Генри смотрел не на птичек, а на профиль жены, - буквально не отрываясь, - поэтому вовремя предотвратил беду: обхватил Элис за тонкий стан, чтобы не дать упасть, и обеспокоенно поинтересовался:
- Вы не подвернули себе лодыжку, дорогая? Давайте я доведу вас вот до того валуна и усажу, чтобы вы могли проверить, все ли в порядке.
Большой гладкий камень находился в нескольких шагах от того места, где они остановились, и Генри, чтобы не мешкать, приподнял Элис, перенес ее к каменному сиденью и усадил на нагретую солнцем поверхность.
- Снимите туфельку и пошевелите ногой, сударыня, а я отвернусь, чтобы вас не смущать.
Генри отвернулся и, запрокинув голову, стал разглядывать голубое небо, по которому, как парусники по Босфору, неторопливо плыла флотилия белых кучевых облачков. Ему очень хотелось посмотреть на то, как стройная ножка жены выглядывает из пены нижних юбок и освобождается от туфельки, но после инцидента с бренди он поклялся вести себя не как муж, а как один из кандидатов в оные, то есть не позволять себе ничего, что не было позволено джентльмену, оказавшемуся наедине с незамужней дамой. К великому своему удивлению, он понял, что начинает находить в таком суровом самоограничении некоторое удовольствие, все более и более возраставшее.  Если до сих пор он приходил попеременно то в ярость, то в отчаяние, когда жена отвергала его авансы, то сейчас вдруг осознал, как приятен и увлекателен процесс ухаживания за добродетельной юной красавицей.

Генри, ожидавший худшего, с облегчением перевел дух и помог жене подняться с камня.
- Обопритесь на мою руку, дорогая, и продолжим прогулку. Селим на днях рассказал мне о том, что с вершины этого холма открывается изумительный вид на Девичью башню, которую европейцы называют Леандровой в память о трогательной истории любви Геро и Леандра, которая вам, разумеется, знакома. Изначально башня была построена неким византийским императором и была частью военных укреплений: при помощи длинной цепи, протянутой через нее с одного берега пролива на другой, блокировали проход через Босфор. Султан Мехмед Второй разрушил башню, а потом повелел соорудить заново, чтобы она служила маяком, а в разгар чумных эпидемий - госпиталем. Турки верят в то, что султан построил эту башню для того, чтобы спасти свою дочь, - девушку невиданной красоты, - которой  странствующий дервиш предсказал опасность умереть от укуса змеи. Воздвигнув для нее уединенную и неприступную башню на скале, скрытой морской водой, он поселил ее там, чтобы изолировать от любых опасностей, в том числе, как гласит легенда, и от мужских взглядов, которые своей ядовитостью превосходят яд любой змеи.
Генри не стал комментировать вслух решение султана, хотя в глубине души считал его несуразным и даже глупым.
- А вы хотели бы жить в подобной башне, душа моя? - спросил он жену, помогая ей обойти выступавший из земли корень, дабы избежать того, чтобы она снова оступилась с риском подвернуть ногу, и вдруг краем глаза заметил нечто странное: корень зашевелился и изогнулся подобно змее.

Генри подчинился инстинкту. Не раздумывая, он подхватил Элис на руки и расплющил сапогом голову ядовитой твари.
И лишь оттолкнув ногой мертвую змею в глубокую впадину, образованную выступающими из почвы валунами и толстыми корнями деревьев, он ощутил запоздалое раскаяние: возможно, он только что убил безобидного ужа или полоза. А если нет? - мысленно спросил он себя, бросая взгляд на мысок легкой туфельки, показавшийся из-под юбок жены. Если бы змея укусила ее, что тогда?
- Вы, верно, испугались? - спросил он, все еще держа Элис на руках и невольно прижимая к себе. - Я тоже! Клянусь, что не ожидал встретить змею в таком сухом и возвышенном месте: по-видимому, весной всё живое стремится быть поближе к солнцу. Должен признать, что вы вели себя удивительно храбро: я встречал женщин, которые поднимали визг, увидев мышиный хвостик!
Генри сделал несколько шагов вперед по тропе, внимательно вглядываясь в толстый однотонный ковер старой хвои, но не заметил ничего настораживающего и спросил:
- Хотите продолжить прогулку или лучше нам вернуться обратно? Вниз я легко снесу вас на руках.
Мыслями он вернулся к Индии: там змеи встречались на каждом шагу и, бывало, даже заползали в дома. Да и не только змеи: судя по рассказам дядюшки, все вокруг кишело различными насекомыми, пауками и прочими малоприятными существами, от страха и отвращения перед которыми у любой чувствительной дамы мог помутиться рассудок.

