Одинокая свеча освещала стол с остатками скудного ужина и мужское лицо, склонившееся над листом бумаги. Резкие и глубокие тени, залегшие под глазами, в складках рта и меж насупленных бровей, придавали этому лицу угрюмость, - впрочем, именно так и чувствовал себя его обладатель, хирург Гектор Огилви, вот уже в третий раз перечитывавший письмо от сэра Родерика Импи Мерчисона, президента Географического общества Лондона. Почерк у президента был неразборчивый, и видимо поэтому письмо изобиловало многочисленными жирными подчеркиваниями.
«Досточтимый сэр, - писал ему президент, - Настоящим рад сообщить, что ваша кандидатура внимательнейшим образом рассмотрена и единогласно одобрена советом попечителей Общества, что дает вам право занять должность корабельного врача на экспедиционном судне «Минерва», отплывающем из Лондона к Шетландским островам 15 апреля сего года. Как вам уже известно, главная цель экспедиции – изучить ареалы гнездования Nyctea scandiaca, или белой совы. До сих пор гнездовки белой совы встречались лишь на острове Фетлар, но теперь получены данные о том, что этот вид встречается и на других островах Шетландского архипелага. Кроме этого, объектом пристального внимания членов экспедиции должны стать тюлени. Должен предупредить, что вам наверняка придется столкнуться с поверьями о финфолках, или тюленях-оборотнях, которые, как верят местные жители, способны превращаться в необычайно красивых людей обоего пола. Прошу вас всячески разоблачать сии суеверия с точки зрения научного разума. Прежде всего это касается матросов «Минервы», которые, как и все люди заурядного склада ума, могут пасть жертвой сих заблуждений»
Огилви фыркнул: он умел читать между строк и понял, на что намекал ему сэр Родерик. Матросы, может быть и не отличались аналитическим складом ума, но легко могли  провести на борт парочку смазливых и покладистых девиц, а в случае, если капитан их застукает, на голубом глазу сказать, что это и не девицы вовсе, а тюлени-оборотни. При этой мысли морщины на лбу Огилви разгладились и он негромко хохотнул, но тут же снова придал своему изможденному лицу благопристойное выражение и вернулся к чтению письма.
«В помощники вам Совет назначил молодого и подающего большие надежды студента-медика Эдварда Барри, с каковым помощником вы встретитесь на борту «Минервы». Помимо своих прямых обязанностей как вашего ассистента, мистер Барри по моей личной просьбе будет собирать на островах образцы геологических пород»
Тут Огилви вспомнил, что сэр Родерик был геологом и   прославился тем, что выделил новую геологическую систему – девонский период. Вздохнув, он отложил письмо, которое уже успел выучить наизусть, и принялся перечитывать второе, на этот раз от своего дяди, который, в отличие от него, остался в Лондоне после эпидемии неприличностей, которую он благополучно пропустил, находясь в отпуске и занимаясь ловлей форели. Дядя метал громы и молнии по поводу жалкого состояния, до которого довел себя его великовозрастный племянник, не сумевший найти себе достойное место под тусклым эдинбургским солнцем, и напоминал, что только благодаря его, дядиной, дружбе с сэром Родериком паршивой овце клана Огилви  досталось теплое и хорошо оплачиваемое местечко корабельного врача на экспедиционном судне.
«Гектор! – сурово взывал к нему дядя. – Не упусти такую редкую возможность! Участие в научной экспедиции сделает тебя известным в научных и медицинских кругах, и ты снова сможешь вернуться в Лондон и получить место хирурга в одном из госпиталей.»
Огилви раздраженно бросил письмо на стол. Он не мог отрицать, что не стяжал себе лавры, находясь в Эдинбурге, но все это лишь потому, что слишком увлекся поисками формулы эликсира. Казалось, что лорд-оборотень, сам полностью излечившийся и отправившийся  в Южные моря, заразил его своей страстью к поискам лекарства-панацеи. Огилви был не силен в химии, пришлось обращаться к специалистам, а это требовало денег. Хирургию он не забросил, но все свое свободное время посвящал попытке составить чудодейственное снадобье, не спал ночами и в результате довел себя почти до полного физического и умственного истощения. Пришлось уйти из госпиталя под предлогом того, что ему надо привести в порядок запущенные наследственные дела: якобы он получил в наследство от троюродной бабушки клочок земли и усадьбу. И теперь вот это: экспедиция! Огилви содрогнулся, представив, как поднимается по трапу на борт корабля, - после своих приключений на рыболовном снэке и встрече с водяной лошадью он всей душой возненавидел море. К тому же его ни капли не интересовали популяции белых полярных сов и тюленей. Но делать было нечего, да и финансовое его положение оставляло желать лучшего, поэтому быть ему корабельным хирургом! Хорошо хоть не дальний свет, а Шетландские острова: архипелаг, располагавшийся на северо-востоке от Шотландии. Огилви мало что о нем знал, - разве что то, что людей там было мало,  но  зато в изобилии водились пастушьи собаки породы шелти и низкорослые шетландские пони.
Огилви собрал листки со стола, прикончил остатки виски и начал собираться в дорогу: поезд доставит его в Лондон в мгновение ока, и он сразу же отправится на «Минерву», которая пока что стояла на якоре в доках. Его интриговала личность ассистента, - ведь с этим человеком ему придется делить каюту!

