В комнате, где лежал капитан Кендал, царили полумрак и приятная прохлада: все ставни на окнах были закрыты, с внутренней стороны окон слуги успели установить полотняные экраны tatty, щедро обрызганные прохладной ароматической водой, а в углу на плетёном стуле сидел высохший от времени и солнца индус и мерно раскачивал punkah – большие полотнища из ткани на деревянных рамах, свисавшие с потолка.
Капитан Кендал лежал на широкой кровати совершенно недвижимо и надо было прислушиваться, чтобы понять, что он всё ещё дышит и что в его ьтеле по-прежнему теплится жизнь. Глаза у него были закрыты, черты лица обострились и лицо стало напоминать  высеченную из камня маску: в полумраке комнаты его загорелая кожа приобрела землистый оттенок. Под голову капитана  чья-то заботливая рука подложила подушку, а тело укрыла лёгким покрывалом из белого ситца. Всё вместе это напоминало статую, установленную на крышке мраморного саркофага, и могло напугать или привести в уныние чью-нибудь чувствительную душу. Но индус, раскачивавший punkah, смотрел прямо перед собой остекленевшим, полусонным взглядом и, казалось, даже не замечал присутствия неподвижного тела на кровати.

Генри открыл глаза и увидел склоненное над ним лицо Элис: бледное, обеспокоенное, со следами слёз. Последнее, что он помнил - это как они с Ломбардом сидели за накрытым столом на залитой солнцем лужайке, а теперь он лежал в постели и вокруг царил полумрак. На мгновение его охватило ужасное чувство стыда: неужели он так напился, что слугам пришлось относить его в дом? Но ведь с ним никогда еще такого не бывало! Даже в бытность безусым кадетом и участвуя в офицерских пирушках он никогда не позволял себе доходить до положения риз, так что же случилось сегодня? Чувствовал он себя при этом довольно сносно - совсем не так, как чувствует себя человек, испытывающий тяжелое похмелье. Разве что немного ослабевшим, как после тяжелой работы, и сонным, но в остальном все было в полном порядке - даже голова не болела.
- Душа моя, что с вами? - спросил он, с тревогой вглядываясь в лицо любимой. - Почему вы плакали? И почему я здесь - я не помню, как мы возвращались в дом после пикника с мистером Ломбардом. Надеюсь, я не совершил ничего такого, что причинило бы вам боль и заставило стыдиться меня?

Генри, ошеломлённый новостями, залпом выпил воду из стакана, протянутого ему женой. С одной стороны, он и раньше подозревал Ломбарда в том что тот - тёмная лошадка, но тем не менее надеялся,  что его подозрения беспочвенны. Но оказалось, что дела обстоят даже хуже, чем он подозревал. Единственное, что его радовало в этих обстоятельствах - то, что Элис была с ним, живая и здоровая, и не пострадала от действий Ломбарда. Обняв жену, Генри крепко прижал ее к себе:
- Главное, что вы со мной, душа моя. А сейчас я пойду искать Ломбарда - и если найду, клянусь, что он поплатится за все, что сделал и даже за то, что только собирался сделать!
Отпустив Элис, Генри сел на кровати и стал искать сапоги, которые сняли с него слуги перед тем, как уложить в постель на свежие простыни и укрыть покрывалом.  Но сапог не было, - впрочем, Генри не могла остановить эта жалкая уловка. Вскочив с постели, он босиком бросился к своему саквояжу и стал рыться в нем в поисках револьвера.
- Вы не перекладывали мой револьвер? - спросил он Элис, когда понял, что его поиски тщетны. Но уже спрашивая, он в глубине души понимал, что револьвера не найдет, и что забрала его не Элис.

Генри схватил конверт и, сломав печать и надорвав его, вытащил листок писчей бумаги, густо исписанный мелким убористым почерком. По мере прочтения письма выражение его лица менялось от глубочайшего изумления до почти первобытной ярости. Не дочитав письмо, он сделал движение, как будто хотел порвать его, но передумал и, аккуратно сложив листок, вложил его обратно в конверт, а конверт спрятал в карман.
- Этот человек - чудовище и предатель, - объявил он. - Но вы уже и так это поняли, душа моя. Итак, у нас с вами совсем немного времени: на рассвете мне предстоит покинуть остров, чтобы выполнить то, о чем пишет этот отвратительный, бессовестный наглец. Разумеется, я ..
Тут Генри замолчал, обвел глазами комнату и сказал уже более спокойным голосом, но громче, чем прежде:
- Увы, любовь моя, выбора у меня нет: я не могу отказаться, так как на кон поставлена ваша жизнь.
Но при этом он сжал руку Элис так, как будто говорил ей: "Не верьте моим словам! Я вынужден это сказать, так как нас наверняка подслушивают"
Потом он обнял Элис и зашептал ей в самое ухо:
- Единственный выход для нас - бежать с острова, бежать немедля, нынешней ночью! Я еще не знаю, как нам это удастся сделать, мне надо все обдумать. Но вас я здесь не оставлю, так же как ничто не заставит меня сделать то, чего требует Ломбард

