Огилви не мог взять с собой весло в качестве оружия, ведь таким образом он лишил бы сестру Стоун возможности уплыть на лодке, если бы его дела пошли плохо. Но и с голыми руками соваться в западню ему тоже не хотелось. Просить у сестры Стоун молоток, столько раз выручавший ее, он тоже не мог, поэтому снова начал обшаривать лодку в поисках чего-нибудь, что могло бы послужить для самозащиты, с ностальгией вспоминая топор и кочергу, вынужденно оставленные на берегу, когда он бросился в реку.
Все его усилия ничего не дали: в лодке было хоть шаром покати. Мелькнула мысль запустить в дом Скуна в качестве первопроходца, но Огилви тут же ее отбросил, потому что понимал, что сестра Стоун не согласится рисковать жизнью своего любимца. Снова взявшись за весла, он подгреб к берегу, чтобы выйти из лодки и войти в дом с парадного крыльца.
- Придется вам снова поднапрячься, сестра, - сообщил он сестре Стоун, вставая во весь рост. - Я выхожу, а вы отведите лодку подальше от берега и если услышите мой крик - выгребайте на середину пруда и ждите там начала отлива, а потом сплавляйтесь вниз по реке без помощи весел. Надеюсь, еще увидимся, но это не точно.
Хирург выпрыгнул из лодки на берег и направился к плавучему дому, крепко пришвартованному к небольшому причалу. Чувствовал он себя не ахти, но старался размеренно и глубоко дышать, чтобы справиться со страхом.

Внутри плавучего дома было темно, как в могиле: крошечные окошки, похожие на иллюминаторы, были настолько грязны, что не пропускали сквозь себя ни зарево пожара, ни первые робкие лучи нарождавшейся зари. Огилви двигался медленно и осторожно, подражая мягкой поступи Скуна, и прислушивался к каждому звуку, чтобы не пропустить признаки смертельной опасности. И все же в какой-то момент он налетел на угол  стола и чуть не взвыл от острой боли, пронзившей бедро. Ответом ему был шорох, раздавшийся откуда-то сбоку, и Огилви резко развернулся, хотя в руках у него не было ничего, чем бы он мог отразить нападение. Тонкий писк, последовавший за шорохом, заставил его расслабиться: виновником обуявшего его ужаса была крыса.
Он застыл на месте, пытаясь как следует рассмотреть окружающую обстановку, но глаза медленно привыкали к темноте, и все, что он видел, было смутными силуэтами, не столько помогавшими ориентироваться, сколько вводившими в заблуждение.
- Где же тут спички или лампа? - пробормотал Огилви, шаря по ровной горизонтальной поверхности, которая оказалась столешницей обеденного стола, но пальцы натыкались лишь на совершенно посторонние предметы: кусок начавшего черстветь хлеба, оловянную кружку и тарелку с остатками соуса. Огилви подхватил кусок хлеба и наощупь подобрал им с тарелки соус: живот у него подводило от голода и он не стал брезговать остатками чужого обеда. Отправив хлеб в рот, он с наслаждением прожевал его, чувствуя разочарование от того, что угощения так мало.

