В какой-то момент Элис понадеялась, что на ее стук никто не ответит и ей просто придется уйти. Но в следующий миг она испугалась того же: а вдруг Генри вправду нет в комнате? А еще секунду спустя дверь распахнулась.
- Добрый вечер, - девушка чуть склонила голову и неуверенно шагнула вперед. В комнате витал очень странный запах, отдающий анисом, и который Элис не могла так сразу однозначно опознать, одно только могла сказать точно – пахло спиртным.
- Нет, мы вместе с миссис Дейвис занимались делами.  А вы.. заняты? – девушка слегка растерялась. Она хотела спросить «вы пьете?», но вовремя выкрутилась, использовав более обтекаемую формулировку. Почему-то она не ожидала, что Генри вновь будет наслаждаться крепким алкоголем. Да он обещал не притрагиваться к бренди* и ничего не говорил о других напитках, но Элис почему-то решила, что это обещание касалось всех крепких напитков без исключения.
Она заметила и пустой графинчик и стакан – совершенно точно лейтенант что-то пил.
Девушка прошла к стулу, но не торопилась садиться. Если Генри пьян, то ей лучше сразу уйти, прямо сейчас, пока не случилось.. чего-нибудь. Но она стояла, глядя как черная прядь падает на лоб лейтенанта; подмечая, как четко очерчены его скулы и как широки его плечи.
- Я.. я чувствую, что пришла не вовремя.
Элис держала перед собой свечку, словно хрупкое пламя служило ей защитой от возможной беды.

* Страстная неделя

Отредактировано Элис Кендал (2018-06-15 19:22:17)

Элис вздрогнула, когда Генри окрикнул ее, и не могла противиться его почти приказу: послушно села на стул и оцепенела, чувствуя что запах алкоголя стал еще более ярким и сильным.
Она продолжала держать свечу в руках, отчего-то не догадавшись поставить ее на столик; смотрела на трепещущее пламя и на капельки воска, которые стекали вниз – тяжелые, тягучие, мутно-белесые. Все капли оставались на блюдце подсвечника, но одну из них, горячую, но не обжигающую, Элис зачем-то поддела указательным пальцем.
Голос Генри звучал спокойно, словно не было только что резких слов.
Элис не решалась поднять голову и смотрела на узор ковра, который становился отчетливо виден когда за окном вспыхивала новая молния. Подняв руку она рассеяно коснулась светлых локонов, но поправлять в прическе ничего не требовалось.
- Более чем довольна. Леди Ребекка так же оценила талант Ханны и попросила прислать ее завтра утром, - голос девушки звучал не громко, но и не тихо. - Ханна знает когда мы уезжаем и перестирает, выгладит и уложит все вещи к этому времени.
Кажется больше и рассказывать было не о чем.
- Вы.. вы уже ужинали?

Элис заметила жест Генри и бросила взгляд на стол: конечно, могла бы и сама догадаться.. как глупо. Почему  рядом с Генри она все время ведет себя столь нелепо?
Почему спиртное было запретным, Элис не поняла, но одно было ясно точно: это запретное спиртное пришлось лейтенанту очень даже по вкусу, раз он, во время дегустации, чтобы не обидеть Селима, выпил полный графин.
- Нет, я не знала.. это очень хорошие новости, благодарю вас, - Элис подняла голову, бросая на мужа короткий взгляд.  – И надеюсь, что денщику майора Фицпатрика скоро станет лучше.
За окном вновь прозвучал гром и сверкнула молния – здание содрогнулось, а на пол легли зловещие тени. Элис поежилась.
- Я вижу вам понравился... напиток, который принес Селим? Может быть стоит взять с собой в Рим несколько бутылочек?