Огилви выехал из Эдинбурга на поезде Каледонской железнодорожной компании и, миновав  девятнадцать станций, оказался в Карлайле и сделал там пересадку, купив билет на поезд Ланкастерской и Карлайлской линии, следовавший уже до Лондона. Выйдя из поезда на платформу Юстонского вокзала, Огилви прошел в беломраморный Большой зал, оттуда – в вестибюль, и наконец очутился на Драммонд-стрит, испытывая законную гордость за своего соотечественника Роберта Стивенсона, спроектировавшего это монументальное сооружение в 1837 году.  Удивительно, но вокзал уцелел во время нашествия неприличностей, чего нельзя было сказать о Лондоне в целом. Огилви медленно пошел по Драммонд-стрит, отмечая ущерб, который нанесла улице страшная эпидемия и пожар. Прошло уже более полугода с того момента, как эпидемия закончилась, но далеко не все дома были восстановлены и некоторые до сих пор стояли в руинах, из которых торчали закопченные печные трубы. Найти кэб, который отвез бы его в лондонские доки, тоже оказалось непросто. Но Огилви и не собирался ехать на извозчике: ему хотелось посмотреть на некогда великий и процветавший город, являвшийся коммерческим и промышленным центром Европы, который он по-своему любил даже будучи шотландцем и уроженцем другого прекрасного города, Эдинбурга.
Когда Огилви наконец добрался до доков, он почти падал с ног от усталости, несмотря на то, что при нем был один-единственный саквояж и чемоданчик с набором хирургических инструментов.
«Минерва» оказалась трёхмачтовым барком, чья корма была украшена британским флагом, а нос – фигурой в виде  женщины в тунике, со шлемом на голове и совой на плече. Огилви попытался вспомнить названия парусов, но не преуспел в этом. Вот сестра Стоун – та назвала бы их все без запинки! Вспомнив о своей храброй спутнице, хирург испытал ностальгическое чувство и пожалел, что потерял с нею связь. Девушка она была хорошая, разве что грешила тем, что обо всем имела свое собственное мнение. Интересно, чем она занимается сейчас?
Тут Огилви заметил шлюпку, в которой скучали два рослых и плечистых матроса, по виду – любители тех самых тюленей, о которых упоминал в своем письме сэр Родерик. Огилви поздоровался, назвал свое имя, и один из матросов встал и протянул ему руку, помогая войти в шлюпку, и как только хирург занял свое место, матросы дружно взялись за весла и шлюпка стрелой полетела к барку. Как только Огилви оказался на палубе «Минервы», к нему тотчас подошел  моряк, в котором он интуитивно опознал боцмана (впоследствии оказалось, что так оно и есть) и, услышав, кто он такой, пожал ему руку и объснил, где находится его каюта.
- Что же вы так припозднились, док? – попенял он хирургу густым басом. – Ваш помощник уже давно прибыл и обживается вовсю.
Огилви отшутился и пошел в указанном боцманом направлении, стараясь не споткнуться о ящики, громоздившиеся по всей палубе, в которых, как он предположил, находилось все, что могло потребоваться участникам экспедиции. Дойдя до каюты, он постучал и открыл дверь.
- Добрый день, мистер Барри, - громко сказал хирург, окидывая взглядом каюту и ожидая увидеть своего ассистента. – Гектор Огилви, корабельный хирург, к вашим услугам!

