Огилви, занятый тем, что рассматривал берег и бродивших по нему неприличностей, не уловил тот момент, когда сестра Стоун намочила платок, прежде чем повязать его на лицо. Насколько он помнил, чистой воды они с собой не брали*, неужели дурёха окунула платок в Темзу?!
- Вы что, совсем разум потеряли? - рявкнул хирург, бросая весло, чтобы протянуть руку и сорвать с лица сестры Стоун пропитанную миазмами повязку. - Да в этой реке такая вода, что одна ее капля убьет не только табун лошадей, а весь Лондон!

*Огилви не в курсе, что сестра Стоун нашла в плавучем доме питьевую воду

Хирург хотел возразить, что не просил сестру Стоун о подобной услуге, но вспомнил о том, что с женщинами спорить бесполезно, особенно с такими, которые носят вместо юбок блумерсы. Он мог бы сообщить сестре Стоун  как минимум дюжину различий между водой и пивом, и все они были бы не в пользу воды! Но ведь это было бы напрасной тратой его ораторских талантов: сестра Стоун наверняка состояла в одном из тех женских обществ, которые донимали членов Парламента смехотворными требованиями запретить употребление алкоголя, и осталась бы глуха к его доводам. Поэтому он ограничился лишь тем, что прокомментировал её предложение заманить неприличностей в воду:
- И как вы себе это представляете, сестра? Мне раздеться догола и станцевать перед неприличностями джигу? Это будет достаточно неприличным, как вы считаете?
Хирург сопроводил свой комментарий презрительной усмешкой, чтобы сестра Стоун поняла всю глубину его иронии, но тут его взгляд упал на волынку, сиротливо притулившуюся к одной из банок.

- Тогда танцуйте сами, - не на шутку обиделся Огилви.
До сих пор он пропускал мимо ушей колкости сестры Стоун, но намёк на то, что он не умеет танцевать джигу, задел его шотландскую гордость*. Да что она вообще понимала в кельтских танцах, эта самонадеянная гордячка? Англичанка! От одного этого слова у Огилви начиналась изжога. Впрочем, изжога могла быть вызвана и тем, что он уже сутки практически ничего не ел. Пора было заморить червячка хотя бы в виде сухаря. Огилви мог бы попросить сестру Стоун, которая довольно давно била баклуши на пару со своим вислоухим любимчиком, чтобы она передала ему пару сухарей и горсть изюма из мешка с припасами, но не стал этого делать. Оставив весла, он потянулся за мешком, придвинул его к себе поближе и вытащил большой сухарь, - твердый, как камень. Грызть его означало потерять половину зубов, поэтому хирург решил дождаться того момента, когда они высадятся на берег и он сможет размочить сухарь в пиве. Закинув в рот горстку изюма, он принялся жевать его, хотя никакого удовольствия не испытывал. 

*При слове джига обычно вспоминаются ирландцы, но на самом деле шотландцы тоже исполняют и очень любят этот танец, ассоциирующийся в целом с кельтской культурой.

Огилви помедлил с ответом, продолжая пережевывать изюм. На самом деле он был готов передать сестре Стоун вёсла сию же минуту, но опасался, что увидев его рвение, она тут же возьмет свое предложение обратно из чувства противоречия, присущего всем женщинам. Хирург понимал, что это не по-джентльменски, но с другой стороны, они были на войне, в окружении тысяч неприличностей, а не на благотворительном балу, который каждое Рождество устраивал попечительский совет госпиталя.
Проглотив изюм, Огилви уступил место гребца сестре Стоун и сразу же взял в руки волынку:
- Немного активности пойдет вам на пользу, сударыня, а я буду поддерживать в вас боевой задор, аккомпанируя на этом прекрасном инструменте. Да будет вам известно, что клан Огилви издревле славился талантливыми волынщиками: мой прапрадед, прадед и дед гремели на всю Шотландию в самом буквальном смысле этого слова.
Огилви глубоко вздохнул и поднес к губам одну из трубок, служившую для вдувания воздуха.

