Бартоломью Кендал встретил племянника в комнате, отведенной под кабинет. В длинном халате, из-под которого виднелась ночная рубашка, и в ночном колпаке, он выглядел на удивление старым, а землистая бледность лица, усугубляемая тусклым светом свечей, лишь добавляла его облику дряхлости. Когда Генри вошел, его дядя сидел за столом, разглядывая лежавший перед ним лист бумаги с таким выражением ужаса и отвращения на лице, что можно было подумать, что перед ним лежит письмо, извещающее о том, что его племянник совратил дочь епископа и за этот несовместимый с честью мундира поступок разом отлучается от англиканской церкви и изгоняется из рядов британской армии.
Долгов у лейтенанта не было, а совратить он не смог даже собственную жену. Кроме того, будучи совершеннолетним, он никак не ожидал, что любые подробности,  могущие опорочить его светскую репутацию и офицерскую честь,  были бы  переданы изустно или письменно его дяде, который уже давно не являлся его опекуном.
- Вы звали меня, сэр? - голос Генри звучал спокойно, поскольку он не знал за собой никаких грехов.
Бартоломью Кендал подтолкнул листок к краю стола:
- Я прочитал это по счастливой случайности. Или нелепой, как угодно. Мне не спалось и я решил написать своему банкиру по поводу очередного вложения в трехпроцентные консоли, и тут вошла эта глупая курица Джайлз и принесла мне срочное письмо "от важного джентельмена"  Имя адресата прочесть она не смогла, спросонья расслышала лишь фамилию и вместо того, чтобы отнести письмо тебе, пришла сюда. А я совершенно механически его вскрыл и начал читать.
Генри посмотрел на листок: внизу красовалась размашистая подпись, по которой он понял, что баронет Уайт оказался весьма расторопен, и, не откладывая дела в долгий ящик, прислал ему письменный вызов, или картель.*
- Ты хотел скрыть от меня такое ужасающее событие? - грозно вопросил Бартоломью Кендал, глядя на племянника с осуждением и жгучей тревогой одновременно.
- Нет, сэр! - коротко ответил Генри.
- А от миссис Кендал?
- Да, сэр.
Бартоломью встал со стула и в волнении заходил по комнате, продолжая говорить:
- Как тебя угораздило спровоцировать этого страшного человека на вызов? Ты хоть понимаешь, что если ты убьешь его, все решат, что ты сделал это из-за денег его племянницы, то есть из-за денег, которые она получит после его смерти, как наследница?! А если он убьет тебя, то что будет с твоей несчастной вдовой? Это разобьет ей сердце, Генри!
- Нет, сэр. То есть да, сэр.
Лейтенант был уверен, что сердце его жены выдержит такое потрясение, но не хотел еще больше расстраивать и без того взволнованного дядю.
- Я собирался сообщить вам о предстоящем поединке, сэр. А также обсудить с вами возможные финансовые последствия оного. Я имею в виду наследство, которое в случае моей смерти перейдет моей вдове.

*согласовано

К тому моменту как появился его друг и секундант, Генри успел познакомить дядю со своими планами по поводу того, как дОлжно распорядиться его движимым и недвижимым имуществом в том случае, если пуля-дура, выпущенная из пистолета баронета, настигнет свою цель.
Дядя согласился по всем пунктам, за исключением того, что предложил внести еще один, который предполагал появление на свет в самом ближайшем будущем мастера Генри.
Лейтенант, в свою очередь, тоже сделал вид, что согласен: разумеется, никакого мастера Генри не предполагалось не только через девять месяцев, но и в необозримом будущем, но он не собирался переубеждать на этот счет своего единственного родственника.
- Мне нужно написать несколько писем, - заявил он, собравшись покинуть кабинет, но появившийся слуга разбил в пух и прах его намерения, объявив о появлении секунданта.
- Джеймс! Как быстро ты обернулся! - воскликнул он и поторопился представить дяде своего лучшего друга. - Лейтенант Томас, мой однополчанин, старый друг и секундант! Бартоломью Кендал, мой дядя.
Бартоломью  смерил секунданта взглядом, который был подобен взгляду судьи:
- Приятно познакомиться, лейтенант  Томас! Уверен, вы знаете, что наиглавнейшая задача секунданта - примирить враждующие стороны до начала поединка дабы избежать кровопролития.