- Что ж, как скажете, - согласилась Элис. У нее не было причин не верить Генри сейчас, хотя, возможно, он где-то и слукавил почувствовав ее, не достаточно хорошо скрытое, недовольство.
А вот леди Ребекка на месте Элис, наверняка!, поступила бы иначе. Едва войдя в комнату, она громовым голосом поинтересовалась бы чем тут пахнет и почему Генри пьет, хотя обещал не притрагиваться к бутылке.  Затем бы мягко пожурила лейтенанта, намекнув ему, что обещания, данные жене, нужно выполнять или хотя бы делать так, чтобы нарушения их никто не заметил. Потом бы леди Ребекка посмеялась и случай был бы исчерпан.
Но Элис.. нет, Элис так не могла. Она была совершенно иной.. иной.. в голове у девушки промелькнула неожиданная, почти шальная мысль: она тоже была другой, когда курила кальян и когда ее напоили в склепе. Она вела себя свободно, чувствовала (если отбросить обстоятельства) расслабленно и говорила то, что думает. Всего пара глотков – и все изменится. Она изменится. И изменится мир вокруг.
Элис собиралась было сказать Генри, что не боится грозы, а вздрогнула просто от неожиданности, но передумала:
- Я понимаю, но эта гроза столь свирепа, что становится жутко. У вас есть бренди, Генри? Думаю капелька этого напитка успокоила бы меня.

- Жаль, - заметила Элис, подумав про себя, что на кухне-то наверняка есть бутылочка для использования во время готовки. Но озвучивать свои мысли не стала, отлично понимая, что Генри тут же найдет причину отказать ей и здесь.
- Кажется доктор О’Флаэрти утверждал обратное и говорил о пользе подобного напитка для людей со слабым здоровьем, - заметила Элис, поднимаясь на ноги: она отлично поняла намек лейтенанта, что ей пора удалиться. Была тому причиной усталость военного или он торопился на очередную ночную встречу?.. да и не важно. Она ведь приходила пожелать хороших снов! И планы свои почти выполнила.
– Но я могу и что-то путать.  И не стоит провожать меня: уверена, что благополучно доберусь до своей комнаты, - Элис улыбнулась и попыталась обратить все в шутку. – Вряд ли похитители вернутся за мной во время такой жуткой грозы.
Но сердце у нее дрогнуло от одной мысли о том, что ирландец – второй, жестокий и решительный, все еще где-то на свободе и может захотеть отомстить.
- А вы и без того устали прошлой ночью. Доброй ночи, Генри.

Элис нерешительно замерла. То Генри отказывает ей, то, вдруг, меняет свое решение.. но почему-то Элис сама уже не была уверена в том, что очень хочет пить бренди. Она хотела обрести ту уверенность, которую дает крепкий напиток, но помнила она и об обратной стороне происходящего – она вела себя, кажется, достаточно нелепо и отчасти - распущено.
Но, может быть, потому что выпила слишком много?
Элис поставила свечу на столик и обхватила себя руками, чувствуя как одиночество неприятно давит на нее, окружает исподволь, протягивает липкие холодные руки. Она довольно много времени провела одна, пока была пленницей баронета, и привыкла к буйству непогоды за стенами своей «темницы». Но сейчас, после попытки убийства и похищения, ее внутренние силы явно было подорваны и гроза вправду пугала ее.
Чтобы отвлечься, Элис постаралась подумать о другом. Огляделась, разглядывая комнату лейтенанта, вот только смотреть здесь особо было не на что. Девушка протянула руку, подняла графинчик и понюхала – тут же с отвращением поморщилась. Как можно пить такую гадость!  Отставив графин назад, Элис отщипнула кусочек пирога и положила в рот. Она сама, как это часто бывало когда она была огорчена или расстроена, отказалась от ужина.
Интересно, куда Генри убрал драгоценности, которые купил сегодня на базаре? Не то, чтобы ее это крайне интересовало, но хотелось верить, что такие прекрасные сокровища находятся в надежном месте. Впрочем, это был пустой интерес, вызванный лишь тем, что Элис осталась одна.
Девушка прошлась по комнате, около кровати склонилась, проводя ладонью – покрывало еще хранило тепло лейтенанта, который сидел здесь. Элис выпрямилась, особенно четко осознавая, что не хочет, чтобы Генри куда-то уходил этой ночью, как прошлой. Не хочет – и все тут! Словно имеет на это какое-то право.
Но эгоизм внутри торжествовал: она хотела знать, что Генри будет здесь и никакие дела, никто не уведет его из дома. В конце концов он был ее мужем!