Огилви всецело отдался игре, обнимая волынку так, как никогда не обнимал ни одну из женщин, с которыми сталкивала его злодейка-судьба. Он чувствовал себя настоящим шотландцем, а кроме того, что было даже более важным, - истинным членом клана Огилви. Призраки давно ушедших в мир иной дедов и прадедов толпились вокруг него, одобрительно улыбаясь: он мог бы поклясться, что чувствует похлопывания по плечу, при помощи которых они выражали свое одобрение и сопричастность происходящему.
Огилви знал, что звуки волынки разносятся очень далеко, - на расстояние не менее трех миль,- а значит, его могли слышать не только неприличности, толпами бродившие по берегам Темзы, но и те, кто еще оставался в живых, и именно им он адресовал свою мелодию, чтобы вселить в них бодрость духа и надежду на лучшее будущее, - в этом и заключалось настоящее предназначение инструмента, под звуки которого сэр Уильям Уоллес вел горцев на битву за свободу и независимость Шотландии. Именно поэтому волынку так ненавидели англичане: они понимали, какая могучая, непобедимая сила заключена в мешке из шкуры козы с прикрепленными к нему пятью трубками.

Огилви, увлеченный музицированием и своими мыслями, не замечал ничего, что происходило вокруг, пока не услышал возглас сестры Стоун. Он скосил глаза направо, затем налево и с удивлением увидел, что с берегов в реку падают неприличности: буквально сыплются в воду, как  горох, рассыпанный нерадивой служанкой. Хирург так удивился, что разинул рот и перестал играть, выпустив изо рта трубку. Но как только волынка замолчала,  неприличности тоже прекратили свою гротескную пляску Смерти и замерлив самых неприличных позах: Огилви видел даму, наклонившуюся к самой воде так низко, что ее зад оказался под носом у ковылявшего следом джентльмена; видел двух старух, простерших к небу костлявые руки и трубочиста, уткнувшегося носом в дряблую грудь одной из них; но самым поразительным зрелищем была лошадь, поставившая копыто на плечо застывшего перед ней нищего с клюкой в руке, острым концом которой тот упирался в спину дородной леди. Весь мир на мгновение застыл и превратился в неподвижную картину, двигались только река и лодка, в которой были трое живых.
- Силы небесные! - с трудом приходя в себя, воскликнул хирург. - Эти нелюди повинуются  звукам музыки! Гребите что есть силы, сестра! Мы выведем лодку в открытое море и утопим эту заразу, заставив ее  последовать за нами!

Волынка, управляемая могучими легкими хирурга, снова запела. К ней присоединился Скун, оглашая кошачьими воплями оба берега. Неприличности, как по мановению дирижерской палочки, пришли в движение и возобновили свой самоубийственный танец. Их было так много, что Огилви не верил своим глазам, хотя и понимал, что удивляться нечему: эпидемия, охватившая Лондон, распространялась со скоростью средневековой чумы, но с гораздо более гибельными последствиями: если от чумы погибало большинство зараженных, то нынешняя зараза не щадила абсолютно никого, и они с сестрой Стоун лишь чудом оказались среди тех, кто сумел избежать заражения.
Снова сделав небольшую паузу, чтобы передохнуть, Огилви пробормотал, кивнув на реку, которая бурлила от постоянного падения в воду сотен тел:
- Как бы Темза не вышла из берегов! Хотя в этом случае пожар пощадит хотя бы прибрежную часть города. Послушайте, сестра: вы, наверное, устали? Отлив уже вошел в полную силу, поэтому можете лишь направлять лодку веслом: течение вынесет нас в море.