Прикосновение было таким лёгким и целомудренным, что  Генри сначала не принял его за поцелуй, решив, что Элис случайно коснулась губами его губ. Тем не менее лицо его запылало - равно от смущения и удовольствия. Он не осмелился ответить на этот робкий знак внимания или благодарности ни словом, ни делом, все еще сомневаясь в том, что он был намеренным, и лишь еще крепче прижал жену к себе и понес ее дальше, - к вершине холма, где тропа заканчивалась.
Шел он медленно - и потому, что подъем был достаточно крутым, и потому, что хотел как можно дольше иметь предлог для того, чтобы обнимать жену, держа ее на руках. Появление змеи представилось ему совсем в другом свете: он думал он том, что та появилась, как Змей-искуситель, и даже погибнув под пятой Адама, продожала соблазнять невинную Еву, заставляя ее совершать поступки,  о которых та ранее и не помышляла. Как бы то ни было, все окружающее действительно напоминало собой райский сад: солнечные лучи, рассыпаясь веером,  пронзали густые ветви деревьев, отовсюду слышалось пение птиц, воздух был напоен тяжелым и сладким ароматом сосновой смолы и хвои, похожим на ладан. Но напрасно Генри искал взглядом хотя бы одну яблоню: все они остались далеко внизу. Их цветущие кроны можно было увидеть, лишь посмотрев с вершины холма на фруктовые сады, окружавшие дома. Чтобы не тянуть молчание и развеять собственное смущение и смущение жены, которое она, по его мнению, должна была испытывать, находясь в его объятиях, Генри сказал:
- Удивительно, не правда ли, что древние греки слагали легенды буквально обо всем, что их окружало? Вот сейчас мы с вами идем среди сосен и наслаждаемся их ароматом, а ведь если верить легенде, в сосну была обращена нимфа Пиния,которую приревновал к веселому, хотя и уродливому Пану суровый Борей - бог северного ветра. Печальная история... Помните сказку, в которой все обитатели королевского замка по воле злого колдовства превратились  в статуи, камни и деревья? Представим на минуту, что все эти прекрасные сосны вокруг нас - не деревья вовсе, а заколдованные юные красавицы, а большие валуны под ними - их верные служанки? Целый лес прелестных юных девушек, которые никогда никого не полюбят, не выйдут замуж, не станцуют ни на одном балу... Честно говоря, я с содроганием об этом думаю, а вы?
Рассказ вышел грустным, а возможно, - и пугающим, и Генри шутливо добавил:
- Я надеюсь, что хотя бы одну ночь в году этим заколдованным созданиям позволено снова вернуть себе человеческий облик, чтобы устроить танцы у подножия холма и искупаться в Босфоре!

