Дростан закончил чистить рыбу и начал развешивать выпотрошенные тушки на протянутой через всю пещеру травяной веревке, чтобы как следует провялились. Вялить рыбу снаружи было невозможно: всю расклевали бы прожорливые птицы. Брауни тем временем доел рыбьи потроха и как следует вылизал языком пол, после чего запрыгнул на каменное ложе и принялся вылизывать себе такие места, до которых Дростан никогда бы языком не дотянулся. А если бы и дотянулся, старая миссис Мурдо так бы его отметелила своей клюкой, что он потом лет сто сидеть на них не смог. Но его молодая хозяюшка не пыталась призвать брауни к ответу, как будто то, чем он занимался, было в порядке вещей. Может, так оно и было на самом деле: о повадках брауни Дростан Мурдо ничего не знал.
- Папоротник цветет раз в год, голуба, - сказал он, сожалея о том, что не может выполнить желание невесты немедленно, чтобы дать ей возможность подрасти и стать с ним вровень. - У нас тут все самое главное происходит раз в год, в день летнего солнцестояния: папоротник цветет, олени рога сбрасывают, а мы, великаны, свадьбы играем. Старики рассказывали, что есть одно место на острове, где папоротник каждый день цветет, - поляна фэйри. Да только ее никто никогда не видел. А кто видел, тот назад уже не возвращался. Фэйри таких смельчаков у себя оставляют. У них, понимаешь, своих мужиков нет, вот они и выкручиваются, как могут.

[nick]Дростан Мурдо[/nick][status]великан[/status][icon]https://d.radikal.ru/d40/1909/10/1a3ac974aae9.jpg[/icon]

Огилви впервые оказался среди такого сонма очаровательных созданий, которые оказывали ему так много внимания, как будто он был не заурядным эдинбургским хирургом, а наследным принцем. Он был порядком ошеломлен, но продолжал крепко держать красавицу, хотя она и не предпринимала никаких попыток вспорхнуть с его колен.
- Чем я люблю заниматься? - растерянно переспросил хирург, полагая, что правильный  ответ должно было подсказать прелестнице его тело, к которому она так тесно прижималась, что должна была чувствовать малейшие изменения, происходившие с ним или, скорее, в нем. - Ммм... больше всего я люблю играть на волынке... но и искупаться в утренней росе вместе с вами, сударыни, я тоже не прочь. Надеюсь, утра здесь не слишком холодные?
Сияние, исходившее от  фэйри было не настолько ярким, чтобы слепить глаза, но внезапно Огилви заметил, что к нему присоединился дополнительный источник света: поляна, поросшая папоротником, вдруг озарилась мерцанием, и, приглядевшись, хирург понял, что свет льется из тысяч распустившихся цветов. Папоротник зацвел! Огилви сразу же вспомнил о сестре Стоун и подумал о том, какую неоценимую услугу он мог бы ей оказать, если бы принес ей венок из цветов папоротника. Но ему не хотелось обижать гостеприимных малюток, которые продолжали бурно выражать свой восторг по поводу его душевных и телесных достоинств. Действовать надо было осторожно, не торопясь. Возможно, натешившись общением с ним, фэйри наградят его прощальным подарком в виде венка.

От такого количества предложений у Огилви голова пошла кругом. По-видимому, рай действительно существовал, и ему непонятно за какие заслуги посчастливилось туда попасть еще при жизни. Однако пребывание в раю предполагало строгое воздержание, а о каком воздержании могла идти речь, когда его чресла оплели стройные ноги одной из красивейших девушек, которых ему когда-либо приходилось встречать? А вокруг порхали и щебетали не менее красивые полуобнаженные создания, наперебой предлагая ему свои услуги. Огилви не хотел последовать примеру Адама и быть изгнанным из рая, поддавшись соблазну, поэтому попытался отвлечься от грешных мыслей и ответить на вопрос о волынке.
-  Волынка - довольно занимательная и при этом простая игра, - беззастенчиво солгал он, поскольку фэйри  не имели возможности проверить его слова. - Это такой кожаный мешок, от которого отходит длинная трубка, конец которой надо обхватить губами и как следует в нее дунуть. Кто сильнее дунет, тот и выиграл.
- Мне это что-то напоминает, - внезапно воскликнула одна из фэйри, сосредоточенно сдвинув прелестные светлые бровки. - Сестра Айнэ, привстаньте немного: мне кажется, что господин потомственный хирург прячет волынку у себя между ног! Очень скверный поступок: ведь нам всем хочется подудеть в нее, правда, сестры?