- Спасибо, Джеймс!
Генри был благодарен другу и более чем уверен в том, что лучшего секунданта ему не сыскать.
Джеймс не упомянул врача, но наверняка и об этом успел позаботиться. Впрочем, Генри со свойственной молодости уверенностью в завтрашнем дне, продолжал верить в то, что врач понадобится скорее его сопернику, чем ему самому. И все же, как человек разумный и предусмотрительный, считал необходимым составить завещание перед тем, как отправиться на поединок, - оно в любом случае было бы уместно, учитывая, что в недалеком будущем он, как любой офицер воюющей армии, рисковал погибнуть от пули или осколка ядра.
- Мы возьмем экипаж, править будет Перкинс, - сказал он. - Выедем в семь утра, чтобы успеть вовремя.
Генри открыл крышку брегета и посмотрел на стрелки, неумолимо отсчитывавшие ход времени:
- Сейчас уже половина пятого утра, ты не хочешь немного вздремнуть в моей комнате? Я ложиться не буду: все равно не усну, а к тому же мне надо успеть закончить кое-какие бумажные  дела. Дядя Бартоломью, я бы хотел позвать кого-нибудь из слуг, чтобы они поставили свидетельские подписи под документом, который я сейчас составлю.
Просить Джеймса и Перкинса засвидетельствовать завещание он не мог, поскольку собирался упомянуть в нем их обоих.
Дядя устало кивнул, понимая, о каком документе идет речь:
- Я пришлю к тебе Мервина и Полли. Лейтенант Томас, думаю, вам надо последовать совету Генри и отдохнуть. И вот еще что: у меня есть пара дуэльных пистолетов: память юных лет, так сказать.
Бартоломью Кендал отпер секретер и достал из него плоский ящик палисандрового дерева.

Как только Бартоломью Кендал и Джеймс ушли*, Генри взял перо, обмакнул его в чернильницу и вывел на чистом листе бумаги своим педантичным и аккуратным почерком: "Все, чем владею, оставляю своей жене Элис Кендал, урожденной Уайт". Генри перечитал фразу: она была короткой, но исполненной глубокого смысла. Гнев, вызванный недавним происшествием в спальне, сменился глубоким раскаянием, но даже будь иначе, это не заставило бы его переменить свое решение, принятое несколько дней назад. Следующие фразы получились более длинными: в них  Генри Кендал распоряжался выплатить пятьсот фунтов денщику Роберту  Перкинсу и тысячу - лейтенанту Джеймсу Томасу, которых обозначил в завещании как "верных друзей и боевых товарищей"
В ожидании появления двух свидетелей, он пододвинул к себе другой чистый лист и принялся грызть перо, думая о том, в каких словах принести извинения жене и объясниться в своих чувствах к ней. Никогда еще ему не приходилось писать писем женщинам, и сейчас он не мог определиться даже с обращением. Миссис Кендал - сухо и формально, дорогая - банально, а мой белокурый ангел и любовь моя  заставляли вспомнить о высокопарной романтике  того сомнительного сорта, которой грешили лишенные таланта поэты. Наконец, устав от сомнений, он написал Элис, и снова замер с пером в руке. Слова не шли, хоть застрелись. Генри встал со стула и принялся  ходить по комнате, ломая голову над содержанием письма. Ему хотелось сказать так много, но мысли разбегались и не желали складываться в гладкие фразы, за которые ему не было бы стыдно перед самим собой. Его мучения были временно прерваны появлением Мервина и Полли: последняя несла поднос, на котором стояли кофейник, чашка, сахарница, кувшинчик со сливками и лежал накрытый салфеткой сандвич.
Засвидетельствование завещания заняло не более минуты и лейтенант отпустил слуг, вознаградив их труды звонкой монетой. Выпив две чашки кофе подряд, он почувствовал, что голова у него прояснилась, и быстро написал несколько строк. Вышло по обыкновению сухо, но ему показалось, что он сумел выразить главное:

Элис
поступок, который я совершил сегодняшней ночью, был продиктован не желанием заявить на вас свои права, а чувством, которое я к вам питаю с того момента, как впервые увидел вас в доме вашего опекуна, и с которым, увы, не в состоянии бороться. Если можете, простите меня, хотя я и не смею надеяться на то, что вам удастся это сделать.
Не знаю, увидимся ли мы когда-нибудь снова, но, расставаясь с вами, хочу верить, что в вашей памяти останется не чудовище, оскорбившее и испугавшее вас, а глубоко несчастный человек, преданный вам всей душой.

