- Конечно, выпил! - заверил жену лейтенант, хотя это и не соответствовало истине, поскольку после похищения Элис никому в доме уже не было дела ни до него, ни до кобыльего молока. Но он не хотел еще больше расстраивать жену: молоко было ее фетишем, доказательством того, что она хорошая супруга и способна выполнять свой долг как подобает домашнему ангелу, независимо от того, насколько ей приятен или ненавистен муж.
Перкинс, шедший первым, открыл дверь и отступил, пропуская в дом лейтенанта с его ношей.
Генри вошел и сразу же направился на женскую половину, к комнате леди Ребекки.
Из кухни выскочила Джанет и закудахтала, как заполошная курица, враз лишившись обычного самообладания:
- Ох! Миссис Кендал вернулись! А мы с леди Ребеккой уже все глаза выплакали... Мэм, приготовить вам горячего поссета? Или сперва примете горячую ванну?
Глаза Джанет действительно покраснели от пролитых слез, веки опухли, а натруженные руки беспокойно теребили накрахмаленный передник, выдавая волнение.

-Бренди закончился, дорогая, - сказал Генри, выразительно глянув на Джанет. - Боюсь, вчера вечером мы с Перкинсом прикончили последнюю бутылку из тех, что он привез из Камьеша.
Джанет открыла и закрыла рот, удивленно хлопая глазами.
- Мисс Галлахер, - продолжил Генри, - Согрейте для миссис Кендал молока с медом - она сильно продрогла.
- Кобыльего, сэр? - наивно уточнила служанка.
- Нет, обычного. Я имею в виду, от коровы или козы, если такое еще водится. И на всякий случай наполните ванну.
Генри продолжил путь к комнате леди Ребекки, а Джанет так и осталась стоять, в растерянности теребя фартук.

Генри споткнулся и с трудом удержался на ногах, услышав об ирландце. Он решил попытаться осторожно расспросить Элис, раз уж она сама упомянула о похитителе. Правда, полагаться на ее слова было сложно: "добрый" ирландец возможно напоил ее с определенной целью: чтобы она соображала не так ясно, как на трезвую голову и не смогла впоследствии толком рассказать, что случилось, и описать внешний облик злодеев. Дверь в комнату леди Ребекки была открыта, он вошел и сразу же уложил жену на возвышение, служившее вместо кровати. Леди Ребекка, стоявшая у окна, обернулась и громко ахнула, увидев Элис. Она тут же бросилась к ней, обняла и засыпала вопросами:
- Как вы себя чувствуете, милое дитя? Хотите чего-нибудь съесть или выпить? Бульона, чаю, капельку шерри? У меня есть немного шерри: я всегда лечу им головную боль. Ох, да вы уже выпили: я чувствую запах бренди! Как же я глупа! Конечно же, Генри успел дать вам немного бренди, чтобы вам полегчало! Но как вы бледны, милая! И руки у вас холодные, как лед! Я прикажу Джанет, чтобы она вскипятила воду для чая с капелькой шерри.
Генри, не имея возможности вставить ни слова, счел за лучшее ретироваться, чтобы переговорить с Селимом и Перкинсом, ожидавшим его на кухне. Придя туда, он увидел, что оба уже сидят за столом и пьют чай, закусывая его булочками с изюмом. Джанет колдовала над ковшиком с молоком, добавляя в него мед и тертый имбирь.
Генри  налил себе чаю и сделал несколько глотков, ожидая, пока Перкинс закончит рассказывать юноше о том как ему с лейтенантом Кендалом пришлось отбиваться от табора вооруженных до зубов цыган при помощи одной винтовки и кнута. Когда Перкинс закончил, он сказал:
- Селим, не знаю, как вас отблагодарить за вашу помощь: ведь если бы не вы, неизвестно, чем бы все закончилось. Ваш ум, проницательность и хладнокровие заслужили мое восхищение и вечную благодарность. Но я хотел бы облечь ее в нечто материальное...
- Благодарите не меня, лейтенант-эфенди,  - с достоинством отвечал Селим, - На то была воля Аллаха, а я, как и все мы - всего лишь инструмент в его руках.
Католичка Джанет бросила на молодого мусульманина хмурый взгляд и вышла из кухни с подносом, на котором стояла огромная кружка горячего молока, благоухавшего медом и имбирем.
- И все же прошу вас, Селим, - настаивал Генри. - Не лишайте меня законного права на благодарность.
Селим подумал немного и сказал:
- Думаю, будет правильно, если вы внесете некоторую сумму в вакф, - это фонд, доходы которого составляются из пожертвований и идут на поддержание мечети и окружающих ее общественных зданий.
Генри просиял, обрадовавшись, что Селим нашел Соломоново решение проблемы и горячо заверил юношу, что именно так он и сделает, если тот завтра же отведет его к чиновнику, который ведает приемом пожертвований. Еще раз заверив юношу, что лично приведет в порядок заброшенный склеп, он сердечно с ним распрощался, и когда тот ушел, обратился к Перкинсу.
- Боб, мы с тобой так оплошали, что если бы такое случилось в армии, нас бы обоих уже отдали под трибунал. Но что было, то было: сейчас надо подумать о том, как найти преступников. Миссис Кендал упомянула, что один из похитителей был ирландцем. Зная ирландцев и их стремление всегда держаться вместе, почти уверен, что и его подельник  - тоже. Скорее всего, их было двое, не больше. Я считаю, что они из госпиталя и скорее всего - не из числа раненых, а из обслуги.
- Понял, сэр! Как рассветет, отправлюсь в госпиталь и покалякаю так кое с кем.
Генри положил руку на плечо денщика:
- Ничего не говори напрямую, Боб: ты же понимаешь, что нельзя спугнуть преступников раньше времени. Да и мне не хотелось бы, чтобы слухи о том, что мою жену похитили, распространились как лесной пожар.
- Обижаете, сэр! - насупился Перкинс. - Я умею язык за зубами держать...
Генри вздохнул: в этом он очень сомневался
- Ладно, допивай чай и займись окном в подвале, не то снова кто-нибудь проникнет в дом. Забей проем досками - это надежнее, чем стекло.
Генри допил свой чай и отправился назад, в комнату леди Ребекки, где он оставил жену.