Огилви не ожидал, что его вольное описание волынки вызовет среди неискушенных прелестниц такой ажиотаж. Если бы его призвал к ответу святой Пётр, встречавший праведников у врат рая, он с чистой совестью мог бы поклясться, что не собирался вводить невинных дев в искушение, и не его вина, что одна из них увидела аналогию с его главным инструментом, а другая безо всяких прелюдий взяла первую ноту. И все же он испытывал чувство вины и, призвав на помощь рассудок, попытался сообразить, как выйти из этого неловкого положения, но после недолгого раздумья, которое далось ему с большим трудом, понял, что обратной дороги нет. Крылатые малютки-феи были настолько наивны, что ему пришлось бы объяснять им в подробностях самые азы мужской анатомии и ее отличия от женской, чего он никак не мог сделать, поскольку в голове у него плавал туман, вызванный попытками Айнэ поиграть на его волынке. Он был бы рад назвать ее победительницей в этом турнире, не вовлекая в соревнование остальных ее сестер, однако девушки так волновались и так рвались в бой, что он смирился и решил не мешать им, а скоординировать их действия.
Взмахнув руками, Огилви произнес довольно нетвердым голосом:
- Сударыни! Прошу вас разделиться: половина из вас пусть построится слева от меня, а другая половина – справа. Игра на волынке нуждается в тонкой оркестровке и я буду вашим дирижером. Подходите и дуйте по очереди согласно мановениям моих рук.
И это действительно была симфония, исполненная так искренне и с таким пылом, что Огилви окончательно поверил в рай на земле. Закрыв глаза, он поплыл  в сияющую даль на большом и мягком облаке, ритмично взмахивая то левой, то правой рукой и дирижируя оркестром, и очнулся лишь тогда, когда услышал громкий и раздосадованный  голосок одной из фей:
- Что же это такое, сестры? Почему трубка так укоротилась?
Огилви открыл глаза и посмотрел вниз: увы, его инструмент действительно съежился до установленного природой минимума, а он и не заметил ни наступления крещендо, ни закономерно последовавшего за ним окончания музыкальной партии. Однако ему стало так жаль разочарованную малютку, что он поспешил ее обнадежить:
- Ничего страшного, сударыня: это всего лишь короткая музыкальная пауза. Подходите и как следует дуньте несколько раз, чтобы вернуть инструменту его прежнюю мощь. Если вам это удастся, я объявлю вас победительницей игры, а наградой вам станет венок из цветов папоротника.

Какое там пение! Огилви-то и дышал с трудом, судорожно глотая ночной воздух. Но отказывать прелестным феям он тоже не мог, просто язык не поворачивался. Поэтому пришлось солгать:
- Кажется, я простудился, в горле першит, - пробормотал он, хотя частично это было правдой: его голос звучал, как плохо смазанные дверные петли. - Надо бы мне выпить чего-нибудь горячего и поскорее одеться, милые дамы, не то подхвачу лихорадку и умру в самом расцвете сил. Но венок я сплету, не сомневайтесь. И не один, а целых два. Так заведено в гильдии игроков на волынке: один венок дарят победительнице турнира, а второй - владельцу инструмента. Но вы все проявили себя как талантливые музыкантши, - такого наслаждения от игры на волынке я еще никогда в жизни не испытывал
На самом-то деле он собирался отдать второй венок сестре Стоун, а еще лучше -  обменять его на что-нибудь нужное, например, на совиные перья, которых у ее жениха было понатыкано в одежде видимо-невидимо. Правда сначала надо было вернуться туда, откуда его похитили фэйри.

Огилви пребывал на седьмом небе от удовольствия и твердо решил, что вернувшись к людям, обязательно опубликует полное и правдивое описание опыта, полученного им в стране фэйри, в назидание всем дочерям Британии: и тем из них, кто носит блумерсы, и тем, кто пока что предпочитает юбки, но при этом не знает, что игра на волынке - самый надежный цемент, скрепляющий отношения полов. И первый экземпляр своего памфлета он безусловно подарит сестре Стоун, снабдив его подробными авторскими комментариями.
Обмотавшись куском  ткани, который сняла с себя и отдала ему одна из прелестниц, хирург стал похож на римского сенатора, облачившегося в праздничную тогу. Поистине, это был счастливейший день в его жизни, и если бы не намерение опубликовать памфлет, он остался бы здесь навсегда.
Пригубив из чаши,  Огилви почувствовал себя еще лучше, хотя и не подозревал, что такое возможно: по вкусу напиток превосходил все, что он когда-либо пробовал, даже односолодовый виски двадцатипятилетней выдержки. Распробовав эту амброзию, он выпил чашу до дна и ему стало казаться, что он способен продирижировать еще парочкой музыкальных экзерсисов. Фэйри обступили его плотным кольцом, по-видимому, ожидая продолжения концерта, но странное дело: все они, как две капли воды, походили на сестру Стоун, и от этого у хирурга зарябило в глазах.
- Пора плести венки, - заплетающимся языком промолвил он и неверной походкой пошел в самую гущу цветущего папоротника.