Элис всегда понимала его с полуслова, как и он её - способность, которая выросла из их глубокой любви друг к другу, любви, прошедшей через огонь, воду и медные трубы. И Генри был готов сражаться за эту любовь до последнего вздоха. Он еще крепче сжал жену в объятиях и поцеловал, чувствуя как трепещет ее маленькое тело.
- Да, конечно: давайте выйдем на свежий воздух, тем более, что, по-видимому, уже наступил вечер и снаружи стало гораздо прохладнее. Надеюсь, что солнце только клонится к закату, и хищников не выпустили из их клеток.
Генри снова огляделся и на этот раз увидел, что у порога комнаты стоят его восточные расшитые туфли, которые он  надевал, находясь в доме. Что ж, хотя для долгих пеших переходов они не годились, все же это было лучше, чем идти босиком. По-видимому, в путь ему придется отправиться в них. Генри разжал объятия и направился к двери, чтобы обуться. Сунув ноги в туфли, он обернулся к Элис и бодрым голосом объявил:
- Я готов!

- Обязательно дам, только давайте сначала дойдем до берега- сказал Генри, снова целуя жену.
Из дома они вышли свободно и никто не попытался их остановить - по-видимому, соглядатаи были уверены в том, что с острова сбежать невозможно. Солнце уже скрылось за верхушками деревьев и на остров опустились прозрачные сумерки - предвестники скоротечного заката, а вместе с ними - и благословенная прохлада. В этот предзакатный час все смолкло, даже болтливые попугаи  и майны не оглашали своими криками и пением густые заросли дерев. Поэтому скрип песка под ногами пары звучал громче, чем обычно.
Отойдя от дома на приличное расстояние, Генри почувствовал себя свободнее и начал разговор о насущном:
- Я думаю, что нам надо проверить тайную комнату в храме: я слышал за ее дверью плеск воды - возможно, что там находится секретная пристань и лодка. Это было бы очень в духе Ломбарда, ведь он любит всякие загадки и фокусы. Что касается хищников из зверинца, главную опасность представляют львы - они ночные охотники. В охотничьем клубе как-то был разговор о том, какие запахи могут отпугнуть крупных диких кошек: называли перец, имбирь и куркуму, но я не уверен, что этому можно доверять. В любом случае мне надо раздобыть хоть какое-то оружие. Ночью я попытаюсь пробраться на кухню и отыскать там большой нож.
Генри остановился и схватил Элис за руки:
- Помните комнату с деревянным сипаем, в которую мы заходили во время первого осмотра дома? Кажется, у него на поясе висел кинжал… Как только вернемся в дом, надо будет сразу же проверить, так ли это!

Генри отрицательно покачал головой:
- Сейчас нам нельзя даже и пытаться бежать, душа моя: за нами следят и сразу же отправят погоню. Нам надо спокойно поужинать (да, я помню, что мне ужинать нельзя, но вам ужин наверняка принесут). Ночью осуществить побег будет сложнее и проще одновременно: большая часть слуг заснёт, а внимание бодрствующих будет усыплено тем, что по острову разгуливают хищники из зверинца. И мне необходимо раздобыть оружие: без него мы не продержимся в джунглях и одного дня. Поэтому давайте вернемся в дом и сделаем вид, что всё идёт по плану, разработанному Ломбардом. Кстати, вы хотели с ним ознакомиться - извольте.
Генри вытащил из кармана конверт с письмом-инструкцией от Ломбарда, и протянул его Элис.