Предложение освежиться пришлось очень кстати, и хирург, немало удивленный тем, что сестра Стоун внезапно сменила гнев на милость, сразу же им воспользовался, поскольку ему надо было успокоить нервы, взвинченные видом массового исхода неприличностей. Схватив кружку, он выдернул затычку из бочонка и нацедил себе эля. Одним глотком ополовинив кружку, он снова долил ее доверху, после чего стал пить не торопясь и смакуя каждый глоток.
Неприличности во время этой музыкальной паузы начали медленно отходить прочь от воды, и Огилви понял, что мешкать нельзя. Прекратив  смаковать эль, он торопливо допил его и снова взял в руки волынку. Первые же звуки оказали на толпу живых мертвецов гипнотическое воздействие: даже те из них, кто успел повернуться спиной к реке и направиться прочь от нее, тут же развернулись и зашаркали к мутной воде, по которой плыла эскадра  трупов, - теперь уже настоящих, не способных причинить вред никому живому.

Слова сестры Стоун, хотя и произнесенные вполголоса, прозвучали в тот момент, когда Огилви сделал короткую паузу, которая понадобилась ему, чтобы глотнуть воздуха, и потому он их услышал. Хирург бросил на свою спутницу заинтересованный взгляд: он никак не ожидал от сестры милосердия знакомства с древнегреческой мифологией. Ее товарки в большинстве своем были необразованными клушами, частенько склонными к тесной дружбе с джином, и на слух не отличили бы Стикса от стейка. Интересно, где она набралась таких знаний? Впрочем, сам он почти ничего не знал о сестре Стоун, - даже того, почему она носит блумерсы, вернее, что ее сподвигло на такой радикальный шаг.
Тем временем лодка вышла в эстуарий, но неприличностей по  берегам не становилось меньше: они все также стекались толпами к воде и бросались в нее под воодушевляющие звуки волынки. Огилви прекратил дудеть и повернулся к сестре Стоун: лицо его выражало крайнюю степень отчаяния.
- Они везде! - сказал он. - Везде, по всей Англии, а возможно, и Шотландии! Я думал, что здесь уже чисто, но посмотрите: их не становится меньше! О Господи, помилуй нас, грешных!
И хирург повесил голову и зарылся лицом в ладони, больше не веря в благополучный исход их решительного и рискованного марш-броска по великой Темзе.

Сестра Стоун говорила с такой горячностью и убежденностью в голосе, что ее слова проникли в душу хирурга и заставили его отнять руки от лица и поднять голову. Сейчас перед ним стоял моральный выбор: сдаться или же продолжить борьбу с эпидемией. Он был врачом, а значит, сражаться с заразой было его святым долгом, хотелось ему этого, или нет. Честно говоря, не хотелось: он страшно устал и не видел впереди никакой перспективы. Мужчина, юная девица и вислоухий кот - как они смогут и дальше противостоять многотысячной армии неприличностей? Но признаться сестре Стоун в том, что он дал слабину, шотландец не мог, тем более, что она была англичанкой.
Огилви снова взялся за волынку, но тут же ее отложил, пристально рассматривая точку, появившуюся на горизонте.
- Смотрите, сестра: сюда идет какой-то корабль, и на нем наверняка нет ни одной неприличности, иначе он давно бы потерял управление и разбился в щепы! Мы поплывем навстречу этому кораблю и предупредим команду о смертельной опасности, а затем... Затем мы постараемся уговорить капитана послужить благородному делу. Британия - остров, а неприличности, как мы с вами уже выяснили, погибают под воздействием воды, поэтому все, что требуется - плыть на корабле вдоль береговой линии и привлекать неприличностей звуками волынки! Помолимся всем святым, чтобы это был шотландский корабль, -  это наша единственная надежда.

