- Только после того, как вы купите себе ту обновку, о которой мы договоривались, отправляясь на рынок, - отвечал лейтенант, изнемогая под грузом рулонов и свертков с тканями, как верблюд, чрезмерно навьюченный караванщиком,  и сильно раздосадованный практичностью супруги, которая вместо того, чтобы начать с поисков соблазнительного ночного неглиже, накупила постельного белья. Морской бриз, который так нахваливал Соммервиль, сменился сухим и жарким ветром, усугублявшим и без того нестерпимую духоту, царившую в торговых рядах. Лейтенанту страшно хотелось пить, но хотя вокруг сновали мальчишки-водоносы, он крепился, твердо придерживаясь совета Соммервиля не пить сырую воду.
Сделав несколько шагов в сторону выхода, он вдруг остановился: на одном из прилавков были разложены мониста из золотых и серебряных монеток и похожие на них ручные и ножные браслеты гораздо меньшего диаметра. Лейтенант поставил рулоны и свертки на землю, прислонив их к прилавку, и подцепил пальцем один из браслетов. Монетки зазвенели на ветру - мелодично и волнующе, обещая, что будут точно также призывно звенеть, когда их наденет на свою голую ножку или ручку прекрасная гурия. Представив себе жену в таких украшениях, лейтенант воспрял духом и подумал о том, что мониста и нескольких ручных и ножных браслетов будет более чем достаточно, чтобы возбудить его на любовные подвиги. И чем меньше при этом будет надето на Элис, тем лучше!
- Не хотите купить себе такое украшение? - нарочито небрежным тоном поинтересовался он у жены, подмигивая торговцу, сонно смотревшему на него сквозь клубы кальянного дыма.

- Боюсь, нам придется нанять извозчика, чтобы он отвез нас вместе с покупками обратно на постоялый двор, - не можем же мы ходить с ними по городу до самого вечера? - возразил лейтенант, поудобнее перехватывая рулон египетского хлопка. - Это не займет много времени, но зато мы снова будет гулять налегке. Тот же извозчик отвзет нас туда, куда мы ему скажем: на главную улицу или же к набережной. Вы купили все, что хотели, душа моя? Я могу искать для нас экипаж? А впрочем, погодите: вы что-то спрашивали о халате с золотой вышивкой... Если вы вернете мне кошелек и скажете, где видели такой халат, - я его куплю.
Сказав это, Генри подумал о том, насколько удобнее иметь два кошелька: один для себя, а другой - для жены, чтобы совершать покупки независимо друг от друга.

С выбором и покупкой халата Генри справился играючи, и спустя непродолжительное время нанятый экипаж (хотя подобное название было слишком громким для колымаги, открытой палящим лучам солнца) вез супружескую пару обратно на постоялый двор. По счастью, извозчиком был грек, недурно говоривший на французском, или, по крайней мере, понимавший большую часть из того, о чем ему говорил лейтенант.
Как только они подъехали к караван-сараю, и повозка остановилась у открытых двустворчатых ворот, ведущих во внутренний двор, лейтенант обратился к жене:
- Душа моя, вы подождете здесь, пока я отнесу наши покупки в апартаменты, или пойдете со мной? Может быть, вам хочется сменить платье или выпить чистой воды из колодца? Впрочем, я буду счастлив вам услужить и принести воды сюда.
Сам лейтенант умирал от жажды, и, глядя на слугу, вытаскивавшего из колодца очередной ведро с холодной прозрачной водой, чувствовал себя Танталом.

Генри отнес покупки, и заодно переговорил с Перкинсом, который вышел выкурить трубочку, и предупредил, что денщику придется поискать себе место для ночлега, если Ханна не согласится разделить с ним комнату на одну ночь. Лейтенант твердо решил ни под каким предлогом не разлучаться с Элис, и поэтому не стал даже предлагать денщику переночевать вместе с ним, а женщинам - в лучшей из снятых комнат.
Лицо Перкинса вытянулось при этом известии: он явно не ожидал такого поворота событий.
- Где ж я ночлег найду? - обиженно протянул он. - А Ханна, то есть миссис Дейвис, ни за что в одной комнате со мной не останется: ей каждую ночь призрак покойного капрала Дейвиса является: проверяет, хранит ему вдова верность, или нет
- С призраком капрала сам разбирайся, - сухо отрезал лейтенант и оставил Перкинса думать над тем, как ему выкрутиться из создавшегося положения.
Вернувшись к колодцу, где ждала его Элис, он вдоволь напился ледяной воды, от которой заломило зубы, и коротко сообщил жене, что уладил вопрос с ночевкой.
- Я буду ночевать вместе с вами, Ханна - одна, а Перкинс - во внутреннем дворике. В конце концов, он солдат или кто? Я и сам неоднократно ночевал под открытым небом и проливным дождем, завернувшись в армейский плащ, а здесь ночи теплые. Я дам ему один из ковров, чтобы было не так жестко спать на голой земле.