Генри было трудно говорить, поднимаясь вверх с ношей на руках: сердце колотилось о ребра  так сильно, что, казалось, готово было выскочить из груди, дыхание сбивалось. Неожиданно он вспомнил легенду о гибели Орфея, убитого вакханками на вершине горы, а заодно и о самих вакханках, устраивавших раз в году безумные хмельные пляски в честь Вакха. Представив толпу полуобнаженных фурий, опьяненных вином и бог знает еще какими снадобьями, он вздрогнул и подумал о том, что даже смертоносный огонь русских пушек, уничтоживший почти половину Лёгкой бригады не шел ни в какое сравнение с тем, на что была способна толпа разъяренных женщин - если, конечно, верить тому, что писали  Эсхил и Еврипид. Смерть от вражеской пули, удара саблей или осколка ядра была достойной и славной для мужчины, но быть разорванным на куски, как Орфей... такой участи он не пожелал бы ни себе, ни своим однополчанам, ни даже русским кавалерийским офицерам, которые все-таки в большинстве своем были джентльменами. Удивительно, что уже древние знали, как опасно предоставлять женщинам полную свободу: обычно это приводило к страшным катаклизмам, не уступавшим тем, которые насылали на смертных боги.
Подъем закончился и Генри осторожно опустил жену на землю.
- Дорогая, я бы предпочел снова увидеть, как танцуете вы, - и не в призрачном свете луны, а в ярком сиянии тысяч свечей, украшающих бальную залу, - галантно заметил он, припомнив бал в особняке леди Ребекки. - Мне больше по душе современные элегантные танцы нежели дикие народные пляски или хороводы сказочных фей и ундин. Последних я, признаться, никогда не видел и надеюсь никогда не увидеть вживую: считается, что это сулит скорую смерть. Но посмотрите, какой отсюда открывается великолепный вид!
Неподалеку от того места, где стояли они с Элис, рос огромный старый дуб и у Генри мелькнула мысль о том, не является ли этот великан одним из тех деревьев, в которые разгневанный Дионис превратил вакханок в наказание за то, что они убили Орфея. И хотя он знал, что это произошло на противоположном берегу Босфора, на территории Фракии и совсем на другой горе, по спине пополз неприятный холодок. Вопрос Элис о смысле любви и о связанном с ним счастье повис в воздухе: Генри не знал, что ответить, поскольку был уверен, что его жена несчастлива с ним большую часть времени. Впрочем, ничего удивительного в этом не было: в последнее время беды и несчастья сыпались на неё как из рога изобилия. была ли в этом его вина? Возможно: ведь именно из-за него Элис оказалась в Скутари.

От картины, которая представилась их глазам, действительно захватывало дух. Голубые воды Босфора, на которых покачивались разноцветные турецкие лодки,  стрелы минаретов, устремленные в небо, и бело-розовая дымка цветущих фруктовых садов, окутавшая город,  вместе составляли один из самых привлекательных пейзажей, которые довелось видеть Генри. То, что Элис разделяла его восхищение, хотя и выражала его более бурно, как и полагалось женщине, радовало лейтенанта и вселяло в него надежду на то, что  жене понравится путешествовать вместе с ним и  в будущем. Казалось, что красота природы на короткое время вытеснила из памяти Элис все ужасы, которые ей довелось пережить в Скутари, и это был обнадеживающий знак. Генри с уважением посмотрел на жену:
- У вас прекрасная память, дорогая: вы так много запомнили из рассказов Селима! И вы умелая рисовальщица, - добавил он, вспомнив рисунок , сделанный Элис в оранжерее "Папоротников". - Хорошая память, умение рисовать и внимание к местному колориту - это то, что отличает прирожденного путешественника. Вам обязательно нужно вести путевые заметки, сопровождая их зарисовками тех мест, которые покажутся вам наиболее интересными. Боюсь, в Скутари у вас не было для этого ни времени, ни возможности, но когда мы приедем в Индию, и того, и другого будет предостаточно, поскольку я слышал, что в этой стране даже младшие офицеры имеют возможность держать целую армию слуг. Обязательно захватите с собой все необходимое для рисования: Индия достойна того, чтобы запечатлеть ее на бумаге.
Генри снова окинул взглядом древний город, раскинувшийся на противоположном берегу Босфора. С такой высоты не были видны ни пыльные кривые улочки, ни нищета отдельных кварталов, ни другие изъяны, свойственные многонаселенным столицам.  Константинополь был похож на любимую наложницу султана, разлегшуюся на устланном пестрым ковром диване, чтобы отдохнуть и покурить кальян. При мысли о роскошном белом теле, украшенном золотыми браслетами, кольцами и монистами, он испытал сиюминутное возбуждение и вслед за тем - стыд за то, что позволил себе унестись мыслями так далеко.
Генри  удивило замечание жены о танцах: в нем чувствовалась какая-то скрытая тревога. Что-то явно беспокоило Элис: что-то, о чем она не захотела ему сообщить, и это, в свою очередь, обеспокоило его, но он не стал задавать прямые вопросы, надеясь, что причина откроется со временем. Лишь заметил:
- Что касается танцев, то в Англии у нас действительно будет мало времени для развлечений, если только вы не захотите посетить Лондон перед отъездом. Но уверяю вас, что живя в Бенгальском президентстве, вы не будете иметь недостатка в балах: генерал-губернатор устраивает их  достаточно часто, чтобы не дать заскучать женам офицеров. Бальные наряды можно заказать на месте: в вашем распоряжении будут лучшие индийские ткани и драгоценности. И кстати: вы еще не передумали посетить торговые ряды здесь, в Константинополе?