Генри спрятал письмо обратно в карман: он должен был сохранить его, чтобы показать генерал-губернатору Индии, когда вернется в Калькутту, чтобы известить его о готовящемся покушении. Ведь такие, как Ломбард, никогда не останавливаются, и если сорвется одно покушение, начинают тут же готовить следующее.
Он медленно повел Элис к Храму, прислушиваясь к тому, что происходило вокруг и пытаясь понять, не следует ли за ними какой-нибудь соглядатай. Но все было по-прежнему тихо: ночные животные еще не проснулись, а дневные готовились ко сну. И даже песок больше не хрустел под ногами, так как пара вышла на заросшую травой тропинку.
Внутри храма все было как в их первое посещение: вокруг статуи Вишну мягко сияли масляные светильники, а сам бог спал, подложив руку под голову. Генри огляделся в поисках чего-нибудь, что могло бы послужить рычагом и помочь ему взломать дверь таинственной комнаты, за которой он слышал плеск воды, и увидел, что в углу стоит железный прут, прислоненный к стене. Он тут же схватил его и показал Элис:
- Попробую взломать дверь в конце коридора!
И тут же услышал мягкий, насмешливый голос Ломбарда:
- Как вы предсказуемы, капитан! Правду говорят, что все извилины в головах военных - прямые. Я был уверен, что вы попытаетесь сбежать и первое, что сделаете - пойдете к храму.
Генри сжал в руках железный прут, чувствуя, как к голове прихлынула горячая волна крови:
- Спрячьтесь за статуей, душа моя, - процедил он сквозь зубы, по-прежнему глядя на Ломбарда, поигрывавшего тяжелой тростью. - Сейчас я вобью в зубы этому негодяю его же собственные слова.
Ломбард никак не отреагировал на это: лишь перестал вращать в руке трость и перехватил ее так, как будто собирался отразить удар.

Генри бросился на Ломбарда, держа в руке железный прут, как саблю, и намереваясь нанести рубящий удар, но Ломбард играючи парировал его тростью и отпрыгнул в сторону, заставив противника по инерции налететь на стену. За несколько секунд, которые понадобились Генри, чтобы прийти в себя и развернуться, Ломбард успел отвинтить серебряный набалдашник трости и вытащить из нее скрытый в рукояти кинжал с тонким восьмидюймовым лезвием. Держа в правой руке кинжал, а в левой - трость, он с улыбкой двинулся на Генри, переступая с грацией хищной кошки и, сделав обманный замах тростью, выбросил вперед левую руку и рассек лезвием кинжала рукав капитанского мундира. У Генри мелькнула мысль, что Ломбард просто играл с ним, и если бы захотел - серьёзно ранил бы его в руку. Но удар был так точно рассчитан, что лезвие разрезало ткань мундира и рубашки, но даже не оцарапало кожу. Противники стали кружить по небольшому пятачку каменного пола, освещенному масляными светильниками: Генри - выставив перед собой железный прут, который он держал обеими руками, а Ломбард - опустив трость и держа наготове кинжал. С его лица не сходила любезная улыбка, которая в данных обстоятельствах больше походила на насмешку и выводила Генри из себя, заставляя терять хладнокровие, столь необходимое во время схватки с врагом. Краем глаза он заметил, что Элис не послушалась его и продолжала стоять на виду вместо того, чтобы спрятаться за статуей лежащего бога. Это тоже его нервировало, но он не позволил себе отвлекаться и сосредоточился на противнике, пытаясь уловить тот момент, когда Ломбард снова пойдет в атаку.
- Неужели вы пришли сюда один? - крикнул Генри, пытаясь вывести Ломбарда из равновесия и одновременно выяснить истинное положение дел. - Где же ваши безмолвные подручные?
- Чтобы разобраться с вами, помощь мне не потребуется, - с презрительной усмешкой отпарировал Ломбард и его левая рука, державшая трость и до сих пор расслабленно свисавшая вдоль тела, взметнулась вверх. Короткий свист трости, рассекшей воздух - и на плечо Генри обрушился удар, от которого он на мгновение оцепенел, а затем огненная волна боли обожгла плечо и он рухнул на колени, согнувшись так, что его лоб почти коснулся пола.