Генри не может уйти. Не может и все тут! Элис поняла вдруг, что пришла сюда именно за этим – убедиться, что лейтенант не убежит из дома ночью прочь, не побежит искать удовольствия и счастья где-то в другой стороне.
Разве не за этим, в общем смысле, она приехала в Турцию?
От размышлений, как всегда беспорядочных и хаотичных, Элис отвлек звук открывающей двери – она не стала запирать ее на ключ, потому что не видела в этом смысла.
Обернувшись, девушка подошла к столику, остановилась рядом с Генри – настолько близко, что почти касалась своим плечом его плеча, а ее юбки задевали ноги лейтенанта. Опустила взгляд на столик. В стакане было даже больше бренди, чем рассчитывала выпить Элис. Она-то хотела лишь пригубить, получить ту легкость, которой ей так не хватало, но не перейти черту. Хотела раньше... а теперь вдруг поняла, что ведь суть не кроется в бренди или другом напитке. Они не дают настоящих ощущений; все истинное, неподдельное кроется внутри, в душе, и весь вопрос в одном: решится или нет она заглянуть туда и распахнуть двери.
Но это, конечно, было непросто. Для нее – не просто.
- Вы собираетесь уходить сегодня ночью к.. по своим делам? Только прошу вас.. скажите правду, - тихо, но серьезно попросила Элис. В голосе ее не было упрека или возмущения, только желание узнать правду. Она подняла голову, снизу вверх глядя на лейтенанта. Очередная вспышка молнии ярко осветила комнату, очертила фигуру мужчины и затейливо поиграла тенями на его лице.

Элис, не отрывая взгляда от лица лейтенанта, медленно кивнула. Она понимала, разумом, что Генри может сказать одно, но сделать другое, но думать об этом она не хотела. Он сказал, что остается.
- Хорошо, - так же шепотом ответила она. И добавила, больше для себя, чем для него. – Я вам верю.
Сейчас, в темноте, при свете всего лишь двух свечей, все казалось каким-то иным, не таким, как днем. А буйство непогоды только добавляло ощущение того, что все чуточку ненастоящее. Элис, не глядя протянула руку и сжала ладонь лейтенанта, ощущая тепло его кожи. Днем, даже если Генри и касался ее, то через перчатку, а это было совсем не то.
- Тогда доброй ночи.
Ветер и дождь с силой колотились в окно. А Элис потянулась, привстала на цыпочки и коснулась губами щеки мужа, так и задержавшись в этой позе на мгновение.

То мгновение, на которое Элис задержалась на цыпочках, показалось ей и длинным и коротким одновременно. Она чувствовала дыхание Генри, ощущала легкий аромат одеколона и с какой-то кристальной четкостью осознавала как близко он находится. Ее губы, запечатлев один поцелуй, были так близко от его щеки, что почти касались кожи. Элис коротко вздохнула и отстранилась.
Она вправду хотела уйти – это была уже вторая попытка, но не получилось. Не очень охотно девушка села на кровать, чувствуя, что разговор не будет простым. И вправду: отчего-то Генри захотел поговорить с ней о вчерашней ночи, хотя она никаких подробностей сейчас у него не спрашивала.
Элис покраснела – ей мигом показалось, что у комнате душно. Она хотела и не смела говорить о своих мыслях; хотела даже отказаться, замотать головой, сообщить, что не хочет и  не будет!.. обсуждать этот вопрос. Девушка опустила голову и открыла рот.. и замерла.
В очередной раз обманываться, молчать, скрывать в себе обиды и подозрения? Держать все внутри, чувствуя как отрицательные эмоции разрушают ее изнутри, подтачивая силы?
Сейчас, ночью в грозу, все было совсем не таким, как днем. И говорить откровенно было чуточку легче.
- Я подумала… - слова давались не легко, Элис приходилось выталкивать их из себя. Но, по крайней мере, то, что она говорила, было правдой. – Я знаю, что вы были... у.. у какой-нибудь леди. То есть не леди... то есть..
Элис покраснела еще сильнее, если это вообще было возможно, пальцы ее от волнения мелко задрожали – неделю назад она и подумать не могла, что ей придется говорить на такую скандальную тему!
- Вы же знаете, что я читала книгу месье Брантома… вот и.. просто вы были очень больны все то время, пока живете в этом доме.. и, насколько мне известно, никаких дел не вели.. тем более таких, что требуют.. вашего присутствия ночью.  А теперь поправились...
Девушка передернула плечами, не зная как закончить.
- Это, конечно, только ваше дело и я.. не имею права.. то есть не могу.. я понимаю, но просто.. – Элис растеряно замолчала, прикусив губу и глядя как ее пальцы крепко, судорожно сжали ткань платья.