- Конечно можно, милая! - воскликнула леди Ребекка, открывая инкрустированный перламутром поставец, в котором держала разнообразные аптечные настойки и шарлатанские снадобья, к которым питала необъяснимое доверие. -  Наверное, у вас раскалывается голова, а шерри всегда помогает, если не злоупотреблять. Слишком много шерри лишь усилит головную боль наутро.
Джанет подошла к своей госпоже и что-то шепнула ей на ухо. Леди Ребекка посмотрела на нее недоуменно, затем медленно кивнула и вернула на место небольшую бутылочку, которую собиралась открыть
- Ах, дитя моё, какая неприятность! Оказывается, у меня не осталось ни капли этого лекарственного напитка. Я спрошу у Генри: вдруг у него есть сигара? Табак тоже избавляет от головных болей. А вот и он! Лейтенант Кендал, у вашей супруги разболелась голова и я считаю, что ей пойдет на пользу аромат табачных листьев.
- Мое почтение, миледи, но боюсь, что не найдется, - ответил Генри, склоняясь над пухлой рукой леди Ребекки для поцелуя, чтобы  таким галантным способом немного смягчить разочарование леди. - Я выкурил последнюю перед тем, как отправиться на поиски  миссис Кендал. Но не будем впадать в отчаяние: есть и другие способы избавиться от головной боли.
- Да? Какие же? - с детским любопытством спросила леди Ребекка и тут же ее черные глаза расширились, а щеки залил яркий румянец, - впрочем, Генри не сомневался, что вызван он отнюдь не смущением: леди Ребекка характером больше напоминала дам времен Регентства, и питала слабость  к белилам, румянам и нескромной шутке, как и  красавицы минувшего века. Она улыбнулась краешком румяных губ и игриво стукнула лейтенанта по руке сложенным веером, - Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду, дерзкий мальчишка! Что ж, оставляю вас наедине с бедняжкой Элис: надеюсь, вы сможете помочь ей гораздо быстрее, чем мы с Джанет. Но ни в коем случае не торопитесь: я переночую в комнате вашей жены.
Леди Ребекка сделала знак служанке и они с Джанет вышли из комнаты, прихватив с собой несколько мелких предметов, необходимых леди для утреннего туалета.
Оставшись наедине с женой, Генри вновь почувствовал  замешательство. Элис всхлипывала так горько, что у него сердце разрывалось, но он не смел подойти к ней ближе и утешить так, как представлялось правильным ему.
- Э-э… вы выпили молоко, сударыня? - спросил он, покосившись на кружку, оставленную Джанет. Ничего более невинного ему в голову не пришло.