Сложив листок вчетверо, Генри вышел из кабинета и прошел по коридору к комнате, в которой спала его жена. Подсунув письмо под дверь, он сразу же вернулся обратно и налил еще одну чашку кофе, рассматривая пистолеты, один из которых должен был вскорости решить судьбу баронета Уайта.

*согласовано

Генри сидел за столом, глядя на оплывающую свечу:  язычок пламени танцевал как маленькая цыганская плясунья, причудливо изгибаясь и подрагивая своим крошечным телом. Три чашки крепкого кофе, выпитые одна за другой, не давали лейтенанту уснуть, но усталость все же брала свое и он, убаюкиваемый пламенем свечи, дрейфовал между явью и той таинственной страной, в которой рождаются неподвластные разуму пугающие образы, подпитываемые скрытыми страхами и дурными предчувствиями.
Засыпанные снегом руины Ланеркостского аббатства предстали перед ним так ясно, что он ощутил могильный холод, пронизывающий  до самых костей. Баронет Уайт в форме русского казачьего капрала стоял на расстоянии тридцати шагов от него: на это указывали багровые цифры, пламеневшие на белом, как саван, снегу. Секундантом Генри был не Джеймс, а капитан Нолан, на синем мундире которого темнело пятно запекшейся крови - в том месте, куда попала пуля. Нолан смотрел на него сурово, совсем не так, как должен был смотреть секундант, и его бескровные губы беззвучно шевелились, отсчитывая секунды, оставшиеся до рокового выстрела.
Два пистолета выстрелили одновременно и Генри увидел, как летят навстречу друг другу две свинцовых пули - медленно и непреклонно. Баронет грузно осел на снег: с его головы свалилась похожая на цилиндр черная казачья шапка, и он застыл в гротескной изломанной позе.
- Один! - злорадно крикнул Нолан и Генри ощутил такую жгучую радость, что чуть и сам не издал ликующий крик, но тут же какая-то сила заставила его опустить взгляд на собственную грудь и он с ужасом увидел в ней дыру, которая расширялась подобно воронке.
- Два! - отчетливо и мрачно произнес его секундант и, повернувшись, пошел прочь, оставляя за собой кровавый след.

Генри очнулся, когда скрипнули петли двери, впустившей в кабинет Джеймса. Он запомнил свой сон в мельчайших подробностях  и был уверен, что погибнет: на это указывало присутствие мертвеца, капитана Нолана. Но вопрос Джеймса о примирении не мог переменить его решение довести поединок до конца.
- Мириться? - Генри усмехнулся и потянулся к колокольчику, служившему для вызова слуг, -  Скорее помирятся лорд Лукан и лорд Кардиган, чем мы с баронетом Уайтом.
Он предпочел бы пасть в бою, как те шестьсот во главе с капитаном Ноланом, но судьба решила распорядиться иначе.
Возможно, это было и к лучшему. Генри позвонил в колокольчик, призывая слугу. Вопреки его ожиданиям, в кабинет вошел не Мервин, а Полли. Девушка выглядела расстроенной и взгляд, который она бросила на открытый ящик с оружием, был испуганным как у лани, пытавшейся спастись бегством от своры охотничьих собак.
- Сэр? - голос служаночки прозвучал робко и глухо, как надтреснутый колокольчик: казалось, она понимала, что над племянником ее хозяина нависла мрачная тень смерти.
- Принеси нам свежего кофе, Полли, - лейтенант улыбнулся, подумав о том, что зря упустил возможность подарить себе и этой юной сельской нимфе несколько минут счастья. Надо было бы внести ее в завещание: полсотни фунтов - приличное приданое для дочки фермера. Но было поздно что-то менять и он мысленно пожелал Полли найти хорошего мужа, который не стал бы колотить ее и тратить заработанные деньги на выпивку.