- Мне не нравятся английские капитаны, - в тон сетсре Стоун ответил Огилви. - А со своим братом-шотландцем я мигом договорюсь! Давайте-ка я сяду на весла, так мы скорее доберемся до корабля.
И Огилви ( дабы избежать бурных прений)  довольно бесцеремонно  подхватил сестру Стоун на руки и пересадил на корму, а сам занял место гребца и начал уверенно грести навстречу кораблю.
При ближайшем рассмотрении судно оказалось одномачтовым смэком, - такие два столетия назад предпочитали контрабандисты, перевозившие во Францию шерсть, а обратно - вино и бренди, а сейчас использовали преимущественно честные рыбаки, большая часть которых была шотландцами. Легкое суденышко качалось на высоких волнах подобно ореховой скорлупке, но это было обманчивое впечатление: Огилви знал, что такие судна устойчивы и очень маневренны, и могут управляться даже одним-двумя матросами. Расстояние сокращалось, но Огилви не был уверен, что корабль не пройдет мимо.
- Что ж вы не машете платочком, сестра? - спросил он. - Не успеете глазом моргнуть, как корабль пролетит мимо.

Небольшое судёнышко легло в дрейф и закачалось на волнах. По-видимому, шкипер и его немногочисленная команда поняли, что в городе, куда они так стремились, происходит что-то из ряда вон, а девушка, машущая белым платком, либо собирается предостеречь их о беде, либо нуждается в помощи. Впрочем, догадаться о том было не трудно: над Лондоном висело черное покрывало дыма, а порт и доки, в которых обычно кипела жизнь, даже с такого расстояния казались вымершими, да так оно и было на самом деле.
- Что у вас там горит, леди? - крикнул шкипер, поднеся ко рту рупор и перекрывая шум ветра и волн.
По тому, как шкипер произносил слова, Огилви с унынием понял, что тот англичанин. Надежда его на благополучный исход дела сразу же съежилась до размеров носового платка, зажатого в кулачке сестры Стоун. Какой англичанин согласится пожертвовать своими интересами ради того, чтобы спасти Шотландию? Огилви хотелось верить, что до Шотландии неприличности еще не успели добраться, но это было вопросом нескольких дней, - так молниеносно распространялась зараза.
Он подвел лодку к самому борту корабля, прекратил грести и обернулся к сестре Стоун:
- Придется вам с ними объясняться, сестра, - хмуро промолвил он, бросив взгляд на название смэка, которое теперь уже можно было разобрать. - Моряки - люди учтивые, и женщину выслушают охотнее, чем мужчину. Забирайтесь на борт и расскажите им все, а я буду ждать вас в лодке.
Огилви рассудил так, что если переговоры закончатся провалом (а он был практически в этом уверен), придется им плыть дальше на своей ореховой скорлупке, так что лучше ее не оставлять на волю волн. Это в случае, если сестра Стоун вернется к нему, а не примет решение остаться со своими соотечественниками, в каковом решении он бы не смог ее упрекнуть: на корабле она могла добраться до континента, и зачем в таком случае ей был нужен шотландский грубиян и задира, у которого не было ничего, что помогло бы выжить в этом аду?
Внезапно Огилви почувствовал себя страшно одиноким: таким одиноким он не чувствовал себя ещё никогда. Он посмотрел на кота, который сидел рядом с сестрой Стоун, и впервые пожалел о том, что был груб с ним все это время:
- Ты-то со мной останешься, вислоухий? - пробормотал он, хотя прекрасно знал ответ.