Генри видел, что лучше не спорить и не пытаться вернуть Элис из мира грёз, навеянных алкоголем, в реальный мир. Возможно, так она защищалась от ужасных воспоминаний, связанных с похищением. Он даже подумал о том, не дать ли ей немного лауданума, чтобы она крепко уснула, но потом решил этого не делать. Сел рядом и подтвердил:
- Да, уже вернулся... Индия -  удивительная страна, и мне жаль, что  вы со мной не поехали на этот раз. Но у вас еще будет возможность это сделать.
Генри поправил подушку под головой жены, подтянул одеяло повыше, заботливо ее укрывая, хотя в комнате было жарко: жар шёл от четырех железных жаровен с углями, расставленных по углам комнаты: леди Ребекка явно не разделяла убеждения большинства англичан в том, что в спальне должен царить полярный холод.
- И там очень, очень жарко! - продолжил Генри свой рассказ о далекой стране, откуда он якобы только что вернулся. - Так же, как в этой комнате, и даже жарче. Потрогайте мою руку: она еще хранит тепло этой волшебной страны.
Генри нащупал холодные пальчики жены и накрыл их своей горячей ладонью. Надо было продолжать рассказ, и он пытался вспомнить самое интересное из того, что когда-то рассказывал ему дядя.

- На корабле,- сказал Генри, обрадовавшись, что Элис поддержала беседу. - В Индию мы отправимся на корабле под парусами, но с паровой машиной. На самом лучшем из тех, что есть у Восточной Пароходной Компании: например, на "Оке Бомбея" или "Ахиллесе". А о вас я думаю вот что: вы устали и нуждаетесь в отдыхе. Поэтому закрывайте глаза и попытайтесь уснуть, а я буду рассказывать вам о том, что повидал в Индии.
Генри избегал любых напоминаний о похищении, чтобы не расстраивать Элис еще больше. Не стал он и упоминать о том, что дорога до Индии займет полтора месяца: как бы ни была дезориентирована его жена, она все-таки могла сопоставить факты и понять, что ни в какой Индии он не был. Сейчас все, что требовалось, - это поддерживать в ней иллюзию того, что их жизнь нормальна настолько, насколько это вообще возможно, и не ворошить ужасное прошлое, пусть оно и было совсем недавним.

Генри рассказывал о всяких диковинах, которых сам никогда не видел, но о которых наслушался от дяди: о змеях длиной в несколько футов и толщиной в две мужских руки, о факирах, глотающих шпаги и поднимающихся по невидимым веревкам в небо, о драгоценных камнях величиной с кулачок младенца и о многом другом. Исчерпав запас рассказов о бытовых реалиях, он припомнил один из индийских мифов, который  завораживал его так, как не завораживали ни кельтские легенды, ни волшебные сказки, которые рассказывала ему няня.
- Давным-давно, когда человеческий мир еще лежал в колыбели, один из демонов восстал против царя богов и задумал убить его. Но в результате его попытка закончилась плачевно: боги убили его самого и расчленили его уродливое тело на множество кусков, а куски превратили в драгоценные камни. Зубы демона стали белоснежными жемчужинами, кровь — ярко-красными рубинами, желчь — изумрудами, а ногти...
Генри так увлёкся, что не заметил, как жена заснула, и лишь теперь, посмотрев на нее, понял, что она его не слышит.
- Ногти - лунными камнями, а глаза - яркими сапфирами... - по инерции продолжил он, глядя на кораллово-алые губы жены и ее белую кожу, совсем не напоминавшую топаз, как утверждалось в легенде. Впрочем, смуглая кожа индусов отдаленно напоминала топаз. Но зато глаза Элис действительно можно было сравнить с синими сапфирами. Спящая, она выглядела еще более невинной и уязвимой, чем когда бодрствовала. В иных обстоятельствах он оставил бы ее в объятиях Морфея и ушел бы к себе, но сейчас, после того, что произошло, мог ли он так рисковать? Преступники не пойманы, и кто знает: вдруг они вернутся, чтобы довести до конца свое злодейство?
Генри снял сапоги и забрался под одеяло. Обняв Элис, он некоторое время прислушивался к еле различимому дыханию жены, а потом и сам заснул, побежденный усталостью.