То и дело натыкаясь на предметы скудной меблировки, стоявшие из-за недостатка места слишком близко друг к другу, Огилви чувствовал себя слоном в посудной лавке.
- Как они здесь живут? - пробормотал он сквозь зубы и тут же споткнулся о какое-то невидимое в темноте препятствие и рухнул на дощатый пол, придавив собой что-то мягкое и пушистое. Негодующий кошачий вопль подсказал ему, что это, хвала небесам, не очередная неприличность, а всего лишь еще один кот, по-видимому, хозяйский.
- Да чтоб тебя! - воскликнул хирург, отшвыривая кота в сторону. - Откуда вас столько? В этом городе и шагу ступить нельзя, чтобы не наткнуться на кошку!
Поднявшись на ноги он наощупь проследовал дальше и добрался до стены, увешанной полками. Смахнув на пол пару фаянсовых тарелок, хирург начал шарить по полкам и его усилия были вознаграждены коробком спичек!
Огилви зажег одну из них и огляделся: на краю стола стояла масляная лампа, которую он в темноте не заметил. Он зажег лампу и все окружающее  перестало казаться таким зловещим. Огилви увидел узкую, аккуратно застеленную кровать, и длинный сундук, в ночное время явно служивший местом для сна. Открыв сундук и обнаружив в нем кипу одежды, хирург, не мучаясь угрызениями совести,  решил позаимствовать пару мужских рубах, зюйдвестку, непромокаемую матросскую робу и еще одни брюки, хотя последние даже на взгляд были ему коротковаты. Женской одежды он не нашел и, подумав, прихватил для сестры Стоун еще пару мужских рубах, сочтя, что дама, носившая блумерсы, помирится и на этом. Сложив одежду в стопку на столе, он прошел в следующее помещение - крошечную кухоньку, служившую также и местом хранения разнообразных малопортящихся продуктов. Самой ценной его находкой стал мешок сухарей, а в добавление к нему - мешочек изюма и три как следует провяленные рыбины, каждой из которых можно было забивать гвозди. Кот, с которым он обошелся не самым вежливым образом, прошмыгнул в кухоньку и стал тереться о штанину его брюк, плотоядно мурча и выпрашивая рыбку. Что-то до боли знакомое послышалось хирургу в этом урчании. Он опустил взгляд и в свете масляной лампы увидел своего вислоухого знакомца.
- Ты зачем сбежал от сестры Стоун? - строго прикрикнул он на Скуна, и тут же похолодел от страшного подозрения: могло ли так случиться,что сестру Стоун застали врасплох неприличности, и она и пикнуть не успела, как ее яремную вену перекусили чьи-то острые зубы? Представив, как толпа оживших мертвецов с чавканьем и причмокиванием пожирает его спутницу, Огилви почувствовал приступ дурноты и вынужден был сесть на подвернувшийся табурет, но тут же вскочил на ноги и заметался по кухне, ища оружие. Схватив огромный мясницкий нож для рубки мяса, Огилви собирался тотчас же покинуть плавучий дом, чтобы проверить, жива ли еще сестра Стоун, однако обнаружил столь необычный предмет, что в изумлении замер на месте. Он никак не ожидал увидеть здесь волынку, хотя, кажется, и слышал от кого-то о том, что обитатели плавучего дома были шотландцами. Огилви гордился своим умением играть на волынке, но его собственный инструмент остался в лондонской съемной квартире.

Огилви все еще любовался на волынку, когда услышал грозный шёпот сестры Стоун. Ну конечно: она его не послушалась и вылезла из лодки! Выглянув из кухни с лампой в руке, он не менее грозно прошептал в ответ:
- А вы что тут делаете, сестра? Разве я вам не сказал ждать в лодке? Ладно, раз пришли, заходите: здесь чисто. Я уже нашел сухари, изюм и вяленую рыбу, а также кое-что из мужской одежды. Советую и вам поискать что-нибудь на смену. И еще надо раздобыть питьевой воды или портера в дорогу.
Хирург нырнул обратно в кухоньку и снова начал рыться в ларях и на полках, сметая все ненужное на пол, а нужное бросая в джутовый мешок, найденный им в углу. Под ногами у него что-то хрустело и шуршало, но он не обращал на это никакого внимания: надо было как можно скорее собрать все, что могло понадобиться в дальнейшем, и уносить ноги.