Дрожь в пальцах не унималась, но она стала почти незаметной, когда Генри взял ее руки в свои. Элис было кошмарно стыдно, что она, пусть даже косвенно, но в разговоре упомянула некую падшую даму. Пожалуй что ей даже знать об этом не стоило, не то, что говорить!
Но лейтенант не сильно рассердился и, будто, даже не удивился. Правда Элис все равно не решалась поднять голову, пока Генри не сообщил ей, что бояться ирландцев больше не следует. В первый миг девушка даже не поняла о чем речь и причем тут похитители, но затем ее пронзила ужасная мысль: лейтенант уходил, чтобы самолично покарать похитителей? Неужели он уходил ночью, чтобы.. совершить убийство без суда и следствия?
- Бога ради, Генри! Что.. что вы сделали?! – воскликнула Элис со страхом. Она вскинула голову, пытливо вглядываясь в лицо лейтенанта и боясь прочесть там самое страшное.
Ведь если лейтенант убил ирландцев, то его могут поймать, обвинить.. отправить в тюрьму или даже, по местным обычаям, отрубить голову! И опять все это случится из-за нее!

Не о чем беспокоиться! Как легко сказать – всего несколько слов. Но разве это успокоит сердце, которое в тревоге подпрыгивает до самого горла? Элис представляла, и не могла остановиться, самое ужасное. Ну а что еще можно было сделать? Лейтенант сам сказал, что похитители не побеспокоят ее. Значит.. всё?..
- Вы умалчиваете постоянно, говорите загадками.. я не понимаю.. – Элис прижала кончики пальцев к вискам и на мгновение зажмурилась, чтобы потом вновь распахнуть глаза, глядя на Генри. Неизвестность была невыносима, невозможна. - Вы ведь мучаете меня этим! Прошу вас, умоляю: скажите уже прямо что случилось! Любая правда лучше чем обман или домыслы, неужели вы не понимаете этого!
Слова сорвались с губ девушки прежде чем она остановила их, но, видно, такой был сегодня вечер – невиданной откровенности.

Элис ждала от Генри честного ответа. Почему-то она была уверена, что он скажет ей правду: сейчас, когда она попросила от всей души, когда она его умоляла сделать это, когда сказала, что неизвестность мучает ее.
Но лейтенант вдруг отстранился – и физически и морально, закрылся, сообщив, что ей пора уходить. Тут и без лишних слов было понятно, что он не хочет говорить ей правду сейчас и не скажет потом. А завтра он придумает очередную историю, которая, возможно, усыпит ее беспокойство на какое-то время. Впрочем, нет, теперь не усыпит.
И это было совсем не то, на что Элис рассчитывала.
Девушка стремительно поднялась и в этот же момент за окном загрохотал гром, раскатисто прокатившись по всему дому.
- Нет, - она медленно покачала головой. – Я не хочу, чтобы вы меня провожали.
Элис резко развернулась – юбки взметнулись, направляясь к двери. Так же резко остановилась, но не обернулась к Генри, а просто начала говорить: быстро торопливо, сбивчиво. И голос ее дрожал от волнения и обиды. 
- Я не понимаю почему вы не хотите быть честным со мной.. может быть вы не доверяете мне. Может быть вы считаете, что то, что вы делаете – во благо.. для меня. Но это не так. Все, что вы делаете, вы делаете только для себя. Вы даже не хотите услышать мой голос.
Элис взялась за дверную ручку, собираясь выйти прочь из комнаты пока на глазах не появились слезы слабости.