Громкий стук заставил Огилви вздрогнуть и посмотреть в ту сторону, откуда он раздался. Только теперь он заметил довольно хрупкую и не слишком высокую для юноши фигуру, вынырнувшую из густой тени. Видимо, это и был подающий большие надежды Эдвард Барри, которого именно так отрекомендовал в своем письме президент Географического общества. Огилви прищурился, пытаясь получше рассмотреть эту яркую звезду, восходящую на небосклоне современной медицины. Ничего особенного он не заметил, а запинающийся, сдавленный голос, которым юный Барри ответил на его приветствие, и вовсе заставил его засомневаться в том, что в ассистенты ему достался редкий самородок.
- Не надо так волноваться, мистер Барри: я не кусаюсь, - улыбнувшись, подбодрил юношу хирург, опуская свой саквояж на пол и ставя чемоданчик с хирургическими инструментами на длинный и крепко сбитый стол, который годился не только для совместных трапез, но и для проведения ампутаций. –  Надеюсь, мы с вами станем друзьями. Скажите: какую койку мне можно занять?
Каюта выглядела не слишкой просторной, но вполне годилась для проживания. Огилви также заметил несколько книг, валявшихся рядом с сундуком, и, шагнув вперед, наклонился, чтобы поднять одну из них и как следует рассмотреть. Книги, которые читал человек, обычно выдавали особенности его характера и очерчивали круг его интересов.

Огилви чуть не выронил книгу, услышав, что тот, кого он принял за Барри, оказался  другим человеком. Тем не менее он уже успел увидеть имя автора и название книги: это было «Путешествие натуралиста на корабле Бигль» Чарльза Дарвина, и наличие ее в багаже молодого человека говорило о его широком кругозоре и пытливости ума. И какая, в сущности, разница, Барри он или Миллер? О Барри хирург знал только то, что счел нужным сообщить ему президент Географического общества, и насколько его высокая оценка соответствовала действительности, он понятия не имел. А вот книга, рассказывающая о кругосветном путешествии, совершенном ради интересов науки, о многом поведала ему о личности Эйдана Миллера, пусть тот и запинался, как нерадивый ученик, не выучивший урока.
- Вот как? – рассеянно откликнулся Огилви, кладя «Бигля» на крышку сундука и поднимая с пола следующую. – Что же, мистер Миллер, не буду лгать, что я расстроен отсутствием мистера Барри: не имел чести быть знакомым с ним лично, поэтому замена не кажется мне трагедией. А вы, я вижу, читаете серьезную литературу, - это делает вам честь. Мистер Дарвин – человек выдающегося ума и я считаю, что наступит день, когда он совершит переворот в науке.
Говоря все это, Огилви не смотрел на Миллера: его взгляд был прикован к обложке книги, которую он держал в руках, и она изумила его еще больше.
- «Путешествия в некоторые отдалённые страны мира в четырёх частях: сочинение Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а затем капитана нескольких кораблей», - вслух прочитал он название книги. – Одно из моих любимейших сочинений  преподобного Свифта, хотя и надо признать, что порою он бывает слишком злоязычен для духовного лица... Теперь я точно знаю, что мы с вами подружимся, а если вы не метнете харчи, когда будете ассистировать мне во время ампутации гангренозной конечности, - тем более.

Огилви зевнул,  положил дублинского декана на натуралиста из Кента и подошел к койке, на которую ему указал Миллер.
- Если вы не сочтете это грубостью с моей стороны, я хотел бы лечь спать, - сказал он Миллеру. – Путешествие по железной дороге было довольно утомительным, а пешая прогулка по Лондону окончательно истощила мои силы.
С этими словами он уселся на койку и сбросил дорожные ботинки, с наслаждением шевеля затекшими пальцами на ногах. Миллер стоял к нему в профиль, и Огилви краем глаза заметил, что волосы юноши, доходившие  примерно до плеч, стянуты в старомодный хвост. Пристально рассматривать практически незнакомого человека было бы невежливо, и хирург не стал этого делать. Он так устал, что сил у него хватило лишь на то, чтобы снять сюртук, после чего он сразу же улегся на спину и закрыл глаза.