Шутка Джеймса не показалась Генри смешной: он не мог представить свою робкую жену в роли разъяренной фурии.
- Ты ничего не сказал о дистанции, - заметил он, вспоминая свой сон, в котором его с противником разделяли тридцать шагов. - И об условиях: мы с баронетом будем стреляться до первой крови или вы с его секундантом договорились об определенном количестве выстрелов?
Отчего-то на ум ему пришло зловещее предсказание цыганки, встреченной во время прогулки по берегу озера. Она говорила, что четыре - роковое число для него, но с четырех шагов не стрелялись, разве что с сорока. А что, если секунданты договорились о двух выстрелах с каждой стороны, что в сумме давало четыре?
Вошла запыхавшаяся Полли с подносом, на котором стояли две чашки с дымящимся напитком и какое-то угощение. У Генри создалось впечатление, что девушка бегом бежала до кухни, чтобы поскорее обернуться. Когда она ставила чашку перед Генри, ее рука дрогнула и она чуть было не пролила горячую жидкость.
- Простите, сэр!
Генри успокаивающим жестом коснулся локтя девушки, отчего она вспыхнула и опустила глаза долу.
- Ничего страшного, Полли.
- Попробуйте лимонного кекса, сэр, - прошептала Полли, немного осмелев, и придвинула ближе к нему тарелочку с двумя ломтями упомянутого лакомства. Вторая такая же явно была предназначена для лейтенанта Томаса.
Генри кусок не лез в горло: даже к  сандвичу, принесенному накануне, он так и не притронулся. Но все же он благодарно улыбнулся: забота хорошенькой служанки была ему приятна. А ведь она с радостью позаботилась бы не только о его желудке! В голову полезли всякие неуместные мысли: если бы они стояли на зимних квартирах в Найтсбридже, а не месили фронтовую грязь под Балаклавой, он мог бы подыскать в городе маленькую  уютную квартирку для Полли и встречаться с ней время от времени. Так делали многие холостые офицеры: обзаводились постоянными любовницами, заменявшими им жен. Но он-то женат! И кроме того, это разрушило бы репутацию Полли окончательно и бесповоротно.
- Спасибо, Полли. Ступай!
Служанка послушно направилась к двери, но на пороге оглянулась и послала лейтенанту еще один преданный взгляд.
Когда дверь за ней закрылась, Генри зачем-то сказал, нахмурясь и не глядя на друга:
- Полли - хорошая девушка, честная. Так что там с дистанцией?

Генри не поверил своим ушам: у баронета Уайта, как у потерпевшей стороны, было право первого выстрела. Но поскольку в благородство баронета он не верил, оставалось признать, что его друг и секундант сумел уломать секунданта его противника на жребий, разрешенный правилами. Таким образом Джеймс подарил ему шанс, и весьма весомый, на благоприятный исход дуэли.
- Ты гений, - искренне восхитился Генри. - Не знаю, как и благодарить. А что касается моей везучести - покажет дуэль.
Развивать тему Полли ему не хотелось: слишком много подводных течений в ней было. Джеймс явно оценил достоинства девушки, но Генри, совершенно не ревнуя, не хотел, чтобы Полли пострадала. А у Джеймса были все козыри на руках для того, чтобы сбить с пути истинного невинную, но любвеобильную селянку, падкую, как и все ее товарки, на драгунские мундиры.
Брегет с репетиром начал играть мелодию, оповещавшую о том, что пора собираться в путь. Генри ощутил укол совести: ему надо было бы попрощаться с дядей, но будить старика не хотелось. И тут дверь отворилась, и в кабинет вошел Бартоломью Кендал, одетый так, как если бы собирался на один из званых обедов, устраиваемых леди Ребеккой Чатсуорт.
- Генри... - голос старика дрогнул,  но он не сделал попытки приблизиться к племяннику и заключить его в объятья: англичанин, считавший себя джентльменом, не мог позволить себе подобную слабость.
- Сэр! - лейтенант поднялся со стула, изо всех сил пытаясь не выдать своих истинных чувств. - Попросите подать к моему возвращению бутылку кларета и имбирное печенье.
Бартоломью Кендал заменил ему и отца, и мать, а он отплатил ему поступком, который мог оценить лишь его секундант. Женщина, которую он любил и ради которой совершил этот поступок,  мирно спала в своей девичьей постели, не ведая о том, что возможно,  в самом ближайшем будущем станет богатой вдовой.
- Лейтенант Томас, нам пора.