Взгляд, которым одарила лейтенанта жена, обещал так много, что он с трудом удержался от того, чтобы отпустить извозчика и вернуться вместе со своей прекрасной  гурией в их временное пристанище, выстланное коврами. Поцеловать ее в присутствии глазеющих слуг он тоже не мог, поэтому взял ее руку в свою и повел к ожидавшему их "экипажу".
Вопрос, который Элис задала ему после того, как возница хлестнул лошадь и экипаж тронулся с места, настроил его на меланхоличный лад: он вспомнил, что в Риме они так и не нашли время, чтобы посетить церковь Санта-Мария-делла-Витториа. Экстаз святой Терезы, воплощенный в мраморе гениальным резцом Беллини, так и остался для него загадочной и недостижимой мечтой.
- Вряд ли это возможно, душа моя. Вспомните: турецкие женщины молятся дома, а в мечети ходят мужчины. Не думаю, что в Александрии другой обычай. Но для чего вам мечеть? Вы ведь побывали в одном из прекраснейших христианских соборов, - соборе святого Марка, построенного для того, чтобы поместить туда мощи святого, привезенные рыцарями-крестоносцами из Александрии! Помните, какие в нем удивительные волнистые полы, напоминающие поверхность моря? А собор святого Петра в Риме? Что может сравниться с его монументальным великолепием? Нет, мечети не идут ни в какое сравнение с христианскими храмами.

- Думаю, что в мечеть не пустят и меня: ведь я - иноверец, - успокоил жену Генри, пожимая ее ручку. - Выпить кофе - прекрасная идея. Давайте попросим нашего возницу остановиться рядом с какой-нибудь кофейней.
Генри  окликнул возницу и сказал ему несколько слов по-французски, тот согласно кивнул и ответил примерно в том духе, что знает "лучшую кофейню в городе, которая принадлежит брату его жены". Поскольку выбора особого не было, лейтенанту пришлось согласиться, однако путь до кофейни занял дольше, чем он ожидал: пришлось попетлять по узким улочкам, а однажды путь "экипажу" преградил заупрямившийся осёл, которого не мог сдвинуть с места хозяин. Но наконец они достигли цели и остановились у кофейни.
Снова попросив грека обождать, Генри помог жене спуститься на землю и открыл перед ней дверь кофейни. На них сразу же хлынула волна аромата кофейных зерен, корицы, меда и других волнующих запахов, являвшихся частью очарования Востока.
Возница последовал за ними, чтобы сообщить хозяину кофейни и своему родственнику, что гости - его клиенты. Генри догадался об этом не по его словам, которые не понимал, а по взглядам и жестам, и понял, что согласно восточному обычаю хитрец зарабатывал таким образом свои комиссионные. Возможно, что "лучших кофеен", якобы принадлежавших родственникам его жены, в городе было несколько. Впрочем, хозяин по виду тоже был грек, - добродушный толстяк с пышными усами, то и дело бросавший на белокурую англичанку восхищенные взгляды.

- О, это крайне запутанная история, изобилующая интригами, которыми так знаменит Восток*, - отвечал лейтенант, несколько удивленный, но и обрадованный тем, что его жена заинтересовалась историей. - Я могу рассказать вам в общих чертах то, что случилось после ухода французов и (временно) нас, англичан. Сейчас Египтом правит Саид-паша, дядя прежнего правителя Египта Аббас-паши, который, в свою очередь, был внуком легендарного  Мухаммеда Али, основавшего эту династию. Паша - это титул высших сановников Османской империи, но вы об этом знаете, поскольку бывали в Константинополе. Во время Египетского похода Наполеона, целью которого было завоевание Египта, Мухаммед Али был призван в армию и стал командиром албанского отряда, поскольку и сам по происхождению албанец. Французов в 1801 году изгнали из страны, однако Египет тут же стал ареной борьбы между турецким наместником Египта, двумя командирами мамлюкских армий и Мухаммеда Али, который к тому времени имел в споем подчинении четырехтысячный албанский корпус.
Лейтенант так увлекся, что, наливая себе кофе схватился за горячий бок кофейника и со сдавленным криком отдернул руку.
- Как я неосторожен! - пробормотал он, тряся пальцами и дуя на кожу.