Сон Генри был тяжелым и пустым: он будто провалился в густой непроглядный туман и, пробыв там некоторое время, вынырнул на поверхность. Когда он открыл глаза, первое, что  увидел - лицо жены. Глаза ее были закрыты и она, кажется, все еще спала. Генри обдало жаром: он не хотел, чтобы Элис обнаружила его в своей постели, хотя он и был полностью одет, исключая разве что сапоги. Надо же! Заснул, хотя собирался охранять жену. Хороший же из него часовой! Он еще немного полежал, не шевелясь и прислушиваясь к дыханию Элис, чтобы убедиться в том, что она крепко спит. Затем, успокоившись, осторожно откинул одеяло и перекатился с низкого ложа на пол, укрытый ковром. Замер, ожидая, что жена откроет глаза, и бросил опасливый взгляд на ее прелестную головку, покоившуюся на подушке. И только тогда заметил темное пятно на белой наволочке. О происхождении этого пятна догадаться было не трудно: Элис плакала во сне. Сердце пронзила острая жалость: как же она страдала и каких усилий ей стоило держать себя в руках, чтобы не заплакать навзрыд, пока он рассказывал ей выдуманные истории об Индии. Генри помнил, что жена и тогда всхлипывала, но счел это за сентиментальные слезы, которые обычно вызывает у чувствительных людей алкоголь. Но во сне она плакала совсем по другой причине, это было понятно даже такому черствому чурбану, каким был он. Скорее бы уладить все дела и увезти ее из этого страшного места… Генри сел, подтащил к себе сапоги и начал обуваться.

Бросив прощальный взгляд на жену, Генри, стараясь двигаться как можно тише, направился к двери, но в тот момент, как он взялся за дверную ручку, раздался стук и голос Джанет громко спросил:
- Мэм! Вы уже встали? Я принесла вам завтрак: подумала, что вы сегодня захотите позавтракать в постели.
Генри ничего не оставалось делать, как открыть дверь и надеяться на то, что разбуженная служанкой жена не удивится его присутствию в комнате в столь ранний час. Хорошо, что он был полностью одет и застегнут на все пуговицы.
- Доброе утро, Джанет! - сказал он служанке, забирая у нее поднос. - Леди Ребекка проснулась?
- Доброе утро, сэр! Нет, миледи еще спят. Но они всегда встают поздно.
- Что ж, тогда мы позавтракаем без нее, - заключил Генри, принюхиваясь к упоительному аромату кофе, доносившемуся из кофейника, и удивляясь проницательности или предусмотрительности служанки, которая принесла две чашки, а не одну. Впрочем, на подносе стоял и заварочный чайник, а также тарелочка с пышными картофельными оладьями.
Поблагодарив Джанет, он закрыл дверь, вернулся к постели жены и поставил поднос поверх одеяла.
- Мне жаль, что вас разбудили так рано, - сказал он, глядя на блестящий бок серебряного чайника, в котором, причудливо преломляясь, отражалось личико Элис. - Ума не приложу, почему Джанет так поступила, ведь у ее собственной госпожи нет привычки рано завтракать. Если вы не против, я задержусь ненадолго и выпью чашку кофе вместе с вами.

Генри сделал глоток из своей чашки. Кофе был крепким и ароматным: Джанет и тут оказалась на высоте.
- Не понимаю, о чем вы говорите, - хладнокровно заметил он. - Вчера вы вели себя изумительно, учитывая то, что произошло накануне. Это я должен извиниться за то, что случилось еще раньше.
Он так и не вспомнил о том, что делал или говорил, когда жена пришла к нему перед похищением, и это его угнетало. Он и страшился последствий выяснения, и одновременно понимал, что избегать этой темы нельзя.
- Мне крайне неловко признаваться, но я совершенно не помню, о чем мы с вами говорили до того, как вы ушли из моей комнаты, оставив в ней шаль. Хочу сказать, что со мной такого раньше не случалось. Понимаю, что все это звучит и выглядит ужасно и бросает на меня тень в ваших глазах, но все же: расскажите мне все до мельчайших подробностей, ничего не утаивая, и если окажется, что я вел себя, как скоти... не так, как должен вести себя джентльмен, я постараюсь искупить свою вину, прежде попросив у вас прощения. Впрочем, я прошу прощения уже сейчас: в любом случае я не должен был напиваться, как сапожник.
Генри старался не смотреть на жену: в тонкой ночной рубашке она выглядела крайне соблазнительно: ее нежная шея, обрамленная растрепавшимися прядями светлых волос  и пеной кружев, волновала его чрезмерно и мешала сосредоточиться на важном разговоре. Поэтому он разглядывал ее отражение в серебряном чайнике: оно было искаженным и помогало собраться с мыслями.
- Помню только, что до вашего прихода я успел проиграть в карты целое состояние, - добавил он, пытаясь неловкой шуткой немного снизить напряжение,  которым, казалось, был пропитан воздух комнаты. - Перкинс стал богаче на шиллинг и восемь пенсов, а мы с вами, соответственно, обеднели на столько же.