Генри собирался сказать, что завтра же они отправятся на другой берег Босфора, чтобы посетить торговые ряды, но его прервал до боли знакомый голос денщика. Перкинс дышал хрипло, с присвистом. Удивляться тут было нечему: денщик одолел крутой подъем в гору подобно работяге-ослу, навьюченному поклажей: в одной руке он нес объёмистую корзину, прикрытую большой, похожей на скатерть, салфеткой,  другой прижимал к себе свернутый ковер.
- Сэр! Леди Ребекка приказала принести вам с миссис Кендал провизию: она из окошка видела, в какую сторону вы пошли, ну и... Ох, умаялся, пока тащил.
Перкинс поставил корзину на землю, положил рядом с ней ковер и утер с покрасневшего лба крупные капли пота.
Генри бросил быстрый взгляд на жену и удержал на языке рвавшиеся наружу нелицеприятные слова, адресованные как леди Ребекке с ее навязчивой опекой, так и Перкинсу, который оставил свой пост в подвале, где томился пленник.
- Как это мило с её стороны! - с деланным воодушевлением сказал он. - Дорогая, проверьте, что за деликатесы прислала нам наша заботивая опекунша: признаться, я уже успел нагулять аппетит на свежем воздухе, тем более что во время завтрака я выпил всего лишь чашку кофе.
Генри крепко схватил денщика за локоть и подтолкнул в направлении того самого дуба, который напомнил ему о страшной мести Диониса вакханкам. Как только они оказались на достаточном расстоянии от миссис Кендал, он свистящим шёпотом произнёс:
- Как ты мог оставить ирландца одного! Я же ясно сказал: глаз с него не спускать!
- А что мне было делать, сэр? - начал вполголоса, но жарко оправдываться Перкинс. -  Вы же знаете леди Ребекку: не женщина, а комета с тремя хвостами! Да к тому же я не мог ей признаться, что в подвале сидит связанный похититель: почем мне знать, может, вы его в расход решите пустить, так зачем вам лишний свидетель? Я всего на минутку выскочил по нужде и дверь крепко запер. Сделал свои дела, иду обратно, уже вынул ключ из кармана, а леди тут как тут: увидела меня и сразу шуметь: "Перкинс! Срочно отнеси лейтенанту Кендалу кобыльего молока: ему нельзя пропускать прием лекарства, а Джанет забыла подать молоко на завтрак" Ну а заодно приказала Джанет собрать закусок для миссис Кендал. А за ирландца будьте спокойны: куды ему бежать со связанными руками? Дверь заперта, а окно заколочено наглухо. Я тотчас обратно вернусь, сэр, не извольте волноваться.
- Ладно, иди. И постарайся прошмыгнуть в подвал тихо, как мышь, чтобы ни леди Ребекка, ни Джанет тебя не заметили.
Перкинс заторопился вниз по склону, а Генри вернулся к жене:
- Кажется, мне пора выпить моё лекарство, - подавив вздох сказал он, заметив торчащую из корзины бутылку из-под бренди, доверху наполненную белой пенящейся жидкостью. - Леди Ребекка порой пугает меня своей склонностью контролировать всё и вся. С вашего позволения, я сначала расстелю ковер, чтобы вам было куда присесть.