Танцевать Огилви умел и любил. Подхватив ближайшую к нему фэйри, он пустился с нею в пляс. В голове у него надрывались скрипки, и под их визгливые звуки он выделывал  фигуры танца и отбивал босыми ногами бешеный ритм, крепко прижимая к себе сестру-близняшку Лиззи Стоун. Когда она запросила пощады, он отпустил ее и бросился собирать цветы папоротника, срывая их и бросая в чашу, из которой недавно испил волшебного напитка.
Когда чаша заполнилась доверху, он опустил ее на землю и удовлетворенно заметил:
- Славно мы потрудились! А теперь можно и венок сплести, - в охотку, и не торопясь.
Плести венки он не умел, но надеялся, что ему помогут добрые фэйри.

Малютки-феи делали несколько дел одновременно, как умеют делать только женщины: пели, танцевали и плели венки, да так быстро, что Огилви не успевал подбрасывать им цветы. В результате венков получилось столько, что наградить ими пришлось всех участниц турнира без исключения, - и так хороши они были, порхая над ковром из папоротника, переливающегося всеми цветами радуги, нак нежно и усыпляюще звучали их голоса, что Огилви, утомившегося за день, сразил сон. Повалившись лицом в чашу с волшебной амброзией (к счастью, уже опустевшую, иначе он просто бы захлебнулся), хирург  отбыл в царство сна так быстро, как не засыпал даже после суточного дежурства в госпитале.
Снились ему бескрайние поля цветущего папоротника, над которыми порхали, танцуя, он и сестра Стоун. На нем не было ничего, кроме крыльев за спиной, а на сестре Стоун были только блумерсы из тонкой полупрозрачной ткани, которые ничего не скрывали, а только подчеркивали.
- Как вам не стыдно, Гектор Огилви! - строго отчитывала его сестра Стоун, кружась по воздуху в его объятьях. - Как вы могли обмануть этих крошечных, безобидных существ и воспользоваться их доверчивостью и добротой! И почему вы  разгуливаете голым? - сурово вопросила она, прижимаясь к хирургу обнаженной грудью. - Это ведь ужас как неприлично! К тому же вы старый, больной на всю голову и почти такой же страшный, как мой муж-великан. О да, мистер Огилви, вы - поистине худший представитель сильной половины человечества, хотя и другие не намного лучше. И вы должны быть наказаны прямо сейчас! Живо спускайтесь вниз: я выпорю вас своими блумерсами! Вы один ответите за грехи всех мужчин, потому на всех мужчин моих блумерсов не хватит.
Огилви громко закричал от страха, - но не потому, что испугался блумерсов сестры Стоун, а потому что она упомянула мужа-великана. Он вспомнил, что должен спасти ее, вырвать из лап этого чудовища. Но как он мог это сделать, если не знал обратной дороги?
С этой мыслью он проснулся и обнаружил, что обнимает сестру Айнэ, мирно спавшую рядом с ним на ковре из папоротника. Ее густые длинные волосы укрывали их обоих, как теплое одеяло.

- Доброе утро, дамы! – внес свою лепту Огилви в общий хор утренних приветствий, любуясь красавицами, которые при ярком свете показались ему еще прелестнее и дружелюбнее, чем ночью, хотя такое и трудно было вообразить. Вот бы каждое утро видеть перед собой такие юные  милые лица и слышать бодрые и жизнерадостные девичьи голоса, предлагающие поиграть на волынке! Огилви был совсем не против, чтобы на его волынке играли каждый день, но  необходимость спасти девичью честь сестры Стоун от поругания великаном нависла над ним дамокловым мечом. Но, как человек практический, он попробовал привести доводы, по которым ему не надо было этого делать.