*Имейте в виду, что лейтенант мог кое-где и погрешить против истины или что-нибудь напутать!

- Пустяки! - смущенно проговорил Генри. - Это я от неожиданности, а ожога нет и в помине.
Внимание жены было ему приятно, но он не мог поцеловать ее так, как ему хотелось бы, сидя в кофейне, поэтому ограничился тем, что взял ее руку, отвернул край перчатки и быстро поеловал запястье.
- Как безжалостна женская мода! - посетовал он, глядя на перчатки, обтягивавшие маленькие ручки Элис. - Наверное, вам страшно жарко? Может быть, снимите перчатки, пока мы сидим за столом? Ведь здесь мусульманский мир, где женщины закрывают лица, а не руки, и никто не осудит вас за незначительное нарушение европейского этикета. Так что, рассказывать мне вам дальше историю Мухаммеда Али, или поговорим о чем-нибудь другом?

Генри не стал настаивать, памятуя о своем фиаско, связанном с корсетами. Упорство Элис и ее верность этикету вызывали в нем и досаду, и уважение. Элис не отрицала, что перчатки и корсет становились орудиями пытки в жарком климате, но продолжала носить их, делая вид, что не испытывает ровно никаких неудобств. Как человек, воспитанный армейской муштрой, Генри восхищался ее стойкостью, хотя и жалел жену.
- Что ж, продолжу, - сказал он, отхлебнув кофе, который оказался удивительно ароматным и вкусным. - Мухаммед Али понимал, что главными его врагами были не французы и не англичане, а мамлюки, и придумал необычайно коварную и жестокую интригу, которая помогла ему окончательно утвердиться в Египте в качестве наместника. В 1811 году он пригласил на пир в каирской цитадели около пятисот мамлюков и приказал их всех убить.
Генри замолчал, не желая рассказывать жене о самом страшном: о том, что с убитых мамлюков сдирали скальпы, набивали их соломой и отправляли родственникам.

- Он заманил мамлюков в западню, - коротко объяснил Генри, не вдаваясь в излишние, весьма кровавые, подробности, хотя и знал о них из газет. - А умер он лет пять или шесть назад*.
На этом лейтенант решил остановиться, чтобы избежать новых вопросов, на которые он не хотел отвечать. Он опасался, что речь зайдет о французском и английском присутствии в Египте, и придется упомянуть о том, как Мухаммед Али с пятью тысячами албанцев наголову разгромил английские войска, которые пытались прийти на помощь мамлюкам, и что в Каире были выставлены на шестах отрубленные головы его с Элис соотечественников. Судьба французов, покидавших Египет под натиском англичан, его волновала гораздо меньше, однако и в этом поспешном уходе были запятнанные позором страницы, и он не хотел бросать тень на нацию, которой так восхищалась его возлюбленная.
- Мухаммед Али был жесток, коварен и непреклонен, когда дело касалось его политических и военных врагов, - закончил он свой короткий рассказ, - Однако все, кто его знал лично, отмечали, что с друзьями и близкими людьми он был мягок, порою даже нежен. Налить вам еще кофе, душа моя?