Генри, потянувшийся к бутылке с молоком, замер, встревоженный неожиданным вопросом жены. Неужели она услышала что-то из того, о чем вполголоса переговаривались они с Перкинсом? Или же это пресловутая женская интуиция, которая управляется такими тонкими нитями, которые недоступны понимаю мужчин?
- Д-да, - с запинкой произнес он, надеясь, что его слова прозвучат убедительно. - У меня все в порядке. Вас, видимо, удивило, что я отвел Перкинса в сторону, чтобы переговорить с ним наедине? У меня нет от вас секретов, душа моя. Все дело в том, что утром я дал Перкинсу поручение и никак не ожидал, что он вместо того, чтобы выполнить мой приказ, явится сюда, пусть даже его и отправила леди Ребекка. Но я не хотел выговаривать ему в вашем присутствии: несмотря на свою внешнюю грубость, он очень чувствительная натура. Боюсь, что невольно задел своим поступком ваши чувства, за что прошу прощения.
Генри взял руку жены и прикоснулся к ней губами, всем своим видом показывая, как глубоко он раскаивается в содеянном.
Он действительно чувствовал за собой вину и укорял себя в том, что слишком поспешно и явно обнаружил свое замешательство от прихода Перкинса, заставив жену волноваться.
- Согласен с вами, что леди Ребекка порой утомляет, - быстро вернулся он к более безопасной теме. - Я не раз говорил вам, как глубоко я ее уважаю, но все же было бы лучше, если бы мы с вами отправились обратно в Англию без нее, поскольку совместное путешествие в течение почти полутора месяцев может оказаться затруднительным по причине, о которой вы только что упомянули. Надеюсь, что леди Ребекка не изменит своему намерению остаться в Скутари, чтобы оказывать моральную поддержку майору Фицпатрику. Дом все равно уже арендован на достаточно долгий срок, так что ей не придется искать себе другой после нашего отъезда. Единственная сложность, которую я вижу, - это то, что Джанет останется с  нею, а вам придется нанять себе другую служанку. В Англии это было бы несложно, но здесь... Не представляю, кто согласится поступить на службу на такой короткий срок. Думаю, надо порасспрашивать в госпитале: пока я находился там на излечении, нескольких сестер милосердия отправили обратно в Англию поправлять здоровье, а две  солдатских жены, помогавших сестрам, стали вдовами: их мужья умерли от последствий тяжелых ранений. Да, наверное надо поискать вдову, собирающуюся вернуться в Англию, как ни грустно это звучит.
Генри налил молока в маленький стаканчик, выпил его залпом и тут же наполнил снова.

Генри осторожно поставил стаканчик с молоком на край ковра и провел рукой по волосам жены. Он был растерян и смущен неожиданным проявлением чувств с ее стороны и впервые в жизни усомнился в пословице, гласившей, что смелость берет самые неприступные крепости. Все, происходившее между ним и женой, говорило совершенно об обратном: его яростный натиск всегда обескураживал и отпугивал Элис, в то время как осторожность и деликатность  вызвали в ней пусть робкое, но расположение к нему. Элис была похожа на прекрасную птицу, которую можно было приручить медленно и постепенно, проявляя ласковую и нежную настойчивость, но отнюдь не при помощи кавалерийских атак, к которым он был склонен и по роду службы и благодаря свойствам своего характера.
- Ну-ну, ангел мой... - мягко промолвил лейтенант, прикоснувшись кончиками пальцев к щеке жены, но не попытавшись зайти дальше, как это не раз бывало прежде. - Вас огорчило мое упоминание о вдовах? Я упомянул о них совсем не для того, чтобы намекнуть на превратности собственной военной службы, а лишь потому, что одна из этих честных и трудолюбивых, но обделенных судьбой женщин наилучшим образом подойдет для роли вашей временной компаньонки и помощницы. И к тому же для вдовы, лишившейся кормильца, наверняка не будут лишними те деньги, которые вы ей заплатите за труды. Сестры милосердия, как мне кажется, меньше нуждаются в такого рода работе. Но, разумеется, выбор за вами. Я же, в свою очередь, обещаю, что встречусь с доктором О'Флаерти сразу же после того, как мы с вами совершим прогулку по торговым рядам.