Огилви уснул мгновенно, как только его голова коснулась жесткой подушки: сказались длительный недосып и усталость, вызванная дорогой. Но сон его был беспокойным: он шел по заболоченной торфяной пустоши, под ногами хлюпала черная вода, всюду, куда падал взгляд, была лишь ржавая трава да клочки почвы, поросшие вереском. Он все гадал, что это за место, - окружающий ландшафт сильно напоминал Раннах Мур - самую большую торфяную пустошь Шотландии, безлюдную и угрюмую. Однако это была не она, поскольку отсутствовал Бен-Элдер, одинокая высокая гора на северо-востоке. Огилви все шел и шел, не зная, зачем и куда и вдруг оказался перед древним дольменом, вход в который напоминал черную пасть. Однако внутри дольмена мерцал красный огонек, как будто кто-то развел небольшой костер. Огилви вошел и действительно увидел еле теплившийся огонь в круге из камней. За пределами круга сигела согбенная фигура с белыми, как снег, волосами, рассыпавшимися по плечам неприбранными космами.
Огилви поздоровался и старуха подняла голову: лицо у нее было жуткого синюшного оттенка, как у трупа, а когда она улыбнулась гостю, Огилви увидел острые, как серпы, зеленые зубы...
Вопль, который  издал хирург, мог бы разбудить и мертвого. Его подбросило на узкой койке и он свалился на пол и почти сразу же вскочил на ноги, еще не понимая, что уже проснулся и не надо никуда бежать.

Огилви понемногу пришел в себя и огляделся. Миллера в каюте не было, и это порадовало хирурга. Может быть, на палубе кто и слышал его истошный вопль, а может, и нет. По покачиванию пола под ногами он понял, что "Минерва" уже вышла в открытое море, - сколько же он времени он спал? Выглянув в иллюминатор, Огилви увидел, что рассвет еще не наступил, но возвращаться в койку ему не хотелось: вдруг  снова увидит кошмар? Решив глотнуть свежего воздуха, он натянул башмаки и выскользнул из каюты.
Морской воздух так разительно отличался от городского, что у него закружилась голова. Пахло просмоленными канатами, древесиной, солью и водорослями и еще чем-то удивительно терпким и свежим, чему он не находил определения.
Корабельный колокол пробил восемь склянок*, и Огилви удивился тому, что проспал подряд несколько часов кряду: такого с ним не было уже давно, и если бы не привидевшийся ему кошмар, он бы порадовался тому, что впервые за долгое время почти выспался и чувствовал себя значительно бодрее, чем когда прибыл на "Минерву". У левого борта стояла какая-то темная фигура, и Огилви направился к ней, узнав своего ассистента.
- Вы почему бодрствуете? - спросил он, занимая место по правую руку от Миллера и глядя на морскую пену, плескавшуюся за бортом. - Неужто я не дал вам заснуть своим храпом? Если так, давайте поменяемся местами: я уже выспался и останусь здесь, а вы возвращайтесь в каюту и ложитесь спать.

* 4 часа утра

- Мне уже приходилось видеть берег с этой стороны, - сказал Огилви, вспоминая, как вместе с сестрой Стоун спасался бегством из охваченного эпидемией неприличностей Лондона. - Полгода назад я отплывал от него на лодке вместе с одной храброй и решительной дамой. Если бы не она - вы бы со мной сейчас не разговаривали. А что вы делали во время эпидемии? Вы вообще откуда родом, если не секрет: из Лондона или из другого города нашей необъятной империи?
Хирург перегнулся через фальшборт, чтобы рассмотреть, что мелькнуло в волнах рядом с кораблем:  на краткий миг ему показалось, что это была русалка. Но он тут же устыдился такого предположения: русалки были из того же разряда, что и тюлени-оборотни. Хотя ему и довелось столкнуться с оборотнем, но на поверку это оказалось следствием вполне материальных причин, а именно - воздействия эликсира, чью тайну он так и не сумел разгадать. Но ведь были и водяные лошади, одна из которых спасла его и сестру Стоун, когда они тонули в бурных волнах! Как доказывал его собственный опыт, на свете было много такого, что и не снилось почетным членам Географического общества Лондона.

Огилви вдруг захотелось исповедоваться: такое желание часто охватывает человека в присутствии незнакомца, с которым он случайно встретился во время путешествия. Он испытывал чувство вины  перед сестрой Стоун и хотел искупить ее хотя бы частично, сказав о сестре Стоун несколько добрых слов.
- Если вы когда-нибудь видели госпитальных сиделок, вы поймете, что я имею в виду, - начал он, по-прежнему не отводя взгляда от волн. - Сестра Стоун отличалась от них, как небо от земли. Во-первых, она была молода и привлекательна. Во-вторых - ярая трезвенница. В-третьих - владела всеми навыками сестры милосердия в духе мисс Найтингейл. Она не боялась ни крови, ни вида ампутированных конечностей, а кроме того, была готова ассистировать мне во время вскрытий. И она была столь же храброй, как валькирия. На моих глазах она убила нескольких неприличностей при помощи обычного молотка! Поистине. женщина порой бывает решительнее мужчины. Боюсь, я бывал чересчур резок с ней,  и вряд ли она унесла с собой хорошие воспоминания о нашем совместном путешествии.  Я потерял с нею связь, хотя и отправил ей из Эдинбурга  несколько писем на адрес госпиталя при Королевском колледже, где мы когда-то вместе служили. Не знаю, что с нею сталось, но уверен, что она выбрала верный путь в жизни.