*В 1849 году

- Тогда я, с вашего позволения, расплачусь, - предложил лейтенант, вытаскивая заметно отощавший кошелёк, что, впрочем его скорее радовало, чем заботило: сегодня Элис отдавалась покупкам с искренним энтузиазмом, а для него не было большей радости, чем видеть, что его любимая женщина получает удовольствие.
Как только они снова сели в свою колесницу, Генри посовещался с  греком-извозчиком и, когда лошадь тронулась с места, сообщил жене, куда они направляются, не будучи уверен в том, что она как следует расслышала его сумбурный разговор с возницей, ведшийся обеими сторонами на одинаково ломаном французском:
- Помните, душа моя, что в венецианском соборе святого Марка находятся мощи апостола, вывезенные из Александрии? Сейчас мы направляемся к брату-близнецу венецианского храма - одноименному собору, откуда и были вывезены мощи. Наш греческий Вергилий утверждает, что александрийский собор святого Марка был заложен самим апостолом, затем разрушен арабами, но восстановлен стараниями коптского патриарха Иоанна. Неподалеку от неё находится красивая мечеть, посвящённая какому-то то ли суфию, то ли муфтию,- увы, я не разобрал его имени!

Собор святого Марка, неподалеку от которого остановил экипаж возница, значительно уступал в размерах и великолепии своему сводному брату-венецианцу. Однако в простоте его линий была скрыта мощь и непоколебимая стойкость раннего христианства: как одинокий часовой, он стоял  посреди главного торгового квартала города, давно утратившего свои корни и приобретшего арабские и мусульманские черты. У Генри защемило сердце, когда он увидел эту цитадель христианства: совершенно неожиданно на него нахлынула тоска по Англии, по поместью дяди и скромной сельской церквушке, в которой до сих пор служил один и тот же викарий. Он сглотнул комок, образовавшийся в горле, и немного отвернулся от Элис, чтобы она не заметила предательский блеск в его глазах.
Навстречу им из храма вышла семья коптов: женщина с непокрытой хиджабом головой несла на руках маленького ребенка. Когда она поравнялась со светловолосой и белокожей англичанкой, ребенок заулыбался и протянул к красавице маленькие ручонки, на внутренней стороне запястья одной из которых Генри успел рассмотреть крошечный крест. Мать ребенка смущенно улыбнулась Элис и заторопилась вслед за мужем, а Генри вдруг потрясла мысль о том, что их с Элис шотландский брак может иметь самые неутешительные последствия для их будущего сына. Отчего -то мысль о дочери не пришла ему в голову: он был непоколебимо уверен в том, что их первенцем будет именно мальчик.

- Нам предстоит увидеть еще очень многое вместе, - сказал Генри, пожимая ручку жены. - Главное - не разлучаться.
Мысли о том, как исправить положение и сделать их брак абсолютно законным, чтобы комар носа не подточил, не оставляли его. Но он не стал ничего говорить Элис, решив, что сначала все продумает как следует, и лишь потом поделится своими раздумьями с ней. Из собора выходили все новые и новые люди: старые и молодые, женщины и мужчины, дети и подростки: по-видимому, служба только что закончилась.
- Как жаль, что мы опоздали, - сокрушенно промолвил Генри. - Хотя скорее всего мы бы не поняли ни слова из того, о чем говорил священник-копт. Копты - потомки настоящих египтян, такое имя им дали арабы, завоевавшие эту страну. А христианство, согласно поверью, принес в Египет именно святой Марк. Знаете, мне пришло в голову, что было бы правильно назвать нашего сына Марком, ведь с этим именем связано так много: Венеция, а теперь - и Египет. Я уже не говорю о том, что имя принадлежит одному из апостолов. Впрочем, я не настаиваю, но когда мы будем составлять список возможных имен, я обязательно включу в него это. Марк Кендал - хорошо звучит!

- Это всего лишь одна из возможностей, - смутившись, ответил Генри, ответно пожимая маленькую ручку жены. - Назовите имена, которые нравятся вам: может быть, вы хотите назвать сына в честь кого-то из своих родственников, - отца или...
Лейтенант запнулся, сообразив, что Элия вряд ли захотела бы назвать сына в честь своего единственного здравствующего родственника, баронета Уайта, даже несмотря на то, что в последнее время их отношения стали налаживаться. А впрочем, такой шаг с ее стороны мог польстить баронету и еще более укрепить их семейную связь, почти разорванную теми его поступками, которые в результате привели к скоропалительному браку его единственной племянницы.
Лейтенант так же подумал и о своем собственном дяде, - Бартоломью Кендале, который заменил ему отца и которого он любил так, как никого на свете, исключая разве что Элис. Но имя Бартоломью было слишком старомодным на его вкус, хотя и нравилось ему. Кроме того, всегда можно было дать новорожденному два имени, как это часто делалось.