил на англичанина, как он сам – на бедуина. Узкое лицо, скорее смуглое от природы, чем загорелое, красиво вылепленный нос и угольно-черные глаза, окаймленные густыми ресницами, более приличествовали бы арабу или, на худой конец, сицилийцу.
- Я случайно стал свидетелем того, как развивались события, и услышал обрывки вашего разговора, - не смущаясь, продолжил лорд,  глядя на Элис. – Если вы считаете, что проводник выказал вам неуважение,  он понесет суровое наказание. Одно ваше слово, мадам, и я заставлю этого грязного шакала ползать у ваших ног, вымаливая прощение.
Генри понял, что лорд одержал окончательную победу в схватке за сердце Элис. Вместо того, чтобы читать ей нотации по поводу культурных различий между христианами и мусульманами, он повел себя, как рыцарь, готовый смешать с прахом обидчика Прекрасной Дамы.

Лорд Карнарвон пристально и испытующе смотрел на Элис и, казалось, что-то обдумывал.
- Слуг надо держать в узде, - наконец промолвил он. – Но ваше желание для меня закон, моя прекрасная леди, и на этот раз дерзкий ослушник получит от меня всего лишь строгий выговор.
Генри страстно захотелось повалить лорда на землю и колотить его головой о слежавшийся песок, пока он не испустит дух. Какая наглость называть чужую жену в присутствие её мужа «своей»! Но он понимал, что такой поступок приведет к тому, что слуги лорда пристрелят его, как собаку, и Элис с Ханной станут заложницами доброго или дурного расположения духа Карнарвона. Его недоверие к лорду росло не по дням, а по часам, хотя он и не мог предъявить к нему каких-то конкретных претензий. Более того: любое его обвинение могло быть расценено и Карнарвоном, и Элис, как проявление его необоснованной ревности. Дуэль представлялась лейтенанту единственным выходом из нестерпимого положения, в которое лорд его поставил, но услышав слова жены, он передумал. Мираж! Вот чем с самого начала являлся их брак, раз женщина, которую он так страстно любил, отдала свое сердце (в этом он уже не сомневался!) первому встречному набобу, который мог предложить ей гораздо больше, чем непримечательный внешне и не достаточно богатый лейтенант кавалерии.
- Мне надо седлать своего верблюда, - пробормотал он и повернулся спиной к лорду и Элис, презирая себя за нерешительность, но будучи не в силах смотреть на то, как лорд помогает его жене взобраться на белую верблюдицу, подставив её ножке свое колено и нежно придерживая за талию.
Когда их караван пустился в путь, Мубаррак, нарушив строй, оказался бок о бок с ним, и негромко произнес, глядя на пару, которая ехала впереди них:
- Нельзя быть слишком ласковым с женщиной, даже если очень ее любишь. Женщина слаба и способна просочиться сквозь пальцы, как песок, и если хочешь ее удержать, надо крепко сжимать руку в кулак.