Огилви взял бутылку и принюхался. Пахло хорошо: горьковатым и дымным запахом торфа, а также ванилью и специями ( из чего Огилви заключил, что в бочке, в которой выдерживался этот напиток, ранее находился бурбон). Отхлебнув из горлышка, он блаженно зажмурился, смакуя напиток и наслаждаясь его благородными нотами, а затем, проглотив, заключил:
- Это виски, настоящий шотландский виски, сестра! Пошарьте по сусекам: вдруг найдется еще бутылочка?
Обнаружив, что Скун притулился к другому благородному детищу Шотландии, и трется об него, как о течную кошку, он разъярился и отпихнул кота башмаком:
- Пшёл вон, вислоухий!
Отхлебнув из бутылки еще пару глотков, Огилви почувствовал, что окружающий  мир не так уж и плох, несмотря на присутствие в нем неприличностей, и отправился на поиски оружия, прижимая к себе бутылку.

Порывшись везде, где можно, проверив все, самые укромные уголки плавучего дома, Огилви собрал достаточно внушительный арсенал предметов, которые могли послужить оружием: среди находок числились два топора, молоток, ничем не уступавший по своим боевым качествам тому, что состоял на вооружении у сестры Стоун, киянка, и уже проверенная в боевых действиях кочерга. Подумав, Огилви побросал в мешок еще несколько столярных инструментов, которые могли пригодиться не в сражениях с неприличностями, а в более мирных занятиях и решил, что его миссия выполнена. Бочонок, в котором булькало и плескалось пиво, стал вершиной его поисковой экспедиции по плавучему дому. Пиво было превосходной заменой воды, Огилви знал об этом, поскольку помнил о прошлогодней вспышке холеры на Брод-стрит и о расследовании, проведенном его коллегой Джоном Сноу, который доказал, что заболели лишь те жители Брод-стрит и прилегающих к ней улиц, которые пили воду из водоразборной колонки, а вот в расположенном неподалёку монастыре никто не подхватил эту смертельную заразу, потому что  монахи благоразумно пили только пиво, сделанное в монастырской пивоварне. Временно отставив бутылку с виски, Огилви поднял бочонок и нежно прижал его к груди, как мать прижимает к себе новорожденного первенца, а суровый солдат - любимую.
С бочонком в руках он вернулся в комнату, где находилась сестра Стоун, и увидел, что она прижимает к своей груди Скуна, одаряя его ласками, которые хирургу показались верхом неприличия. Нахмурившись, он наблюдал за тем, как его спутница роется в мешке с едой и затем наносит непоправимый урон их стратегическому запасу, оделяя прожорливого проныру куском вяленой рыбы.
- Вот как! - недовольно пробурчал шотландец, ставя бочонок на стол. - Я, значит, все тащу в общий котёл, а вы разбазариваете с таким трудом добытое пропитание?

Огилви хмыкнул в ответ на заявление сестры Стоун, но не стал развивать дискуссию дальше, а вместо этого похвастался своими успехами:
- Я нашел пиво, сестра! В открытом море всегда мучает жажда, а что может быть лучше, чем глоток освежающего холодного пива? Правда, не уверен, что наш нахлебник захочет его пить - и это проблема. Думаю, что его надо оставить здесь, - от неприличностей он увернется, поскольку они медлительны и неповоротливы, а пропитания в брошенных домах хоть отбавляй, вы и сами видели.
Так, что еще? Все, что можно использовать, как оружие, я собрал, а вы нашли для себя какую-нибудь одежду? Бог знает когда мы доберемся до живых людей, да и погода в Шотландии переменчивая, а на море дует свежий ветер.

Огилви глянул на доверху набитый мешок, собранный сестрой Стоун, и мысленно пересчитал всю поклажу, которую надо было погрузить в лодку: три мешка, - один с мужской одеждой,  сухарями, изюмом и вяленой рыбой, второй - с инструментами, и третий, - с обновками сестры Стоун, а кроме этого, волынку, бочонок с пивом и масляную лампу. М-да, лодка отяжелеет, осядет и будет с трудом передвигаться по воде, а грести-то придется ему!
Вытащив непромокаемую матросскую робу и зюйдвестку, он надел их на себя, - все меньше нести!
- Все сразу не унесём, - буркнул хирург, взваливая на плечо мешок с инструментами и подхватывая волынку. - Давайте так: вынесем сейчас все, что сможем, а потом вы останетесь в лодке сторожить, а я вернусь за бочонком с пивом и мешком с едой.
Как джентльмен, он должен был предложить сестре Стоун помощь, но рассудил, что силы ему еще пригодятся, а она вполне способна донести до лодки мешок, набитый женской одеждой.