- Вы бы стали разыскивать девушку, которая не ответила ни на одно из ваших писем? – спросил Огилви, искоса взглянув на Миллера. – К тому же я был более чем уверен, что сестра Стоун не жаждет со мной увидеться. Я не собирался покидать Эдинбург, и только открывшаяся вакансия заставила меня это сделать. Я прибыл в Лондон сегодня днем и сразу же проследовал на корабль. А искать человека в многотысячном городе, пережившем эпидемию неприличностей,  – все равно что пытаться найти иголку в стоге сена. Ну а у вас кто-нибудь остался на берегу? Родственники, друзья, супруга?
Миллер вообще-то был еще слишком молод для того, чтобы успеть обзавестись женой и детьми, но спросить стоило. Им предстояло провести в одной каюте довольно много времени, и Огилви хотел узнать как можно больше о своем ассистенте. О его привычках, пристрастиях, интересах. То, что юноша любит читать, он уже понял, - и это был добрый знак. Если им будет не о чем разговаривать, на помощь придут книги: каждый будет читать своё, не выглядя при этом невежливым и не скучая в обществе другого. Хирург был убеждён, что работы у них будет немного, по крайней мере до того момента, как они сойдут на неприветливый берег одного из островов Шетландского архипелага.  Матросы выглядели крепкими и здоровыми, а что касается участников экспедиции, тщательно отбранных Географическим обществом, - среди них уж точно не могло быть немощных страдальцев, которые чуть что бегут к корабельному врачу за советом или целебной настойкой.

- Я как-то об этом не подумал, - честно признался Огилви. - Мисс Стоун настолько самостоятельная и решительная девушка, что мне и в голову не пришло беспокоиться о том, как она добралась до Лондона. Видели бы вы, как она орудовала молотком! Р-раз! И череп неприличности раскалывался, как гнилая тыква. Не думаю, что ее мог бы захватить врасплох обычный человек,даже разбойник с большой дороги.
О том, как ловко сестра милосердия орудовала плетью, хирург предпочел умолчать.
В Эдинбурге его ждал только ростовщик, которому он задолжал крупную сумму денег, но и об этом он говорить не стал, лишь заметил:
- Увы, я одинок, как перст, если не считать многочисленных родственников, которые не слишком ко мне расположены и скорее всего не заметят моего отсутствия.

Огилви заверил Миллера, что не против того, чтобы тот вздремнул, - тем более, что он сам это ему предложил, - и как только его ассистент удалился, снова вернулся к созерцанию морских волн и беззвездного неба. "Минерва" направлялась на северо-восток, или, как принято было говорить среди моряков, держала курс строго норд-ост, к островам, климат на которых был гораздо суровее, чем в самой Шотландии. К скалам, у подножия которых Кейлах стирала в ледяных водах свой залатанный тартан.
Огилви проторчал на палубе почти час, если судить по склянкам, и уже готов был вернуться в каюту, как вдруг услышал сдавленный крик и к его ногам свалился матрос. Схватившись на ногу, он стонал и сыпал проклятиями.
Огилви склонился над матросом и беглого взгляда хватило, чтобы понять, что у того повреждена лодыжка, но насколько серьезно, можно было выяснить лишь в каюте, сняв с него башмаки и штаны и устроив осмотр.
Огилви мысленно выругался: он никак не ожидал, что первый же день в качестве корабельного хирурга обернется проблемами.
Как бы то ни было, он помог пострадавшему подняться и отвел в каюту, где спал его ассистент.
- Подъем, мистер Миллер! - прогрохотал хирург, распахнув дверь. - У нас пациент! Дело срочное: возможно, понадобится операция.
Усадив матроса на табурет, он зажег фонарь и поставил его на стол, служивший как для трапез, так и для проведения операций.