Элис ничего не ответила – у нее не было сил на то, чтобы продолжать этот в высшей степени бессмысленный разговор. Она старалась. Видит Бог, она очень старалась быть терпеливой и прилежной и заботливой. Но она оказалась не способна вытерпеть бесконечную череду маленьких и больших обманов, которые сопровождали их брак.
- Вы всегда делаете то, что хотите.
Наверное, хорошая жена не стала бы задавать вопросов, закрыла бы глаза на ночные похождения, не стала бы упрекать мужа ни в чем, радуясь одному тому, что он покупает ее любовь дорогими подарками. Но с тем, что она – плохая жена, Элис тоже почти смирилась. Не могла только смириться с тем, что, несмотря на то, что ради Генри она проделала длинный путь, что стойко, не помутившись рассудком, перенесла и похищение и попытку убийства, все равно лейтенант не считал ее своим другом, не видел в ней человека, которому можно верить и которому можно довериться.
Она всегда хотела слишком много, с самой юности, когда мечтала о чистой и светлой любви.
Это было ужасно: он заставил ее унижаться, рассказывая то, что она напридумывала сама себе о ночных похождениях мужа, но при этом сам не желал сказать правды. Как, должно быть, Генри было приятно потешить собственное самолюбие во время ее исповеди!
Элис так стремительно выскочила из комнаты, что даже забыла взять свечу. В коридоре было темно, но она и так помнила как добраться до спальни и теперь почти бежала в ту сторону, ладонью левой руки чуть касаясь стены, чтобы не сбиться с пути.
Генри всегда и все решал за нее. Он думал, что лучше знает о том, что хорошо для нее. Но ведь дело в том, что он очень мало знал ее – настоящую. Как, впрочем, и она – его.
И зачем, зачем она поцеловала его в комнате!
Оказавшись у себя в комнате, Элис с такой силой хлопнула дверью, что, наверное, услышал весь дом. А, впрочем, очередной раскат грома очень удачно замаскировал эту недостойную выходку девушки.
Ключ два раза повернулся да так и остался торчать в замочной скважине. А Элис, чувствуя что силы оставляют ее и что по щекам побежали первые слезинки, как в тумане подошла к окну, распахивая его. Ей было душно, ужасно душно и тесно в корсете – казалось что грудь стиснута тисками, не дающими сделать ни единого вздоха.

В распахнутое окно ворвался ветер, мгновенно выстудивший  комнату, и дождь, оставляющий широкие лужи. Молния теперь сверкала особенно ярко, ослепляющее, гром был еще невыносимее. Но Элис уже не было страшно, потому что самое страшное, что могло сегодня случиться, уже случилось.
Она без сил рухнула на диванчик, где прошлой ночью спала Джанет, и зарыдала, содрогаясь всем телом. Она ненавидела себя, ненавидела Генри и ненавидела тот миг, когда они с лейтенантом Томасом, повернули в сторону старого дома: лучше бы они проехали мимо и тогда сейчас ее душу не раздирали бы такие страшные, невыносимые страдания. Для нее бы было уже все кончено – и это был лучший вариант для всех.
Наверное, даже в этой ситуации она должна поступить правильно, освободив Генри от своего общества. Ведь утомительные узы брака будут связывать ему руки до самого момента ее смерти.
Нужно было на что-то решаться, но Элис ничего не могла решить и ничего не могла сделать. Когда закончились слезы, то она, скорчившись и поджав ноги, уселась на диване, глядя в темный провал окна.
Надо было, конечно, позвать Ханну, чтобы та помогла снять корсет, но девушка просто не могла подняться, чувствуя себя словно в западне: и телом и душой.
Элис просидела так, размышляя, до самого утра. На короткое время ее сморил беспокойный сон, а очнулась она от холода. Поднялась, закрыла окно и вновь уселась на диван, вжавшись в мягкие подушки и желая только одного: забыть все, что произошло за последние полгода. Все, разве что кроме Парижа, где ей было так хорошо, легко и свободно, где она могла сама принимать решение, где ее слушали и, что еще важнее, ее слышали.
Под утро, когда землю уже освещало солнце, Элис вновь впала в некое забытье, поверхностный, тревожный сон. Ей снился баронет Уайт: он смеялся, громко, нагло, и что-то говорил.. что-то.. кажется, он говорил о том, что его глупая племянница променяла одну клетку на другую и сама не поняла как так случилось. Он смеялся и смеялся, и все восклицал, что Элис продалась за побрякушки и одежду – вот такая цена нынче у дочерей баронетов.  А еще он говорил, что примет блудную родственницу обратно с распростертыми объятиями, пусть только возвращается.
И опять смеялся..