Перкинс ожидал снаружи. Распахнув дверцу экипажа, он опустил подножку и прикрикнул на беспокойно всхрапывавших лошадей, срывая на них свое раздражение, адресованное лейтенанту и его секунданту:
- А ну угомонитесь!
Генри занял свое место и погрузился в молчание, будучи уверенным в том, что Джеймс его поймет.
Миловидное и безмерно опечаленное личико Полли,  - последнее, что он увидел из окошка, - преследовало его и тогда, когда экипаж выехал за ворота "Папоротников". Генри откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, отдавшись мечте, которой не суждено было осуществиться.
Полли стояла перед ним в своем скромном платье служанки, поглядывая на него из-под полуопущенных ресниц с той смесью невинности и дерзости, которая всегда лишала его рассудка. Ее буйные черные кудри были скрыты под накрахмаленным чепчиком и Генри потянул за завязки, избавляя ее от этого безобразного убора. Полли тряхнула кудрями и откинула головку назад, открывая его взору шею и грудь: ее кожа имела оттенок топленого молока, а на ощупь была теплой и шелковистой. В этом Генри убедился, прижавшись губами к ямке между слегка выступающими ключицами, а потом спустившись ниже, к корсажу, прикрывавшему небольшие крепкие  груди, похожие на два созревших плода, при виде которых ему показалось, что он падает в пропасть, в которой нет дна. Полли прерывисто вздохнула и поставила босую ножку на край кровати, приподнимая подол платья и давая любовнику возможность увидеть стройную лодыжку, лишенную добродетельной защиты чулка.
-Смелее, сэр! - проворковала она задыхающимся томительным шепотом, который сообщает мужчине о том, что женщина готова отдаться не потому, что так повелевают супружеский долг или выгода, а по велению души и тела.
Экипаж чувствительно тряхнуло и Генри открыл глаза.
- Уже приехали? - осведомился он, глядя на своего секунданта диким взглядом, которому бы позавидовал любой обитатель Бедлама.

Генри поклонился, приветствуя врача:
- Весьма признателен за то, что вы согласились присутствовать, доктор Рассел. И все же смею надеяться, что ваши профессиональные услуги мне сегодня не потребуются.
Лейтенант огляделся по сторонам. Руины аббатства выглядели мрачно даже на фоне светлеющего неба. Кроме экипажей, в одном из которых приехали они с Джеймсом, а в другом - врач, никаких других не наблюдалось. Генри вытащил брегет и посмотрел на циферблат:
- Без пяти минут восемь, господа. Надеюсь, мой противник не передумал и у его экипажа не сломалась ось по дороге сюда.
Правилами допускалось пятнадцатиминутное опоздание к месту поединка, после чего дуэль считалась несостоявшейся.
Генри протянул брегет Джеймсу и самым тщательным образом проверил карманы: оставлять в них что бы то ни было запрещалось, любые предметы, даже самые мелкие, должны были быть отданы секундантам.
- Если  меня сегодня убьют, оставь часы себе, - неловко пошутил он. - Они с репетиром, а тебя, насколько я помню, и трубой на рассвете не разбудишь
В армии их будил уставной сигнал трубы: в шесть часов утра летом и в семь - зимой.

- Никаких примирений! - твердым голосом ответил секундант Уайта, хотя в его взгляде при этих словах и промелькнула тень сожаления. Но, по-видимому, таковы были инструкции, данные ему Уайтом. - Сейчас я отмерю дистанцию в двадцать шагов, как и было уговорено нами вчера, и брошу жребий на право первого выстрела. Следите за мной, мистер Томас, и считайте шаги.
Секундант вытащил из кармана два черных платка и бросил один из них у ног баронета, после чего размеренным шагом направился в ту сторону, где стоял его противник. Со стороны можно было заметить, что он старался шагать широко дабы хоть немного увеличить дистанцию: подобная уловка не запрещалась правилами и обычно толковые и добросовестные секунданты ее использовали. Отсчитав двадцать шагов, секундант остановился и бросил на снег второй платок, обозначив таким образом второй барьер для неподвижной дуэли.
Генри молча стоял на месте, не делая попыток ни поприветствовать секунданта своего противника, ни подойти к самому баронету, чтобы поздороваться с ним.
Секундант вернулся туда, где остались стоять Уайт и Томас, и вытащил из кармана серебряный шиллинг.
- Ваше слово, баронет?
- Орел! - не задумываясь, ответил Уайт.
Секундант подбросил монету: она взмыла вверх,  сверкнув в разгорающихся лучах рассвета, и опустилась обратно в перчатку секунданта.

******

Бросок дайсов на итог жребия: чет- орел (первым стреляет баронет Уайт), нечет - решка (первым стреляет лейтенант Кендал)

[dice=7744-16]