Миллер оказался шустрым малым: вскочил, как по звуку боевой трубы, и сразу же сообразил, что от него требуется. Это вселило в хирурга надежды на то, что ассистент ему попался расторопный и толковый, а не из тех, что только и горазды книжки читать.
- Не суетитесь, мистер Миллер, - благожелательным тоном посоветовал Огилви, присаживаясь на корточки перед матросом и закатывая ему одну штанину, чтобы как следует осмотреть и ощупать пострадавшую лодыжку. - Я уже вижу, что зря вас разбудил: здесь не открытый, и даже не закрытый перелом. Судя по всему, банальное  растяжение ligamentum talofibulare anterius* . Как вам наверняка известно, эта связка голеностопного сустава отвечает за стабилизацию таранной кости, а также за подошвенное сгибание стопы и больше других связок подвержена травмам. О да! Именно так! стяжение или надрыв: щиколотка и стопа уже начали отекать...
Хирург осторожно ощупал травмированное место, но даже такая манипуляция исторгла из груди матроса протяжный стон:
- Я жить буду, доктор? - простонал он, ерзая на табурете.
- Как вы считаете, мистер Миллер: наш пациент будет жить? - спросил хирург, не оборачиваясь к ассистенту.

* Передняя таранно-малоберцовая связка

"Еще чего! А на что мне тогда ассистент, если я буду выполнять простейшие манипуляции, которые способна выполнить даже сестра милосердия?" - чуть было не воскликнул хирург, но вовремя сдержался и покачал головой:
- Это ваша обязанность, мистер Миллер. Перебинтуйте лодыжку достаточно туго, как следует зафиксировав сустав, но не настолько, чтобы возникла опасность нарушения кровообращения. А ты, счастливчик, сиди смирно, не дергайся - обратился он уже к матросу. - В сущности, тебе крупно повезло: перелома нет, зато есть возможность полежать в кубрике денька три. Я объясню капитану, что это необходимо, иначе он получит хромого калеку.
Обветренное лицо матроса просияло.
- Вот спасибо, док! - воскликнул он. - Огромное вам спасибо! Целых три дня бить баклуши! Вот только не знаю, разрешит ли капитан.
- Не волнуйся: я сумею его убедить, - заверил Огилви. - А сейчас ты положишь ногу на стул, чтобы мистеру Миллеру было удобней накладывать фиксирующую повязку. Прошу вас, мистер Миллер: приступайте!
Огилви пододвинул  второй стул, уложил на него ногу матроса и, сочтя свой долг полностью исполненным, отошел в сторону, предоставляя Миллеру возможность проявить себя.

Огилви стоял в стороне, но пристально следил за руками Миллера. Руки у юноши были на редкость изящные и белые, с аккуратно подстриженными ногтями. Если бы Огилви не видел Миллера целиком, решил бы, что эта пара узких ладоней с длинными пальцами  принадлежит молодой девушке. Он знал, что среди обывателей бытует стереотип о том, что у всех хирургов и музыкантов именно такие "артистические" руки, но на собственном опыте убедился, что это далеко не так. Один из лучших хирургов, которых он  знал, имел огромные ладони с пальцами, напоминавшими немецкие сосиски, и однако оперировал он виртуозно,  а зашивал раны так же аккуратно, как швея-золотошвейка кладет стежок за стежком поверх ткани. Точно также у некоторых мужчин были руки, больше уместные для женщин.
По крайней мере, ассистент исключительно ловко справлялся с поставленной перед ним задачей и хранил непоколебимое спокойствие, навзирая жалобные охи и ахи пациента, что было большим достоинством для будущего эскулапа.
Как только Миллер закончил, Огилви подошел поближе и выдал заслуженную похвалу:
- Великолепная работа, мистер Миллер! Даже я не смог бы лучше. А ты, счастливчик, вставай и топай в кубрик - с капитаном я поговорю. Завтра зайду и проверю, как твоя лодыжка поживает.
Матрос одернул штанину, слёзно поблагодарил хирурга и его помощника за оказанную помощь и поковылял к выходу. На пороге он обернулся и сказал:
- Если что, чем смогу - помогу. Меня Фейнлахом звать. Фейнлах Макклюэн.
После этого он вышел, а Огилви улегся на койку, намереваясь вздремнуть после хорошо проделанной работы.
- Вы тоже поспите, Миллер. Сожалею, что пришлось вас разбудить, но такая уж у нас с вами планида.