Огилви оторопел, увидев, что сестра Стоун удалилась, как королева, держа на руках вислоухого принца-консорта и оставив мешок со своими дамскими тряпками. С его губ рвались весьма грубые слова и выражения, но он сдержался, хотя в груди у него все клокотало от негодования. Дойдя до лодки, он бросил в нее груз и молча удалился обратно в плавучий дом, чтобы забрать остальное. А осталось немало: два мешка, бочонок и лампа. Перед Огилви встал сложный выбор: что отнести сначала? В любой момент на берег моли нагрянуть неприличности, что заставило бы их с сестрой Стоун отводить лодку от причала, жертвуя оставшимся в плавучем доме. Все в нем восставало против того, чтобы бросить бочонок с пивом, потому что от жажды умирали быстрее, чем от голода и холода. Поэтому он взял бочонок и понес его к лодке, оставив два мешка и лампу.

Огилви погрузил бочонок в лодку, обратив внимание на то, что сестра Стоун успела грамотно разместить груз, и снова вернулся в плавучий дом. Он уже порядком утомился и страшно хотел спать: сказывалась бессонная ночь, усталость от работы веслами, а также влияние виски, выпитого в плавучем доме. А ему предстояло пройти на веслах еще много миль вниз по реке! Схватив сразу два мешка, он волоком потащил их к лодке, не став брать масляную лампу: сейчас она была не нужна, а о том, что будет следующей ночью и будет ли вообще, он задумываться не хотел.
Когда мешки оказались в лодке, Огилви отвязал ее и сел на весла, выгребая на середину искусственной заводи. Отлив еще не начался и он решил поспать, чтобы восстановить силы.
- Будем ждать начала отлива на воде, - предупредил он сестру Стоун, широко зевнув и не потрудившись прикрыть рот ладонью, - впрочем, руки у него все равно были заняты. - С вашего позволения, сестра, да и без него тоже, я немного вздремну. В доме оставаться нельзя: могут нагрянуть гости. А вы следите за тем, чтобы лодка не приблизилась слишком близко к берегу.
Последние слова Огилви произнес неразборчивым бормотанием: голова его склонилась на грудь, руки, державшие весла, разжались, и он заснул, моментально перейдя из мира живых в мир теней, бродивших по таинственному царству Морфея.

Огилви зачмокал губами: ему как раз снилась молоденькая и упитанная курочка, почти цыплёночек,- таких французы называют poulet. Сначала она лежала перед ним на блюде: жирненькая, с как следует подрумяненными бочками и торчащими в разные стороны изящными крылышками. Но как только хирург вытащил из кармана сюртука скальпель, чтобы разрезать ее на сочные кусочки и щедро полить белым соусом, она вдруг встрепенулась и перевоплотилась в юную девушку, очень напоминавшую сестру Стоун. От этого у хирурга моментально пропал аппетит и он даже испугался: все происходящее было страшно неприличным, а вокруг стола толпились члены попечительского совета госпиталя, голодными глазами смотревшие на аппетитную сестричку в блумерсах.
- М-мм? - пробормотал Огилви, приоткрывая один глаз. - Что такое? Вам крылышко или ножку, сэр?