Ломбард наступил на левую руку Генри, которая оставалась неповрежденной, и обернулся к Элис. Его лицо было абсолютно спокойно и лишено даже проблеска какой-либо эмоции.
- Разве не должна жена повиноваться мужу своему? - спросил он с напускным удивлением. - Почему вы все еще здесь, сударыня, ведь капитан Кендал приказал вам укрыться за статуей. Но не волнуйтесь так сильно: я не имею намерения вышибить из головы вашего мужа тот скудный запас мозгов, которыми наградили его родители и скупая на милости природа. Я просто хотел показать ему, что сопротивляться бесполезно. Это был первый урок, который он получил - в некотором смысле предупреждение на ближайшее будущее. если он вздумает продолжать в том же духе, что начал - второй урок будет гораздо более суровым.
Пока Ломбард говорил с Элис, Генри собирался с силами. Осторожно пошевелив правым плечом, по которому ударила трость Ломбарда, он убедился, что оно действует, а боль уже не такая острая, какой была сразу после удара. В любом случае она не шла ни в какое сравнение с болью от раны, нанесенной саблей или пулей, и Генри стиснул зубы и  толкнул Ломбарда правой рукой так сильно, насколько позволяла ему боль в плече. Ломбард, не ожидавший ничего подобного, пошатнулся и сделал шаг назад, и это дало Генри небольшое преимущество. Вскочив на ноги, он бросился на Ломбарда, как разъяренный бык, и повалил его на спину. Генри был выше и крупнее Ломбарда и, придавив коленом его грудь, схватил за волосы и несколько раз ударил затылком о каменный пол. Ломбард дернулся и затих, а Генри встал и, тяжело дыша, уставился на него, пытаясь понять, потерял ли его враг сознание или умер. Ему вспомнился разговор, который они как-то вели во время прогулки - о том, испытывает ли угрызения совести человек, убивая другого. Сейчас он не испытывал даже малейших угрызений или сожалений и даже почувствовал лёгкий укол разочарования, когда Ломбард застонал, не открывая глаз.
- Хорошо бы его связать и заткнуть рот кляпом, - сказал Генри, обращаясь к Элис. - Есть у вас что-нибудь, что могло бы послужить вместо веревки?*
Спросив об этом, Генри вытащил из кармана носовой платок и, скомкав его, сунул в рот Ломбарду.

- Шаль мы портить не будем: слишком много чести для этого негодяя, если ради того, чтобы связать его грязные руки, придется разрезать такую красивую вещь, - сказал Генри. - Дайте мне пояс и ленту тоже.
Перевернув Ломбарда на живот, он связал ему руки за спиной, постаравшись затянуть узлы как можно туже. Ломбард уже не стонал, а натужно мычал, извиваясь всем телом, как червяк, но кляп не давал ему возможности крикнуть и позвать на помощь. Генри забрал у Ломбарда кинжал и трость, закрутив её серебряный набалдашник в виде головы королевской кобры, раздувшей капюшон. Железный прут он тоже решил прихватить с собой, чтобы попытаться с его помощью взломать дверь, ведущую в тайную комнату. Подхватив Ломбарда под мышки, Генри затащил его за статую Вишну и оставил там, вне поля зрения того или тех, кто мог бы заглянуть в храм снаружи. Короткая схватка с Ломбардом радикально изменила его первоначальный план: он понимал , что теперь им с Элис нельзя возвращаться в дом, чтобы подготовиться к побегу, и был уверен, что и Элис это тоже понимала. Не тратя слов и времени на ненужные объяснения, он взял жену под руку и повел по темному узкому коридору к потайной двери, думая о том, удастся ли ему справиться с запертым замком. Но все оказалось гораздо проще: как только он прикоснулся к двери, ее створки распахнулись. По-видимому, Ломбард собирался покинуть остров именно этим путём и заранее отпер замок.
За дверью была короткая каменная лестница, нижние ступени которой скрывались в воде. А на воде покачивалась маленькая лодка, привязанная к каменному столбику, похожему на коновязь. Генри спустился по ступеням, зайдя в воду по колена, и подтащил лодку к Элис, чтобы она смогла перебраться в нее, не замочив обувь и юбки. Перерезав кинжалом Ломбарда веревку, которой была привязана лодка, он взял весла и, превозмогая боль в плече, стал грести, направляя лодку к тусклому пятну света, указывавшему на выход из мрачного подземелья.