Сестра Стоун была англичанкой.
Сестра Стоун была феминисткой, а это было еще хуже, чем быть англичанкой.
Сестра Стоун терпеть его не могла, а скорее всего, также не выносила всех мужчин без разбора, иначе не отпускала бы нелицеприятные замечания в их адрес.

Он же был шотландцем, уважительно относился к своему полу и придерживался патриархальных взглядов на брак и положение женщины в обществе. Так почему он должен ей помогать? В конце концов, она сама сделала свой выбор: предпочла ему вислоухого кота! Вот пусть кот ей и помогает.
Заключив сделку с совестью, хирург повеселел, подсел к импровизированному столу  и с аппетитом принялся набивать себе рот сладкими ягодами, запивая их волшебным напитком. Утолив голод и жажду, он промокнул губы зелёным листком и обратился к своим очаровательным сотрапезницам:
- Поиграть на волынке вы сможете когда угодно, милые дамы: она в вашем полном распоряжении. Но у меня в запасе есть еще несколько не менее увлекательных игр, которым я вас обязательно научу! Но сначала мне хотелось бы привести себя в божеский вид, ибо джентльмену с титулом потомственного хирурга не пристало ходить небритым. Есть у вас что-нибудь острое, что я мог бы использовать вместо бритвы?
Отчего-то упоминание того факта, что он джентльмен, снова испортило хирургу настроение. Джентльмен не должен оставлять даму в беде, пусть эта дама ему и неприятна. Сестра Стоун порой доводила его до белого каления, но она была дамой, а он (увы!) джентльменом, хотя многие этого почему-то не замечали.
[status]Настоящий шотландец[/status]

Источник прозрачной, как слеза, воды, показавшийся бы человеку нормального роста  неглубоким и узким ручейком, для Огилви в его нынешнем состоянии был глубокой полноводной рекой. Сбросив с себя тогу, он прыгнул в прохладную, кристально чистую воду, и стал нырять и плавать, как дельфин, то погружаясь на дно, то выныривая на поверхность. Давно он не получал такого удовольствия от купания! Вокруг него стайкой веселых рыбок резвились малютки-феи, пытаясь взять его в кольцо своих нежных ручек и окунуть в воду с головой. Все это напоминало игру в салки, только не на земле, а в воде, и Огилви порядком утомился, пытаясь выскользнуть из круга озорных шалуний и не дать себя утопить.
Когда он наконец выбрался на берег ручья, он чувствовал себя не способным ни на какие активные действия, однако был готов к серьезному разговору. С мыслью о бритье он распрощался, поскольку было ясно, что фэйри не знакомы с острыми и режущими предметами. Что ж, он не прочь был отрастить усы и бороду, лишь бы они не напугали малюток.
- Красавицы! - начал Огилви свою речь, как только немного обсох и снова завернулся в тогу. - Наигрались мы предостаточно, теперь пора поговорить о серьезных и важных делах. Все вы сестры и поэтому понимаете, как важны  родственные связи. У меня есть младшая сестра, ее зовут Элизабет. Я очень к ней привязан, хотя должен признать, что природа ее обидела ростом: она слишком высока по сравнению с нами, и слишком мала по сравнению с великанами. Короче, ни рыба, ни мясо, как говаривал мой дед, хирург Ангус Огилви Десятый. Но сестра есть сестра, и какой бы нелепой она ни была на вид, я ее нежно люблю и готов сделать все для ее счастья. Получилось так, что к ней посватался великан Дростан Мурдо и свадьба уже не за горами, а я должен присутствовать на свадьбе в качестве посаженного отца, поскольку наш с Элизабет отец давно покоится в могиле. Я также должен подарить невесте  новую шаль и венок из цветов папоротника, а кроме этого, купить ей обручальное кольцо. Вы отпустите меня к сестре на некоторое время?
Огилви плел небылицы с единственной целью: прощупать почву на предмет того, согласятся ли фэйри дать ему короткий отпуск и доставить обратно к дольмену тем же манером, которым доставили сюда.

[status]Настоящий шотландец[/status]

- Она не уродина! - запротестовал хирург и хотел было добавить, что сестра Стоун - очень красивая девушка, вот только слишком уж эмансипированная, но вовремя спохватился и решил придержать язык, чтобы феи не приревновали его к ней. - Она просто... не такая как мы с вами, и не такая, как ее жених-великан.
Но прелестницы не стали слушать его возражений: снова закружились вокруг него в хороводе, осыпая его комплиментами и заставив забыть о намерении во чтобы то ни стало вернуться к дольмену. Да и кто бы устоял против таких ласковых слов? Уж точно не шотландец, которого никто и никогда не хвалил. А перед предложением поиграть на волынке он тем более не мог устоять!
- Так и быть, играйте, - согласился он, покоряясь дружному напору обольстительных фей. - Но только осторожно! Это очень редкий и ценный инструмент, так сказать - фамильное достояние, и я далеко не всем позволяю на нем играть.