Генри взял один оладушек и съел его, запив молоком.
- Превосходно! - кивнул он, отдавая очередную дань мастерству Джанет. - Не могу понять, почему леди Ребекка так настойчиво пыталась переманить к себе кухарку моего дяди: ведь Джанет стряпает не хуже Джайлз. Впрочем, до прибытия в Скутари она была личной горничной миледи, потому, видимо, ее госпожа и не знала о том, какими кулинарными талантами она наделена. Как много мы не знаем о тех, кто рядом с нами, - философски заключил он, беря еще один оладушек, - Нужны особые обстоятельства, чтобы у нас раскрылись глаза.
Генри в мгновение ока расправился еще с парочкой оладий и допил молоко. Свежий воздух, напоенный ароматами древесных смол и цветущих садов, раскинувшихся вокруг холма, солнечные лучи, которые не жалили, а лишь мягко согревали, пробиваясь сквозь ажурную преграду сосновых ветвей, и близость любимой женщины наполнили его душу таким покоем, который он не испытывал уже давно. Единственное, что его волновало - беспокойные руки Элис, которые выдавали снедавшую ее тревогу, которую она пыталась от него скрыть. Были ли это отголоски пережитого ею ужаса или боязнь будущего, а может быть и то, и другое, - он не знал, но хотел сейчас лишь одного: отвлечь ее от страшных воспоминаний о прошлом и от мыслей о возможных перипетиях судьбы, ожидавших впереди.
Генри взял кружевной зонтик Элис, раскрыл его и просунул ручку меж двух валунов, так тесно стоявших друг к другу, что между ними была всего лишь узкая щель. Получилось что-то вроде легкого навеса, под которым его миниатюрная жена могла сидеть, не опасаясь, что ее белоснежная кожа загорит на солнце.
- Вот так, - удовлетворенно сказал он. - Подвиньтесь немного, сударыня, и вы окажетесь под защитой шатра, как какая-нибудь арабская принцесса.

- Всё зависит от сезона, - возразил Генри, поглядывая на шербет, который с таким удовольствием пила Элис. - В самую жаркую погоду дамы передвигаются преимущественно в крытых паланкинах, а  носильщики паланкинов настолько хорошо натренированы, что их размеренный и ровный шаг больше всего походит на спокойную лёгкую рысь лошади. Например, в Калькутте самыми жаркими месяцами являются март, апрель и май, в то время как декабрь, январь и февраль наиболее благоприятны для нас, северян. Дождей в зимние месяцы почти нет, а температура воздуха днем, насколько мне известно, не превышает восьмидесяти градусов* Весной же действительно неимоверно жарко, настолько, что мой дядя рассказывал мне о том, что многие британские солдаты умирали, не выдержав жары. Но тут надо принять во внимание, что умирали прежде всего те, кто был склонен к невоздержанности со спиртным. В Индии наши солдаты злоупотребляют джином, в то время как офицеры и служащие Ост-Индской компании отдают предпочтение бургундскому, кларету и легким французским винам. Портвейн и шерри, столь популярные в Англии, отчего-то не пользуются успехом.
Генри очень хотелось выпить чего-нибудь прохладительного. Он снова посмотрел на бутыль с шербетом, но решил воздержаться, потому что смешивать этот напиток с кобыльим молоком, прописанным ему доктором О'Флаерти, было то же самое, что мешать крепкий бренди с лёгким элем.

* Имеется в виду шкала Фаренгейта, которой пользовались британцы. 80 градусов соответствуют +26 по Цельсию.