Огилви заскрежетал зубами: у девчонки появился шанс вырваться из преисподней, а она волновалась за то, как ее встретит команда. Ну ясное дело, что не хлебом с солью, однако женщины недаром вели свой род от праматери-Евы, которая  могла заговорить до полусмерти самого Сатану. Что ей стоило подняться на борт (тем более, что матросы уже спустили веревочный трап), сверкнуть своими белоснежными и ровными, как очищенные ядрышки миндаля, зубками, шаловливо подмигнуть шкиперу, попросить его о приватном разговоре – и дело в шляпе! Так нет, вместо того, чтобы показать простым, как фартинг, парням, все свои лучшие стороны, осталась внизу, где они не могли ее как следует рассмотреть.
- К чему я привяжу лодку? – возмущенно прошипел хирург. – Вы вообще понимаете...
Дальше ему продолжить не удалось: сестра Стоун начала вопить, как иерихонская труба, и все равно не услышала бы его протестов. И ладно бы просто кричала, но содержание ее воззвания было таким, что Огилви в отчаянии схватился за голову. Черта лысого они  разрешат ей подняться на борт, после того как она во всеуслышанье объявила о смертельно опасной эпидемии. С таким же успехом портовая шлюха могла заарканить моряка, сообщив ему, что у нее сифилис.
Тем не менее кое-какие плоды ее обращение принесло: все пять членов команды перегнулись через борт, чтобы как следует рассмотреть девицу.
- Болезнь? – переспросил один из матросов и ткнул кулаком в бок своего товарища. – Слышь, Чарли: в Лондоне снова холера, язви ее в печёнку!
Товарищ вытаращил глаза и переглянулся с соседом, а затем обратился к шкиперу, опустившему рупор и теперь невозмутимо попыхивавшему трубкой:
- Кэп, сдается мне, у них тут карантин из-за холеры. Плакали наши денежки: вся рыба стухнет, покуда мы будем стоять на якоре.
Шкипер вынул изо рта курительную трубку и снова поднес к губам рупор: по-видимому, кричать во всю глотку, как матросы, надрывая лёгкие,  ему не позволяло чувство собственного достоинства:
- Леди, мы не можем принять вас на борт: если у вас холера, мы все заразимся. Мистер Хойт, уберите трап!
Огилви не выдержал. Встал во весь рост и заорал благим матом, подражая сестре Стоун:
- ЭТО НЕ ХОЛЕРА! ЭТО КОЕ-ЧТО ПОХУЖЕ! НО МЫ НЕ ЗАРАЗНЫЕ, - СЛЫШИТЕ, ТУПЫЕ УБЛЮДКИ! МЫ НЕ ЗА-РАЗ-НЫ-Е!!! Я – ВРАЧ, МОЕ ИМЯ – ГЕКТОР ОГИЛВИ, И Я ЗНАЮ СПОСОБ КАК ИЗБАВИТЬ ВАШУ ГРЁБАНУЮ АНГЛИЮ ОТ БЕШЕНСТВА, НО МНЕ НУЖЕН КОРАБЛЬ!
- Кажись, это Бедлам горит: вот все лунатики и поразбежались. Дамочка-то недаром мужские штаны натянула: небось выскочила из тёплой постельки и схватила первое, что под руку попалось, - заключил Чарли, вызвав у своих товарищей взрыв смеха. Даже невозмутимый шкипер позволил себе кривую улыбку.
– Эй, Мак! – продолжил Чарли, назвав Огилви прозвищем, которым англичане без разбору именовали всех шотландцев. – Ежели тебе нужен бесплатный проезд, попроси свою цыпочку сменить штаны на юбку и спляши вместе с нею рил, а мы поглядим!
За сим последовал неприличный жест, снова сопровожденный взрывом хохота.
- Скотина... – бессильный гнев Огилви вырвался наружу, но ветер услужливо отнес в сторону его слова. Скун согласно мяукнул, впервые выразив мужскую солидарность с хирургом.
Огилви душило бешенство, но он схватился за весла, чтобы поскорее убраться от этого сборища недоумков-англичан, но тут сверху раздался громоподобный рёв:
- ПАРНИ! ВЫ СЛЫШАЛИ КАК ОН ПРОШЁЛСЯ ПО НАШЕЙ МАТУШКЕ-АНГЛИИ? А НУ ТАЩИ СЮДА СВОЮ НЕМЫТУЮ ЗАДНИЦУ, ГРЯЗНАЯ ШОТЛАНДСКАЯ СВИНЬЯ: Я ТЕБЕ ЕЕ ТАК НАЧИЩУ, ЗАСРАНЕЦ, -  ГОД СИДЕТЬ НЕ СМОЖЕШЬ! НАВАЛЯЮ, МАЛО НЕ ПОКАЖЕТСЯ!
Этого Огилви уже стерпеть не мог. Подняв голову, он заорал в ответ, забыв о том, что рядом с ним находится леди, хотя даже не знал, к кому точно обращается, поскольку не успел рассмотреть обидчика:
-  ТЫ МНЕ НАВАЛЯЕШЬ, СУЧИЙ ТЫ ПОТРОХ?! ДА Я  ГОЛЫМИ РУКАМИ  ОТОРВУ ТВОИ ВОНЮЧИЕ ЯЙЦА И ЗАСТАВЛЮ ТЕБЯ СОЖРАТЬ ИХ СЫРЫМИ, БЕЗ СОЛИ И ПЕРЦА!
Бросив весла, Огилви вскочил на ноги, ухватился за веревочный трап и стал решительно взбираться на борт смэка, чтобы отстоять честь Шотландии и свою собственную. За ним последовал Скун, бросив загадочный взгляд на сестру Стоун.