[status]Настоящий шотландец[/status]

Огилви был искренне рад и благодарен феям за то, что они бережно обошлись с его волынкой, а главное, подхватили его под руки. Без их помощи он вряд ли смог бы ступить и шагу: ноги у него ослабели и подгибались, отказываясь идти, и поэтому фэйри буквально потащили его за собой, сначала волоча по земле, а затем подняв в воздух. Их было так много, этих говорливых и смешливых малюток с крыльями, что поднять его не составило труда. Огилви полетел над землей, любуясь расстилавшимся внизу зеленым ковром, по которому извивалась голубая лента ручья. Его охватило такое счастье, что он даже не подумал, что с ним будет, если проказливые шалуньи решать подшутить над ним и выпустят его ослабевшее тело из рук. Ведь у него, в отличие от них, не было крыльев, но они, казалось, этого не замечали.
- Давайте поднимемся выше! - в полном экстазе воскликнул хирург, поднимая голову и глядя на синее небо, на котором сиял золотой диск солнца. - Выше, мои прекрасные малютки, выше! Пусть нас обдувает ветер и согревают солнечные лучи, пусть это наслаждение длится вечно!
Хирург и думать забыл о сестре Стоун и ее проблемах. Все, чего ему хотелось, - это остаться в царстве фей навсегда и каждый день собирать цветочную пыльцу и летать по воздуху.

[status]Настоящий шотландец[/status]

Только что Огилви  парил в небесах, поддерживаемый со всех сторон крылатыми  ангелами, и вот  уже камнем падал вниз в гордом одиночестве, а земля, еще минуту назад казавшаяся ему такой прекрасной и гостеприимной, теперь вызывала в нем панический, почти животный ужас. Он успел мысленно попрощаться с жизнью, Шотландией и сестрой Стоун, как вдруг почувствовал, что его торс обхватили нежные женские ручки, а падение пусть и немного, но замедлилось.
Приземлившись на символ Шотландии, по отношению к которому он всегда питал самые возвышенные патриотические чувства, но на расстоянии, хирург ощутил нестерпимое жжение пониже спины и, скатившись на землю, вскочил на ноги и начал вытаскивать из своей кожи колючки цветов репейника. Боль была адская, но шотландец терпел: не мог же он разразиться проклятиями по поводу символа своей родины! Но очень скоро он понял, что эта милосердная миссия невыполнима: он изгибался так и сяк, пытаясь выдернуть колючки, но лишь еще глубже загонял их под кожу.
- Айнэ, сокровище мое! - взмолился он, - Помоги мне избавиться от этих треклятых колючек, и как можно скорее, иначе моя волынка, связанная невидимыми нитями с той частью тела, в которой они засели, придет в полную негодность и тебе уже никогда не придется  в нее дудеть!

[status]Настоящий шотландец[/status]

Огилви стоически терпел, пока Айнэ извлекала колючки из его зада. Сжав зубы, он не издал ни единого стона, ведь он был настоящим шотландцем! Облегчение наступило лишь тогда, когда на его истерзанную плоть наложили кашицу из листьев подорожника. Все это время он думал об Англии, желая всем без исключения англичанам претерпеть от шотландского репейника такие же невыразимые мучения, которые претерпевал он, чистокровный сын Шотландии!
Но  сестра милосердия не подозревала о его душевных и телесных муках. По-настоящему её интересовала лишь одна-единственная часть его тела: та, которую он в приливе вдохновения назвал волынкой, и на которой она и ее легкомысленные сестры играли самые незатейливые мелодии вот уже второй день кряду.
- Не могу ничего сказать, сокровище мое, - непослушными губами вымолвил хирург. - Когда я смогу перевернуться на спину, вы как следует подуете в нее и проверите.
Он все сильнее и сильнее привязывался к Айнэ несмотря на то, что она была такой же легкомысленной и непостоянной, как и ее сестры, а он предпочитал женщин, у которых в голове было как минимум две извилины. Но дамы, которых Природа щедро наградила извилинами, никогда бы не стали дуть в его волынку, тем более так бескорыстно и самозабвенно.

[status]Настоящий шотландец[/status]