- Не беспокойтесь, душа моя: в настоящее время Британия не ведет войну ни в одной из своих колоний. Более того: ходят слухи, что вот-вот должно быть подписано мирное соглашение между Ост-Индской компанией и эмиром Афганистана* Поэтому я думаю, что наша с лейтенантом Томасом служба будет преимущественно протекать в учениях, а в свободное время мы сможем охотиться, изучать местные языки и обычаи и танцевать с дамами на балах.
Генри подавил скептическую ухмылку, представив себя танцующим с женами других офицеров в то время как его собственную жену ангажируют мужья его партнерш. Эта мысль отдавала горечью, поэтому он последовал совету Элис и взял с блюда сладкий, пропитанный мёдом квадратик пахлавы.
- Давайте посчитаем, - добавил он. - Сейчас начало апреля. В Англии мы окажемся не ранее середины мая - это в самом лучшем случае. Затем в нашем распоряжении три месяца отпуска. Таким образом, мы отправимся в Индию в начале сентября, а прибудем туда в октябре, когда муссоны идут на спад. Не самый благоприятный период, но и не самый худший.

* Первый Пешаварский мирный договор между Британским правительством и эмиром Дост Мухаммад-ханом был подписан 30 марта 1855 года. События игрового эпизода датируются первой неделей апреля 1855 года - соответственно, Генри Кендал никак не мог знать о том, что договор уже подписан. Характерно, что первая статья договора звучала так: "Да будет постоянный мир и дружба между достопочтенной Ост-Индской компанией и Его Высочеством эмиром Дост Мухаммад-ханом, правителем Кабула и тех областей Афганистана, которые ныне находятся в его владении, а также наследниками названного эмира."

- М-мм... Честно говоря, затрудняюсь, какую книгу вам посоветовать, душа моя. Все, что я вам рассказываю, я узнал от своего дяди, который почти двадцать лет трудился на благо Ост-Индской компании, а также от офицеров, служивших в Индии: таких мы называем "индусами"* Уверен, что мой дядя посоветует вам одну из книг об этой удивительной стране из тех, что есть в его библиотеке.
На самом деле Генри был уверен, что его дядя не будет ссылаться на сторонние источники в виде мемуаров и путевых записок офицеров и служащих Ост-Индской компании, а предпочтет поделиться с Элис бесценными жемчужинами своего собственного опыта. Но кто знает, может быть, он и ошибался: иногда Бартоломью Кендал совершал неожиданные поступки.
- Впрочем, ничто не подготовит нас в полной мере к тому, с чем мы столкнемся в этой стране. Каждый человек переживает новый опыт по-своему. И то, что мой дядя считает Индию страной чудес и жалеет о том, что вернулся в Англию, не отменяет того факта, что многие другие придерживаются противоположного мнения. 

*Исторический факт.

Генри попытался успокоить жену:
-Опасной она была лет тридцать тому назад, когда  на англичан, путешествующих с малым количеством охраны, нападали душители, поклонявшиеся богине Кали. Но в конце концов благодаря усилиям генерал-губернатора Бентвика и полковника Слимана  с этим бедствием было покончено, и сейчас стоит опасаться только диких животных и  змей. Но мы  с вами будем жить не в джунглях, а в комфортабельном доме с целым штатом слуг, которые будут следить за тем, чтобы в дом не заползла ядовитая тварь. Кроме слуг есть еще один способ защиты. Дядя Бартоломью держал пару мангустов, которые ловко расправлялись с кобрами. Мангуст - это небольшое животное наподобие хорька и способен загрызть змею так же быстро, как терьер - крысу. О себе я, право, не знаю, что и рассказывать. Отца я лишился очень рано, вслед за ним умерла и матушка. Воспитывал меня дядя, он же отправил меня в Королевское военное училище, готовившее офицеров для пехоты и кавалерии.
Генри замолчал, не зная, что добавить. Ему бы очень хотелось показать себя с наилучшей стороны прежде всего как офицера британской армии, но как ни рылся он в памяти, не мог припомнить ничего такого, за что заслуживал бы награды от Беллоны. Все годы, проведенные в кавалерии, он служил короне верой и правдой, но в своих собственных глазах не был ни героем, ни отчаянным храбрецом, который увлекает за собой других, мчась впереди полка на лихом коне.