Огилви застонал и открыл второй глаз, чтобы посмотреть, кто именно на него таращится, но увидел лишь пару круглых кошачьих глаз: Скун смотрел на него в упор, не мигая, как умеют смотреть только кошки, - наглые, бессовестные, прожорливые и насквозь лживые существа, которых хирург терпеть не мог. Он бы давно избавился от вислоухого, если бы у того не было заступницы в лице сестры Стоун. Огилви никогда не мог понять, что женщины находят в кошках, - разве можно любить кого-то, кто приходит к тебе лишь тогда, когда ему что-то от тебя нужно? Хирург шиоко зевнул, несколько раз моргнул и с хрустом потянулся, приходя в себя после недолгого сна. Его знобило, несмотря на то, что день обещал быть жарким. Посмотрев на берег, он с неприятным ощущением в желудке увидел двух неприличностей: они бестолково бродили у самой воды, пошатываясь, неловко переставляя негнущиеся ноги и принимая самые гротескные позы.
- Тьфу, гадость! - с отвращением произнес Огилви, радуясь, что предпочел лодку кровати в плавучем доме, и взялся за весла, чтобы отвести лодку еще дальше от берега, по которому шатались неприличности.
По некоторым признакам он определил, что отлив уже начался: уровень воды в искусственной заводи доков, связанной с руслом Темзы, немного понизился.
- Нацедите-ка мне и себе пивка, сестра, - распорядился он, - Надо освежиться перед тем, как отправиться в путь.

*В бочонке есть небольшое круглое отверстие, заткнутое деревянной затычкой, краника нет.

Оилви недоуменно уставился на миску: неужели сестра Стоун предполагала, что он будет лакать пиво, как кот? И неужели она могла допустить, что он не захватил с собой кружки? Оставив вёсла, хирург потянулся к мешку с инструментами и, порывшись в нем, извлёк помятую оловянную кружку объемом в пинту, перелил в нее пиво из миски и сделал глоток.
- Это не пиво, это настоящий шотландский эль! - сообщил он. - Вы, небось, такого никогда и не пробовали, сестра. Попробуйте, очень рекомендую.
Огилви медленно опустошил кружку, смакуя каждый глоток, и протянул ее сестре Стоун, чтобы  она могла снова наполнить ее и утолить жажду.
Тем временем на берегу нарастало оживление, если так можно было выразиться, говоря о неприличностях, формально считавшихся мертвыми. К даме в лохмотьях и ее столь же скудно одетому спутнику присоединились четверо джентльменов в цилиндрах, а затем еще пятеро не-джентльменов в котелках и без оных. За ними подтянулись две дамы в соломенных шляпках и с раскрытыми кружевными зонтиками, которые они, вместо того, чтобы держать над собой, волочили по земле, отчего некогда белые кружева приобрели неприятный землистый оттенок. Огилви пересчитал неприличностей и получил несчастливое число тринадцать.
- Кажется, нам пора оставить сию негостеприимную заводь, - молвил Огилви, глядя на то, как чёртова дюжина сплотила свои ряды и подступает к самой кромке воды, отвратительно курлыкая.

Огилви вывел лодку из заводи и с радостью убедился в том, что отлив вступил в полную силу. Грести сразу же стало гораздо легче и веселей: отяжелевшая лодка плыла по течению медленно, но гордо, как белый лебедь, и хирургу приходилось всего лишь удерживать ее на середине реки. Впрочем, его радужное настроение очень скоро изменилось к худшему: река была запружена мусором, а кое-где попадались и трупы людей и животных, раздувшиеся от жары и наполнявшие воздух зловонием. Да и дым от пожара не давал дышать в полную силу.
- Как вы думаете, сестра: почему эти мертвецы не ожили и не превратились в неприличностей? - задумчиво спросил он, не выражая ни страха, ни отвращения, поскольку смотрел на эти картины смерти не как обычный человек, а как анатом, привыкший иметь дело с трупами. - Может быть, они умерли от естественных причин, а не от укусов больных бешенством?
В этот момент лодка уперлась носом в какую то преграду и остановилась. Огилви, сидевший спиной к направлению движения, обернулся и увидел стихийную плотину, образовавшуюся из пустых бочек, обломков досок и парочки "естественных" трупов, которые и не думали оживать.