Солнце еще не успело опуститься за горизонт, и это было и хорошо, и плохо одновременно. Хорошо, потому что Генри видел, куда направлял лодку, плохо, потому что их с Элис могли заметить с острова. Впрочем, пока он не слышал криков, которые бы указали на то, что их бегство обнаружено и за ними отправляется погоня. Подумав об этом, Генри усмехнулся, вспомнив, что все слуги  в поместье были немыми и в любом случае не смогли бы закричать. С другой стороны, они могли только притворяться немыми! Как бы ни обстояли дела на самом деле, вокруг было тихо, и эту тишину нарушали лишь мягкие шлепки весел о воду.
Генри заранее выбрал место на берегу, к которому собирался причалить, и держал на него курс, изредка оглядываясь, чтобы не сбиться. Медленно тянулись минуты, казавшиеся капитану вечностью: хотя он и старался, как мог, остров, с которого они с Элис сбежали, удалялся недостаточно быстро, и так же медленно сокращалось расстояние между лодкой и берегом. Генри думал о том, что они с Элис будут делать дальше, и перспективы казались ему все более мрачными: у них не было с собой ни завалящего сухаря, чтобы разделить его и утолить голод, ни фляжки с водой, ни надежного оружия, ни походной обуви, ни денег, которыми можно было бы расплатиться с местными жителями за кров, еду и, главное, лошадей или хотя бы мулов. Из огня да в полымя попали, - так, наверное, сказал бы Перкинс, узнав, что происходит с ними. Генри вздохнул, вспомнив о Перкинсе: присутствие денщика было бы совсем не лишним! Перкинс всегда появлялся в самые неожиданные моменты, как бог на сцене древнегреческого театра, и Генри даже оглянулся на берег, чтобы посмотреть - не ждет ли его там верный денщик, а с ним - лошади, оружие и солидный запас провианта, достаточный для  продолжительного марш-брошка по пересеченной местности. Увы, берег был пуст, но хорошей новостью было то, что до него оставалось не более четверти мили. Генри стал грести быстрее, ободряюще улыбнувшись Элис, но по-прежнему храня молчание.

- Будем надеяться, что мир не без добрых людей, и что мы их встретим, - лаконично ответил Генри.
Он подвёл лодку к берегу, и когда она заскребла днищем по отмели, первым выскочил из нее и помог выйти Элис. За небольшой отмелью берег круто поднимался вверх, образуя высокий уступ, но в этом уступе были выкопаны ступени, укрепленные деревянными досками. Генри подал руку жене и вместе они поднялись наверх и остановились, услышав чьи-то голоса, раздававшиеся из-за полосы высоких деревьев, между которыми рос густой подлесок, полностью скрывавший собеседников. Разговаривали двое, и разговор велся на хинди. Генри напряг слух и сумел разобрать, что речь шла о Ломбарде: слуги недоумевали, почему их сахиб так задерживался. Щатем Генри услышав слово, обозначавшее шар, и подумал, что ошибся: о каком шаре могла идти речь?
- Странно, - прошептал он на ухо Элис. - Мне показалось, что они упомянули шар, но я не понимаю, что это могло бы значить.

Генри хотел так же тихо ответить, что да, конечно! Им надо как можно быстрей и бесшумней скрыться в лесу и постараться уйти от этого места как можно дальше. Но подняв голову, он увидел, как над верхушками деревьев колышется огромный полосатый шар, и обомлел.
- Смотрите! - прошептал он, хватая Элис за руку, а другой указывая вверх. - Это же... Это же монгольфьер или шарльер! Так вот о каком шаре говорили эти люди!
Он лихорадочно соображал, пытаясь понять, что им дает это открытие. О полётах воздушных шаров, наполняемых теплым воздухом или водородом, он, конечно же, слышал и читал в газетах, а однажды даже сам поднялся на таком шаре над Темзой. Но тогда это был просто аттракцион, и шар никуда не летел, потому что был привязан веревками к опоре, прочно укрепленной на земле. А этот шар явно предназначался для полёта, и лететь на нём должен был Ломбард. И если им с Элис удастся пробраться в корзину и улететь... Риск был огромен, но не больше того, которому они подверглись бы, отдав себя на волю голода и хищных зверей. К тому же погоню за ними обязательно пустят - и это будут не только слуги, а скорее всего - слуги с охотничьими гепардами, ведь недаром Ломбард упомянул о том, что в поместье содержались гепарды, которых якобы забрал с собой на охоту мифический хозяин поместья.
- Любовь моя, - сказал Генри, глядя в глаза Элис и взяв ее руки в свои. - Я знаю, что вы храбрее большинства женщин и многих мужчин, а сейчас на кону стоит наша жизнь. Вам надо пойти к тем людям и отвлечь их внимание на себя, а я нападу на них и постараюсь обездвижить.