Оказавшись на палубе, Огилви стряхнул кота, мертвой хваткой вцепившегося когтями в его штанину и таким образом одолевшего нелегкий подъем наверх, и свирепо уставился на матросов, стоявших у планширя. Их было четверо и все они выглядели довольно щуплыми и невысокими, что вселило в него уверенность на легкую победу.
- Так кто мне хотел навалять? – высокомерно спросил хирург, нетерпеливо оглядывая потенциальных соперников одного за другим.
- А ты оглянись, шотландец! – раздался за его спиной голос, выдававший пристрастие к горячительным напиткам и табаку.
Огилви так и сделал и уперся взглядом в широкую грудь моряка, находившуюся от него на расстоянии вытянутой руки. Скользнув взглядом выше, он оторопел: стоявший перед ним пятый член команды напоминал собою глиняного Голема, с той только разницей, что (увы!) сделан был не из глины, а гораздо более крепких материалов. Ростом он чуток не дотягивал до верхушки единственной мачты, и был одет  в короткие матросские штаны и безрукавку, под которой не было ничего, кроме густой поросли жестких и курчавых рыжих волос, и хирург мог видеть, как под веснушчатой кожей предплечий перекатываются стальные мускулы.
Джек-великан рассматривал Мака** с ленивой ухмылкой, скрестив на широкой груди огромные, как кузнечные молоты, руки,  ощупывая взглядом каждый дюйм его тела и соизмеряя свои семь футов роста* с пять футами десятью дюймами соперника.
- Что, язык проглотил? – наконец спросил он и, выбросив вперед длинную руку, схватил хирурга за горло и приподнял над палубой так, что ноги его жертвы беспомощно повисли в воздухе.
- Во силища у нашего боцмана! – восхищенно прошептал один из матросов, наблюдая за действиями своего непосредственного начальника, - Я однажды видел на ярмарке, как он на спор поднял лошадь и выиграл двадцать фунтов!
Боцман встряхнул Огилви и резко, с размаху, хлестнул его по щеке раскрытой ладонью.
- Вот так-то, Мак-сосунок, - почти ласково произнес он. – Видно, мало тебя пороли в детстве, так я сейчас эту ошибку исправлю!  Любишь английских кошечек? Они у нас ласковые, но ежели их рассердить, выпустят коготки и располосуют всю спину сверху донизу.
Огилви, не будучи моряком, всё же уяснил смысл этой нехитрой шутки и скосил взгляд, пытаясь высмотреть шкипера, который, по его мнению, должен был вмешатся и предотвратить эту позорную экзекуцию, но то уже удалился в единственную каюту, предоставив боцману право самостоятельно вершить суд
Кошачий вопль заставил боцмана отвести взгляд от лица жертвы и недовольно нахмуриться.
- Я ж сказал больше котов на борт не тащить! – рявкнул он, испепеляя взглядом четверку матросов. – Кто нарушил приказ?
- Да не виноватые мы: он сам пришел! – дрожащим голосом выразил робкий протест один из матросов. – То есть не сам, а на шотландце верхом приехал! Я его щас быстро за борт спроважу!

* Соответственно англичанин и шотландец
**213 см