Худшие подозрения Генри превратились в уверенность: под влиянием бренди он действительно сделал что-то непростительное, что-то такое, о чем его жена не хотела рассказывать - частично из присущей ей деликатности, частично - из-за того, что ей было стыдно вспоминать об унижении, которому он ее подверг. Возможно, что стыдно и за него самого. Генри был уверен в этом так же, как в том, что сейчас сидел с чашкой кофе в руках.
- Хорошо, - медленно сказал он, - Вернемся к этому разговору позже. Мне все-таки важно знать, что тогда произошло. И обещаю вам, что больше никогда не позволю себе ни капли бренди, по крайней мере, когда мы находимся под одной крышей. А сейчас прошу вас вспомнить и рассказать мне, как выглядели ваши похитители. Понимаю, что это тяжело и страшно для вас, но преступники должны быть пойманы и наказаны, и без вашего свидетельства никак не обойтись.

Лейтенант внимательно посмотрел на жену, - теперь уже не прибегая к помощи зеркальной поверхности чайника. Что значили ее уклончивые слова? Она забыла подробности из-за сильнейшего потрясения или же память изменила ей по той же причине, что раньше - ему? Накануне Элис была пьяна и, вполне возможно, не помнила, что происходило ранее. Однако он-то уже был кристально трезв и прекрасно помнил, как жена, уже лежа в постели пробомотала еле слышно о каком-то добром ирландце, который поделился с нею виски.
- Прошу прощения, душа моя, - мягко возразил Генри, ставя кофейную чашку на поднос и наклоняясь к Элис. - Когда я принес вас сюда, в эту комнату, вы упомянули ирландца. Почему вы решили, что один из похитителей был ирландцем? Он разговаривал с вами и вы расслышали в его речи акцент, свойственный ирландцам или, быть может, его подельник случайно обмолвился и назвал его имя? Патрик, Финнеган, Нолан? Я имею в виду имя, которое неоспоримо могло принадлежать лишь уроженцу Ирландии? И если вы не можете описать их лица и одежду, посмотрите на меня и постарайтесь вспомнить: какого примерно роста они были? Ниже, выше меня?
Облегчая жене задачу, Генри встал, чтобы Элис могла мысленно сравнить его рост с ростом каждого из похитителей

Генри не мог понять, выгораживает ли жена похитителей или одного из них по одной известной ей причине или ей настолько тяжелы воспоминания о похищении, что она не в силах собраться с мыслями и вспомнить хоть что-то, что помогло бы поймать злодеев. Решив, что настаивать бесполезно и жестоко, он сел на край кровати и взял руки Элис в свои.
- Не буду вас больше мучить, мой ангел: вы достаточно натерпелись, а к тому же поимка преступников - не ваша забота. Единственное, что меня тревожит - то, что подозрение может пасть на невинного человека: ведь после вашего упоминания ирландца, мы с Перкинсом будем наводить справки обо всех ирландцах, что находятся в Скутари, исключая женщин. Сейчас я вынужден вас оставить на некоторое время, но пришлю Перкинса, чтобы он охранял вход в комнату. Впрочем, я уверен, что похитители не осмелятся повторить попытку, тем более - при свете дня. Позвольте ручку....
Генри склонился над рукой жены и поцеловал ее.

Генри опешил от страстности, с которой жена восстала против его намерения найти и обезвредить преступников. Отчасти он понимал ее порыв: он и сам успел предупредить Перкинса о том, что надо действовать как можно более скрытно и не выносить сор из избы. Но он всего лишь соблюдал осторожность, в то время как главная жертва была вне себя от страха и отчаяния: об этом свидетельствовал ее  порывистый жест и слезы, прочертившие влажные дорожки по мертвенно-бледным щекам. Казалось, что еще немного - и она разрыдается в полную силу, чего он, разумеется, никак не мог допустить. Мягко высвободив руки, он обнял жену, собираясь заверить ее в том, что ни он, ни его денщик в ходе расследования не сделают ничего такого, что могло бы причинить малейший ущерб её репутации. Но слова замерли у него на устах: он понял, что найдя преступников, пришлось бы отдать их в руки закона, а это означало, что о похищении его жены стало бы известно всем, кто говорит по-английски. Оставался вариант самосуда, но в этом случае им с Перкинсом пришлось бы действовать на свой страх и риск и надежно спрятать концы в воду. Разумеется, Элис никогда об этом не узнает...
Генри обхватил ладонями заплаканное лицо жены и посмотрел ей в глаза:
- Доверьтесь мне, любовь моя, и будьте уверены в том, что  жена офицера британской армии, как и жена Цезаря, всегда будет вне подозрений.